Причины войны: дискуссии в прошлом и настоящем

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Б.М. Туполев
Туполев Борис Михайлович - доктор исторических наук,
руководитель проекта " Россия и Германия"
Института всеобщей истории РАН.

ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ: ДИСКУССИИ В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ

После длительного ослабления внимания к проблематике первой мировой войны, отодвинутой на задний план еще более грандиозными событиями второй мировой войны, закономерно оживление интереса историков к мировому вооруженному противостоянию начала XX в. Историки спорят о причинах первой мировой войны, степени готовности к ней стран-участниц, ответственности за ее развязывание. Современная дискуссия является продолжением полемики, разгоревшейся едва ли не сразу после подписания Версальского договора.

Один из первых отечественных исследователей причин первой мировой войны, советский историк М.Н. Покровский, в 1924 г. в докладе перед московской интеллигенцией отмечал, что британский министр иностранных дел Э. Грей, царь Николай II, российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов и некоторые другие государственные деятели стран-участниц мировой войны были пацифистами: все они являлись мирными людьми, все не хотели войны, и тем не менее, война разразилась [1].

Стремившийся доказать, что " царская Россия есть главная виновница войны", Покровский в то же время признавал, что в основе международных противоречий, вызвавших империалистическую войну, лежал англо-германский конфликт, за которым (по значению) следовал германо-французский. И, " наконец, самым слабым из всех конфликтов был конфликт, по существу, не русско-германский, а русско-турецкий из-за проливов", однако за спиной Турции при этом стояла Германия [2].

Английский ученый Дж. Гуч в книге " Накануне войны", вышедшей в 1938 г., предпринял попытку доказать, что возникновение войны в 1914 г. произошло из-за некоторых случайных обстоятельств, а Грея и германского рейхсканцлера Т. фон Бетман-Гольвега изображал " великими джентльменами, искренне влюбленными в мир" [3]

Высказывались и другие мнения, объяснявшие происхождение войны активными целенаправленными действиями тех или иных государственных деятелей.

Крупнейшим представителем направления в историографии, придающим преувеличенное значение персональному фактору среди причин первой мировой войны, был американский историк С. Фей, пацифист с германофильским уклоном. Его книга оказала большое влияние на воззрения американцев. Ссылаясь на древнегреческого историка Фукидида, который проводил различие между глубинными и непосредственными причинами войны. Фей писал, что это - различие

" между постепенным накапливанием воспламеняющегося материала, который нагромождается в течение длинного ряда лет, и той последней искрой, которая вызывает пожар... Оно применимо также и к мировой войне. Игнорирование его приводило часто к путанице по вопросу об ответственности за войну, так как ответственность за отдаленные причины не всегда совпадает с ответственностью за ближайшие причины" [4].

Исходя из того, что войну вызвала " система тайных союзов", создававшихся людьми, находящимися у власти, Фей сосредоточил внимание на их роли в возникновении войны. Считая необоснованным социологический подход, он углубился в психологический анализ событий. При этом Фей недооценивал значение англо-германского и франко-германского антагонизма в возникновении мировой войны. " Американская версия" Фея означала ревизию ставших привычными на Западе интерпретацией причин войны 1914-1918 гг.

Имевшие хождение в 20-е годы XX в. трактовки непосредственных причин войны были изложены в " цветных" книгах, являвшихся официальными публикациями дипломатических документов стран-участниц. Это были: германская " Белая", британская " Синяя", российская " Оранжевая", бельгийская " Серая", сербская " Синяя", французская " Желтая" и, наконец, австрийская " Красная" книги, изданные в начале мировой войны. Во всех этих сборниках документов ответственность за развязывание войны возлагалась на противную сторону. Скажем, в " Белой книге" говорилось о том, что Германия ведет оборонительную войну против напавшей на нее России [5].

Впоследствии державы-победительницы дружно объявили виновниками мирового пожара Германию и ее союзников. В статье 231 Версальского мирного договора говорилось:

" Союзные и объединившиеся правительства заявляют, а Германия признает, что Германия и ее союзники ответственны за причинение всех потерь и всех убытков, понесенных союзными и объединившимися правительствами и их гражданами вследствие войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзников" [6].

Обсуждение вопроса об ответственности за войну приобрело после ее окончания особую политическую остроту и научную актуальность в потерпевшей поражение Германии. Уже в ноябре 1918 г. марксистский теоретик, деятель умеренного крыла Независимой социал-демократической партии Германии К. Каутский, занявший пост помощника статс-секретаря ведомства иностранных дел, приступил к подготовке обширной публикации документов о возникновении мировой войны.

Аргументации лидера большевиков и главы советского правительства В.И. Ленина, опиравшегося на анализ составлявших сущность новейшего капитализма структур, в соответствии с которым капитализм на его монополистической стадии развития с неумолимой неизбежностью привел к мировой войне и поэтому должен быть устранен революционным путем, Каутский противопоставил иную точку зрения. Он утверждал, что необходимо выявить конкретные социально-политические учреждения и определенных лиц, виновных в развязывании войны, и соответствующим образом " дезактивировать" их, чтобы они больше не могли в будущем причинить стране и обществу вреда.

Мировая война, приходил к выводу Каутский, была вызвана тем обстоятельством, что система управления в Германии привлекла к государственному руководству элементы, настолько к этому неспособные, легкомысленные или карьеристские, что они безрассудно втянули страну в авантюру, из которой оказался только один выход - объявление войны России и Франции. Каутский признавал существование серьезных международных осложнений, предшествовавших мировой войне. Однако, хотя империалистические противоречия и стремление к территориальной экспансии европейских держав создавали важные предпосылки для войны, это, по его мнению, само по себе не объясняло ее возникновения [7].

Но даже выводы Каутского восприняты были как излишне категоричные и неприемлемые. Изменившееся после мировой войны международное положение Германии породило в стране новую внешнеполитическую идеологию, в соответствии с которой воинственные выступления довоенной немецкой публицистики и прессы были " сосланы в библиотеки", а в развернувшейся дискуссии об ответственности за войну ее участники стали ограничиваться ссылками на то, что государственное руководство Германии перед 1914 г. войны не хотело.

В 20-е годы среди немецких историков еще преобладали настроения интерпретировать неудачу предпринятых Германией усилий стать мировой державой как " субъективное упущение объективно достижимой цели" [8]. Однако уже к концу 20-х - началу 30-х годов в связи с активизацией нацизма и реваншизма усилились призывы не критиковать германскую предвоенную политику слишком строго. Г. Риттер, крупный специалист в области истории германской внешней и военной политики, убеждал своих коллег отказаться от тезиса, что история вильгельмовской Германии является " цепью нагромождавшихся ошибок". В центре внимания немецких историков оказались агрессивные цели стран Антанты. Крах созданной Бисмарком империи и провал германской " мировой политики" (" Weltpolitik") изображались теперь не столько как следствие катастрофических провалов внешней политики Берлина, сколько как неизбежное следствие " заговора" других держав против находившейся на подъеме молодой немецкой нации в ее и без того угрожаемом срединном расположении в Европе [9].

В изданном в 1933 г. исследовании Г. Онкена " Германская империя и предыстория мировой войны" [10], одном из наиболее значительных явлений в исторической науке Германии веймарского времени, его автор оспаривал обоснованность обвинения Германии в развязывании первой мировой войны. По его мнению, несмотря на известные " промахи, сверхнапряжение и поверхностные подходы", страна преследовала перед 1914 г. только мирные цели [11]. По мнению Онкена, именно державы Антанты вызвали мировую войну, чтобы подавить немецкую нацию. Согласно концепции Онкена, французская политика реванша, стремление Парижа к установлению границы по Рейну были одной из решающих причин возникновения войны. Подстрекательством к войне занималась и Британия, после того как ее внешнюю политику возглавил Грей, что привело к коренному повороту в англо-германских отношениях. С тех пор целью Лондона являлась ликвидация германской промышленной и торговой конкуренции вместе с колониями. Только царская Россия не имела, по мнению Онкена, исторически обоснованных военных целей в отношении Германии. Ее враждебность относилась скорее к монархии Габсбургов. Именно поэтому во время июльского кризиса 1914 г. Россия, объявив всеобщую мобилизацию, своей активностью в конечном счете и спровоцировала войну [12].

Вопрос о том, кто и когда развязал мировую войну, был в 30-е годы поставлен в Советском Союзе академиком Е.В. Тарле. Маститый ученый подвергся резкой критике профессором Ленинградского университета Н.П. Полетикой за то, что он якобы игнорирует империалистический характер войны со стороны всех ее участников. Упрек этот был несправедливым. Уже в своей книге " Европа в эпоху империализма" (1927) Тарле отмечал, что " внешняя политика капитализма в обоих лагерях борющихся великих держав приняла окончательно наступательное обличье", после.чего на очередь дня встала роковая " проба сил".

" С точки зрения научного исследования, - писал ученый, - самый спор о «моральной вине» нелеп, ненужен, научно неинтересен... Обе комбинации враждебных держав были способны провоцировать вооруженное столкновение; обе стремились к завоеваниям; обе способны были в тот момент, который показался бы выгодным, зажечь пожар, придравшись к любому предлогу, который показался бы наиболее подходящим. В этом смысле, конечно, вожди Антанты нисколько не превосходили в «моральном» отношении вождей Австрии и Германии" [13].

Но ситуация сложилась так, что Великобритании и Франции было " невыгодно, неудобно, рискованно" начинать войну летом 1914 г. Даже России, где много говорили и писали в воинственном духе в последние перед войной месяцы, " тоже невыгодно было немедленно выступить уже летом 1914 года". Между тем политической элите Германии и Австро-Венгрии " показалось совсем верным и выгодным делом раздавить Сербию; если же Россия и Франция вмешаются в дело, то и для войны с ними лучшего времени может не найтись; не следует к этому открыто стремиться, но нечего этого и бояться: Англия, самый могучий из противников, не захочет и не сможет в данный момент воевать". Тарле констатировал, что таков был подтвержденный документами ход рассуждений и логика поведения правящих кругов Германии и Австро-Венгрии, приведшая к развязыванию мировой войны [14].

Шестью десятилетиями позже, продолжая вслед за Тарле концептуально разрабатывать проблемы, связанные с возникновением первой мировой войны, другой советский историк, Ю.А. Писарев, писал, что сараевское убийство, сыгравшее важную роль в провоцировании войны, " само было лишь следствием, а не причиной международной напряженности", " ответной реакцией на аннексию Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией". Представляется, однако, что эта вполне обоснованная формулировка очевидно противоречит последующему тезису, в котором утверждается, что " эта дата - аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в октябре 1908 г. - является слишком отдаленной" (чтобы служить исходным моментом продвижения Европы к всеобщей войне. - Б.Т.), хотя далее Писарев справедливо отмечает, что " Боснийский кризис вызвал международную напряженность на Балканах, но все же не он привел Европу к мировой катастрофе. Для возникновения всеевропейской войны нужны были более серьезные причины; в войне были заинтересованы более могущественные силы, чем Австро-Венгрия", которая, являясь одной из великих держав, все же " не играла ведущей роли в мировой политике" [15].

Неоспоримо мнение Писарева, что в Европе имелись более могущественные силы, вершившие ее судьбу, главными среди которых являлись Германия и Великобритания. " Именно позиция этих государств, борьба за мировое господство оказали влияние на возникновение всемирной катастрофы". Однако едва ли можно столь категорически утверждать, как это делал Писарев, что другие державы - Россия, Франция, Италия, Австро-Венгрия, малые страны, а на Дальнем Востоке Япония и Китай хотя и " сыграли в войне значительную роль", но их вступление в войну было всего лишь " производным от решения основного, германо-английского конфликта" [16]. Нельзя упускать из виду, что Германия до последнего мгновения рассчитывала на нейтралитет Великобритании, а армии России и Франции оказались основными противниками вооруженных сил Центральных держав на Европейском континенте - главном театре военных действий мировой войны.

Значительный вклад в разработку проблем возникновения войны в отечественной историографии внес другой видный историк, чье научное творчество в основном было связано с изучением германской истории конца XIX-XX вв., А.С. Ерусалимский. В статье " Легенды и правда о первой мировой войне" он, следуя ленинской теории империализма, объяснял возникновение мировой войны стремлением монополистического капитала к извлечению сверхприбылей, что " является главным, определяющим фактором его реакционной и агрессивной политики" [17]. Ерусалимский писал:

" Мировая война возникла вовсе не случайно, не внезапно и не в результате того, что дипломатия не сумела справиться со своей задачей - предотвратить ее... Война готовилась давно, в течение нескольких десятилетий, хотя никто заранее не знал точно, когда именно она начнется, когда и как кончится. Даже генеральные штабы, разрабатывая свои стратегические планы, не смогли предугадать ни ее сроков, ни подлинных масштабов, какие она примет, ни числа жертв, каких она потребует, ни, тем более, ее результатов - экономических, социальных и политических" [18].

Ерусалимский опроверг утверждения некоторых западноевропейских и американских историков, что Германская империя, расположенная в " сердце Европы", между Россией и Францией, " будто бы уравновешивала противоречивые интересы различных держав", стабилизируя " всю мировую ситуацию в целом". В действительность " система вооруженного мира", - писал он, - была " системой постоянной, лихорадочной гонки вооружений и подготовки войны". Первоначальной основой этой системы являлся захват Германией французских областей Эльзаса и Лотарингии [19].

" На протяжении ряда лет, предшествовавших войне, - отмечал Ерусалимский, - гонка морских вооружений придавала англо-германскому экономическому, политическому и колониальному соперничеству особую остроту". Раскол Европы на две военно-политические группировки не только не установил " равновесия" между ними, а, наоборот, усилив напряженность в международных отношениях, был чреват возникновением все новых и новых дипломатических конфликтов, каждый из которых заключал в себе угрозу военного столкновения. Развязывая войну, правящие круги Германии утверждали, что они исходят из высших соображений: " разорвать гибельное кольцо " окружения Германии", предотвратить угрозу нападения со стороны России и ее союзницы - Франции, а главное выполнить свой долг " нибелунговой верности" по отношению к союзнице - Австро-Венгрии, которой " славянская опасность" угрожала в первую очередь" [20].

Характерно, что выводы советского историка во многом совпадали с оценками представителей русского зарубежья - летописцев войны. Признавая, что проблема ответственности за развязывание мировой войны продолжает трактоваться по-разному, генерал А.И. Деникин, например, в книге " Путь русского офицера" категорически утверждал, что бесспорная вина за первую мировую войну лежит на центральноевропейских державах. " Не буду останавливаться на доказательствах таких общеизвестных явлений, - писал Деникин в очерке " Роль России в возникновении первой мировой войны" (1937), - как бурный подъем германского " промышленного империализма", находившегося в прямой связи с особым духовным складом немцев, признававших за собою " историческую миссию обновления дряхлой Европы" способами, основанными на " превосходстве высшей расы" над всеми остальными". При этом немцы открыто высказывали свой " взгляд на славянские народы как на " этнический материал" или, еще проще, как на... навоз для произрастания германской культуры". Таким же, впрочем, было презрение и к " вымирающей Франции", которая должна дать дорогу " полнокровному немцу". Все это, по мнению Деникина, венчал старый лейтмотив пангерманизма: " Мы организуем великое насильственное выселение низших народов" [21].

Деникин четко изложил позицию России и в связи с надвигавшимся в начале XX в. военным противостоянием:

" Поперек австро-германских путей стояла Россия, с ее вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным сознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения враждебных сил к морям Эгейскому и Мраморному, к.полуоткрытым воротам Босфора. Поперек этих путей стояла идея национального возрождения южных славян и весьма серьезные политические и экономические интересы Англии и Франции" [22].

Крупный немецко-американский исследователь Дж. Хальгартен был не согласен с " обвинительным уклоном" в межвоенной историографии в целом. Он полагал, что искусственное выделение той или иной проблемы, связанной с вопросом об ответственности за войну, является " совершенно произвольным", так как суть проблемы " заключается во всей совокупности социологического комплекса".

Опубликованные после войны в разных странах документы, по его убеждению,.. только подтвердили давно известный историкам факт, что все они " неизменно подчеркивают полнейшее миролюбие политики своей страны, если только не ущемлены ее " жизненные интересы". Исследование вопроса об ответственности за развязывание войны, утверждал Хальгартен, обычно приводит к констатации того факта, что " существовала угроза " жизненным интересам", между тем как подлинная историческая проблема лишь возникает в связи с вопросом, каковы были причины и природа этих " жизненных интересов". В зависимости от характера этих интересов и международного положения самая внешне миролюбивая линия поведения, зафиксированная в документах, может означать подготовку к войне". В опубликованных документах, продолжал Хальгартен, углубляясь в методологию проблемы, как правило, ничего не говорится о сущности этих жизненных интересов, " ибо они не возникают благодаря документам, - а документы из них исходят как из чего-то уже существующего", и маскируют те, нередко весьма бурные, внутренние столкновения, более поздним отражением которых такие документы являются [23].

С первого послевоенного десятилетия существенная роль в изучении процесса вызревания военного конфликта, вылившегося в мировую войну, принадлежит французской историографии. В ее недрах особое распространение получил многофакторный анализ, предложенный видным французским ученым антантофильского направления П. Ренувеном, одним из издателей " Французских дипломатических документов" [24]. В вышедшей в свет в 1929 г. " Дипломатической истории Европы (1871-1914)" под редакцией А. Озера, в которой Ренувен был автором глав по истории дипломатии кануна мировой войны, он в освещении июльского кризиса 1914 г. уделяет значительное внимание действиям Центральных держав, стремившихся, по его мнению, развязать войну. Укрепление англо-французской Антанты, полагал Ренувен, было следствием возрастающей агрессивности Германии [25].

В 1952-1958 гг. под руководством Ренувена вышла многотомная " История международных отношений" [26], четыре последние тома которой были написаны им. Придавая базисное (" глубинное") значение экономическим факторам в развитии международных отношений с конца XIX в., но не отводя им в этом определяющей роли, Ренувен и его сторонники не признавали соперничество и конфликт интересов монополий главной причиной крушения мира. Считая решающими в возникновении мировой войны национальные и политические мотивы, Ренувен исходил из того, что социально-экономические моменты занимали лишь подчиненное положение в обострении международной напряженности. В итоге он приходит к выводу, что главной причиной мировой войны являлись " коллективные страсти", причем общественное мнение Германии опередило другие страны в самбм " принятии возможности войны" [27]

Разделяя основные постулаты французской школы, английский историк А.Дж.П. Тэйлор в книге " Борьба за господство в Европе, 1848-1918", вышедшей в 1957 г. [28], в основном ограничился рассмотрением дипломатической истории континента. Лишь во введении он дал беглый обзор экономического развития и вооружений великих держав с тем, чтобы в дальнейшем почти не касаться социально-экономических, а также военно-стратегических факторов. Исследуя возникновение конфликтных ситуаций в начале XX в., Тэйлор объяснял их инициативой, исходящей, как правило, от германской стороны.

Вполне обоснованно он пишет и о готовности правящих кругов Австро-Венгрии развязать войну, воспользовавшись сараевским убийством. Столь же верно и его утверждение, что германские верхи подталкивали монархию Габсбургов к агрессии, отнюдь не опасаясь общеевропейской войны. С другой стороны, в работах Тэйлора нередко встречаются парадоксальные положения, например, о том, что у Германии " отсутствовала политика", или - его призыв не заглядывать " чересчур глубоко", так как все дело было в конкретной ситуации 1914 г. ив людях, которые тогда принимали судьбоносные решения. Для Тэйлора очевидно, что в то время Британия могла сохранить нейтралитет, лишь согласившись на возможный разгром Франции и России, Франция могла остаться в стороне только в том случае, если бы отказалась от статуса великой державы, а Россия - если бы смирилась с установлением германского контроля над Черноморскими проливами и параличом своей экономики. Придерживаясь антантофильской концепции, Тэйлор считал, что ни одна из этих держав не принимала решения о войне. Оно было принято министром иностранных дел Австро-Венгрии Л. Берхтольдом, Т. Бетман-Гольвегом и умершим в 1913 г. германским генерал-фельдмаршалом А. фон Шлиффеном [29].

Говоря о развитии германской историографии после второй мировой войны, следует отметить, что с начала 60-х годов в сознании общественности ФРГ происходил глубокий поворот, который привел к принципиально важным переменам и в исследовании мировых войн. То, что такой поворот проявился в историографической дискуссии по проблемам первой мировой войны, являлось заслугой гамбургского профессора Ф. Фишера. Полемика, развернувшаяся вокруг выдвинутой им концепции, стала самым крупным международным научным диспутом о трактовке происхождения и сущности первой мировой войны [30]. Аргументированным исследованием целей войны кайзеровской Германии Фишер сделал решающий шаг к снятию " табу" с изучения истории первой мировой войны в Германии, что побудило его западногерманских учеников и сторонников констатировать преемственность империалистической политики Германии от вильгельмовских времен, через первую мировую войну ко второй.

Чтобы дать адекватную оценку политике риска и великодержавным притязаниям тогдашних военных и гражданских руководящих кругов, Фишер, опираясь на проведенный Э. Кером и Дж. Хальгартеном анализ империализма, перешел от традиционного рассмотрения дипломатической истории к углубленному анализу внутриполитических основ германского экспансионизма, его движущих экономических сил и политических функций.

В книгах " Рывок к мировому господству" (1961), " Война иллюзий" (1969) и других работах [31] Фишер убедительно показал, что целью германской " мировой политики" было превращение Германии в мировую державу. При этом он пришел к выводу о том, что, добиваясь положения мировой державы, Германия планомерно подготавливала войну и сознательно ее развязала в июле 1914 г. Дипломатические решения имперского руководства при возникновении войны и политика военных целей предстают в его исследованиях как прямое следствие долгосрочного планирования войны Германией. Для обоснования своей точки зрения Фишер ссылается, в частности, на так называемый " военный совет", проведенный кайзером Вильгельмом 8 декабря 1912 г., на котором были намечены конкретные мероприятия в военной, экономической, политической и психологической областях для подготовки захватнической войны с целью достижения " мирового господства".

Между тем, оппоненты Фишера по-прежнему продолжали придерживаться тезиса о миролюбивом характере предвоенной политики Германии, утверждая, что сама первая мировая война якобы была для нее войной оборонительной. Сохранявшиеся различия во мнениях сводились в основном к конкретному " распределению" вины между странами, участвовавшими в войне. Однако немецкий ученый Л. Дехио, например, настаивая на " оборонительной сущности" германских целевых установок, считал, что германская военно-морская стратегия несомненно внесла наступательный элемент во внешнюю политику вильгельмовской Германии и в конце концов вызвала Великобританию на контрнаступление [32].

Вопрос о состоянии и развитии международных отношений в конце XIX - начале XX вв. был тесно связан с проблемой империализма. Зарубежная экспансия капиталистических стран к этому времени уже привела к территориальному разделу мира, поставив в повестку дня его передел. Усиление неравномерности в развитии этих стран вызвало появление различных теорий борьбы за мировое господство, составлявшей содержание империалистической политики многих (если не большинства) ведущих держав, продолжением которой должна была стать империалистическая война.

Современное значение понятие " империализм" приобрело в связи с " престижной" внешней политикой лидера консерваторов Б. Дизраэли, который с 1874 г. был премьер-министром Великобритании. В речи, произнесенной 24 июня 1872 г. в Хрустальном дворце в Лондоне, Дизраэли объявил себя сторонником последовательной консолидации Британской империи. Эту речь на Западе принято считать сигналом вступления в период " нового империализма" 1870-1918 гг. [33]

В 80-90-х годах XIX в. широкую известность приобрели идеологи империализма Ч. Дилк и Дж. Сили, выступавшие за использование всех возможных средств для увеличения экономического, политического и военного могущества Британской империи, что привлекло внимание не только в Англии, но и на Европейском континенте. В 1895 г. британский премьер-министр лидер либералов А. Розбери сформулировал следующие принципы " разумного" либерального империализма:

" во-первых, сохранение империи;

во-вторых, открытие новых площадей для нашего избыточного населения;

в-третьих, пресечение работорговли;

в-четвертых, развитие миссионерской инициативы и,

в-пятых, развитие нашей торговли, которая столь часто нуждается в этом" [34].

Лорд Дж. Керзон, вице-король Индии, с начала XX в. без колебаний стал называть себя " убежденным и непобедимым империалистом". Термин империализм утратил впредь свое полемическое содержание и окончательно вошел в каждодневный политический лексикон.

Понятие " империализм" стало привлекать все большее внимание исследователей и политиков в связи с начавшейся борьбой со стороны финансовых олигархов ведущих держав за передел мира после испано-американской войны 1898 г. и англо-бурской войны 1899-1902 гг. Принимавший в 1900 г. участие в англо-бурской войне в качестве-военного корреспондента английский экономист и публицист Дж. Гобсон издал в 1902 г. книгу " Империализм". Он использовал это понятие для характеристики экспансионистской внешней политики великих держав, создавших колониальные империи и развернувших борьбу за раздел еще не занятых территорий, рынков товаров и сырья. Гобсон основательно проанализировал экономические и политические аспекты империализма. В 1910 г. австрийский марксист Р. Гильфердинг опубликовал в Вене фундаментальное исследование " новейшей фазы в развитии капитализма" под названием " Финансовый капитал".

Эти сочинения подытожили рассмотрение проблем империализма в многочисленных работах конца XIX - начала XX в. и послужили основой для разработки В.И. Лениным своей теории империализма преимущественно как фазы или ступени экономического развития и всемирной экспансии капитала [36]. Как писал Дж. Хальгартен о книге В.И. Ленина " Империализм, как высшая стадия капитализма", сочинение Гобсона вместе с исследованием Гильфердинга " стало базисом для всемирно известного небольшого сочинения Ленина о нашем предмете" [37].

" Империализм, - утверждал Ленин, - есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами" [38].

Актуальность поднятых в начале XX в. вопросов была подтверждена современными изысканиями [39]. По мнению крупного английского историка Э. Хобсбаума, незадолго до начала XX в., то есть, по оценке Хальгартена, в период " классического" империализма, возник ряд новых факторов, которые нуждаются в объяснении.

" Это были:

1. Изменение в структуре капитализма, то есть подъем монополий и финансового капитала;

2. Изменения во внутренней хозяйственной и социальной политике государств, то есть отход от экономического либерализма;

3. Новый колониализм и раздел мира;

4. Международная напряженность и новая угроза войны;

5. У Ленина также проникновение реформизма в международное рабочее движение".

Приводя эти положения, выдвинутые Хобсбаумом, Хальгартен констатировал " примечательное соответствие" между своими и его взглядами [40].

В книге " Европейский империализм" (1979) немецкий ученый В. Моммзен писал о трех возможностях истолкования понятия империализма:

1) универсально-историческая дефиниция, допускающая его сравнительное использование для самых различных исторических эпох и общественных формаций;

2) определение империализма как конкретной исторической формации, стремящейся к разделу слаборазвитых районов земного шара индустриальными странами и

3) толкование империализма как структурной формы зависимости относительно неразвитых регионов от индустриальных метрополий [41].

По мнению Моммзена, преобладающие сегодня определения империализма относятся в основном к последней фазе экспансии западной цивилизации на земном шаре.

" Как известно, - констатировал Моммзен, - теорий империализма легион" [42], и отмечал, что само это понятие чрезвычайно расширилось в процессе своего развития как в отношении его временного применения, так и содержания. Время с 1880 по 1914 г., по его мнению, сегодня обычно считается периодом " классического" или " развитого империализма". Моммзен пришел к важному выводу, что если в соответствии с марксистско-ленинской трактовкой империализм является продуктом капитализма на определенной ступени его развития, то в последние годы западные исследователи, придерживающиеся иных взглядов, отделяют понятие империализма от установления контроля над какими-либо территориями. Наряду с более или менее формальным империалистическим господством существует много видов " неформального империализма", среди них - отношения экономической зависимости, которые складываются посредством торговых связей, одностороннего благоприятствования для метрополии, или осуществлением столь крупных инвестиций капитала, которые ставят соответствующий регион фактически в полную экономическую зависимость от страны-кредитора. Моммзен считает такие формы империализма важнейшими [43].

Французский ученый Ж. Тоби в фундаментальном 3-томном исследовании " Экономические, финансовые и политические интересы Франции в азиатской части Оттоманской империи с 1895 по 1914 г." (1973) отмечал, что термин империализм несет у различных авторов весьма разнообразную смысловую нагрузку. Одни ограничивают его содержание понятием " колониального империализма", другие просто видят в нем синоним внешней экспансии. В нестабильности термина - его слабость. Поэтому, по мнению Тоби, необходимо точно установить, что мы понимаем под империализмом. " Нам кажется, - пишет он далее, - что для анализа места французских интересов в Оттоманской империи подходит ленинское понятие империализма", и отмечает, что Ленин с большой дистанции, используя статистические данные, которыми он располагал, определил империализм как особую стадию в развитии капитализма. Приведя пять ленинских признаков империализма [44], Тоби ставит перед собой задачу интегрировать эту дефиницию в глобальный анализ: " Этот замысел, - заключает автор, - указывает нам главные силовые линии нашего исследования" [45].

В западной историографии был выдвинут и целый ряд других концепций и гипотез, так или иначе связанных с трактовкой империализма.

Как отмечал немецкий ученый В. Гуче, кризисы 1900-1903, 1907-1908 гг. и начавшийся в 1913-1914 г. новый циклический кризис бесспорно обостряли борьбу монополий за рынки сбыта и источники сырья, усиливали агрессивность ведущих капиталистических держав и, в свою очередь, резко активизировали процесс концентрации капитала. Эти явления подтверждали причинную взаимосвязь между " своеобразностью структуры современного капитализма" (выражение Н.И. Бухарина) [46] и империалистической политикой экспансии, продемонстрировав, что агрессивность возрастала с усложнением форм капитала и выходом картелей, трестов, монополий, финансовой олигархии на арену мировой политики [47].

Бесспорна непреходящая и даже неуклонно возрастающая актуальность изучения феномена империализма - ведущей тенденции развития индустриального общества на рубеже ХIХ-ХХ вв. Думается, что у российских историков, несмотря на различие политических взглядов, нет никаких оснований отказываться от термина " империализм". Во всяком случае, историки стран Запада, вкладывающие в него различное содержание, продолжают активно использовать этот термин [48]. Учет разнообразных взглядов на проблемы империализма, безусловно, необходим при рассмотрении генезиса и характера первой мировой войны.