Ши Най-Ань.

Речные заводи (том 1-2.)

Ши Най-Ань.

Речные заводи (том 1)

" Речные заводи" (" Шуйху чжуань") - авантюрно-героическая эпопея, основанная на

народных сказаниях и драмах, в которой воспевается крестьянское восстание под

руководством Сун Цзяна (XII в.). Наибольшее распространение роман получил в

обработке Цзинь Шэн-таня (XVII в.), с которой переведён на русский и другие

европейские языки. Герои его варианта эпопеи порывают с обществом и создают

своеобразную вольницу, царство равенства и братства. Ближе к подлиннику, видимо,

варианты, состоящие из 100 и 120 глав. Многие эпизоды и сцены, написанные живым

разговорным языком, стали излюбленной темой уличных рассказчиков. Композиция и

художественная манера весьма точно воспроизводят приёмы устного народного сказа.

Источник - БСЭ

Ши Най-Ань

Речные заводи (том 1)

Пролог

Начнем наше повествование с того, как небесный наставник Чжан Тянь-ши

молебствиями и жертвоприношеними избавляет народ от эпидемий и как сановник Хун

Синь по неведению освобождает оборотней.

Пятицарствия дни были яростней бурь,

Но ушли облака - и явилась лазурь.

Вновь растенья нашли влагу жданных дождей,

Снова свет засиял над вселенною всей.

Даже в будни народ одевался в шелка,

К струнам лютней в домах прикасалась рука.

Мир спокойно дышал, был безгорестен он...

Пенье птиц, и цветы, и полуденный сон...

Как гласит предание, эти восемь строф были написаны знаменитым конфуцианцем Шао

Яо-фу, который был известен также под именем Канцзе и жил при дворе покойного

императора Шэнь-цзуна династии Сун. Он изливал свою скорбь по поводу того, что

эпоха пяти династий, принесшая гибель династии Тан, послужила причиной

непрекращающихся войн в Поднебесной, и в те времена могло быть так, что утром

правили Ляны, а к вечеру воцарялись Цзини. Даже поговорка такая сложилась:

" Императоры Чжу, Ли, Ши, Лю, Го - династии Лян, Тан, Цзинь, Хань, Чжоу. Было их

пятнадцать императоров, а смуту сеяли пятьдесят лет! "

Но затем наступил перелом в лихолетии, и все изменилось. В небольшом военном

городке Цзяма повился на свет будущий родоначальник династии Сун - император У-

дэ.

При рождении этого мудрого человека красное зарево разлилось по всему небу,

необычайный аромат не рассеивался всю ночь, и он, как бог грома и молний, сошел

на землю. Был он столь отважен, мудр и великодушен, что ни один император не мог

с ним сравниться. С палицей в руках, такой же огромной, как он сам, У-дэ разбил

войска четырехсот округов и всех их покорил. Он очистил Поднебесную и освободил

ее от всякого зла. Эру его правления называли Да Сун, а столицу свою он учредил

в Бяньлян, в Кайфыне. Среди восьми императоров бывших до него девяти династий он

считался главным и первый заложил основы четырехсотлетнего царствования. Вот

почему Шао Яо-фу восторженно писал: " Но ушли облака - и явилась лазурь". И в

самом деле, он, как солнце, светил народу.

В те времена в западных горах Хуашань проживал один ученый даос по имени Чэнь

Туань. Человек этот владел тайнами магии и отличался высокой добродетелью. Он

мог предсказывать по облакам, и однажды, когда верхом на осле Чэнь Туань

спускался с гор, направляясь в город Хуаинь, он услышал разговор путников,

беседовавших о том, что император Чай Ши-цзун уступил свой трон в Восточной

столице полководцу Чжао Куан-иню. Эти слова очень обрадовали Чэнь Туаня, и,

обхватив голову руками, он так расхохотался, что даже свалился с осла. Когда

видевшие это люди спросили его, отчего он так смеется, монах ответил:

- Отныне в Поднебесной воцарится мир!

Поистине, это соответствовало воле неба, законам земли и желаниям людей.

Вступив на трон, Чжао основал новую династию. Он правил семнадцать лет, и мир

царил по всей Поднебесной. Затем он передал правление брату, императору Тай-

цзуну, который управлял страной двадцать два года, после чего воцарился

император Чжэнь-цзун, в свою очередь оставивший трон императору Жэнь-цзуну.

Про Жэнь-цзуна можно сказать, что ему еще в детстве дали прозвище древнего

философа Лаоцзы: Босой великий отшельник. Едва он родилс, как принлся плакать и

плакал непрерывно и днем и ночью. Тогда по приказу императора повсюду были

расклеены объвления, призывающие лучших врачей вылечить наследника. Это событие

тронуло сердце небесного правителя, и он отправил на землю духа планеты Венеры

Тай-бо. А тот, спустившись, превратилс в старика, сорвал все объвлени и завил,

что может успокоить императорского наследника. Чиновник, ведающий объвлениями,

провел его во дворец, и старец предстал перед императором, который повелел

провести его во внутренние покои к колыбели наследника. Старец приблизилс к

малютке, взял его на руки и прошептал ему на ухо восемь слов, после чего ребенок

тут же затих; а старик, не называ своего имени, исчез, будто его и не было.

Какие же слова прошептал старец на ухо младенцу? А сказал он следующее: " Звезда

мудрости поможет тебе, звезда войны защитит тебя". И правда, послал правитель

неба две звезды на землю, чтобы они оказывали императору помощь. Звездой

мудрости был великий ученый Бао Чжэн, живший в южном дворце Кайфына, а звездой

войны - полководец Ди Цин, покоривший государство Сися. Мудрые сановники во всем

помогали императору этой династии, который правил сорок два года и девять раз

сменил наименование своего правления.

Первый год правления Тянь-шэн был последним годом шестидесятилетнего цикла

летоисчисления, и в Поднебесной царил мир, вдоволь было хлеба и всяческого

продовольствия, и народ спокойно занимался своими делами. В эти времена, если

кто, бывало, обронит на дороге вещь, так там она и останетсяя, и даже жвери

домов на ночь не запирались. Так жили в этот первый период, длившийся девять

лет.

Благодатным был и период, длившийся также девять лет - с первого года правления

Мин-дао до третьего года правленияя Хуан-ю. А в третий период, то есть в

четвертый год правления Хуан-ю и второй год правления Цзя-ю, также тянувшийся

девять лет, поля приносили еще большие урожаи, чем прежде. Эти три периода,

занявшие двадцать семь лет, народ назвал эпохой великого мира и процветани и

наслаждался радостной и спокойной жизнью. Но кто мог подумать, что после того,

как радость достигнет предела, наступит горе? И вот весной третьего года

правления Цзя-ю в поднебесной разразилась эпидемия. Она охватила всю страну от

Великой реки до Восточной и Западной столиц, и не было такого места, где бы не

болели люди, и такого человека, который бы не пострадал от нее. Из всех округов

и областей Поднебесной, как снежинки в буран, сыпались донесения, сообщения,

доклады и просьбы о помощи.

Надо сказать, что от этой эпидемии уже погибла большая часть гражданского и

военного населения Восточной столицы как в самом городе, так и в пригородах.

Правитель Кайфэна - Бао Чжэн прилагал все усилия к тому, чтобы помочь народу и

прекратить мор. На собственные деньги он покупал лекарства и помогал многим, но

разве мог он вылечить всех? Эпидеми свирепствовала все больше и больше; и вот

однажды военные и гражданские чины собрались на совет в зале Водяных часов, где

и дожидались императора, чтобы доложить ему обо всех бедах.

А было это в третий день третьей луны третьего года правления Цзя-ю, во время

пятой стражи. Когда император вышел к собравшимся и заколчились полагающиеся по

этикету церемонии, ведающий приемами провозгласил:

- Пусть тот, у кого есть какое-нибудь дело, выступит вперед и доложит о нем

императору. Те же, у кого нет дела, могут удалиться.

Среди присутствовавших сановнеиков находились главный советник Чжао Чжэ и

советник Вэнь Янь-бо, которые вышли из рядов и почтительно доложили:

- Сейчас в столице свирепствует эпидемия. Много жертв она унесла как среди

военных, так и среди гражданского населения. Разрешите же смиренно просить вас,

всемилостивейший император, проявить милосердие, освободить всех преступников,

облегчить пытки и сбавить налоги, и ради спасения народа устроить моления, чтобы

небо избавило нас от этого мора.

Выслушав это обращение, император тотчас же повелел палате ученых составить

проект императорского указа, в котором бы объявлялось о прощении всех

преступников Поднебесной и о том, что народ должен быть освобожден от поборов и

налогов. В то же самое время всем храмам и кумирнм столицы был разослан приказ

об устройстве молений.

Однако эпидемия в тот год еще больше усилилась. Когда слухи об этом дошли до

Сына неба Жэнь-цзуна, он очень встревожилс и снова призвал на совет всех своих

сановников. В числе собравшихся находился один из старших сановников, который,

не дожидаясь своей очереди, выступил вперед и обратился к императору с докладом.

Взглянув на него, император узнал государственного советника Фань Чжун-ня,

который, поклонившись и воздав ему должные почести, почтительно обратился к

императору со следующей речью:

- Повсюду жестоко свирепствует эпидемия, страдает и военное и гражданское

население. Ни днем, ни ночью никто не может быть спокоен за свою жизнь.

Выслушайте же мое скромное предложение: чтобы избавиться от эпидемии, необходимо

немедленно призвать во дворец потомка ханьского небесного наставника и во

внутренних покоях совершить молени и принести жертвы всемогущему небу. Тогда

наши мольбы дойдут до Небесного царя, и мы избавимс от эпидемии и спасем народ.

Император Жэнь-цзун согласился с его предложением и тут же приказал мудрецам

составить нужный приказ, под которым собственноручно и подписалс. Затем он велел

послать монахам благовонных свечей из императорских запасов и отправил к ним

главного военачальника Хун Синя. Он должен был в качестве личного посла

императора явитьс в провинцию Цзянси, в уезд Синьчжоу, на гору Лунхушань и

пригласить во дворец потомка ханьского небесного наставника - Чжан Тянь-ши.

После этого во дворце были зажжены благовонные курени, и император лично вручил

военачальнику Хун Синю указ, написанный на красной бумаге, приказав ему тотчас

же собиратьс в путь. Получив указ, Хун Синь простился с Сыном неба, заучил указ

наизусть, сложил в ларец полученные от императора благовонные свечи и сел на

кон. Сопровождаемый свитой в несколько десятков человек, он покинул Восточную

столицу и отправился к городу Гуйцисянь, в округе Синьчжоу.

Когда они достигли города Синьчжоу, в провинции Цзянси, все чиновники этого

города вышли им навстречу. Тотчас был послан гонец на гору Лунхушань к

настоятелю и монахам, чтобы предупредить их о прибытии императорского посла.

На следующий день все чиновники города отправились вместе с Хун Синем к подножию

горы Лунхушань. Тут они увидели, что с горы спускается огромна толпа монахов с

большими хоругвями, знаменами и благовонными свечами в руках. Подъехав к

монастырю, Хун Синь сошел с коня. Здесь собрались все монахи - от настоятел до

последнего послушника, - которые провели Хун Синя в главный храм, чтобы

совершить пред ним жертвоприношение. Обратившись к настотелю, Хун Синь просил,

где сейчас находитс великий учитель, и монах с поклоном отвечал:

- Разрешите довести до вашего сведения, господин военачальник, что нынешний

потомок ханьского небесного учителя, именующийся великим учителем Сюй Цзином,

обладает возвышенным характером, любит тишину и уединение. Торжественные встречи

и проводы его утомляют, поэтому он поселился в хижине на вершине горы Лунхушань

и живет там, совершенствуя свою чистоту. Вот почему и нет его с нами в

монастыре.

- Но я прибыл с императорским указом, и мне необходимо повидать этого небесного

наставника, - говорил Хун Синь.

- Разрешите попросить вас, - отвечали монахи, - положить императорский указ

здесь, в приемном зале. Мы, смиренные иноки, не смеем раскрыть и читать этот

рескрипт. Еще мы просили бы вас, господин военачальник, пройти в келью игумена и

выпить там чаю. А уж после мы все это обсудим.

Хун Синь оставил императорский указ в главном зале и вместе со всеми отправился

к игумену. Там он уселся посреди кельи, и прислуживающие монахи налили ему чай.

Затем были поданы разные явства и срежи них всевозможные плоды земли и воды.

Когда трапеза окончилась, Хун Синь вновь спросил монахов:

- Если небесный наставник поселился на вершине горы, то, быть может, вы пошлете

к нему кого-нибудь и попросите спуститьс, чтобы мне прочесть ему императорский

указ.

- Теперешний небесный наставник хоть и живет в горах, - отвечали монахи, -

однако достоинства его необычайны. Он передвигается на тучах и облаках, и

поэтому его трудно обнаружить. И частенько случается так, что мы, смиренные

монахи, не можем найти его, когда бывает в нем нужда. Как же можно послать за

ним?!

- Ну, если так обстоит дело, - отвечал Хун Синь, - то как же я смогу повидать

его? Сейчас в столице свирепствует болезнь, и Сын неба послал меня сюда, вручив

указ и благовонные свечи, чтобы пригласил небесного наставника совершить моление

всем духам праведников на небе об избавлении народа от стихийного бедствия. Что

же мне предпринять?

- Сын неба желает спасти народ! - воскликнул настоятель. - Тогда докажите всю

искренность своих намерений, питайтесь только постной пищей и вымойтесь. Оденьте

простые одежды, и, оставив здесь свою свиту, воскурите присланные благовония, и,

захватив императорский указ, пешком отправляйтесь на гору, где, преклонив

колени, сообщите великому учителю свою просьбу. Если в сердце вашем нет места

притворству, то, возможно, вы и увидите его. Если же вы не проявите всей

искренности, то лишь напрасно потеряете время и врд ли увидите учителя.

- прибыл сюда из столицы и уже питался постной пищей, как же вы можете говорить

о неискренности? Но пусть будет по-вашему. Завтра рано поутру отправлюсь на

гору.

Вскоре после этого все разошлись на отдых.

На следующий день, еще до рассвета, монахи поднялись с постели, согрели воду и,

приготовив благовонное умывание, пригласили Хун Син помыться. Затем он облачился

в новую одежду, на ноги надел туфли, сделанные из конопли, с соломенной

подошвой, захватил благовоний, а также императорский указ и спрятал все в желтый

мешочек, который прикрепил за спиной. Затем, взв серебрнную курильницу, возжег

благовония, отчего все кругом заволокло дымом.

Толпа монахов проводила Хун Син на гору и там указала ему тропинку, по которой

он должен был следовать дальше. Расставась с Хун Синем, монахи напутствовали его

следующими словами:

- Если вы, господин военачальник, решили спасти народ, то не раскаивайтесь.

Твердо и решительно ступайте к намеченной вами цели.

Расставшись со своими провожатыми, Хун Синь призвал на помощь милость неба и

стал подниматься в гору. Так он шел некоторое время по извилинам горной

тропинки; ему приходилось цепляться на крутых склонах за лианы и другие ползучие

растения. Пройдя два или три ли и оставив позади несколько горных перевалов, Хун

Синь почуствовал, что ноги у него ослабели и он не может больше двигаться. Тогда

он подумал про себя: " Я, один из почитаемых при императорском дворе сановников,

когда жил в столице, спал на мягкой постели, ел из богатой посуды - и даже тогда

уставал. Как же мне не устать теперь, когда я должен идти в этих соломенных

туфлях по такой дороге! Для того лишь, чтобы узнать, где находится этот

наставник, мен заставляют переносить подобные трудности! "

Сделав еще пятьдесят шагов, он остановился и расправил плечи, чтобы перевести

дух, как вдруг из лощины налетел сильный порыв ветра. Раздалс громоподобный рев,

и из-за соснового леса с шумом выскочил огормный тигр с белым лбом и глазами

навыкате. Хун Синь перепугался и с криком " Ай-я! " повалился на землю. Тигр

приблизился к Хун Синю, обошел его кругом и с громким рыком умчался в горы. Хун

Синь, лежа под деревом, от страха стучал зубами. Сердце его учащенно билось, все

тело онемело, а ноги ослабели, как у петуха, побитого в бою противником. Он

лежал и беспрерынво стонал, охваченный страхом.

Немного времени спустя Хун Синь поднялся с земли, подобрал курильницу для

возжигания благовоний, зажег еще несколько свечей из тех, что послал император,

и снова двинулся в путь, решив во что бы то ни стало разыскать учителя. Пройдя

еще шагов пятьдесят, он снова принялся вздыхать и сетовать на свою судьбу:

- Император послал меня сюда с поручением и заставил пережить такие ужасы...

Не успел он произнести этих слов, как опять поднялся сильный ветер, принесший с

собой отвратительный запах. Хун Синь стал оглядываться и вдруг услышал шипение:

из зарослей бамбука выползла громадная змея с белыми пятнами, в обхват не меньша

бадьи.

Тут Хун Синь снова пришел в ужас. Он отбросил в сторону курильницу для

возжигания благовоний и закричал:

- Ну теперь я погиб! - и, попятившись назад, свалился у выступа скалы.

Змея быстро подползла к нему и, свернувшись кольцами, уставилась на Хун Синя

глазами, сверкавшими желтым светом. Широко раскрыв свой огромный рот и высунув

зык, она обдавала его ядовитым дыханием.

У Хун Синя от страха душа ушла в пятки. Змея еще некоторое время смотрела на

него и, наконец, извиваясь, поползла прочь и быстро скрылась. Когда она исчезла,

Хун Синь поднялся на ноги и воскликнул:

- Какой позор! Я ведь чуть не умер от страха!

Тут он увидел, что все его тело покрылось пупырышками, словно от холода, и

принялся ругать монахов:

- Вот ведь бессовестные негодяи, подшутили надо мной и еще заставляют переживать

все эти страхи! Если только я не найду великого учителя на вершине горы, то уж,

когда спущусь, разделаюсь с ними!

Он снова поднял курильницу, поправил на спине мешочек с императорским указом,

привел в порядок одежду и головной убор и стал подниматься в гору. Но едва он

сделал несколько шагов, как из-за леса послышался слабый звук флейты, который

все приближался и приближался. Присмотревшись, Хун Синь увидел молодого

послушника, ехавшего на буйворе, лицом к хвосту, и с улыбкой игравшего на

флейте. Когда он переваливал уже через вершину, Хун Синь окликнул его:

- Эй, ты, откуда? Ты знаешь меня?

Но послушник не обращал на него никакого внимания и продолжал играть на флейте.

Хун Синю пришлось еще несколько раз к нему обратиться, прежде чем тот ему

ответил. Громко рассмеявшись и указывая на Хун Синя флейтой, послушник сказал:

- Не вы ли прибыли сюда повидаться с великим учителем?

- Ведь ты простой пастух, - с удивлением заметил Хун Синь, - откуда же ты знаешь

это?

Послушник засмеялся и ответил:

- Утром прислуживал учителю в хижине и слышал, как он сказал: " Сегодня прибудет

военачальник Хун Синь, которого Сын неба послал ко мне с указом и курильницей

для возжигани благовоний. Он взойдет на гору и попросит, чтобы я отправился в

столицу дл жертвоприношени и молился всем свтым о прекращении эпидемии. Поэтому

я сегодня же полечу на моем журавле ко двору императора". Теперь он, верно, уже

в пути, - продолжал послушник, - в хижине вы его не найдете. Вам нет надобности

ходить туда, потому что на горе много диких зверей и ядовитых змей, и вы можете

там погибнуть.

- Смотри не обманывай мен! - пригрозил Хун Синь послушнику.

Но тот только рассмеялся и, снова заиграв на флейте, спустился с горы. " Откуда

только этот паренек все знает? - подумал про себя Хун Синь. - Не иначе, как сам

небесный наставник послал его. Так оно и есть, наверно, как он рассказывает.

Надо бы мне взойти на гору, да только страшно. Как вспомнишь те ужасы, от

которых я только что чуть не погиб... Нет, уж лучше мне спуститься вниз".

Хун Синь подобрал курильницу, отыскал тропинку, по которой пришел, и стал быстро

спускаться с горы. Монахи проводили Хун Синя в келью игумена, и там настоятель

спросил его:

- Виделись ли вы с великим учителем?

- Я - сановник, уважаемый при дворе императора, - отвечал Хун Синь, - как же

могли вы послать меня на гору, где мне пришлось перенести всевозможные страдания

и я чуть было не лишилс жизни? Прежде всего на полпути мне повстречался тигр с

белым птном на лбу и глазами навыкате и до смерти перепугал мен. Когда же я

пошел дальше, то из зарослей бамбука выползла громадная пятнистая змея и,

свернувшись кольцами, преградила мне дорогу. Если б судьба не благоприятствовала

мне, вряд ли довелось бы мне вернуться живым в столицу! И все это учинили вы,

чтоб только подшутить надо мной!

- Но могли ли мы, смиренные монахи, проявить такое непочтение к вам, уважаемому

сановнику? - возразил настотель. - Все это были лишь испытания, посланные вам

небесным наставником, и, хоть на этой горе и водятся змеи и тигры, они не

причиняют людям вреда.

- Я уже выбился из сил, - продолжал Хун Синь, - и все же карабкался на гору, как

вдруг увидел послушника, который выехал из леса верхом на буйволе и играл на

флейте. Когда он поднялся на вершину, я спросил его, откуда он едет и знает ли

мен. Он ответил, что знает все, и сообщил мне, что небесный наставник еще утром

сел на журавл и полетел в Восточную столицу. Поэтому-то я и вернулся обратно.

- Очень жаль, господин военачальник, что вы упустили такой случай, - опечалился

настоятель. - Ведь пастушок и был сам великий учитель!

- Если это был великий учитель, так почему же он походил на столь простого,

заурядного человека? - спросил Хун Синь.

- Наш великий учитель человек необычайный, - отвечал настоятель. - Хоть он еще и

молож годами, но добродетели его не знают себе равных. Он отличается от всех

людей и в разных местах меняет свой облик. Проницательность учителя необычайна,

и люди зовут его родоначальником всех мудрецов, постигших тайны великого Дао.

Вот уж истинно, хоть и есть глаза, а не смог распознать небесного наставника, -

сетовал Хун Синь. - Встретил его и не знал, кто передо мной!

- Успокойтесь, господин военачальник, - продолжал настоятель. - Если небесный

наставник говорил о своем путешествии, то к вашему возвращению в столицу моления

будут уже совершены.

Только после этих слов сердце Хун Син успокоилось. Тут настотель приказал

устроить пир в честь военачальника, а указ велел положить в ларец для

императорских писем и поставить его в храме, в главном приделе которого зажгли

благовонные свечи из кладовых императора.

Пир состоялся в тот же день в келье игумена, куда было подано вино и различные

яства, приготовленные из постной пищи. Пир закончился только поздно вечером, и

Хун Синь снова ночевал в монастыре.

На следующий день после завтрака к Хун Синю пришли настоятель и монахи и

пригласили его погулять с ними по горному склону. Хун Синь был очень рад этой

прогулке. Вместе с ним отправилась и его свита. Шествие двинулось из кельи

игумена; впереди в качестве проводниоков шли два послушника. Монахи и их гости

обошли вокруг храма, наслаждаясь красотой природы. Главный придел храма

отличался такой роскошью, что ее и описать невозможно. В левом крыле находились

приделы девяти небес, императорской пурпурной звезды, а в правом - придел

первобытного бога, придел трех князей - неба, земли и воды, и придел изгнания

злых духов.

Когда все было осмотрено, они свернули вправо, и Хун Синь увидел неподалеку еще

один храм, стовший в стороне, стены которого цветом напоминали красный перец.

Впереди высились две темнокрасные решетки, двери же храма были крепко заперты, и

на них висели замки величиной с человеческую ладонь. Они были запечатаны более

чем десятью бумажными полосами, на которых стояло множество красных печатей. Под

карнизом храма висела горизонтальная табличка красного цвета с выгравированными

на ней четырьмя золотыми иероглифами, гласившими: " Придел покоренных злых

духов".

- Что это за храм? - спросил Хун Синь, указывая на него монахам.

- В этот храм заточили злых духов, усмиренных при небесных наставниках прошлых

поколений, - отвечал настоятель.

- А почему на двери так много печатей? - продолжал расспрашивать Хун Синь.

- Великий духовный наставник при Танской династии Дун Сюань запер здесь владыку

злых духов, и каждый последующий небесный наставник собственноручно прибавлял к

уже имевшимся новую полоску бумаги, чтобы будущие поколени не могли самовольно

открыть этой двери, ибо освобождение злого духа было бы необычайным бедствием.

Сменилось уже девять поколений, и все они принесли клятву в том, что не будут

отпирать этот придел. Замок запаян расплавленной медью, и кто знает, что

делается внутри? Я, смиренный настоятель, уже более тридцати лет ведаю этим

храмом и знаю только то, что уже сообщил вам.

Выслушав этот рассказ, Хун Синь очень изумился и подумал: " Я должен взглянуть на

этого властелина духов".

- Откройте, пожалуйста, дверь, я хочу увидеть, каков из себя этот властелин, -

сказал он настоятелю.

Господин военачальник, - смиренно отвечал тот, - никак не могу открыть храма.

Наши небесные наставники запрещали это, повторяя, что никто из последующих

поколений не смеет открывать двери храма.

- Глупости! - засмеялся Хун Синь. - Просто вы хотите дурачить порядочных людей,

вот вы и выдумали, что заперли здесь властелина злых духов. читал множество

книг, и нигде не говорилось о том, чтобы можно было заточить злых духов. Ведь

духи и дьяволы живут в преисподней. не верю, что тут сидит властелин злых духов!

Откройте же побыстрее, и посмотрю, что это за властелин такой.

- Этот храм нельзя открыть, - упорно твердил настоятель, - иначе мы наделаем бед

и причиним вред людям.

Тут Хун Синь рассвирепел и сказал монахам:

- Если вы не откроете мне дверь, я, возвратившись ко двору, доложу императору,

что вы, монахи, нарушили его высочайшее повеление, препятствовали мне зачитать

императорский указ и не дали увидеться с великим учителем. Еще я скажу, что вы

тайно построили здесь храм и, делая вид, будто держите в нем властелина духов,

обманываете народ. Тогда у вас отберут монашеские свидетельства, заклеймят и

сошлют в ссылку, - хлебнете вы горя!

Настоятель и монахи испугались, и им ничего больше не оставалось, как позвать

работников, которые сначала сорвали бумажные печати, а потом сшибли молотом

замок. Затем они толкнули дверь и проникли в храм, где было темно, как в пещере,

и ничего не было видно.

Хун Синь приказал своим спутникам принести десяток факелов и зажечь их. Когда

люди вошли в храм и осветили все углы, там не оказалось ничего, кроме каменной

плиты в пять или шесть чи, стоявшей в самом центре. Под ней находилась каменная

черепаха, которая уже наполовину вросла в землю. Когда к плите поднесли факелы,

то на лицевой ее стороне отчетливо выступило изречение, заимствованное из

свщенной книги и написанное древними витиеватыми письменами, понть которые не

мог ни один из присутствовавших. Оглядев обратную сторону, они увидели на ней

иероглифы, составлявшие четыре слова: " Придет Хун и откроет".

Увидев эти иероглифы, Хун Синь обрадовалс и сказал настоятелю:

- Вы хотели помешать мне, но случилось так, что еще несколько сот лет назад

здесь был поставлен мой фамильный знак. Слова: " Придет Хун и откроет" -

заставляют меня выяснить, почему же вы препятствовали мне? Я полагаю, что

властелин злых духов находитс как раз под этой каменной плитой. Эй вы, люди!

Позовите-ка еще работников, и пусть они захватят мотыги и железные лопаты и

копают здесь.

- Господин военачальник, - говорил в страхе настоятель, - вы не должны трогать

этот камень, иначе, боюсь, будет беда, и вы принесете большой вред людм.

Опасность велика.

Да что вы, монахи, понимаете! - закричал разгневанный Хун Синь. - Здесь ясно

сказано, что именно я должен поднтяь эту плиту, как же смеете вы препятствовать

мне? Сию же минуту пришлите сюда людей, и пусть они поднимут плиту!

- Боюсь, случится беда, - твердил настоятель.

Однако Хун Синь и слушать его не хотел. Он собрал работников, и они сначала

отвалили каменную плиту, а потом, потратив немало усилий, сдвинули каменную

черепаху; прошло много времени, прежде чем они смогли поднять ее. Потом они

стали копать дальше и, вырыв яму в четыре чи глубиной, увидели большую плиту из

темного камня не менее десяти квадратных чи. Хун Синь приказал поднять эту

плиту, хот настоятель умолял не трогать ее.

Но Хун Синь и слушать не стал его. Люди подняли большой камень, и когда

заглянули под него, то увидели му в десть тысяч чжан глубиной. Из этой пещеры

доносился гул, подобный сильным раскатам грома. Когда же этот шум прекратился,

вверх взвилось черное облако, которое ударилось о своды храма и, разрушив их,

вырвалось наружу и заполнило собой все небо. Затем эта темна туча разделилась

больше чем на сотню золотых облаков, и они разлетелись во все стороны.

Люди пришли в ужас, закричали от страха и, отбросив мотыги и железные лопаты,

бросились вон из храма, на бегу опрокидывая друг друга. А Хун Синь был в таком

ужасе, что потерял дар речи и даже не знал, как ему быть. От страха лицо его

сделалось серого цвета. Когда Хун Синь выскочил на веранду, он увидел здесь

настоятеля, который горестно причитал.

- Что это за духи? - спросил Хун Синь.

- Господин начальник, - отвечал настоятель, - наш древний предок, небесный

наставник Дун Сюань, оставил после себя завет, который гласил: " В этом храме

заточены тридцать шесть духов Большой Медведицы и еще семьдесят два злых духа,

всего сто восемь повелителей злых духов. Они придавлены каменной плитой, на

которой старинными письменами вырезаны их прозвища. Если их выпустить на волю,

много будет от них зла людям". Что же делать теперь, когда вы, господин

военачальник, освободили этих духов?

Когда Хун Синь услышал это, все его тело покрылось холодным потом, и он

задрожал. Собрав свои пожитки и созвав приехавшую с ним свиту, он спустился с

горы и поспешил обратно в столицу. Мы не будем распространятьс о том, как

монахи, проводив Хун Синя, возвратились в монастырь, починили в храме все

повреждения и водрузили на прежнее место каменную плиту.

Вернемся теперь к военачальнику Хун Синю, который, пока добирался до столицы,

велел сопровождавшим его людям никому не рассказывать о выпущенных духах,

опасаясь, что Сын неба жестоко накажет его за это. О том, что было в дороге, мы

рассказывать не будем. Путники не делали привалов и быстро вернулись во дворец.

Прибыв в Кайфэн, они услышали, что люди говорили: " Небесный наставник семь дней

и семь ночей совершал богослужения во дворце императора. Он написал и повсюду

разослал заклинания и молил духов о том, чтобы спасти людей от мора. Теперь

болезнь и в самом деле прекратилась и наступил мир. Совершив все это, небесный

наставник распростился с Сыном неба; сев на журавля, он исчез в облаках и улетел

на гору Лунхушань."

На следующее утро военачальник Хун Синь предстал перед Сыном неба и смиренно

сказал ему:

- Великий учитель раньше меня прибыл в столицу потому, что летел на журавле, на

облаках, а я и мои спутники шли по дороге переход за переходом и только что

прибыли сюда.

Император признал его заслуги, наградил и назначил на прежнюю должность. Но об

этом мы также говорить больше не будем.

Император Жэнь-цзун царствовал в течение сорока двух лет, после чего и

скончался. И так как он не имел наследника, трон перешел к приемному сыну кнзя

И, из Пуан, который всего лишь по женской линии приходился внуком первому

императору правившей династии. Его царственное имя было Ин-цзун, и он правил

четыре года, после чего трон перешел к его сыну Шэнь-цзуну, который управлял

страной в течение восемнадцати лет и передал власть Чжэ-цзуну. Все эти годы в

Поднебесной царил мир и страна не знала никаких бедствий.

...Но подождите! Если в те времена повсюду и вправду царил мир, то о чем же тогда

написана эта книга? Имейте терпение, читатель! Это только пролог. Остается

сказать еще очень много, так как в самой книге семьдесят глав и сто сорок

подзаголовков, которые и составляют нашу повесть.

Ведь говорят же:

В городах злодеев прячутся герои,

А в осоке змеи и драконы спят.

Если же вы хотите узнать, что это за повесть, то услышите об этом уже с первой

главы.

Глава 1

повествующая о том, как учитель фехтования Ван тайком отправился в областной

город Яньань и как Ши Цзинь учинил буйство в своем поместье

Предание гласит, что во времена династии Сун, в период правления императора Чжэ-

цзуна, много лет спустя после кончины императора Жэнь-цзуна, в военном пригороде

Бяньлян Восточной столицы Кайфын, в провинции Хэнань, в войсках служил некий

молодой человек по фамилии Гао, отпрыск знатного рода, пришедшего в упадок. Гао

был вторым сыном и с юных лет не имел склонности к семейной жизни. Его

единственной страстью было фехтованье копьем и палицей. Но особенно искусно он

подбрасывал ногами мяч. Столичные жители очень метко наделяют людей кличками,

поэтому молодого человека называли не так, как полагалось бы - Гао-эр, что

значит Гао второй, а Гао Цю, что означает Гао-мяч. С годами он занял высокое

положение, и его кличку стали писать иначе: левую составную часть иероглифа " цю"

- " мао", обозначающую материал, из которого делались мячи, заменили другой

составной частью " жэнь", обозначающей человека. И стал он называться Гао по

имени Цю. Так его прозвище стало собственым именем.

Гао Цю играл на духовых и струнных инструментах, умел петь и плясать, фехтовал,

боролся, жонглировал, занимался стихоплетством и сочинял песнопения. Что же

касается таких достоинств, как любовь к людям, справедливость,

благопристойность, мудрость, верность, благородство поведения, преданность и

совесть, то в этом он был далеко не силен. Гао Цю знался со всякимй

бездельниками как в самом городе, так и в его предместьях. Он завязал дружбу с

приемным сыном одного богача и стал помогать ему транжирить деньги. Ежедневно

они кутили в различных непристойных местах.

Отец этого молодого человека подал жалобу в суд. Судья приговорил Гао Цю к

двадцати палочным ударам и ссылке в отдаленные места, а также строжайше запретил

жителям столицы принимать его в своих домах и кормить. Оказавшись в тяжелом

положении, Гао Цю вынужден был отправиться в город Линьхуай, что находится к

западу от реки Хуай, и там нашел приют у содериателя игорного дома по имени Лю

Шицюань. Всю свою жизнь этот Лю окружал себя разного рода пройдохами, которые

стекались к нему со всех сторон, кормил и содержал их. Вот Гао Цю и нашел себе

приют у этого Лю и прожил у него три года.

В cкором времени Сын неба, император Чжэ-цзун, посетивший южные владения и

весьма довольный своей поездкой, объявил помилование всем преступникам. Гао Цю,

живший в то время в Линьхуае, также был прощен и задумал возвратиться в

Восточную столицу.

У картежника Лю Ши-цюаня был в Восточной столице родственник аптекарь Дун Цзян-

ши, который торговал лекарственными снадобьями около Золотого моста. Лю Ши-цюань

сделал Гао Цю кое-какие подарки, дал немного денег, вручил письмо этому аптекарю

и сказал, чтобы по приезде в Кайфын он обратился к Дун Цзян-ши и остановился у

него в доме. Простившись с Лю Ши-цюанем и взвалив свой узел на спину, Гао Цю

отправился обратно в Восточную столицу. Направившись сразу к Золотому мосту, он

зашел к аптекарю Дуну и вручил ему послание приятеля. Взглянув на Гао Цю и

прочитав письмо, Дун Цзян-ши стал раздумывать: " Как же мне поступить с этим

молодчиком? Будь он порядочным и честным малым, можно было бы сделать его своим

человеком в доме и он мог бы научить моих детей чему-нибудь хорошему. Но ведь он

якшался с бездельниками, сам не заслуживает никакого доверия, да к тому же

совершил преступление и был выслан. А ведь известно, что застарелые привычки

трудно искоренять. Если я оставлю его в своей семье, он научит детей недоброму,

если же я не приму его - обижу моего родственника".

Ему пришлось сделать вид, что он очень рад Гао Цю, и на первое время оставить

его у себя. Гао Цю прожил у аптекаря более десяти дней, и каждый день хозяин

угощал его вином и различными вкусными кушаньями. Наконец, Дун Цзян-ши нашел

выход. Он подарил Гао Цю новую одежду, вручил ему письмо и сказал:

- Светильник в моем скромном доме слишком тускло светит, чтобы освещать ваш

жизненный путь. Боюсь, что, живя у меня, вы обманетесь в своих надеждах, и

потому я хочу рекомендовать вас в дом ученого человека по имени Су. Со временем

вы сможете там прославиться. Что вы думаете об этом?

Гао Цю зто предложение очень понравилось, и он поблагодарил Дун Цзян-ши.

Аптекарь вручил письмо своему слуге и приказал проводить Гао Цю в дом ученого

Су. Привратник доложил хозяину дома, и тот вышел навстречу гостю. Узнав из

письма, кто такой Гао Цю и каково его прошлое, он подумал: " Что же я буду с ним

делать? Может, все-таки помочь ему?.. Пошлю-ка я его в дом императорского

конюшего Ван Цзинь-цина, и он будет служить у него в свите. Народ называет

конюшего сановником Ваном, и он любит людей такого сорта". Приняв это решение,

ученый Су тут же написал Дуну ответ и оставил гостя у себя на ночлег. А на

следуюший день он составил письмо и приказал своему слуге проводить Гао в дом

императорского конюшего. Этот сановник был женат на сестре императора Чжэ-цзуна

и приходился зятем императору Шэнь-цзуну. Ван Цзинь-цин питал слабость к людям,

подобным Гао Цю, и приближал их к себе. Молодой человек понравился ему с первого

взгляда. Конюший тотчас написал ответ ученому и оставил Гао Цю в своей свите. С

этого момента счастье улыбнулось Гао Цю, и он стал своим человеком в доме

сановника.

Древняя мудрость гласит: " Разлука отчуждает людей, совместная жизнь - сближает".

Однажды, в день своего рождения, Ван Цзинь-цин приказал домашним устроить пир в

честь шурина Дуань-вана, одиннадцатого сына императора Шэнь-цзуна и младшего

брата императора Чжэ-цзуна. Дуань-ван был умным и изысканным человеком. Он

хорошо знал таких людей, как Гао Цю, помогал им, ему нравился их образ жизни.

Нет надобности упоминать о том, что Дуань-ван умел играть на духовых и струнных

инсгрументах, увлекался шашками, был прекрасным каллиграфом, недурно рисовал,

пел и танцевал, а также был отличным игроком в мяч.

Стол во дворце Ван Цзинь-цина был уставлеи всевозможными яствами. Хозяин

попросил своего гостя Дуань-вана занять почетное место, а сам сел против него,

чтобы вместe с ним пировать. После того как их дважды обнесли угощением и они

выпили по нескольку чашек вина, киязь Дуань встaл из-за стола, вышел оправить

свою одежду, а затем прошел в библиотеку, чтобы немного отдохнуть. Здесь на

письменном столе он увидел два прeсса для бумаги в виде львов, вырезанных из

белoй яшмы. Львы были прекрасно выточены, изящны и красивы. Дуань-ван взял их в

руки и, любуясь изображением животных, произнес:

- Kакие замечательные вещицы!

Заметив, что яшмовые львы понравились князю, Ван Цзинь тотчас же ответил:

- Имеется еще подставка для кисточек в виде дрaконa, выполненная тем же

мастером. Сейчас ее здесь нет, но завтрa ее принесут, и я подapю вам весь

прибор.

Князю Дуаню были приятны слова Ван Цзинь-цина, и он cказал:

- Благодарю вас за вашу любезность. Я полагаю, что пoдставка для кисточек

сделана еще искуснее?

- Завтра мне доставят эту подставку, - повторил Вaн Цзинь-цин, - и я пришлю вам

весь прибор во дворец. Тогда вы сможете сами судить, какова она.

Князь Дуань еще раз поблагодарил хозяина, и они возвратились в зал, где пировали

до позднего вечера, и разошлись, когда уже изрядно выпили. Князь Дуань отбыл к

себе во дворец. На другой день Ван Цзинь-цин уложил оба пресса из белой яшмы и

подставку для кисточек в маленькую золотую шкатулку, завернул ее в желтый шелк,

приложил почтительное письмо и приказал Гао Цю отнести все это князю. Гао Цю,

взяв шкатулку и спрятав письмо за пазуху, отправился во дворец и попросил

привратника доложить о нем. Вскоре вышел слуга князя и спросил Гао Цю:

- Откуда вы прибыли?

Гао Цю с поклоном отвечал:

- Ваш нижайший слуга прибыл из дворца главного конюшего. Я послан со специальным

поручением передать эти подaрки князю.

Тогда слугя сказал:

- Князь Дуань сейчас во внутреннем дворе, он играет с детьми в мяч. Пройдите

тудa.

Гао Цю учтиво обратился к слуге:

- Hе будете ли вы любезны указать мне дорогу?

Слуга проводил его до ворот внутреннего дворa и Гao Цю увидел там Дуань-вана. Hа

голове у него была мягкaя шелковая повлзкя, а сам он был в халате, расшитом

фиолетовыми драконами, и опоясан двойным поясом - военным и гражданским. Полы

его хaлата были подоткнуты за пояс. На ногах у него были сапоги, расшитые

золотыми фениксами. Он играл с детьми в мяч. Гао Цю, не осмеливаясь нaрушать

игру, выжидающие остaновился позади свиты. И счастье снова улыбнулось Гао Цю.

Мяч подскочил высоко над землей, и князь Дуань не сумел его поймать. Тогда Гао

Цю, заметив, что мяч летит в его сторону, внезапно осмелел и, выкинув вперед

ноги наподобие ножниц, направил мяч лрямо князю Дуаню. Князь был приятно поражен

и спросил:

- Кто ты такой?

Гао Цю выступил вперед, встал на колени перед сановником и сказал ему:

- Ваш нижайший слуга состоит в свите главного конюшего Ван Цзинь-цина. По

приказанию своего господина я имею счастье доставить вам, высокочтимый князь,

изделия из яшмы, которые мой хозяин посылает вам вместе с этим письмом.

Выcлушав почтительную речь Гао Цю, князь Дуань засмеялся и сказал:

- Как, однако, внимателен мой шурин!

Гао Цю вручил князю письмо и дары. Князь открыл шкатулку и полюбовавшись на

прелестные вещицы, передал их приближенному. Затем, тотчас же забыв о них,

обратился к Гао Цю:

- Ловко подбрасываешь мяч! Твое имя?

Сложив ладони, как того требовал этикет, и низко склонившись перед князем, Гао

Цю ответил:

- Вашего покорного слугу зовут Гао Цю. Иногда я зaбавляюсь игрой в мяч.

- Отлично, отлично! - воскликнул князь Дуань. - Выходи на площадку и покажи свое

искусство еще разок!

В ответ Гао Цю снова поклонился до земли:

- Я слишком ничтожный человек, чтобы осмелиться играть вместе с милостивейшим

князем.

- Здесь мы все игроки в мяч, - ответил князь Дуань, - и все равны, - подбрось

мячик еще раз - ничего с тобой не случится!

Гао Цю, продолжая кланяться, почтительно повторял:

- Не смею, не смею...

Он упорно отказывался, но князь Дуань продолжал настаивать, и Гао Цю, не

переставая кланяться, вынужден был согласиться. Поразмяв ноги, он вышел на

площадку и несколько раз высоко подбросил мяч. Князь шумно выразил свой восторг.

Тогда Гао Цю постарался показать ему свое мастерство в полном блеске.

Это было поистине красивое зрелище. Гао Цю перекатывал мяч вокруг себя так

искусно, что казалось, будто мяч живой и сам цепляется за него. Князь Дуань был

в таком восхищении, что и не подумал отпустить Гао Цю домой и оставил его во

дворце на всю ночь. Hа следующий день князь устроил веселую пирушку, на которую

пригласил своего шурина.

А теперь обратимся к Ван Цзинь-цину. Видя, что Гао Цю не возвращается, он начал

было сомневаться в его честности.

Но на cледующий день, когда ему доложили, что князь Дуань прислал гонца с

приглашением на пир, Ван Цзинь-цин тотчас сел на коня и поехал во дворец Дуаня.

Подъехав к палатам князя, он спешился, прошел во внутренние покои и предстал

перед Дуанем. Князь был весел и поблагодарил шурына за яшмовые вещицы.

Когда они сидели за столом и пировали князь Дуань сказал:

- Оказывается, ваш Гао Цю прекрасно подкидывает мяч обеими цогами! Мне очень

хочется, чтобы этот человек состоял при мне. Что вы на это скажете?

Ван Цзинь-цин ответил:

- Еcли вы, милостивейший князь, желаете, чтобы он служил у вас, так оставьте его

у себя.

Князь Дуань был весьма обрадован ответом шурина и на радостяx выпил с ним еще

чашку вина. Затем они побеседовали еще нeмного. А когда наступил вечер и пирушке

пришел конец, Ван Цзинь-цин отправился восвояси. На этом дело и закончилось.

После того как князь Дуань остявил Гао Цю в своей свите, тот стал жить во дворце

и неотлучно находился при князе.

Не прошло с тех пор и двух месяцев, как скончалсл император Чжэн-цзун.

Наследника у него не было, и все военныe и гражданские должностные лица,

собравшись на совет, избрaли императором князя Дуаня, присвоив емy имя Хуэй-

цзyн. Чтo означает - Хранитель яшмового чистилища.

После провозглашeния Дуаня императором, Гао Цю оставался попрежнему его

приближeнным. Hо вот однaжды Сын неба сказал Гао Цю:

- Я хочу, чтобы ты занял болeе высокоe пoложение, но для этого нужно, чтоб ты

имел какие-нибудь военные заслуги. Тогда тебя можно будет продвинуть, по службе.

Длл началa я прикажу государственному тайному совету занести тебя в списки

императорской свиты.

Спустя полгода Гао Цю было присвoeно военное звaние начальника двoрцовой

стрaжки. Получив такое высокое назначение, он выбрал счаcтливый день для

вступления в должность. Все лица, находившиеся в его подчинении, - чиновники и

стapшие писцы, начальники охранных войск столицы, инспектoрa войск и конные и

пешие отряды, - прибыли поздравить Гao Цю. Каждый держал в руках листок, где

были нaписаны свeдения о нем и стояла его подпись, и вручал этот листок личнo

Гао Цю, а тот проверял их. Среди присутствующих нeдоставaло только одного -

учителя фехтования, состоявшего при двоpцовых войсках, по имени Ван Цзинь. Зa

полмесяцa до этoгo coбытия он подал бумагу о болeзни, и так кaк до сиx пор вce

eще не поправился, то не выполнил свои обязaнностей.

Обнaружив его отсутствие, Гао Цю рагневался и грубо зaкричал на чиновника,

доложившего ему o болeзци Ван Цзиня:

- ВЗДОP! Оcмeлилcя пpиcлaть бyмaгy, a caм нe явилcя! Разве это не означает, что

он оказывает пренебрeжениe своемy начальнику и под предлогом болезни уклoняется

от выполнeния своих обязанностей! Доставьте егo ко мне сейчас же.

И он послал стражника к Ван Цзиню, чтобы привeсти его cилой. Теперь мы должны

сказать несколько слов об этoм самoм Ван Цзине. Он не был женат, и была у него

только старая мать, которой было уже за шестьдесят.

Явившись к учителю фехтования, посланец cказaл eму:

- Гао Цю сегодня вступил в должность, и у него на приеме были все подчиненные.

Нa месте не оказалось только вас. Начальник личного приказа доложил, что вы

прислали донесение о своей болезни и находитесь дома. Но господин Гао Цю не

поверил этому. Он сильно рассердился и требует, чтобы вы были доставлены во

дворец. Гао Цю полагает, что притворяетесь больным и скрываетесь дома. Для вас

нет другого выхода, как немедленно явиться к нему. Если вы не пойдете, то я буду

наказан. Когда Ван Цзинь услышал эти слова, он понял, что, несмотря на свою

болезнь, должен пойти в каниелярию военачальника Гао. Он отправился во дворец и

представился Гао Цю. Сделав четыре поклона, склонившись перед ним, Ван Цзинь

произнес приветствие и затем отступил в сторону, в ответ Гао Цю заносчиво

спросил:

- Эй ты! Не сын ли ты Ван Шэна, бывшего учителя фехтования при войске?

Ван Цзинь почтительно ответил:

- Ваш покорный слуга и есть тот, о ком вы изволите упоминать.

Тогда Гао Цю закричал на него:

- Негодяй! Твой дед был уличным торговцем лекарственными снадобьями и свое

умение владеть оружием показывал лишь для того, чтобы заманить покупателей. Что

ты понимаешь в военном искусстве? Где были глаза у моего предшественника, как он

мог назначить тебя учителем фехтования? Ты осмелился непочтительно отнестись ко

мне и не явиться на прием! а кого ты рассчитываешь, прячась дома под предлогом

болезни?

Ван Цзинь отвечал ему:

- Ваш нижайший слуга, конечно, не осмелился бы остаться дома, если бы не был

действительно болен. Я и теперь еше не вполне здоров.

Гао Цю продолжал браниться:

- Разбойник! Если ты в самом деле болен, так как же ты смог сейчас прийти сюда?

На что Ван Цзинь ответил ему:

- Когда начальник посылает за мной, я должен явиться.

Но взбешенный Гао Цю громко отдал приказ:

- Взять его и избить как следует.

Большинство присутствующих военных начальников были друзьями Ван Цзиня, и один

из них, подойдя к Гао Цю, сказал:

- Сегодня день вашего вступления в должность, и я прошу вас простить его по

этому случаю.

Тогда Гао Цю крикнул Ван Цзиню:

- Злодей! Только ради других я прощаю тебя сегодня. о завтра я расправлюсь с

тобой!..

Ван Цзинь пoклонился и признал себя виновным. Подняв голову, он посмотрел на Гао

Цю и только теперь узнал его. Выйдя на улицу, Ван Цзинь тяжело вздохнул и сказал

про себя:

- Ну, теперь я пропал! Не знал я, кого назначили начальником дворцовой стражи!

Кто бы мог подумать, что это бездельник Гао-эр! Когда он еще учился фехтовать,

мой отец однажды так опрокинул его на землю, что он болел три или четыре месяца...

С тех пор он затаил в своем сердце злобу и жажду мести. А ныне он занимает

высокую должность начальника дворцовой стражи. Уж теперь-то он отомстит за себя!

Никогда не думал я, что буду служить под его началом. Издавна говорится: " Не

бойся чиновника, бойся его власти! " Могу ли я с ним тягаться и как мне теперь

быть?

В большой печали вернулся он домой и рассказал матери о происшедшем. Обхватив

голову руками, оба они заплакали. Потом мать сказала:

- Сын мой, известно, что существует тридцать шесть выходов из любого положения.

Сейчас лучше всего бежать. Опасаюсь только, что не найдется места, где бы ты мог

скрыться.

Тогда Ван Цзинь произнес:

- Ты права, матушка! Я долго думал и пришел к такому же решению. Я уеду в город

Яньань к старому Чуну - начальнику пограничной стражи. У него на службе есть

военные, которые в прошлом бывали в столице и хорошо знают, как я искусен в

фехтовании. Люди им нужны. Там-то я и смогу спокойно обосноваться.

На том они и порешили. Затем мать сказала:

- Мне тоже следовало бы отправиться с тобой. Но я опасаюсь стражников,

поставленных военачальником караулить у наших дверей. Если они разгадают наши

планы, бежать нам не удастся.

Ван Цзинь ответил:

- Ничего, матушка! Не бойся! Я сумею их провести!

Уже смеркалось, когда Ван Цзинь пригласил к себе одного из стражников по имени

Чжан и сказал ему:

- Поужинай скорее, у меня есть для тебя поручение.

Чжан спросил:

- Куда угодно господину учителю послать меня?

Ван Цзинь объяснил ему:

- Во время моей болезни я дал обет, когда поправлюсь, пойти в Кумирню около

ворот Суаньцзао и возжечь там жертвенные свечи. Завтра утром я хочу первым быть

в этой кумирне. Ступай туда сегодня вечером и предупреди служителя, чтобы он

пораньше открыл ворота и дожидался меня. Переночуй в кумирне и жди меня там.

Не долго думая, Чжан согласился наскоро поужинав, он взял все, что приказал ему

Ван Цзинь, и отправился в кумирню.

Ночью мать и сын уложили ценные вещи, шелковые одежды, серебро, собрали все в

большой узел и два мeшка, которые можно было приторочить на спину лошади. На

рассвете Ван Цзинь разбудил вторoго стражника по имени Ли и сказал ему:

- Возьми деньги, отправляйся в кумирню и приготовь вместе с Чжаном все для

жертвоприношений. Будьте наготове и ждите меня. Я куплю благовонные свечи и

жертвенные деньги и приду вслед за тобой.

Ли поклoнился и отправился в кумирню.

Ван Цзинь сам оседлал лошадь, вывел ее из конюшни, крепко приторочил вьюки на ее

спине, вывел лошадь через задние ворота и помог матери взобраться в седло.

Мебель и громоздкие вещи они оставили дома. Закрыв передние и задние ворота на

замок, Ван Цзинь взвалил yзeл себе на спину и пошел позади лошади. Пользуясь

тем, что еще не рассвело, мать и сын вышли через западные ворота столицы на

дорогу, ведущую в Яньань.

А теперь мы расскажем, что произошло с двумя стражниками. Они накупили

жертвенной снеди, сварили и изжарили ее и ждали своего начальника в кумирне, как

им было велено. Наступил полдень, но никто не появлялся. Стражник по имени Ли

встревожился и реишил пойти домой к Ван Цзиню. Там он увидел, что все ворота

закрыты на замок и в доме никого нет. Ли долго искал хозяев, но так никого и не

нашел. День клонился к вечеру, и у второго стражника, остававшегося в храме,

тоже возникли подозрения. Он поспешно возвратился в дом Ван Цзиня, и вместе с Ли

обшаривал его до самых сумерек. Стемнело, но ни мать, ни сын домой не

возвратились. На следующий день оба стражника обошли всех родственников Ван

Цзиня, но так его нигде и не нашли.

Боясь навлечь на себя беду, стражники решили, что им ничего не остается, как

самим отправиться к начальнику дворцовой стражи и доложить ему, что Ван Цзинь

бросил свой дом и

скрылся с матерью неизвестно куда.

Услышав это, Гао Цю рассвирепел и закричал:

- Сбежал, мерзавец!

И тут же велел разослать по всем городам приказ о поимке

и аресте беглого военного Ван Цзиня. А стражники, по собственному почину

сообщившие об исчезновении Ван Цзиня, наказаны не были. O них мы говорить больше

не будем и поведем рассказ о дальнейшей судьбе Ван Цзиня и его матери.

После того как мать и сын покинули столицу, им приходилось голодать и терпеть

всевозможные лишения. Больше месяца они провели в дороге, по ночам

останавливались в заезжих дворах, а с рассветом пускались в дальнейший путь.

Однажды к вечеру Ван Цзинь, шагая с узлом на плечах за лошадью, на которой ехала

мать, произнес:

- Небо нам покровительствует, мы не попали в сети, раскинутые для нас. Отсюда

недалеко до города Яньаня. Если даже Гао Цю и послал своик людей сxватить меня,

они yже не смогут этого сделать.

Мать и сын были так обрадованы, что, продолжая путь, не заметили, как миновали

постоялый двор, где должны были переночевать. Они все шли и шли и не наxодили

пристанища на ночь. Потеряв уже всякую надежду, они неожиданно увидели мерцающий

вдали огонек. Ван Цзинь воскликнул:

- Вот и хорошо! Пойдем туда, принесем извинение хозяевам за беспокойство и

попросим пустить нас на ночлег, я завтра чуть свет двинемся дальше.

Они свернули в лес и, осмотревшись, увидели большую yсадьбу, окруженную

глинобитной стеной, вокруг которой росло сотни три ив. Ван Цзинь подошел к

усадьбе и долго стучал в ворота. аконец, появился работник. Олустив на землю

свой груз, Ван Цзинь учтиво поклонился.

Слуга спросил его:

- Зачем вы прибыли в нашу усадьбу?

Ван Цзинь отвечал:

- Обманывать вас нам нечего. Мы с матерю идем издалека. Сегодня мы хотели пройти

больше, чем обычно, и не заметили, как миновали постоялый двор. Так мы и попали

сюда. Впереди не видно сeления, и поблизосги нет заезжего двора. Вот мы и хотели

просить разрешения переночевать в вашей усадьбе, а завтра утром двинуться в

путь. За ночлег мы зaплатим. Очень просим ваc не отказать в приюте.

- Ну раз так, подождите, пока я спрошу своего господина. Если он разрешит, вы,

конечно, сможете здесь переночевать.

Ван Цзинь произнес:

- Хорошо, пожалуйста, доложите господину.

Работник ушел и долго не возврашался наконец, он вышел за ворота и сказал:

- Хозяин приглашает вас к себе.

Ван Цзинь помог матери сойти с