Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Задание 1. Прочитайте материал, посвященный реформе стихосложения рубежа XIX-XX веков
М.Л. Гаспаров. Из книги «История русского стиха» М. Горький называл начало XX в. «формальным возрождением стиха» (в статье «О Библиотеке поэта»). Это было временем широчайшего обновления и перестройки всей системы поэтических средств, напоминавшим эпоху романтизма, а отчасти даже эпоху реформы Тредиаковского− Ломоносова. В основе этого преобразования лежало переменившееся соотношение двух основных художественных систем − поэзии и прозы. Во второй половине XIX в. поэзия подчинялась прозе и ориентировалась на прозу − теперь поэзия отчетливо противопоставляет себя прозе и сосредоточивается на тех художественных заданиях, которые прозе недоступны. Вместо унифицирующей простоты поэзия стремится к сложности, вместо мнимой естественности формы − к сознательной необычности. Хотя овладение чисто-тоническим стихосложением позволяло гораздо ближе передавать «естественные» прозаические ритмы и интонации, но это достижение было ощутимо именно потому, что оно являлось лишь частью гораздо более широкой системы художественных средств и оттенялось ритмами и интонациями более традиционными и более экзотическими. Поэзия как бы демонстрировала, как самые прозаические ритмы и созвучия в системе стиха становятся стихом. Стихи в манере предшествующего периода продолжали писаться − крупнейшими мастерами их были такие несхожие авторы, как И. Бунин и Д. Бедный, − но их выразительность повышалась именно оттого, что их простота казалась вызовом господствующей сложности. Расширение круга художественных средств велось в двух направлениях. Во-первых, заново брались на учет стихотворные формы русской классики: до сих пор они стихийно ощущались как живые, привычные и естественные (или, наоборот, отмершие и неестественные), теперь по отношению к ним явилось чувство исторической дистанции, каждая форма стала осознаваться как знак такой-то определенной эпохи, не раз навсегда «живой» или «мертвый», а всегда допускающий сознательное использование. Вместе с русской классикой в такой поэтический обиход вернулась и мировая классика − имитации античных и средневековых европейских метров и строф стали в переводах обязательными, а в стилизациях − нередкими; имитации восточных стихотворных форм были, по крайней мере, поставлены на очередь. Во-вторых, наоборот, эксперименты делались в области нового и неиспытанного − только для того, чтобы выявить скрытые возможности языка и стиля; так, в частности, открытие чистой тоники совершалось в стихе самостоятельно, без оглядки на западные или народные образцы. Поэтические эксперименты велись в это время так же сознательно и систематично, как при Кантемире и Тредиаковском: были поэтические конкурсы, обмены изометрическими посланиями, Брюсов даже издал отдельной книгой «Опыты по метрике и ритмике, по эвфонии и созвучиям, по строфике и формам» (1918). Эти практические эксперименты − опять-таки, как и при Тредиаковском, − были предметом и результатом теоретических осмыслений: В. Иванов читал лекции о стихе, Брюсов стал автором учебника «Основы стиховедения», Белый внес в исследование стиха статистические методы, выявляя и культивируя редкие ритмические формы. Освоение дольников. Шагом в сторону чистой тоники было освоение дольников. Выделение дольников из массы ритмов, лежавших за силлабо-тоническими рамками, произошло не тотчас. У ранних символистов за порогом силлабо-тонических размеров начинались сразу стихи с произвольно широким колебанием междуиктовых интервалов (количеством слабых слогов между сильными). Решающее значение имела работа А.Блока в «Стихах о Прекрасной Даме»: опираясь на полузабытый опыт переводов из Гейне у Фета и А. Григорьева, он ограничил колебания междуиктовых интервалов 1− 2 слогами и получил гибкий стих, в меру соединивший предсказуемость силлабо-тонического и непредсказуемость чисто-тонического ритма: Вхожу я в темные храмы, Совершаю бедный обряд. Там жду я Прекрасной Дамы В мерцаньи красных лампад. Этот 3-иктный дольник сразу стал популярнейшим из новых размеров − если не у старших, то у младших поэтов: Ахматовой («....Это песня последней встречи....»), Асеева («...Чайки кричали: чьи вы?..»), Есенина («Все живое особой метой...»), Цветаевой («Идешь, на меня похожий...»). У всех поэтов 2-сложные интервалы преобладали над 1-сложными, поэтому дольник воспринимался как 3-сложный размер с «пропусками слогов» и свое место в метрическом репертуаре эпохи отнимал именно у трехсложников. Вслед за 3-иктным (трехударным) дольником в употребление входит 4-иктный: Девушка пела в церковно* хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех забывших радость свою.... (Блок, 1905) Этот размер становится массовым к 1920-м гг. (Есенин и Пастернак его избегают, но Маяковский очень любит). При этом он обнаруживает явное тяготение к эпическим и иным большим формам: от «У самого моря» Ахматовой («Бухты изрезали низкий берег, Все паруса убежали в море...») до «Люблю» и «Про это» Маяковского (чистый 4-иктный), «Крысолова» Цветаевой и «Свердловской бури» Асеева (чередование 4- и 3-иктного).
Задание 2. Определите стихотворных размер приведенных ниже фрагментов
Вариант 1. Фамилии на А-К. 1Выхожу я в путь, открытый взорам, Ветер гнет упругие кусты, Битый камень лег по косогорам, Желтой глины скудные пласты. Я сам свою жизнь сотворю, И сам свою жизнь погублю.Я буду смотреть на ЗарюЛишь с теми, кого полюблю. Вот моя клетка - стальная, тяжелая, Как золотая, в вечернем огне.Вот моя птица, когда-то веселая, Обруч качает, поет на окне.Ты в поля отошла без возврата. Да святится Имя Твое! Снова красные копья заката Протянули ко мне острие. Вариант 2. Фамилии на Л-О 1Не мани меня ты, воля, Не зови в поля! Пировать нам вместе, что ли, Матушка-земля? 2Строен твой стан, как церковные свечи.Взор твой - мечами пронзающий взор.Дева, не жду ослепительной встречи -Дай, как монаху, взойти на костер! 3Усните блаженно, заморские гости, усните, Забудьте, что в клетке, где бьемся, темней и темнее...Что падают звезды, чертя серебристые нити, Что пляшут в стакане вина золотистые змеи... 4Вот открыт балаганчикДля веселых и славных детей, Смотрят девочка и мальчикНа дам, королей и чертей.
Вариант 3. Фамилии на П-Т.- В стороне чужой и темнойКак ты вспомнишь обо мне? О моей любови скромнойЗакручинишься ль во сне? Когда эти нити соткутся в блестящую сетку, И винные змеи сплетутся в одну бесконечность, Поднимут, закрутят и бросят ненужную клеткуВ бездонную пропасть, в какую-то синюю вечность. Счастья не требую. Ласки не надо.Лаской ли грубой тебя оскорблю? Лишь, как художник, смотрю за ограду, Где ты срываешь цветы, - и люблю! Девушка пела в церковном хореО всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою.Вариант 4. Фамилии на У-Я. Прошли года, но ты - всё та же: Строга, прекрасна и ясна; Лишь волосы немного глаже, И в них сверкает седина.Жгут раскаленные камниМой лихорадочный взгляд.Дымные ирисы в пламени, Словно сейчас улетят. За городом вырос пустынный кварталНа почве болотной и зыбкой.Там жили поэты, - и каждый встречалДругого надменной улыбкой. В легком сердце - страсть и беспечность, Словно с моря мне подан знак.Над бездонным провалом в вечность, Задыхаясь, летит рысак.
|