Глава 15. — Ты сумасшедший, — сказала я.

— Ты сумасшедший, — сказала я.

— Ты хотела приключений, Келси.

— Я думала, ты имел в виду больше спонтанных поездок в метро и игровые площадки, а не прыгание с моста!

Я услышала крик девушки, которая исчезла под мостом, и вцепилась пальцами в руку Ханта.

— Я не могу.

Я прежде бывала на мостах и повыше, чем Звиков, но не на тех, с которых должна была спрыгнуть. Мое сердце собиралось вырваться из груди, а Хант ухмылялся как сумасшедший.

Я повернулась, чтобы сбежать, но Хант придвинул меня обратно, его рука лежала у основания моего позвоночника. Он будто знал, что именно там я чувствовала его острее всего. Когда он был рядом, мой позвоночник становился ожившим проводом, посылающим взрывную волну к каждому нервному окончанию.

Его прикосновение только усиливало это.

— Тебе понравится.

— У тебя есть последнее желание? — спросила я.

— Обещаю, что все пройдет хорошо. Мы не умрем. Мы можем прыгнуть вместе, если от этого тебе станет лучше.

— Ох, я не имела в виду, что прыжок убьет тебя. Я имела в виду, что это сделаю я.

— Можешь убить меня после прыжка.

— А что, если я буду слишком мертва, чтобы убить тебя? — Я немного смутилась от того, как истерично это прозвучало.

Он переплел свои пальцы с моими и сжал мою руку, подталкивая меня вперед.

— Верь мне.

Я верила. Но от этого становилось только страшнее. Вера — ключ, который давал ему проход в те места, которые были более хрупкими, чем мое тело.

У меня ушла вся концентрация, чтобы удержаться от слез или тошноты, или от всего этого одновременно, когда инструктор начал подвешивать нас к одному амортизирующему тросу. Нас привязали, скрепили ремнями и проинструктировали. Единственное, что удерживало меня от абсолютного нервного срыва, это тот факт, что мы с Хантом располагались грудь к груди, когда они подвесили нас. Его близости и теплого дыхания, обдувавшего мой лоб, было достаточно, чтобы отвлечь меня от моей приближающейся смерти.

Они придвинули нас ближе к краю, и я невольно взвизгнула от страха, когда увидела реку, извивающуюся внизу так далеко от нас.

Джексон скользнул рукой вокруг моей шеи и приподнял мою голову на уровень своих глаз. Он прижался нежным поцелуем к моему лбу, от которого мое сердце заколотилось быстрее, вместо того, чтобы успокоить меня. Мое сердце удрало вверх и спряталось в задней части шеи, пульсируя в том месте, где все еще лежала рука Ханта.

Все, о чем я могла думать... что лучше бы это не засчиталось за мой поцелуй.

Он сказал:

— Просто попробуй ради меня. А позже я попробую что-нибудь ради тебя. Все, что ты захочешь.

Я медленно и глубоко вдохнула и кивнула.

Как только нас закрепили, инструктор начал прилаживать наши руки и тела, чтобы они совпадали соответствующим образом. Моя голова уткнулась в изгиб его плеча, а его в изгиб моего плеча. Его кожа пахла как лес вокруг нас, но вкуснее. Мы оба одной рукой приобнимали друг друга, затем переплели пальцы других рук и выставили их в ту сторону, куда должны были прыгнуть.

— Мы как будто танцуем, — сказал Хант, его слова барабанили по чувствительной коже моей ключицы.

— Тогда почему ты просто не отвел меня на танцы? По крайней мере, танго не убило бы меня.

Его грудь под моей щекой подпрыгивала от смеха, а затем раздался обратный отсчет.

— Джексон... — Я не могла больше выдавить ничего, кроме его имени.

А затем, будто он мог читать мои мысли, Хант процитировал цитату Керуака, которая была написана в нашем общежитии.

— «Безумны жить», Келси. Это жизнь.

Он прижался еще одним поцелуем к моему плечу, его губы все еще оставались там, прожигая мою кожу, когда мы перевалились через край.

Мир завис на одну короткую секунду, и мои глаза осматривали здания на земле под нами. Рука Ханта сжалась вокруг меня, а затем мир закончился. Воздух врезался в меня, земля быстро приближалась, а мое сердце осталось где-то надо мной.

Затем я закричала. Это был разбивающий стекло и лопающий барабанные перепонки крик, который эхом раздался по каньону и отразился обратно ко мне со всех сторон. Трос плотно натянулся, а мои внутренности, казалось, воспротивились и потянулись в другую сторону. Несмотря на рывок, мы продолжали и продолжали падать, а река, темная и безжалостная, устремлялась вверх ко мне. Я отпустила руку Джексона, чтобы обнять его тело второй рукой, и сжала его настолько крепко, насколько могла, но получилось только наполовину от того, как я хотела это сделать. Я открыла рот, чтобы вскрикнуть, а затем мы внезапно резко остановились и снова двинулись назад.

Я подумала, что, может быть, подъем не будет так плох, но затем наши тела скрутились и нас подкинуло. Я, должно быть, потеряла некоторые жизненно важные органы в том же самом месте, куда исчезло мое сердце.

Мы снова начали падать, и Хант восхищенно закричал.

— О, Господи! — выкрикнула я. Я не могла поверить, что делала это.

В этот раз я сжала руки вокруг него не потому, что боялась, а из-за ощущения, бурлящего внутри меня, сильного и безумного, и мне просто хотелось удержать его внутри.

Когда нас снова понесло вверх, мой крик превратился в гоготанье, которому позавидовали бы Урсула или Малефисента.

Хант был прав, было весело.

Я закричала еще больше, просто потому, что могла, и потому что когда я слышала, как звук рикошетом отскакивал от каньона, мне казалось, что Хант и я единственные в этом мире. Все казалось нереальным, будто у меня было две души и одно тело.

Мы подпрыгнули еще несколько раз и я осмелилась отпустить Ханта и вытянуть руки к земле под нами. Я повернулась и осмотрелась вокруг нас, а затем посмотрела в ту сторону, откуда мы спрыгнули.

— Умерла? — спросил Хант.

— Нет. — Ни в коем случае. Фактически, я никогда не ощущала себя настолько живой.

Я широко улыбнулась, и Хант улыбнулся мне в ответ. Я поняла, что мое сердце вернулось на место, потому что заколотилось так сильно, что стало практически больно.

А затем мне не пришлось спрашивать, настало ли время, и ему не пришлось мне говорить. Наши губы прижались, будто их заменили на магниты. И вся эта энергия, которая искрилась внутри меня, начала разворачиваться. Я могла чувствовать, как она обмоталась вокруг моих ребер, вырвалась из кончиков моих пальцев и впиталась в него.

Его руки погрузились в мои волосы, и он целовал меня так, будто мы все еще падали, будто именно так мы намеревались провести наши самые последние мгновения. Его губы крепко прижимались к моим, кровь ритмично грохотала в моих ушах с каждым напором его языка.

Я обняла его за шею, придвигая себя настолько близко, насколько могла. Но мне все еще хотелось быть ближе. Мне хотелось обхватить его ногами за талию и почувствовать кожу под его одеждой. Воздух, теплый и приятный, давил на нас и находился не в ладах с неистовством, возникшим под моей кожей.

Что-то дернуло наши лодыжки и мы начали подниматься. Я захныкала в его рот, так как была не готова к тому, чтобы этот момент закончился.

Его рот ответил быстрым темпом, выбивая из нас воздух, пока мы двигались, пробовали друг друга на вкус и наслаждались каждой последней секундой. Мы не разделялись, пока не пришлось, пока не настало время снова ступить в реальный мир.

Может, все дело было в падении или крови, которая прилила к моей голове, или отголосок того, что весь мой мир наконец-то встал на место, но мне пришлось ухватиться за руку инструктора, чтобы удержаться от падения, когда он отцепил меня.

Мы с Хантом не разговаривали, пока нас освобождали от ремней и тросов. Но его взгляд был как прикосновение — нежное, жаждущее и собственническое.

В тот день мы ушли и вернулись на автобусе в город. Мои ноги шли по твердому булыжнику, но когда той ночью я забралась на кровать по другую сторону от кровати Ханта, я все еще падала. Моя голова упала на подушку, но клянусь, что я могла чувствовать движение ветра по моему телу, слышать его своими ушами.

Хант сказал что-то про мое внутреннее ухо, что все пройдет через день или два, но я не была так уверена. В тишине ночи я задавалась вопросом, было ли это началом чего-то большего. Одним длинным, кружащим голову, душераздирающим падением. Падением без надежных ремней и тросов. Падением без гарантии, что я не упаду на самое дно.

На следующий день я проснулась злая.

Это был не ПМС и никто ничего не сделал (еще), чтобы разозлить меня. Я просто была раздражительной. И стало только хуже, когда я воспользовалась одним из бесплатных компьютеров общежития, чтобы проверить свою почту.

Блисс приехала в Филадельфию, и в моей входящей почте был целый роман из ее восторгов по поводу новой квартиры, района и ее идеального парня.

Я чувствовала себя полной сукой, когда закрыла сообщение, не ответив. Но, в любом случае, то, что я написала бы, только создало бы проблемы.

А затем, потому что я была мазохисткой, я решила прочитать письма от отца. Или от его секретаря. Я просмотрела десятки или около того сообщений в своих входящих, большинство из которых были отчетностью о моем местопребывании и характере расходов.

Не было нужды беспокоиться о старшем брате с таким отцом, как мой. Я представила себе, как он поручил своему секретарю следить за всеми моими действиями через мой банковский счет.

Это так отстойно.

Не деньги, к этому я привыкла. Моими братьями и сестрами были банковские счета, а я всегда была на последнем месте.

Отстойно, что он думал, будто мог все контролировать. Он считал себя великим кукловодом, властным и разыгрывающим представление.

Отстойно, что я так хорошо знала о том, что он не мог контролировать все, но все еще притворялся, что мог.

Мне стало интересно, что он сделает, если я расскажу ему о том, что меня накачали наркотиками. Он обвинит меня, скажет, что это моя вина, потому что я была моральным дегенератом и проводила все свое время в местах, где людей одурманивают. Я знала, что он сказал бы только это и ничего больше. Но мне было интересно, что он сделает после этого. Заволнуется ли он? Захочет ли, чтобы я вернулась домой? Или замнет все, сделает вид, что ничего не произошло, и скажет, что я снова слишком драматизирую?

Пока я сидела за компьютером, пришло еще одно письмо.

Секретарша Синди, которую я никогда не видела и которая была, возможно, моего возраста, написала:

Ваш отец считает, что настало время начать договариваться о вашем возвращении домой. У вашей матери через неделю благотворительная вечеринка и он пытается совершить сделку с компанией, которая ориентирована на семью. Он хочет, чтобы вы были здесь, чтобы произвести хорошее впечатление. Следуйте обычному дресскоду, как он сказал. Я прикрепила документ с парой вариантов полетов домой. Пожалуйста, просмотрите его и дайте знать, что вам лучше подойдет.

Невероятно.

Вот и ответ на мой вопрос по поводу его волнения. Я знала, что мама была для него всего лишь реквизитом. Вот почему он позволял ей каждый день напиваться до полного отупения. Он позволял ей покупать все, что она хотела. И они игнорировали измены.

Потому что для моей семьи важно только то, что видят люди.

Они не видели, как меня трогал партнер по бизнесу моего отца, когда мне было двенадцать лет. На моей руке не было знака, когда он заставил меня трогать его. Единственный знак от такого остается только под кожей.

Значит, конечно, это было не в счет.

Когда Джексон позвал меня по имени и вошел в компьютерный зал, я закрыла окно, не ответив. Не то, чтобы ответ " Отвалите", который я планировала, был больше похож на ответ.

— Что случилось? — спросила я.

— Собери вещи. Мы уходим.

— Уходим куда?

— Уезжаем из страны.

Я соскользнула со стула, но когда попыталась подойти ближе, он удержал между нами тщательную дистанцию. Разочарование слабо зашипело во мне.

— Мы только вчера приехали в Прагу.

— А сегодня мы уезжаем из Праги. Ты дала мне всего неделю, а мне многое хочется сделать.

Мне тоже хотелось сделать многое, но после нашего поцелуя он едва смотрел в мою сторону больше двух секунд.

Не потрудившись приглушить свое бурчание, я засунула вещи в свой рюкзак и оставила позади общежитие " Сумасшедший дом". Если бы только я могла оставить в нем и свое дерьмовое настроение.

— Ты мне скажешь, куда мы теперь направляемся? — спросила я на вокзале.

Хант просто улыбнулся. Я любила и ненавидела эту улыбку.

— Почему ты это делаешь?

— Ух ты, ты и правда не слишком воспринимаешь сюрпризы, не так ли? — сказал он.

Я закатила глаза и скрестила руки на груди.

— Я имею в виду это все. Почему тебя это волнует?

Обычно я бы не задала такой вопрос, не парню, которого я пыталась закадрить. Особенно если ответ мог бы быть, что его это не волнует. Он точно не испытывал сомнений относительно отказа мне.

Но я провела с ним несколько дней и практически все, что я знала о нем, так это благодаря наблюдениям без посторонней помощи. Я имею в виду, это как вырывать зубы, только чтобы заставить его сказать мне свое имя.

— Потому что я хотел, чтобы ты поехала со мной. Мне нужна другая причина?

— А у тебя есть?

Он пожал плечами.

— Никто не любит путешествовать в одиночку.

И это был двойной удар Ханта. Завлечь тебя, а затем сразу же врезать. Подарить самый жаркий в твоей жизни поцелуй, а затем притвориться, что этого никогда и не было, и позволить тебе терзаться сексуальным неудовлетворением.

Я молчала по дороге к вокзалу и пока мы занимали места в поезде до какого-то места в Германии. Как только поезд начал движение, я сложила руки поверх рюкзака и воспользовалась ими как подушкой.

Хотя бы раз мне хотелось знать, каковы наши взаимоотношения. Мне хотелось трясти его, пока не повыскакивают настоящие ответы, а не его подкупающие, ни к чему не обязывающие приятные слова.

В тот вечер в Мюнхене мы пересели на другой поезд и, даже несмотря на то, что поезд был относительно пуст, Хант сел рядом со мной.

Я старалась не реагировать, потому что любая реакция могла бы быть неприятной во всех отношениях. Вместо этого, я достала из своего рюкзака телефон и встала, чтобы положить рюкзак на полку для багажа над нашими головами. Я села рядом с ним и засунула один наушник. Я как раз искала песню, когда он сказал:

— Ты злишься на меня.

Я быстро взглянула на него, а затем включила музыку.

— Нет, не злюсь.

Я как раз вставила второй наушник, когда он вытащил оба.

— Да, злишься. Может я и провел последние несколько лет во всевозможных пустынях в компании мужчин, но я не настолько далек, чтобы знать, что " Нет, не злюсь" обозначает " Я еще как злюсь".

Я вздохнула.

— Джексон, я не злюсь. Уверяю. Просто я устала.

— Но ты спала в предыдущем поезде.

— Я не имела в виду такой вид усталости.

— Ты устала от меня?

Я застонала и провела руками по лицу.

— Я сбита с толку. Я не знаю, что ты хочешь от меня.

Его взгляд напомнил мне о боли, которую игнорируешь так долго, сколько можешь, пока не просыпаешься посреди ночи, с затрудненным дыханием, весь в поту и не можешь больше отрицать ее.

Он тоже не знал, что хотел от меня.

— Я хочу от тебя нескольких вещей, Келси. Но на данный момент, я просто хочу друга и путешествовать.

Я даже не расслышала последнюю часть предложения. Я все еще зависла на " нескольких вещах", которые он хотел от меня, и представляла, какими они могли быть. Может, я тоже не знала точно, что хотела от него.

Он не был парнем на одну ночь. Он не был парнем, от которого я могла бы сбежать утром после попойки. Но я так же не была уверена, хотела ли я иметь возможность сбежать. Потому что в этом я хороша.

Я кивнула.

— Друзья. Поняла.

Несколько часов спустя он снова вынул мои наушники и сказал:

— Мы здесь.

— И здесь это где?

— Гейдельберг.

Я посмотрела на него.

— И снова спрашиваю, здесь это где?

— Все еще в Германии.

— Тогда хорошо. И что мы здесь делаем?

Он достал мне рюкзак с полки и сказал:

— Я кое-что хочу тебе показать. А теперь достаточно вопросов.

Я последовала за ним из поезда и подождала, пока он спросит направление, а затем вышла с ним с вокзала.

Гейдельберг — маленький и причудливый, хотя не так отличается от остальных городов, которые я уже видела в Европе. В нем есть соборы, узкие дороги и река. Был практически закат, поэтому город был тихим и практически пустынным. Хант остановился и повернулся по кругу, что-то разыскивая. Когда он нашел, то улыбнулся. Я проследила за его взглядом к замку, который находился на холме, смотря на город сверху вниз.

Замок был одновременно и неприлично роскошным и распадающимся, выглядывая из глухого леса. Он казался нетронутым современным обществом.

— Ты ведешь меня в замок? — спросила я.

Он улыбнулся.

— Пойдем, принцесса.

Я смотрела на него и не была уверена, должна ли раздражаться из-за новых противоречивых сообщений или должна радоваться, что есть кто-то такой как он, кто пытается сделать меня счастливой. Я могла выбрать друга и похуже Джексона Ханта.

Но он мог быть даже лучше, чем-то большим, чем просто друг.

Я знала, как могло все повернуться, если одного из друзей тянуло к другому. У меня было место в переднем ряду на эпическую трагедию, с моими друзьями Блисс и Кейдом в главной роли.

Но с Хантом было по-другому. Я знала, что его тянуло ко мне. Может я и выпила той ночью, и может забыла большую часть вечера в баре, но никак не могла забыть это. И этот поцелуй… черт.

Он хотел меня. Но что-то его удерживало.

И незнание меня чрезвычайно злило.

Сегодня шел второй день нашего недельного путешествия, а значит, у меня осталось пять с половиной дней, чтобы выяснить, что удерживало его, и избавиться от этого.

Конечно, это могло дать обратный результат целым рядом способов, и весьма вероятно в ущерб мне. Но если я должна была позволить своему сердцу разлететься на кусочки как конфетти, он точно не был бы самым плохим для этого вариантом.

Я посмотрела на замок, а затем на Ханта. Я положила руку на его плечо и поднялась на цыпочках, чтобы быстро поцеловать его в щеку.

— Спасибо, Джексон.

Я позволила своей руке скользнуть по его груди, а затем отвернулась и начала направляться к замку. Я услышала, как он позади меня медленно выдохнул, и поняла, что мой план официально двигался к цели.

Мы прошли через город и прибыли к краю города, как раз когда солнце начало опускаться за горизонт. К замку вела лестница, и мои ноги начинали болеть только от одного взгляда на нее.

— Ты шутишь, верно?

— Да ладно, — сказал он. — Будет не так плохо.

— Эм, не стоит быть таким самонадеянным. Люди предполагали, что Титаник был непотопляемым, и посмотри, как все обернулось.

— Все, что я слышу, это отговорки, которые для меня звучат так, будто кто-то не заинтересован в приключении. Фактически, я бросаю тебе вызов посоревноваться со мной до верха.

— Ты бросаешь мне вызов? И от этого мне должно стать легче принять участие?

— Я бросаю тебе вызов получить приключение.

— Хорошо, потом я должна бросить тебе вызов сделать что-то?

Он понимающе посмотрел на меня, и я точно была уверена, что он знал, какой вызов я хотела ему бросить.

— В разумных пределах, да. Если выиграешь гонку, можешь бросить два вызова.

У меня было чувство, что это " в разумных пределах" будет тем самым вызовом, о котором я думала.

— Выходит, именно так появятся приключения? Ты заставляешь меня сделать то, что я не хочу делать, затем я отплачиваю тем же, и где-то попутно мы как по волшебству оба начинаем веселиться? — сказала я.

— Звучит верно. Получится эпическая подборка, когда снимут фильм про наши жизни.

— Про мою жизнь, ты имеешь в виду. Здесь я — принцесса. Ты просто мой экскурсовод.

Он закатил глаза.

— Тогда давайте вашу сумку, ваше высочество.

Он взял мой и свой рюкзаки и спрятал их под зеленой листвой ближайшего куста.

— Не хочется, чтобы что-то отягощало нас во время гонки, — сказал он.

Я покачала головой и двинулась к лестнице. На каждой ступеньке была прорисована белым цифра, начиная с единицы на первой ступеньке.

— Как думаешь, сколько ступенек? — спросила я.

— Думаю, мы выясним это, когда доберемся до верха. Готова?

Я кивнула.

— На старт, — произнес он. — Внимание. Марш!

Мы понеслись и маленькие белые цифры расплылись в неразборчивые пятна, когда я поднималась по ступеням так быстро, как могла. Я умудрилась оставаться с ним наравне первые двадцать ступенек или около того, но затем он стал отрываться.

Мои сногсшибательные шпильки поддерживали мои ноги в хорошей форме, но не так хорошо, как, например, пребывание в армии.

К тому времени, как я добралась до ступеньки под номером семьдесят пять, мои икры горели. У сто второй ступеньки мои легкие присоединились к вечеринке. К сто тридцатой я была готова отрубить свои собственные ноги, просто чтобы у меня было оправдание никогда снова не подниматься по ступенькам. Я остановилась на несколько секунд, тяжело дыша, и посмотрела вверх.

Хант был черт знает насколько ступенек выше меня. Может на пятьдесят. И он только наполовину преодолел лестницу.

— Да пошло оно все! — прошептала я. Я села на одну из ступенек, вытерла грязь и пыль на руках и голенях, а затем хитроумно (и, может, слегка чрезмерно) вскрикнула, потом последовал тихий, болезненный вой. Я вцепилась в свою лодыжку, закусила губу и ждала...

— Келси? Ты в порядке?

Бинго!

Я смотрела не на него, а на свою лодыжку. Я позвала его по имени достаточно громко, чтобы он смог меня услышать, а затем громко втянула воздух.

Через тридцать секунд он остановился возле меня, опустился на колени на ступеньке чуть ниже, распростер руки и спросил:

— Что случилось?

Я не моргала с тех пор, как решила сымитировать ушиб, а затем моргнула и вода, которая собралась в моих глазах, потекла по моей щеке. Я встретилась с его взглядом.

— Я упала, — сказала, задыхаясь, я. — Моя лодыжка.

Он дотронулся до моей ноги, как раз над тем местом, где я обхватывала лодыжку обеими руками, и я зашипела.

Он отпрянул, извиняясь.

— Все в порядке, — сказала я. — Просто болезненно. Господи, так сильно болит.

Я для эффекта выдавила еще несколько слезинок.

— Хочешь вернуться вниз? — спросил он. — Я могу понести тебя.

— Нет, я... — я задумалась для эффекта. — Мне бы хотелось посмотреть. Знаю, что вела себя внизу как сука, но было так мило и... не бери в голову.

— Нет, — сказал он. — Я отнесу тебя наверх.

— Я не могла попросить тебя сделать это. Слишком далеко. Я могу попытаться идти.

Я собиралась попытаться встать, сымитировать еще один вскрик и рухнуть вниз, но мне даже не пришлось стараться. Прежде чем я смогла попытаться, он встал и поднял меня к себе на руки. Я восторженно вскрикнула, быстро замаскировала этот вскрик под боль, и зарылась лицом в его шею, чтобы он не увидел мою улыбку.