Глава 23. — У нас с Лили есть новости для вас, — объявил Шон Камерону и Чарли, когда они вернулись домой

— У нас с Лили есть новости для вас, — объявил Шон Камерону и Чарли, когда они вернулись домой. Он старался, чтобы его слова звучали бодро. Именно так посоветовали им действовать социальный работник и психолог. Говорить с оптимизмом, не отрицая того, что случилась трагедия. Убеждать детей, что жизнь не стоит на месте и что скоро им станет лучше.

Как будто им могло стать еще хуже! Что может быть хуже для ребенка, чем в один день потерять обоих родителей?

Шон был взрослым, когда пять лет назад умерла его мать, но эта рана все еще кровоточила. В одну из их последних встреч она сказала ему нечто, весьма его озадачившее. Посоветовала сыну влюбиться, остепениться, завести семью.

«Ты создан для этого больше, чем кто-либо из нас». — Жизнь, которую вел Шон в течение последних пяти лет, в корне противоречила этому совету. Сейчас, глядя на племянника и племянниц, он снова вспомнил о матери. Она всегда отличалась великолепным чувством юмора.

— Привет, Лили! — Эшли играла с пластмассовым совком на полу у ее ног.

— И какие новости? — Камерон скрестил руки на груди.

— На встрече с адвокатами ваших родителей прочитали их завещания. Они оба оставили вам почти все, чем владели.

— Все? — глаза Чарли расширились.

— Почти. Ваш папа оставил мне свои клюшки для гольфа, а еще кое-что завещал Реду, Тревису, дедушке и некоторым другим людям. А ваша мама упомянула в завещании свою мать и Лили. «Добрую старую Лили», — подумал он. Шон все еще испытывал раздражение из-за того, что она усомнилась в его способности заботиться об этой семье. Лили как будто пыталась подорвать его уверенность.

Лили через силу улыбнулась.

— Ваша мама хотела, чтобы я взяла себе ее одежду. Она всегда убеждала меня в том, что нужно одеваться более модно, вы же знаете.

— И все? — спросила Чарли. — Совсем все? Больше никто ничего не получит?

— Насколько я помню, нет. — Шон посмотрел на Лили. — А ты?

— По-моему, мы перечислили всех.

— Уф! — выдохнула Чарли, откидываясь на спинку дивана.

— Следовало упомянуть кого-то еще? — спросил Шон.

— Нет. Никого, — немедленно отозвалась Чарли.

Шон подумал, что она очень забавная девчушка. Ее не так-то просто понять. Камерон посмотрел на сестру и одними губами произнес что-то, чего Шону не удалось разобрать. Чарли показала ему язык.

— Значит, нас определят в приемные семьи или как? — осведомился Камерон.

— Ну конечно, нет, — ответил Шон.

— Мы же находимся под опекой. Вот я и думал, что нас отправят в семьи опекунов.

У Чарли задрожал подбородок.

— Я не хочу в приемную семью.

— Твой брат просто приду... он неправильно понял. — Шон старался терпеливо относиться к выходкам Камерона, но это было непросто. — Никто вас никуда не отправит. Вы будете жить со мной. Или, если говорить точнее, я буду жить с вами. Здесь, в этом доме.

Ему странно было произносить эти слова. Еще неделю назад Шон был сам по себе, и вот уже у него есть дом в пригороде и трое детей. Шон никак не мог привыкнуть к этому. Как сказала Лили, этот приговор — пожизненный.

— А Лили и дальше будет жить в гостевой комнате? — спросила Чарли.

— Она не может остаться, дурочка, — отозвался Камерон.

— Нет? — Взмахнув хвостиками волос, Чарли посмотрела на Лили.

— Я не могу, солнышко, — сказала Лили. — Но обещаю всегда быть рядом. Мы будем каждый день видеться в школе, и я буду с вами по вечерам, когда ваш дядя работает.

Шон перевел дыхание. Вместе с социальным работником они обсудили то, что называлось «предварительным родительским планом». Шон видел, что Лили была согласна не со всеми его пунктами, однако перед детьми она не показала своих чувств. Это одно из ее главных достоинств. Она действительно ставит детей на первое место. Шон знал, что завещание привело Лили в ярость, однако ради детей она держала свое недовольство при себе.

— А кто будет заботиться о нас, когда мы поедем к папе? — спросила Чарли.

— Мы больше не поедем к папе, тупица, — ответил Камерон. — Его там нет. Ты что, не понимаешь?

— Эй, — оборвал его Шон, — хватит!

Чарли повесила голову.

— Послушай, все будет хорошо, — заговорил было Шон, однако его никто не услышал, потому что именно в этот момент Эшли дотянулась до кнопки, включавшей измельчитель под раковиной. Измельчитель взревел, и глаза Эшли распахнулись от ужаса. Потом ее личико сморщилось, как смятый носовой платок, и она издала свой коронный пронзительный визг.

Все, кто был в кухне, бросились к ней: Шон, Лили, Камерон, даже Чарли, и попытались успокоить малышку. Шон взял ее на руки и прижал к себе. В середине недели Эшли решила, что он заслуживает доверия, и теперь разрешала ему брать себя на руки. Она прижалась к нему, и постепенно ее рев затих. Потом, упершись кулачками в грудь Шона, Эшли посмотрела ему в глаза.

— Па!

Странное чувство сдавило ему грудь.

— Дядя Шон. Меня зовут дядя Шон. Можешь так сказать?

— Па! — снова сказала она и засунула в рот большой палец.

Поздно ночью Чарли пришла в комнату Камерона в материнской ночной рубашке. В ней Чарли казалась крошечной и потерянной. Ее глаза были огромными — Камерон посмеялся бы над сестрой, если бы не почувствовал, что девочка до ужаса напугана.

— Что случилось? — спросил он. — Почему ты не спишь?

— Из-за Эшли, — тоненьким, испуганным голоском произнесла Чарли.

О господи! Еще и Чарли. Кто еще знает об этом?

Камерону стало жаль сестру — он обнял ее и прижал к себе. Она была теплая, а волосы пахли детским шампунем.

— А что с ней такое? — спросил он, заранее зная ответ. Боже, Камерон сам был напуган не меньше Чарли.

— Мама сказала, что наш папа не отец Эшли. Что она не его.

Камерон глубоко вздохнул. И что теперь делать — сказать сестре, что ее мать солгала или что она спала со всеми подряд?

— А когда она это сказала?

— В начале весны. Она очень разозлилась, когда папа увез нас в Калифорнию.

Камерон похолодел.

— Она сказала об этом папе?

— Нет. Только мне. Она... ну, она была грустная и злая, и ей больше не с кем было поговорить.

Наверное, тем вечером она выпила бутылку вина, как и тогда, когда сказала Камерону. Злость на мать, как кислота, жгла его. Ужасно злиться на родителей, когда их уже нет в живых, однако иногда он не мог справиться с собой.

— Наверное, здесь какая-то ошибка, — заметил Камерон. — Ты неправильно поняла. Она имела в виду что-то другое.

— Она сказала мне, — повторила Чарли. — Многие думают, что я дурочка, но это неправда. Она сказала, что у Эшли другой папа, и теперь я боюсь, что он придет и заберет ее.

Камерон тоже боялся этого.

— Самое главное — ничего никому не говорить. У нас будут большие неприятности, если ты скажешь кому-нибудь.

— Я не скажу, — прошептала Чарли.

— Правильно. Никто ее не заберет у нас. — Камерон положил руку на плечи Чарли. Произнося эти слова, он снова ощутил то, что преследовало его в последнее время: Камерон не знал, говорить правду или нет.

Чарли снова заплакала, и он покрепче обнял ее.

— Эй! — Он поглаживал сестру по спине сквозь шелковистую ткань слишком большой для нее рубашки, которая все еще хранила запах их матери. — Давай-ка успокоимся, ладно?

— Я стараюсь, но я очень скучаюо них, Кам! Мне хочется поговорить с ними, обнять их. Я очень, очень скучаю! — От плача она едва дышала.

— Я тоже скучаю. — Камерон погладил сестру по голове. В каком-то смысле Чарли повезло больше, чем ему. Ее чувства к родителям были простыми и ясными. Она обожала, боготворила их. Даже то, что она узнала про Эшли, не повлияло на ее любовь. Думая о родителях, Чарли вспоминала только их достоинства, а не грехи.

Камерон, уже почти взрослый, понимал, что его родители были людьми небезгрешными. И все-таки ему хотелось, чтобы у них с отцом не случилось дурацкой ссоры в то утро, поскольку оно было последним, которое они провели вместе. Он жалел, что не отнесся добрее к матери, когда она рассказала ему про Эшли.

— Они мне очень нужны, Кам! — Чарли прижалась к его груди. — Я хочу, чтобы они вернулись.

— Да. — Голос Камерона прозвучал глухо, в глазах у него защипало. — Я тоже.