Давняя прелесть опия.

Маковые зерна — вкусная и непсихоактивная пища, как это могут подтвердить все любители булочек с маком. Но если недозревшую семенную коробочку надрезать лезвием или просто поскрести ногтем, то вскоре выступит молочко, вроде латекса, которое, загустевая, превращается в темно-коричневое вещество. Этот материал — сырой опий. Подобно псилоцибиновому грибу, произрастающему на помете крупного рогатого скота, спорынье, произрастающей на ржи и других злаках, опийный мак — главное психоактивное растение — развивался в непосредственной близости к источнику пищи человека. В случае опийного мака (Papaver somniferum ) психоактивность и питательная ценность одного и того же растения представляют собой две стороны одной медали.

Опий — в той или иной форме — был у врачей на вооружении по меньшей мере с 1600 года до н. э. Одно из египетских медицинских руководств того времени предписывало его как успокоительное для детей — точно, как это делали викторианские няньки, давая детям ароматический напиток Годфри с добавкой опия, чтобы успокоить их. Опий — эту черную липкую смолу — в течение большей части его истории не курили, а растворяли в вине и пили или же скатывали в шарик и заглатывали. Опий как средство от боли, для эйфории и, по широко распространенным слухам, афродизиак, был известен в Евразии уже несколько тысячелетий назад.

В период упадка минойской цивилизации, насчитывающей многие тысячелетия, и ее религии Архаичного культа Великой Матери первоначальный источник связи растительной природы с Богиней был в конце концов замещен опийным опьянением. Ранние минойские тексты свидетельствуют о том, что мак широко культивировался и на Крите, и на Пилосе в позднеминойскую эпоху; согласно этим текстам, маковые головки использовались в виде идеограммы на платежных ярлыках. Указываемые количества урожая мака настолько велики, что какое-то время полагали, будто числа эти относятся к зерну, а не к маку. Это легко понять, поскольку Деметра была богиней и того и другого (см. илл. 19).

Илл. 19. Деметра с ячменем, опием и змеями. С любезного разрешения Библиотеки Фитца Хью Ладлоу.

Насколько знание о маке переносилось в греческие мистерии Деметры на материке, фактически еще только предстоит выяснить, особенно из тех соображений, что существует определенная иконографическая путаница между цветком мака и граната — растения, также связываемого с мистериями. Кереньи цитирует Теокрита (VII, 157).

Для греков Деметра была еще маковой богиней,

Держащей в руках своих снопы и мак. / Carl Kerenyi. Dionysos: Archetypal Image of Indestructible Life, Bollingen Series LXV (Princeton: Princeton University Press. 1976), p. 23/

Илл. 20. Богиня с головками мака. колосьями и ульем. Из книги Эрика Ноймана “Великая Мать” (New York: Panlheon, 1955). С. 263.

На известной иллюстрации из книги Эриха Ноймана “Великая Мать” изображена Богиня рядом с ульем, держащая маковые коробочки и колосья в левой руке, а правой опирающаяся на одну из неукрашенных колонн, которые занимали центральное место в минойской религии земли (илл. 20). Редко бывало, чтобы столько элементов Архаичной технологии экстаза так очевидно собирались вместе. Это изображение — почти чистая аллегория трансформации минойской шаманской духовности в ее поздней фазе. Ее грибные корни символизирует неиконическая колонна; они — пробный камень Богини, обращенной к обещаниям мака и эрготизированного зерна. Пчелиный улей вводит тему меда, архетипический образ экстаза, женской сексуальности и защиты, сменяющихся ботанических тождеств и священных таинств.

Маковый и латексный опий были известны древним египтянам и проявляются в их погребальном искусстве, а также в самых ранних медицинских папирусах. Разные виды мака были известны персам; в Древней Греции и других местах мак был известен как “устранитель скорби”.

Теофраст знал его как средство, вызывающее сон, в 300 году до н. э., и его наблюдения повторил Плиний в I веке н. э., присовокупив мысли об опийном отравлении. Греки посвящали мак богине ночи Нике, Морфею — сыну Гипноса и богу снов, и Танатосу — богу смерти. Они свели воедино все его свойства в божествах, которым он предлагался в виде подношения. Опий распространился по исламскому миру после VII века. Он, несомненно, использовался для лечения дизентерии, а также для того, чтобы облегчить душевные муки. / William Emboden, Narcotic Plants (New York: Macmillan. 1979), pp. 27—28/

Хотя свойство опия вызывать пристрастие было упомянуто Гераклидом Тарентским в III веке до н. э., это было нечто такое, чего даже врачи не могли понять еще почти 2000 лет. Нам, выросшим с представлением о пристрастии как о болезни, возможно, трудно поверить, что химическая зависимость от опиатов не была ни отмечена, ни описана медицинскими авторитетами до начала XVII века. В 1613 году Сэмюел Пюрчес заметил об опии, что “однажды потребив его, придется продолжать это под страхом смертным, хотя некоторые находят выход, прибегая вместо него к вину”. “Понимание, что опии вызывает пристрастие, редко можно обнаружить в тот период”, — комментирует Алетея Хейтер. / Alethea Hayter, Opium and the Romantic Imagination (Berkeley: University of California Press. 1968). p. 22/

Для древнего же мира опий был средством, приносящим сон и облегчение боли. В последние дни Римской империи опий прописывали, быть может, и чрезмерно. Потом потребление опия почти прекратилось в Европе на много веков; старые травники саксонской Англии упоминают сок, который гонят из мака как средство от головной боли и бессонницы, но опий, несомненно, играл довольно незначительную роль во врачевательном оснащении средневековой Европы. / Fred Getting's Dictionary of Occult, Hermetic, and Alchemical Sigils (London: Routledge & Kegan Paul. 1981) не содержит ни знаков, ни особых отметок для опия. хотя содержит такие пометки для сотен других веществ и материалов/ “Алхимический лексикон” Мартина Руланда, вышедший в 1612 году, упоминает лишь слово “озорор” (osoror) в качестве синонима опия, да и то без разъяснений.