Выяснение того, как возникает проблема

В предыдущих главах я описала, как определить репрезентативные системы клиентов и ключи доступа и как использовать их для установления раппорта и сбора инфор­мации о текущем проблемном состоянии. Вы также знаете, что такое правильно сформированное представление о ре­зультате, и знаете, как к нему придти. Но нужно еще уз­нать, что удерживает настоящее, проблемное состояние таким, каково оно есть. Во что в переживаниях клиента нужно вмешаться, чтобы перевести их в желаемое состоя­ние? Что именно из многих возможностей вы измените, чтобы актуализировать желаемый результат? Чтобы отве­тить на этот вопрос, я предлагаю обратить ваши навыки на выяснение систематической природы трудностей ваших клиентов в отношениях и их сексуальных дисфункций.

Как уже говорилось, человеческий опыт состоит из взаимодействия внешних стимулов и внутренних процес­сов. Чтобы понять этот процесс или дисфункцию, от кото­рой страдает индивидуум или пара, необходимо обнару­жить различные опытные элементы, составляющие кон­текст дисфункции. Сфера, например, семейной терапии возникает именно в результате такой необходимости. Пси­хотерапевты заметили, что шизофреники, которые были излечены, часто вновь проявляют свое симптомосодержащее поведение, возвращаясь в свою семью. Дальнейшие исследования показали, что определенное поведение чле­нов семьи вовлекло пациентов обратно в их шизофрению (Теодор Лидс. Происхождение и лечение шизофрениче­ских расстройств. Н.-Й., 1973). Даже в менее трудных слу­чаях почти всегда обнаруживалось, что такое симптомати­ческое поведение имеет определенный смысл, если его рас­смотреть в семейном контексте.

Если вы работали с подростками, убегающими из дому, я уверена, что ваш опыт подтвердит эти представления. Часто родителям поведение их детей-подростков кажется непостижимым, в то время как для терапевта, видящего семью с другой точки зрения, мотивация бунтарского по­ведения кажется совершенно очевидной.

Случай, имевший место много лет назад, подтвержда­ет это положение. Пятнадцатилетняя девочка отсутство­вала в школе в течение двух недель. Она училась в стар­ших классах специальной школы для трудный детей, кото­рые имели проблемы в обычной школе и были не в ладах с законом. Это была очень прогрессивная школа; ее штат состоял их трех человек, а учеников было около сорока. Эта девочка всегда любила свою школу, и это была лучшая из возможных школ, так что ее поведение было странным. У меня были клиенты из этой школы, так что учителя попросили меня рассмотреть эту ситуацию. Дело было серьезным, потому что если бы учителя сообщили о ее про­гулах, она была бы помещена в Калифорнийский Отдел для подростков. Я обнаружила девочку прячущейся у дру­га. Поначалу она не произнесла ни слова и на мои вопросы отвечала подергиванием плеч. С помощью друга я посте­пенно смогла получить от нее необходимые ответы. Выяснилось, что ее поведение объяснялось скорее застенчивостью, чем бунтом. В школе каждое утро и каждый вечер проходили собрания учеников и учителей. Их целью было оглашение жалоб, высказывание поощрений, вообще уси­ление позитивного социального поведения. Эта девочка редко говорила во время этих собраний. В результате один из учителей отвел ее в сторону и сказал ее, что она не сможет остаться в школе, если не научится вносить свой вклад в эти групповые собрания, раскрывая себя. Это было сделано из лучших намерений, но привело к самым неожи­данным последствиям. Вместо того, чтобы преодолеть свою застенчивость (которую она часто прятала за строптивым пожиманием плеч), она перестала ходить в школу. Она объяснила себе это таким образом, что они так или иначе скоро ее выгонят.

Этот пример показывает, как поведение девочки обре­тает новый смысл, если принять во внимание более широкий контекст. Поведение, вызывающее часто у пары или в семье нежелательные переживания, обычно более тонко. Может быть у вас есть такой опыт, когда вы работаете с парой, и вдруг они глубоко вовлекаются в ссору, причем вам совершенно непонятно, о чем идет спор и как он начался. Возможно, только после тщательного анализа их ведения по отношению друг к другу вы обнаруживаете, что каждый раз, когда он вздыхает определенным образом она тут же начинает страшно злиться.

Я помню пару, проблемы которой возникали из-за та­кого же тонкого, но постоянного аспекта поведения мужа. Они очень мало понимали друг друга и не имели сексуаль­ных отношений около семи лет. Когда я начала с ними работать, я сразу увидела, что она в высокой степени визу­альна, в то время как он первично репрезентировал свой опыт кинестетически. Хотя это и составляли для них про­блему в общении, центр их трудностей лежал на уровне более тонкого поведения. Каждый раз, когда она поднима­ла голову и глаза вверх и налево, чтобы обеспечить себе визуальный доступ, он смотрел вниз и направо, получая кинестетический доступ. При этом у него была привычка каждый раз втягивать губу, производя звук, похожий на звук слайдового проектора при смене слайдов. Интересно, что это как раз тот звук, который непременно меняет внут­ренне порождаемые человеком картины. Если вы увидите внутренний образ и затем так вот щелкнете языком движе­нием от верхних зубов, в обычном случае образ исчезнет. Именно это и происходило с его женой, когда она получала визуальный доступ, а муж производил звук. Каждый раз, когда это происходило, она, как нетрудно понять, оказы­валась фрустрированной и раздосадованной. Для нее было невозможным думать, когда он находился рядом. Важно заметить, что ни один их них не понимал значения этого звука и роли, которую он играл в процессе. И каждый раз, когда он издавал этот звук, ее мыслительный процесс ока­зывался прерванным, на что она отвечала гневом и доса­дой. Тогда он чувствовал себя сбитым с толку и чувствовал несправедливость ее поведения по отношению к нему. Это пример того, как внешний стимул (его звук) начинал вза­имодействие, развертывающее их дисфункциональную си­стему. Эта последовательность внешних и внутренних процессов происходила каждый раз, когда она получала визуальный доступ в течение больше чем одной-двух се­кунд; а будучи очень визуальной, она делала это часто. Я выяснила, что они оставались вместе в течение ряда лет благодаря общению, которое возникало у них по телефону или в письмах. Это было понятно, поскольку ни в одном из этих случаев не мог вмешаться звук, запускавший про­блемное поведение.

В этом случае знание о ключах доступа и внутренних процессах оказало неоценимую помощь в выяснении того, что лежало в основе проблемного поведения. Можно представить себе этот звук как стимул или причину, а возника­ющее в результате поведение как реакцию или следствие. Поскольку это важно, я рассмотрю специально, как сти­мул-реактивное или причинно-следственное поведение связано с сексуальными дисфункциями клиентов.

Стимул-реакция

Фобии — весьма специфические примеры того, как внешний стимул запускает внутренние процессы, вызыва­ющие в итоге нежелаемые переживания. Например, жен­щина может посмотреть вниз с высоты, почувствовать себя падающей и быть охваченной ужасом. Ее пугает не просто смотрение вниз, но и чувство падения, которое смотрение вниз вызывает.

Ко мне пришла женщина, жалующаяся на фобическую реакцию на половое сношение в обычной классической по­зе (случилось так, что именно ее предпочитал муж). Как только он ложился на нее, у нее возникала вспышка пани­ки, она начинала кричать и бить его. Никакая степень со­знательного желания с ее стороны не могла изменить эту последовательность событий. Возможные причины такой реакции были вне ее сознания, так же как и внутренние процессы, возникавшие в проблемном контексте. Как только она чувствовала вес на груди и животе, все исчеза­ло, и затем она обнаруживала, что сбросила мужа, а сама вспотела и тяжело дышит от напряжения и страха. Приме­няя метод возвращения во времени мы выяснили, что ее старшие братья однажды прижали се к полу, сели на нее и зажали ей рот подушкой, чтобы не было слышно криков. Это было для нес борьбой не на жизнь, а на смерть. Эта детская сцена была давно забыта, но много позже в сексу­альном контексте она снова переживала ощущение тяже­лого веса на ее теле. Когда это произошло, это запустило бессознательные процессы, которые были связаны с ощу­щением тяжести в той сцене, где она боролась за свою жизнь.

Фобии вызывается не только внешними переживаниями, они могут возникнуть из-за внутренне порождаемых образов, звуков или чувств, или ощущений. Для человека с фобией змей подумать о прикосновении к змее вызовет реакцию, во многом похожую на ту, какая была бы на контакт с реальной змеей. Люди могут вызвать внутри себя, при весьма малом подтвержедении от внешнего опыта, эмоциональные состояния, которых они могут хотеть или, наоборот которые нежелательны. Важно знать как они вы­зывают такого рода реакции в самих себе. Точно так же знание о том, как поведение одного из членов пары вызы­вает определенные реакции у его партнера важно для по­нимания того, как возникает их общий опыт.

Мета-модель (Приложение 1) содержит лингвистиче­ский метод собирания информации относительно вербально выраженного стимул-реактивного или причинно-след­ственного поведения клиента. Вот как это описано в “Структуре магии”: “Причина и следствие. Этот класс се­мантически неверно сформированных Поверхностных Структур включает веру говорящего, что один человек (или ряд обстоятельств) может совершить некоторое дей­ствие, что с необходимостью вызывает в другом человеке переживание определенной эмоции или внутреннего со­стояния. В обычном случае, человек, переживающий эту эмоцию или внутреннее состояние, представляется не име­ющим никакого выбора в своей реакции, кроме данного реагирования. Например, клиент говорит: “Моя жена за­ставляет меня сердиться (чувствовать себя сердитым)” Заметьте, что это Поверхностная Структура представляет смутный образ, в котором один человек (обозначенный как “Моя жена”) выполняет некоторое действие (необозначен­ное), которое с необходимостью вызывает в другом челове­ке (обозначенном как “меня”) переживания определенной эмоции (“гнева”). Неверно сформированные Поверхност­ные Структуры, являющиеся членами этого класса, могут принимать одну из двух общих форм:

(А)

где Х и Y — существительные, имеющие различные референциальные индексы, то есть относящиеся к разным лю­дям. Представленная выше Поверхностная Структура принадлежит к этой форме.

Другая форма, которая часто встречается, — это лежа­щая за предыдущей Поверхностная Структура, следующе­го вида: “... ваш смех (перев.: буквально “то, что вы смее­тесь”, отглагольная форма) отвлекает меня”. Общая форма

такова:

(В)

где Х и У также относятся к разным людям. Можно приме­нять эту форму к приведенному примеру:

Полезно сомневаться в утверждениях причины-следст­вия. Однако важно заметить, что существование стимул-реактивных (причинно-следственных) феноменов не отри­цается лингвистическими усомнениями. Кроме того, неправильное формирование фразы возникает тогда, когда человек полагает, что у него есть только одна возможность реакции на данный стимул (причину). Именно здесь про­исходит искажение (не в том, что поведение жены опреде­ленным образом действует на мужа, а в том, что он обяза­тельно будет реагировать гневом).

Хотя клиенты приходят с самого различного рода проблемами, беспокойствами, жалобами, надеждами и мечта­ми, эффективный терапевт изменяет один и тот же аспект каждого их них. То есть, эффективный терапевт не меняет стимулы, которые мир предъявляет клиенту, он меняет то, как клиент реагирует на стимулы. Даже если терапевт по­может клиенту сменить работу, место жительства, супруга или школу, если клиент не будет реагировать на новую среду более полезным образом, паттерны, которые приве­ли его на терапию, повторятся. Это особенно очевидно в области сексуальных дисфункций, где часто изменение сексуальных партнеров не меняет паттернов сексуального поведения.

Проблемы, которые приносят клиенты — примеры то­го, как они реагируют на стимулы окружающего. То, что они пришли на терапию, свидетельствует, что они хотели бы иметь другие реакции или переживания по меньшей мере по отношению к некоторым аспектам этих стимулов. Часто новая реакция на старый стимул может произвести столь глубокое изменение, что все жизненные переживания клиентов в значительной степени улучшаются.

Многим может показаться, что принятие представлений о причине и следствии или стимуле и реакции — это поражение в самом начале. Действительно, мы должны реагировать на стимулы, и эта реакция обычно происходит на бессознательном уровне. Кроме того, реакция часто предопределена тем, что происходило в нашем раннем развитии, когда мы не обладали способностями подвергать это мнению. На поверхности все это делает нас беспомощными. Действительно, эти идеи заставляли гуманистических психологов противопоставлять себя бихевиористам Это похоже на крыс в лабиринте.

Однако я вижу два принципиальных отличия: (1) мы можем изменить свою реакцию на большинство стимулов (2) мы можем обрести выбор из нескольких реакций на определенный стимул, и затем выбрать наиболее подходя­щий для достижения желаемых результатов в определен­ном контексте.

Большая часть человеческого поведения, с которым мы имеем дело в терапевтическом контексте, — это приобре­тенное в научении поведение. В нашей культуре обмен рукопожатия — пример приобретенного поведения, кото­рое затем происходит на бессознательном уровне. Если же последовательность поведения, ведущего к выполнению и завершению рукопожатия, будет прервана, вовлеченный в это человек может войти в весьма измененное состояние. (См. МилторЭриксон, Собр. соч., т. IV, стр. 437-438: “Само­исследование в трансе, следующем за индукцией посредст­вом удивления во время рукопожатия”). Попробуйте это сами: когда кто-то протянет руку для рукопожатия, попро­буйте не реагировать. Без сомнения, вам это покажется трудным. Подойти к звонящему телефону — другая приоб­ретенная реакция, которую трудно преодолеть. Заметьте, как сознательный ум проводит различие относительно то­го, ваш ли это телефон. Если вы в гостях и т.п., то стимул-реактивный паттерн часто прерывается.

Процесс понимания языка — также феномен приобре­тенного стимул-реактивного поведения. Слова не имеют значения сами в себе и для себя, и совершенно незнакомый язык не передает нам значений. Язык состоит из специфи­ческих звуков, организованных в последовательности со специфическими интонационными паттерными. Эти определенные последовательности звуков и интонационные паттерны становятся значимыми, когда они ассоциируют­ся с определенным чувственным опытом. Маленький ребе­нок сталкивается с феноменом собаки, и когда он видит и слышит ее, дотрагивается до нее, чувствует ее запах, ему также предъявляют звуки, составляющие слово “собака”' Этот процесс повторяется вновь и вновь, и два взаимосвя­занных момента становятся связанными настолько глубо­ко, что становится практически невозможным сказать “собака” и не подумать при этом о собаке. Так что мы вполне искренне можем выступить с предложением: “Я дам тебе горшок золота на конце радуге, если ты не будешь думать о большой белой утке”.

Точно так же ребенок научается связывать последовательность звуков с отсутствием определенного чувствен­ного опыта — “спокойный”, например. Такие слова как “комфорт”, “любопытство”, “интерес”, “печальный”, “счастливый” становятся связанными с определенными внутренними состояниями. Это происходит во многом аналогично тому, как звонок ассоциировался с пищей для павловских собак. Звонок становился представителем стимула, пищи, настолько эффективно, чтобы вызвать ре­акцию слюнотечения, вызываемого пищей. Поскольку язык обладает значением только по ассоциации с чувст­венным опытом, процесс понимания имеет место, когда специфические последовательности звуков запускают внутренние представления определенного аспекта или ас­пектов ассоциированного со словом чувственного опыта.

Точно так же ребенком вы научились ассоциировать определенные аспекты поведения в вашей семье со значе­ниями, и научились реагировать соответствующим обра­зом. Тон голоса матери, выражение лица отца, то, как бы­ла закрыта дверь, — все это стало влиять на ваше последу­ющее поведение. Можете ли вы вспомнить, как выглядела ваша мать, и как это звучало” когда она сердилась? Когда она была испугана? Когда она была горда? Когда вы вспо­минали, заметили ли вы, как меняются ваши собственные переживания?

Можно научиться не реагировать на стимулы среды. Мы называем такое поведение патологическим, - кататонией, аутизмом и пр., и действительно это необычно — не проявлять внешних свидетельств реагирования на мир вокруг нас. Даже в наиболее тяжелых случаях кататонии и аутизма было показано, что это состояние может быть из­менено, если найдены подходящие стимулы. Иными словами, существуют определенные стимулы, определенное поведение со стороны врачей или психотерапевтов, которое может вызвать реакцию, хотя нахождение таких форм поведения может стоить больших творческих усилий или по видимости не вполне соответствовать моральным нормам (см. Френк Фаррелли и Дж. Брандсма: “Провокативная терапия”).

Я полагаю, что верно, что реакция, выбранная индивиуумом на определенный стимул — лучшая из ему доступных, по меньшей мере при первом появлении. Бэндлер и Гриндер пишут по этому поводу в “Структуре магии”: “Из нашего опыта следует, что когда люди приходят к нам на терапию, обычно они приходят с болью, чувствуя себя парализованными, не видят возможности выбора или свобо­ды действия в своей жизни. Мы обнаружили, что не мир слишком ограничен или в нем нет выбора, но что эти люди блокируют себя от видения этих возможностей и выборов открытых им, поскольку таковых нет в их моделях своего мира.

Почти каждый человек в нашей культуре в своем жиз­ненном цикле переживает периоды изменения и перехода с которыми необходимо справиться. Различные формы психотерапии создали различные понятия для этих пере­ходных точек. Важно, что одни люди могут пройти эти периоды изменения довольно легко, переживая эти перио­ды как время интенсивной энергии и творчества. Другие же, сталкиваясь с подобными же обстоятельствами, пере­живают их как время ужаса и боли — и эти периоды про­длеваются, если первичной заботой становится просто вы­живание. Разница между этими группами людей видится нам прежде всего в том, что люди, которые справляются эффективно и творчески со стрессовыми ситуациями — это люди, которые обладают богатым представлением или мо­делью своей ситуации, такой, в которой они находят широ­кий спектр возможностей в выборе своих действий. Другие же люди воспринимают себя как имеющих мало выбора, и возможности, которые им видятся, непривлекательны для них — игра “природного неудачника”. Вопрос для нас сто­ит так: каким образом разные люди, сталкиваясь с одним и тем же миром, могут переживать его столь по-разному? Как мы понимаем, это различие следует прежде всего из различия в богатстве их моделей. Так мы приходим к это­му вопросу: как возможно, что люди поддерживают обед­ненные модели, которые причиняют им несчастья, перед лицом многоценного, богатого и сложного мира?

В понимании того, почему некоторые люди продолжа­ют причинять себе боль и страдания, важно иметь в виду. что они не плохи, они не сумасшедшие и не больные. Они фактически делают лучшие выборы... доступные им в рам­ках их особой модели. Иными словами, поведение людей, каким бы странными оно первоначально ни казалось, име­ет смысл, когда оно рассматривается в контексте выборов, порождаемых моделью человека. Трудность состоит не в том, что они делают плохой выбор, а в том, что у них нет достаточного выбора...”

Человек может добавить новую, более полезную возможность реагирования почти на всякий стимул. Фактиче­ски люди могут научиться любому количеству реакций на данные стимулы и в результате иметь возможность выбирать из них наиболее подходящие. Именно это происходит, когда люди растут и изменяются эмоционально, обогащая межличностный аспект своей жизни.

Очень часто ригидные паттерны реакций являются результатом раннего научения. Определенные стимулы от­сылают нас обратно к детству, где наши взрослые ресурсы становятся недостижимыми. Я часто использую такой при­мер для демонстрации этого на семинарах. В детстве боль­шинство из нас научились реагировать разной степенью страха на резкий, громкий голос, суровое лицо и направ­ленный палец. Большинство из нас научились тому, что такая картина означает угрозу физического наказания и, в конце концов, является выражением гнева. Когда мы были детьми, эмоциональное и физическое благополучие могло быть под угрозой, или во всяком случае мы могли так ду­мать. Некоторые, даже очень компетентные взрослые реа­гируют на подобное конгруентное выражение прежним страхом. И даже если они знают, что подобное выражение используется лишь для целей демонстрации, реакции по-прежнему возникает, будучи порождаемой не бессозна­тельном уровне.

Таким образом, стимул Х вызывает реакцию Y

И каждый раз, когда появляется X, оно запускает Y.

Графически: Х -> Y.

Этот общий поведенческий паттерн показывает, как специфические стимулы могут вызвать состояние, в кото­ром выбор очень ограничен. Редко громкий словесный окрик действительно должен вызвать страх у взрослого. Ско­рее, ряд иных реакций может быть более полезным: при­слушаться к тому, что было сказано, оставаться спокойным, крикнуть что-то в ответ, засвистеть, и т.д. Я представлю далее множество методов достижения процес­са переучивания, который ведет к тому, что стимул стано­вится точкой выбора, а не ведет к автоматической реак­ции:

Стимул Х вызывает возможности