Сквозное действие и контрдействие 5 страница

В.Я.Станицын. Очень вероятно, что если бы его кто ночью встретил в комнатах, он бы сослался, что работал над бумагами.

К.С. И несет их к Софье на подпись? Это будет скорее улика, чем оправдание ночного путешествия.

В.Я.Станицын. Откуда же появились в таком случае у меня в руках бумаги?

И.М.Москвин. А не подсунули ли ему какие-то бумаги Софья и Лиза, когда Молчалин неосторожно сказал: " С бума-гами-с".

К.С. Это было бы великолепно. Но, вероятно, очень трудно сделать.

О.Н.Андровская. Давайте попробуем… Тут на столе лежит какая-то папка от альбома… этот стол у нас изображает камин.

К.С. Попробуйте. Возьмите повыше текст и посмотрим, что выйдет.

В.Я.Станицын. Что же это будет со мной? В рукаве флейта, в руках портфель с фальшивыми бумагами. Как я со всем этим справлюсь. Бедный Молчалин!

К.С. Не бедный, а талантливый Молчалин! Не теряется ни при каких обстоятельствах… Начинайте.

В.В.Лужский.

Забавно.

Дался им голос мой, и как себе исправно

Всем слышится и всех сзывает до зари!

(к Молчалину).

На голос мой спешил, зачем же? - говори.

Лужский делает небольшую паузу после " зачем же? " И в течение этой секундной паузы Софья с Лизой быстро переглядываются. Лиза - Андровская незаметно для Лужского протягивает руку к папке от альбома, который лежит на столике, изображавшем камин. Лужский заканчивает свою реплику, а за его спиной происходит безмолвный разговор. Молчалину показывают " бумаги", и, когда Лужский делает вторую небольшую паузу после " говори", - папка от альбома усердием Лизы и Софьи оказывается уже на другом столе посредине комнаты.

" С бумагами-с", - говорит Станицын и направляется к столу. Лужсиий бросает взгляд на стол: да, на нем лежит какая-то папка. А как будто минуту назад, когда он сидел у этого же стола, на нем ничего не было!

Ну, чудеса, - читаем мы на лице Лужского. Но делать нечего - " вещественное доказательство" уже в руках Станицына.

Эффект получается очень яркий, острокомедийный, подготовлена почва к тому, что эти бумаги " разбирать" нельзя. В них явно " многое не дельно! " В зале снова смеются: сколько неожиданностей таит правильно найденная логика действий!

К.С. Как будто получается!

Л.М.Леонидов. Как же так? Мы играли " Горе от ума" в 1906-м году, в 1914-м, несколько лет назад, и нам все эти действия не приходили в голову?

К.С. Потому что мы больше увлекались линией чувств, чем линией действий.

Л.М.Леонидов. А что важнее?

К.С. И то и другое важно. Вопрос в последовательности: играя чувства, забываешь про действия. Чувство далеко не всегда родит действие, а действие всегда влечет за собой чувства, притом органические, не придуманные. Вы волновались сейчас, - обращается К.С. к Степановой и Андровской, - соображая, какой предлог может выдумать Молчалин, чтобы оправдать свое пребывание в этой комнате, волновались, подбрасывая на стол за спиной Фамусова бумаги?

A.О.Степанова. Очень волновались!

О.Н.Андровская. У меня по-настоящему все поджилки дрожали, успею ли я это сделать.

К.С. И мы видели, что вы волнуетесь, живете, действуете.

Л.М.Леонидов. А это не трюк, не выдумка?

К.С. Вместо ответа на этот вопрос, Леонид Миронович, давайте попросим сыграть этот эпизод актеров " по-старому". Попрошу взять Молчалина портфель под мышку, флейту вынуть из рукава. Начните снова текст, Василий Васильевич!

B.В.Лужский.

Забавно.

Дался им голос мой, и как себе исправно

Всем слышится и всех сзывает до зари!

На голос мой спешил, зачем же? - говори.

В.Я.Станицын.

С бумагами-с.

А.О.Степанова. А мы…

О.Н.Андровская. А нам что делать, Константин Сергеевич?

К.С. Волноваться! Волнуйтесь!

A.О.Степанова. Чего же нам волноваться, если бумаги у Молчалина в руках…

О.Н.Андровская. И все заранее им обдумано.

К.С. Все равно волнуйтесь. Оправдайте, чем хотите, волнение, но волнуйтесь!

B.В.Лужский еще раз повторяет свой текст. Андровская и Степанова стараются " волноваться", но нам, сидящим в зале, кажется, что сцена потеряла весь свой смысл, что актрисы просто " наигрывают".

К.С. Как лучше, Леонид Миронович?

Л.М.Леонидов. Конечно, с действиями. Но хорошо, что в данном случае эти действия можно оправдать текстом. А как быть в других пьесах, в которых действие не указано?

К.С. Действия можно искать и совершать только те, которые вытекают из текста автора или которые подсказывает логика событий. Проверяйте логику отдельных действий сквозным действием, идеей пьесы и не делайте тех, которые не выявляют идеи и сверхзадачи пьесы. Способствуют действия с флейтой и портфелем выявлению, сценическому выражению этих основных линий спектакля?

Л.М.Леонидов. Сдаюсь! Способствуют!

К.С. Кроме того, логику действий легче запомнить, чем логику чувств. И меньше опасности попасть на штамп сладенького подлизы Молчалина, на цыпочках, с дежурным портфелем под мышкой. По новой логике действий, которую мы устанавливаем сегодня, нашему Молчалину все время приходится вести борьбу, выворачиваться из тысячи препятствий, которых он не мог предвидеть. А что думают актеры?

A.О.Степанова. Я себя чувствовала очень плохо, когда вы лишили нас действий с портфелем.

О.Н.Андровская. А мне просто нечего стало делать на сцене.

B.В.Лужский. А у меня пропала целая цепь мыслей: откуда вдруг бумаги? что за чудеса? были ли они раньше на столе?

К.С. В действенном варианте мы эти мысли угадывали по выражению вашего лица, и они нас очень забавляли. Вы их отлично привлекли к истории с портфелем.

В.В.Лужский. Ну вот и старика похвалили. Наконец-то! Идем дальше?

К.С. (смеется). Идем дальше.

Так как финал сцены детально был разобран в прошлую репетицию, то новых " эффектов" он не произвел. Однако актеры действовали в нем по партитуре установленных действий гораздо увереннее и ярче. Так же динамично, как и в предыдущую репетицию, сыграли свою сцену Лиза и Софья, оставшись одни, после ухода Фамусова с Молчаливым.

В стремительном ритме " приехал", ворвался в комнату В.И.Качалов - Чацкий; превосходно провел всю первую часть сцены и не остановился на том месте, на котором прервалось его объяснение с Софьей во время первой репетиции. Качалов воспользовался всеми указаниями К.С. на различные действия Чацкого, стремящегося сделать из Софьи свою сообщницу, разделяющую его взгляды и идеалы.

А главное, Василий Иванович старался выяснить, почему она сейчас, в эти минуты, не в восторге от него… " не целует меня… ну, хотя бы взглядами", - говорил он вслух, но как бы " в сторону", про себя и совсем другим тоном.

Сначала мы были весьма удивлены таким приемом репетирования роли, как бы на два голоса: один - непосредственно обращенный к партнеру, а другой - произносящий вслух те мысли, которые сопровождают и в жизни наши слова.

С интересом мы поглядывали на К.С., как он отнесется к этому приему работы? Однако по лицу К.С. было заметно, что такой метод его вполне устраивает. А В.И.Качалов все смелее и смелее пользовался им.

" Нет, нет, что-то с ней случилось", - говорил он как бы сам себе, вполголоса, и сейчас же продолжал громко:

Не влюблены ли вы? Прошу мне дать ответ,

Без думы, полноте смущаться.

" Вот пристал", - сказала про себя, воспользовавшись приемом Василия Ивановича, А.О.Степанова и громко ответила:

Да хоть кого смутят

Вопросы быстрые и любопытный взгляд…

" А! Значит, я ей кажусь чересчур любопытным. Она что-то скрывает! Хорошо, притворюсь, что меня занимает не только она…" - сам себе отвечал Качалов и непосредственно переходил к тексту роли:

Помилуйте, не вам, чему же удивляться?

Что нового покажет мне Москва?

Вчера был бал, а завтра будет два.

Тот сватался: - успел, а тот дал промах.

Всё тот же толк, и те ж стихи в альбомах.

Софья - Степанова (про себя). " Ну, я не возвращались бы, если вам заранее все здесь не нравится…: " (Громко.)

Гоненье на Москву.

Что значит видеть свет! Где ж лучше?

Чацкий - Качалов (про себя). " Она склонна к иронии. Тем лучше. Попробую узнать, какие у нее теперь вкусы и взгляды… Может быть, она действительно влюблена в кого-нибудь, узнаем! "

Где нас нет.

И весь свои большой монолог, следующий за этими словами, В.И.Качалов направил на то, чтобы узнать, к кому неравнодушна Софья. Для этого Качалов, перечисляя отдельных представителей московского общества и давая характеристики каждому, делал неуловимые по временам остановки, как бы ожидая в эти десятые доли секунд согласия или возражения Софьи, бросал на нее быстрые, испытующие взгляды. Но, не получая ответа, стремился все дальше и дальше, увлекаясь постепенно своими мыслями и картиной, которую он рисовал. Софья же становилась все более и более сдержанной, понимая, что Чацкий вот-вот заденет чем-нибудь и ее, так как она не видит ничего предосудительного в нравах и людях, над которыми потешается Чацкий.

Качалов (про себя " вторым голосом"). " Понимаю, вам не нравится, как я говорю о батюшке, о Пульхерии Андреевне, о тетушке! Вы выросли, вы хотите " свое суждение иметь". Вы хотите, чтобы я сидел у ваших ног, целиком подчинился вам… а я люблю, люблю вас, но не хочу сдаваться вам в плен…" - эти слова Качалов успевает произнести после короткой " перестрелки" с Софьей о " Гильоме" и " смеси языков", а громко говорит:

Вот новости! - Я пользуюсь минутой,

Свиданьем с вами оживлен,

И говорлив, а разве нет времен,

Что я Молчалина глупее? Где он, кстати?

" Уж над этим-то, надеюсь, я имею право посмеяться! " - опять говорит про себя Качалов, ожесточенно нападая на самый больной для самолюбия Софьи объект.

Софья - Степанова (тоже про себя). " Так я и знала! " (Громко.)

Не человек, змея!

Хочу у вас спросить:

Случалось ли, чтоб вы, смеясь? или в печали?

Ошибкою? добро о ком-нибудь сказали?

подчеркивает слово " добро" Степанова.

Хоть не теперь, а в детстве, может быть.

с еще большей язвительностью добавляет она.

Когда всё мягко так? и нежно, и незрело?

как бы заканчивает мысль Софьи Качалов - Чацкий, а затем делает паузу, говоря про себя: " Что с ней творится?! Нет, нет, это не она, не моя Софья! Я сейчас все, все узнаю…"

На что же так давно? …

пристально глядя на Софью, уже снова громко продолжает Качалов.

вот доброе вам дело:

Звонками только что гремя…

шутливо начинает он свой монолог.

И постепенно все искреннее, все глубже, все более страстно отдаваясь чувству к Софье, Василий Иванович откровенно, без всяких уже мыслей, про себя признается Софье в любви.

И все-таки я вас без памяти люблю. -

а затем сдается в тот плен, которого он старался только что избежать.

Велите же мне в огонь: пойду, как на обед.

с шутливой мужественностью, но очень искренне заканчивает свое признание Чацкий-Качалов.

Чацкий не успевает оценить жестокий ответ Софьи:

Да, хорошо сгорите, если же нет?

так как в комнату быстро входит Фамусов. В.В.Лужский остановился в полном изумлении посредине комнаты.

" Вот и другой! " - прозвучало у него: " Как? опять мужчина! "

Софья - Степанова очень ловко воспользовалась случаем " замести следы" утреннего свидания, тихо шепнув на ухо Лужскому: " Ах, батюшка, сон в руку", то есть: " Это тот, который мне снился! "

" Проклятый сон", - очень искренне отвечал ей так же тихо Лужский.

Вся дальнейшая сцена между Фамусовым - Лужским и Качаловым - Чацким разыгралась на основе двух встречных действий-задач: у Лужского - узнать, о чем говорили и не дали ли взаимных обещаний друг другу Чацкий и Софья, у Качалова - решить для себя вопрос: что происходит или произошло с Софьей?

Очевидно, В.И.Качалов дома сочинил и сейчас произносил про себя целый монолог, ведя сцену с Фамусовым, так как он почти не отрывал глаз от двери спальни Софьи и мало обращал внимания на Фамусова. В таком " странном" состоянии он и ушел со сцены. Разумеется, Лужский сколько мог старался вывести его из этого несколько " отвлеченного" самочувствия и был крайне недоволен его поведением. Оставшись один, он чуть не на пальцах стал гадать: " Который же из двух? " На этом действии он провел всю свою сцену. И, не решив задачи, в отчаянии очень искренне воскликнул:

Что за комиссия создатель,

Быть взрослой дочери отцом!

Акт был пройден. Станиславский пригласил всех участвующих к своему режиссерскому столику.

- Я доволен сегодняшней репетицией, - сказал он. - Зацепившись в прошлый раз за линию физических действий, сегодня вы шли по ней гораздо смелее и органичнее. Это - путь к перевоплощению в образ. Василий Иванович, чтобы помочь себе действовать словом, придумал произносить полувслух, как бы " вторым" голосом, мысли, которые вызывают Чацкого на определенный текст его роли. Василий Иванович как бы совершал ряд действий в мыслях - разумеется, эти действия тоже бывают всегда облечены в слова, - а затем в результате этих " мысленных действий" у него рождалась необходимость произнести слова роли. Я допускаю такой прием в работе актера над ролью. Ангелина Осиповна быстро подхватила прием. Это допустимо, тем более что я сам когда-то учил ее внутреннему монологу. Это все близкие, родственные, действенные приемы работы над ролью, они все относятся к области " действия словом", о котором мы поговорим с вами отдельно, так как без действия словом нет искусства театра, в первую очередь драматического.

Вы видите по нашим двум занятиям, что я совсем не собираюсь ограничивать актера только психофизическими действиями. Василий Иванович в своей сцене действовал все время словом, мыслью. Действие словом у него шло от конкретной задачи: разгадать, что произошло с Софьей, узнать, любит ли она его. У него был совершенно конкретный объект для изучения и наблюдения - та же Софья. И от этих действий мне кажется, что сатирическая характеристика фамусовского общества у Василия Ивановича ничуть не пострадала, хотя его " видения" были еще, на мой взгляд, несколько ограничены.

Л.М.Леонидов. Сатирическая картина Москвы, наоборот, обрела целеустремленность - стало ясно, для чего именно в эти минуты своей первой встречи с Софьей Чацкий позволяет себе такие " отвлечения".

К.С. Совершенно верно.

И.М.Москвин. Ушла риторичность, декларативность его монологов…

К.С. А первые сцены, которые предшествуют приезду Чацкого, разве не стали выразительнее, действеннее? Разве не выиграла их сатирическая сущность, обличающая быт фамусовского дома от того, что мы нашли и попробовали проверить и закрепить на сцене логическое действие, заключенное в задаче скрыть во что бы то ни стало тайное свидание? И разве меньше " переживали" Лужский, Степанова, Андровская, Станицын, действуя на сцене? Почему же в театре так неверно понимают мой новый прием - от психофизических действий к чувству, к перевоплощению.

И.М.Москвин. Умом-то в театре понимают, Константин Сергеевич, ваше новое предложение - от действия к чувствам, но ведь вы нам продемонстрировали этот прием на практике и с опытными актерами. И сами не поленились сыграть сцену с Лизой, когда у Василия Васильевича что-то застряло. Не каждый актер и режиссер обладает вашим авторитетом, смелостью, фантазией…

К.С. Не будем перечислять мои достоинства. Я ведь не требую мгновенных результатов. Конечно, как и во всем нашем искусстве, опыт и способности играют большую роль, но почему же не заставить себя попробовать стать на новый путь, поискать, поучить себя органически действовать в предлагаемых автором обстоятельствах.

Я ведь ни секунды не отвергаю линию чувств - эмоциональную линию в роли, в спектакле. Не согретые искренним чувством, переживаниями, рассудочные действия будут холодны и никому не интересны. Не будут заражать зрителя. Я лишь утверждаю, что чувства и самые прекрасные, сильные переживания придут от логики действий, верно отобранных актером, типичных для поведения его героя в определенных обстоятельствах, в каждом отдельном эпизоде пьесы.

Л.М.Леонидов. Все дело в практике. Актера убеждает только практическое применение любого нового приема работы над ролью. Эти репетиции надо сделать публичными для всего театра.

К.С. Мне это трудно сделать, но вы, режиссеры и актеры, можете ведь ваши новые роли и постановки создавать с помощью нового действенного приема.

В.В.Лужский. Теоретически да, а практически - как этим приемом сыграть, решить сцену Чацкого и Репетилова - не знаю. Вот сижу, слушаю вас, все понимаю, прикидываю в уме репетиловскую сцену - вы ведь знаете, что я мучаюсь этой ролью не один год – и… не знаю, что в ней делать, как действовать…

И.М.Москвин. А действительно, Константин Сергеевич, что бы нам попробовать вашим приемом разобрать сцену Репетилова и Чацкого; это ведь камень преткновения всех постановок, сколько я их ни видел, включая и наши…

К.С. А сцены первого акта вам уже кажутся легкими?

В.В.Лужский. А что же в них трудного?

К.С. Видите, какой вы неблагодарный народ, актеры. Покажи вам полезный прием, помоги решить им одну сцену - и вам уже достаточно! А чтобы взять и разработать этот прием, тренировать себя по новому способу, на это у вас не хватает выдержки. Теперь покажи вам сцену Репетилова, потом сцены Скалозуба…

Л.М.Леонидов. Стыдно сознаться, но я только что хотел вас просить об этом, а то сидишь, дурак дураком во втором акте и сосешь трубку, а что делать, какое скрыто в этом сидении действие, я ведь, признаться, не знаю. Сейчас вот вы заставили меня об этом задуматься, а то сидишь, текст говоришь, вы замечаний не делаете, ну, значит, все хорошо! …

К.С. А когда меня не будет, как вы будете дальше развивать " систему", науку о театре, об актерском мастерстве?

В.В.Лужский. Ну что ж это вы сразу о таком заговорили? Мы еще поживем и, может быть, научимся у вас тому, что вы от нас требуете.

К.С. Я прошу только об одном - идите вперед, не застревайте, не топчитесь на одном месте. Жизнь обгоняет нас. А если наше театральное искусство и наша личная актерская техника не будут поспевать за требованиями жизни, мы отомрем. Искусство старого театра, основанного на декламации и ложном пафосе, захирело и погибло, как только появился реализм. Он потребовал жизненной правды на сцене. И в литературе, и в живописи, и в театре, преимущественно в русском театре, новое требование жизни нашло свое яркое выражение. Во имя жизненной правды на сцене возник Художественный театр. Сейчас одной только психологической, бытовой правды на сцене мало. Мало, если даже она согрета взволнованным чувством артиста и писателя. Современный зритель требует целеустремленности от этой правды, требует, чтобы эта правда отражала его насущные интересы, а главное - его борьбу за новую жизнь, за новые идеалы.

Борьба на сцене, прежде всего, может и должна быть выражена в действиях. В это понятие входит весь сложный комплекс человеческой природы - это действия всех видов, и внешние и внутренние, и физические и психические; единство, сочетание их родит органическое действие, родит перевоплощение в образ. Вот этим всем и должен научиться владеть актер. Это так же не легко и не просто, как не легко и не просто было вам овладеть элементами системы. Но вы ими овладели. Так двигайтесь вперед! Пользуясь всеми элементами системы, действуйте на сцене! Изучайте пьесу и свое место в ней через действие: какие я совершаю действия в пьесе, в данном событии, эпизоде…

В.В.Лужский. Вот, например, в сцене с Чацким: я Репетилов, что я делаю?

К.С. Одобряю и понимаю вашу настойчивость, но сегодня больше не могу. Устал. Подумайте сами об этой сцене, разберите ее для себя с действенной стороны. И я к следующему разу подготовлюсь к ней.

Л.М.Леонидов. А как со Скалозубом?

К.С. Установим такой план следующих встреч: второй акт, а затем уже сцены Чацкого и Репетилова.

Это решение вполне удовлетворило и В.В.Лужского и Л.М.Леонидова.

Я возвращался домой вместе с Василием Васильевичем Лужским, жившим недалеко от меня.

- Примечательно то, - сказал он мне, прощаясь, - что через органическое действие К.С. опять возвращается к необходимости требовать от актера полного перевоплощения в образ. Ох, как он нас гонял на этом перевоплощении лет этак тридцать тому назад! Конечно, сейчас он репетирует совсем по-другому, так сказать, с другого конца, но… поживем, увидим, куда придем.

На этом мы с Василием Васильевичем расстались.

Не успел я вернуться домой и приступить к расшифровке своих записей по свежим следам репетиции, как раздался телефонный звонок.

— Говорит Станиславский-Алексеев. Вы еще не спите?

— Нет, Константин Сергеевич, я проверяю запись репетиции.

- Все было понятно?

- Безусловно, Константин Сергеевич. Я возвращался домой с Василием Васильевичем, и он с удовольствием вспоминал, как в первые годы существования театра вы тоже требовали от актеров максимального перевоплощения в образ.

- К сожалению, тогда я только требовал, но не умел подсказать актерам, каким путем надо идти к перевоплощению. Теперь мне уже кажется вредным только требовать от актеров перевоплощения в образ, данный драматургом. Хочется, чтобы они сами, идя по верному пути, пришли к заключению о необходимости перевоплощения.

- Вы полагаете, Константин Сергеевич, что они это недостаточно сознают?

- Полагаю. Недавно я закончил главу о перевоплощении для своей новой книги и еще раз убедился, что это сложный, но вполне доступный пытливому актеру-художнику процесс. В него входит органическое действие, - оно же неразрывно связано со словесным действием, затем действенное мышление, так сказать, " мысленное действие", затем воспитание в себе характера, данного мне драматургом, то есть от того, что есть во мне как человеко-артисте, необходимо искать то, чего нет во мне как действующем лице, в шкуру которого я должен влезть.

Причем работать над всем этим актер должен весело, увлеченно! Иначе получится вымученное перевоплощение. Работая над " Горем от ума", я стремлюсь всемерно отойти от того " вымученного", " на нерве" совершавшегося перевоплощения, которое вспомнил, очевидно, сегодня в разговоре с вами Лужский.

- Я не знаю, как вы работали в первые годы возникновения МХТа над перевоплощением актера в образ, Константин Сергеевич, но репетиции и прошлый раз, и сегодня прошли без всякой " вымученности".

- Это потому, что я стараюсь лишь изредка подчеркивать необходимость перевоплощения. Стоит мне порезче поставить вопрос о нем, и актеры сразу зажмутся, испугаются…

Я вспомнил последние слова В.В.Лужского при расставании и в душе согласился с К.С.

- Но на самом деле, - продолжал К.С., - мой новый прием - поиски линии действий, органического действия актера, воспитание им в себе характера определенного образа, умение беспрерывно мыслить на сцене в этом образе, действовать словом - это единый комплекс задач, направленных к полному, органическому перевоплощению. Последнее служит наилучшему становлению, развитию и утверждению идеи драматического произведения.

- Константин Сергеевич, но ведь идея " Горя от ума" шире того определения, которое вы дали сегодня, когда говорили о необходимости через " свидание" Софьи и Молчалива разоблачить все то реакционное и косное, что несет в себе фамусовское общество.

- Безусловно. Вы должны помнить, как я определял ее, когда мы возобновляли " Горе от ума" в последний раз.

- Я помню, Константин Сергеевич, вы говорили о том, что в " Горе от ума" ясно выражена идея национального осознания русскими своей самобытности, своего достоинства, своей любви к родине. Патриотизм вы называли основной чертой грибоедовской, " высокой", как вы выразились, комедии.

" Он вольность хочет проповедать"! Идею политического порядка вы считали основной в работе актеров и режиссуры над " Горем от ума".

- Остаюсь при этом мнении и сегодня. Поместите наш разговор в протокол сегодняшней репетиции. Вы хорошо запомнили, о чем мы сейчас говорили?

- Запомнил, Константин Сергеевич.

- Ну-с, в таком случае спокойной ночи!

Глава пятая