Неоднозначные факты

Китай многого достиг в налаживании отношений с Россией и проникновении на постсоветское пространство. Он добился регионального сотрудничества в деле пресечения деятельности уйгуров, не допустил значительного распространения мусульманского экстремизма на западе страны, добился широкой поддержки китайского суверенитета над Синьцзяном, Тибетом и Тайванем. Китайские энергетические компании утвердились на рынках Центральной Азии, и Пекину удалось при этом избежать обременительных обязательств. В целом влияние Китая в этом регионе сильнее, чем когда-либо со времен расцвета династии Цин в XVII–XVIII веках.

Однако не все так безоблачно. Некоторые трудности связаны с более широким строительством международных отношений, которое осуществляется Пекином; другие – с переплетением таких факторов, как беспрецедентное усиление Китая, влияние финансового кризиса и нестабильная обстановка в мире. Имеются проблемы и местного характера во взаимоотношениях с Россией и с государствами Центральной Азии.

Первая проблема, как ни парадоксально, заключается в самом успехе китайско-российского «стратегического партнерства». До недавнего времени ему на пользу шли сравнительно низкие критерии. Поскольку Пекин и Москва не ожидают друг от друга слишком многого, они высоко оценивают любой прогресс. Однако эта фаза отношений близится к концу. Сочетание таких факторов, как мировая рецессия, непрерывное усиление КНР и «перезагрузка» российско-американских отношений приводит к тому, что прежде скрытые трения между Москвой и Пекином становятся все более явными. Недавние заявления российских военачальников и «утечка» в прессу оценки положения в мире российским Министерством иностранных дел указывают на изменение общей атмосферы. Хотя охлаждение в китайско-российских отношениях скорее всего будет постепенным – прежде всего потому, что ни одна из сторон не хочет конфронтации, мы видим плавный сдвиг во взглядах России. Если раньше она рассматривала Китай в основном через призму стратегических и экономических возможностей, то теперь все больше видит в КНР долговременную геополитическую угрозу.

Во-вторых, попытки Китая представить себя благородной и великодушной страной все менее убедительны. Успешный выход Пекина из финансовой бури в то время, когда почти все другие экономики «Большой двадцатки» находились в свободном падении, вышел ему боком. Китайские лидеры продолжают настаивать на том, что Китай – «развивающаяся страна», но в это по сути уже никто не верит. Окно «стратегических возможностей», открытое в течение 20 лет, когда Пекин мог пользоваться благоприятной международной обстановкой, чтобы решать свои внутриполитические задачи, резко захлопнулось. В мире усиливается представление о КНР как о паразитической и надменной державе. Если когда-то имидж Китая был лучше, чем у России, то в течение последних 12 месяцев ситуация заметно изменилась. «Гармоничный мир», к которому стремится Пекин, перестал быть таким уж гармоничным, и это касается в том числе и постсоветского пространства.

В-третьих, стирается граница между экономическими интересами, с одной стороны, и военно-политическим влиянием – с другой. Здесь есть две проблемы: усиливающееся восприятие Китая как любителя загребать жар чужими руками, а также подозрения ведущих игроков, включая Россию, что Пекин использует экономические активы для получения геополитической выгоды. Даже если у китайских лидеров нет таких намерений, остаются опасения, что усиление экономического влияния Китая само по себе создает новые стратегические реалии.

Наконец, хотя влияние Китая в Центральной Азии резко усилилось, оно ограничивается отдельными факторами, включая конкурирующие амбиции других великих держав – не только Соединенных Штатов и России, но также Индии и Японии. Следует упомянуть и о подозрительности жителей центральноазиатских стран, которая иногда выливается в синофобию, об относительной слабости китайской мягкой силы в регионе по сравнению с влиянием Москвы и о шатких институциональных основах присутствия здесь Пекина. Примечательно, что ШОС – гордость и радость китайского правительства – не сыграла никакой роли в урегулировании киргизского кризиса, не смогла разрешить деликатные вопросы статуса члена и наблюдателя и не приблизилась к формулированию долгосрочной миссии, не говоря уже о ее выполнении.