И теперь я боюсь

С того времени как я стала обдумывать свою речь, самоконтроль уничтожал новизну открытия. Когда я была маленькой, я видела жука и была восхищена («Посмотрите на этого жука!»). Но когда я стала думать над речью, я смотрела на жука, затем сознательно устанавливала рот, чтобы сформировать «С», командуя себе сделать глубокий вдох («С-с-с-с-с-смотрите! С-с-с-с-с-смотрите!!» кричала я).

Мое удивление мой же собственный цензор перенес на дерганное повторение звуков.

Выражение моего восхищения было не таким приятным, как бывало. А когда я не могла выразить восхищение, что-то внутри меня засыхало. Что-то из радости исследования и самовыражения уходило.

Когда-то я училась от своих собственных наблюдений, выражала свои собственные наблюдения. Затем я училась скорее от того, что идет извне, от чужих слов, от книг, от учителей.

А дальше?

Итак, после класса мисс Тиздэйл я каждое утро просыпалась с грызущим чувством, которое я поначалу не могла определить. Хорошо, попытаюсь. Может, слово «страх» подойдет? Чувство было страхом. Мне сегодня должны дать устный доклад. Я спускаюсь позавтракать. Домашних уже воспринимаю как фон. Я в доме родителей, в столовой. Но на самом деле я уже не там. Пусть я и завтракаю, но мысленно я уже стою перед классом в школе. Я заикаюсь, ступорюсь на слове, в это время все в классе уткнулись в свои ноги... Иду в свою комнату, чтоб переодеться к школе. Я не думаю об одежде, которую надеваю, или о том, как выгляжу.

Я помню, что должна говорить в школе. То, что я чувствую сейчас, это уже не страх. Это ледяной ужас. Я снова и снова прокручиваю в голове тот текст. Я проговариваю его. Меня приводила в ужас мысль о том, что всё, что я могу – это продолжать заниматься всей этой унизительной фигней. Я даже не мечтала, что когда-нибудь выйду из этой западни заикания.

Моя личная и публичная жизнь начали разделяться. Я не боялась поговорить с подругами, но учебные заведения – это совсем другое. Поступление однажды в колледж не дало мне передышки от моего пожизненного унижения, поскольку там всё было более чем тем же самым.. число учителей, которым требовалась моя речь, только возросло. Для них я была такой же студенткой, как и все остальные, когда им дано задание. Они отличали меня от других только тогда, когда я отрывала рот и пыталась говорить. В голове появлялось: «Если я калека, то и нечего было бежать вместе с другими. Моя речь – это речь калеки, а всё туда же».

Я все более и более затягивалась в сознательные усилия. Я старалась держать под контролем всё, что только могла. Я планировала все, что надо было сказать, до того, как говорила это. Речь должна быть естественной, но я потеряла веру в природу.

Вот какая передо мной стояла дилемма.