Голос Египетского Иерофанта

Лампады горели тихим, ровным светом, выхватывая из сумрака обширного помещения полированные камни стен и бритую макушку склонившегося над папирусом Человека.

Его Достоинство Манефис, Первосвященник Амена и милостью Божьей - Пророк земли египетской, размышлял о судьбах мира. Жилистая, с длинными и слегка узловатыми пальцами рука плавно окунула кисточку в мраморный сосуд с тушью, и папирус начали заполнять письмена.

«...Уже сейчас нам известно столько о причине страданий и разрушения, что многие умы могут быть наполнены только этим, но Всевышний Амен решил испытать нас безумием - и оно превысило меру нашего ума. «Глупец» - имя льющему благовония в дырявый сосуд, и то, чего не может вместить разум, не принесет ему ни покоя, ни исцеления. Как бы сильно ни сиял огонь мудрости - он бессилен согреть слепца и осветить пути безумному. В этом разгадка и ключ к мере человеческого страдания: та чаша, в которой содержится сила, не может быть вылита в треснувший кувшин...

Поэтому пока я говорю тебе: молчи! И много дюжин, и десятков дюжин лет ты будешь молчать, но настанут дни, которые превысят меру терпения мудрых, и ты услышишь глас небесный: отверзни уста свои и говори! И с тех пор ты не увидишь ни одного спокойного дня, ибо этот глас возопит к тебе из пепелищ и переполненных кладбищ — кровью мучеников, стонами сожженных, безумным воплем рода человеческого; и тогда ты ответишь: «Иду!»

Не бойся и не страшись этих дней скорби, потому что ничего не происходит вне Его ведома и попущения, в этом найди для себя источник силы, ибо пришло время наполнять пробитые сосуды.

Говоря же людям все это, помни сказанное в Писании об аналогиях: все причины болезней, которые проистекают от перемещения небесного свода, войн в иных мирах, а также от взаимной ненависти между людьми, - принимай в расчет лишь во вторую очередь. А лучше - помня об этом, умалчивай перед людьми, дабы сказать главное. Торопись, потому что будут многие сыны Истины и до тебя и после тебя, которые, зная все ЭТО, будут пахать землю и сеять семена, но недостаточно на то человеческой жизни. И знай, что сеющий мир — мира не пожнет, поэтому не требуй себе должного вознаграждения и будь в равной мере готов к гонениям и смерти, к почестям и славе. И если они увенчают тебя - не останавливайся, иди, потому что мало сеятелей останется, наступят черные времена, и будет рыдать род человеческий, ибо найдет, что Зверь пожрал его внутренности.

Любовь, воля и жертва...

Заклинаю же тебя именами Меча, Чаши и Жезла - убей Зверя...»

Рука остановилась, застыл взгляд Пророка Египетского, погруженный в Вечность, сонмами лучистых существ наполнился воздух святилища, мудрец закрыл глаза.

- Милости, Ваше Достоинство! Жизни и спасения, отче святой! - послышались за одной из стен приглушенные стенания.

Эти звуки достигли слуха Пророка; сдвинув брови, он порывисто встал, подошел к стене и, надавив на скрытый в темноте рычаг, отодвинул полую часть стены.

Два неофита[52] в коротких белых одеяниях пытались успокоить, одновременно сдерживая, пышно одетого полного Человека, который дико вращал глазами и вырывался.

- Милости!

«Номарх! [53] - презрительно скользнув глазами по трепещущему на полу Человеку, подумал Иерофант. - Комок ила!»

- Какое несчастье постигло Ваше Достоинство? - холодно осведомился Иерофант. Человек шатко поднялся на ноги и, беспокойно оглядываясь по сторонам, скосил глаза на стоявших позади учеников. Пророк кивнул им, и оба неофита неслышно вышли.

- Мною овладели демоны... - прошептал номарх, руки его бессильно опустились.

Первосвященник внимательно взглянул на бледное лицо вельможи, его трясущиеся щеки и мелко подрагивающие кончики пальцев. Опытный взгляд различил при тусклом мерцании светильника до предела суженные зрачки, а выработанное годами упорных духовных тренировок умение видеть чужую боль показало, как в зеркале, ужас, струящийся сквозь безвольные глаза этого Человека.

- Следуйте за мной.

Узкий, слабо освещенный коридор без всяких украшений и барельефов привел к небольшой, но массивной двери. Иерофант Амена протянул руку и, нащупав что-то в примыкающей нише, открыл дверь. Номарх оказался в просторном светлом зале: солнечные лучи били, перекрещиваясь, из отверстий, проделанных наискосок в необычайно толстой стене; в каждом углу в широких бронзовых чашах горели огни, кроме того, здесь находилось множество предметов,

значения которых не постигал его сформировавшийся среди пиров и увеселений разум... Приметив у стены коврик и несколько подушек, номарх глубоко вздохнул и сел, готовый ждать.

Иерофант не торопился: некоторое время он постоял, перебирая свитки папируса, аккуратно разложенные на высоком престоле посреди зала, думал И вдруг резко обернулся:

- Ваше Достоинство - номарх Аа[54]?

- Это истинно так, я - управитель этой области...

- Что ж, для меня честь оказать помощь столь мудрому, - уголки губ Пророка еле заметно дернулись, - и часто упоминаемому во многих хвалебных речах хозяину, повествуйте же недостойному слуге Амена о своих злоключениях.

- Меня постигла худшая из бед, сам Сет вошел в мой дом. Это я, злосчастный, не принес владыке пустыни жертвы в прошлом месяце, и, видно, боги отвратили от меня свое лицо. В самую большую жару я содрогаюсь от неведомого холода; моя супруга утверждает, что по ночам я, обливаясь потом, кричу как истязаемый раб, хотя ничего из этого не в силах запомнить. Во всей Вселенной не осталось такой вещи, которая бы радовала и веселила мое сердце - ибо оно сжато в тисках страха и огорчения. Часто при свете Солнца меня обнимает тьма и ужас, и тогда... - вельможа понизил голос до хриплого, прерывающегося шепота, - тогда мне становится слышен детский плач и из мрака возникает лицо женщины - губы ее шепчут проклятья! А затем, после этого...

- Каким из известных врачам телесных недугов страдало Ваше Достоинство до начала этих прискорбных явлений? - внезапно спросил Иерофант, не отрывая взгляда от большого свитка папируса, который все это время он держал в руках.

- Врачи утверждают, что мое сердце - слабо, а печень - не обладает достаточной живостью, но, святой пророче, это...

- И сколько кубков невинной крови ты, безумец, принял из рук этих врачей? - ровным, но жутким голосом вопросил Пророк.

- Ваше Достоинство, отче... я никогда бы не посмел совершить подобное... я твердо убежден...

- Не лги в святилище, сын мой.

Вельможа тяжело дышал, судорожно, до посинения, вцепившись в подушки.

- Твои деяния, отступник, подробно описаны здесь, - возвысил голос Первосвященник, поднимая лежащий на коленях свиток. - Твое появление в этом святилище на три дня опередило подробное изложение представителям жреческой коллегии истории всех совершенных тобой гнусностей. Человече! Во что превратила тебя твоя животная натура! Доколе будет стонать земля египетская под стопой кровопийц и распутников?!

- Отец Египта! Во имя Амена! Прости!

И мука, прозвучавшая в голосе этого Человека вместо обычной плаксивости, смутила Пророка.

Еще сильнее сошлись над переносицей брови, в могучей душе происходила борьба.

- Умер ли кто-нибудь из младенцев, над которыми ты учинил это зверство?

- Нет, клянусь! Это финикийские врачи, они убедили меня, доказывали... Но дети живы, они поправятся, я уверен... Отче! Спаси мою душу - и я сложу с себя титул, богатство, власть, удалюсь в обитель - ибо Сет пожирает меня изнутри... Осирис, лучше бы мне не родиться!

- Свой долг по отношению к твоей душе, несчастный, я обязан выполнить; судьбу твоего тела решит коллегия. Следуй за мной.

Жрец отодвинул каменную плиту в конце зала, и открылось другое помещение, тех же размеров, стены которого были украшены сложным барельефом из двадцати двух отдельных картин, связанных тем не менее общим сюжетом. Посередине этого зала можно было различить очертания небольшого бассейна, охваченного тремя концентрическими кругами, расстояние между которыми было покрыто формулами и клинописными знаками. Лампады, размешенные на каждой стене в форме большой пятиконечной звезды, внутри которой на стене была выгравирована человеческая фигура, освещали бассейн таким образом, чтобы оставался в полумраке высящийся над ним престол; на престоле симметрично были расположены Чаша, круглая металлическая пластина, покрытая письменами, меч, жезл и несколько свитков папируса. Перед престолом сквозь колеблющуюся завесу курений высился алтарь, в глубине его светились три мужские фигуры, простирающие руки над кубическим камнем. Над бассейном поднимался легкий пар...

- Сними с себя одежду и войди в воду.

Номарх, истерзанный тяжелой болезнью, не в силах совладать с собой после пережитого душевного волнения, не говоря ни слова, нервно сбросил с себя богато расшитый халат, тонкое белье и, зябко ступая по каменным плитам, повиновался.

Первосвященник приступил к алтарю. Бросил на тлеющие угли жертвенника горсть трав, вспыхнуло и поднялось розовое пламя; плотный туман, благоухающий ладаном, миртом и ирисом, окутал алтарь... Он взял с престола чашу и вылил ее содержимое в бассейн - пар приобрел зеленоватый оттенок. Номарх, притихший было, застонал.

- Ваше Достоинство, мое тело жгут тысячи огней!

- Молчи и забудь о своем теле.

Иерофант Амена наклонился и поднес к губам больного небольшую медную чашу, наполненную до краев темно-коричневой жидкостью.

- Пей.

Номарх припал к чаше, сделал четыре долгих глотка и вдруг - закрыл глаза, обмяк. Его некрасивое дряблое тело просвечивало сквозь принявшую изумрудный цвет воду бассейна, казалось длиннее. Номарх бессознательно шевелил губами, слабо вскрикивал, на лбу проступили крупные капли пота.

И тогда Пророк Египта опустился на колени и поднял руки. Некоторое время простоял так, не шелохнувшись; и лишь по легкому движению губ можно было догадаться - он молился. Лицо его постепенно меняло выражение - суровые складки бровей расправились, разошлись; смягченные черты лица приняли торжественное выражение.

Маг поднялся с коленей, ноздри его раздувались, глаза сияли...

Он взял в правую руку жезл, охваченный семью кольцами разноцветных металлов, вступил в круг, приблизился к бассейну. Резко выбросил вперед левую руку, и внезапно всколыхнулась вода: это дернулось схваченное невидимой силой тело больного. Правая рука Иерофанта была поднята вверх. Жезл, устремленный в небо, содрогался; левая рука - неподвижно застывшая над бассейном - словно окоченела, широко расставленные пальцы были белы; и на фоне этой мертвенной белизны синим холодным светом засветился камень на указательном пальце...

Губы его двигались, все слышней и яснее становился шепот, перерастая в восторженные, властные, пылающие слова. Они, казалось, возникали в виде горящих светящихся струй над головой Мага, вливались через макушку в голову, наполняли светом затылок, протекали по позвоночнику и, разделившись на два огненных потока, катились, текли, по рукам: по левой - вниз, в бассейн, сквозь пласты изумрудной жидкости, сотрясая и обволакивая распростертое нагое тело; по правой - вверх кругами по кольцам жезла, переливаясь семью цветами и уходя к сводам потолка, где, раздвигая тьму, рождалось уже ответное сияние-

Голос Иерофанта становился все громче, наполняясь могучей, нечеловеческой силой:

Настали дни, и высится земля в зените славы —

Мистерии Рэ-Стау совершаются передо мной.

Я в Джеду заклинаю именем Осириса,

Жрец, охраняющий покой усопших, -

Магического знания Учитель.

В тот миг, когда на колесницы встанет

Сплою Секера божественный корабль,

Лопату мне вручат, согласно церемонии.

Когда настанет время в Гераклеополе проникнуть в землю,

О вы, божественные духи, впускающие души совершенных

В Осириса обитель пресвятую,

Позвольте же скользить мне рядом с вами -

Очищенной душой!

В святилище Осириса меня введите!

Так пусть же слух мой станет — вашим слухом,

Глаза мои - пусть видят вашим зреньем,

И пусть пребуду я моей свободной волей

В местах священных - сидя или стоя.

О вы, принесшие свои дары для совершенных душ

В Осириса благословенную обитель,

О, принесите посвященные дары,

Чтобы Душа моя от сна очнулась!

О вы, божественные духи, властители путей,

Ведущих в Вечность,

Моей душе в Осириса обитель укажите путь! [55]

Сотрясаемый протекающей сквозь него силой, Иерофант стоял, раскинув руки. Невидимые и неслышимые бури бушевали под сводчатыми уступами потолка, но ему было внятно их движение: его уши слышали иным слухом, глаза его смотрели иным зрением.

Прекрасная женская фигура, закутанная в голубую светящуюся тунику, возникла в глубине алтаря и, приближаясь, увеличивалась в размерах.

Женщина - воздушное, светящееся видение - легко ступила на плиту жертвенника и опустилась на пол. Ресницы Мага дрогнули, глаза его, до сих пор плотно сжатые, открылись, напряженные до предела мускулы слегка расслабились. Рука с жезлом прочертила на границе круга несколько знаков. Лучезарное существо вступило в круг и, приблизившись к бассейну, несколько секунд пристально рассматривало полностью затихшее там тело. Затем, дотронувшись до поверхности воды над сердцем лежащего в бассейне Человека, женщина быстро покинула круг и скрылась в глубине алтаря - лишь кубический полупрозрачный камень некоторое время продолжал фосфоресцировать...

Прозвучал слабый стон. Номарх в бассейне зашевелился, вода, принявшая уже свой обычный цвет, плеснула через край. Иерофант осторожно поднес к его носу маленький мраморный сосуд, и пациент открыл глаза, издав глубокий вздох. Некоторое время он непонимающе оглядывался по сторонам, затем, будто устыдясь своей наготы, неловко прикрылся ладонями.

- Встань, сын мой, оденься, - сказал Пророк и, дернув за свисающий со стены шнур, одновременно нажал на небольшой выступ среди обтесанных и гладко отполированных каменных плит. В дальней части зала отодвинулась скрытая перегородка, вошли три неофита с полотенцами, кувшином благовоний и чашей подкрепляющего напитка. По-прежнему бледный, но спокойный, номарх неуверенно встал и, переступив через край бассейна, сделал несколько шагов.

- Отче, я не испытываю никакой боли...

Пророк молчал. Его утомленное лицо приняло прежнее суровое выражение. Он взял с престола письменный прибор, чистый свиток папируса и перенес их на прямоугольный столик, рядом с которым лежала подушка для сиденья.

- Всевышний Амен явил к тебе чрезвычайную милость, освободив твою душу ввиду большой меры твоего раскаяния, сын мой, от последствий твоих пагубных деяний. Это, однако, не означает, что ты не понесешь соответствующей кары за совершенное тобою зло. Коллегия лишит тебя управления номом, а также всего имущества, кроме небольшого имения и нескольких слуг. Семь месяцев ты проведешь при святилище в уединении под руководством опытного наставника. А здесь, - Пророк кивнул в сторону папируса, - ты подробно опишешь совершенные тобой дела, в точности указав имена «лечивших» тебя врачей. Пусть тебя простят люди, как простил Бог.

- Что делать мне теперь?

- Размысли о Вечности.

Еще в глубокой древности - тысячелетия назад - голоса Иерофантов Египта взывали к умеющим слышать: «Размысли о Вечности, ибо придут дни, когда тело твое содрогнется от тяжелого недуга и не поможет тебе Господь...»

Каким образом связывали египетские Посвященные (а за ними - индийские, тибетские и китайские мудрецы, каббалисты и маги Древней Иудеи, греческие мисты и Посвященные и, наконец, адепты и гроссмейстеры средневековых магических орденов) болезнь человеческого тела (не только души!) и состояние духовности Человека?

Чрезвычайно ярко эта аналогия прослеживается в книге Пророка Екклесиаста - одном из самых сильных теургических сочинений в мире:

«И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: " Нет мне удовольствия в них! ", доколе не померкли солнце и свет, и луна, и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы, и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова и будет вставать человек по крику петуха, и замолкнут дщери пения...»[56]

«Тот день» давно настал. Все чаще сгибаются «мужи силы» под ношей своих болезней, и трудно встретить прохожего, чье тело и душа обладали бы хорошим, твердым жизненным потенциалом. Уже давно «помрачились смотрящие в окно» - те, кто, выглянув на улицу, видел белое сияние ядерных взрывов; и «замолкли дщери пения», истерзанные неврозами и страхом перед завтрашним днем... Но мало кто помнит своего Создателя, а тем более в юности.

Так, может быть, Человеку нравится болеть? Или Homo Sapiens мазохистически смакует процесс собственного вырождения? Скорее всего - ни то, ни другое: Человек не знает, что ему делать, чтобы остановить свои внутренние и внешние разрушительные процессы. Не будем бросать человечеству обвинения в безумии - это с полным основанием делали многие и, очевидно, безуспешно: всякий глупец твердо убежден в собственной значительности, разумности и правильности своего жизненного пути. Поэтому мы, исходя из эзотерической мудрости, а вернее - из тех ее аспектов, которые могут быть в некоторой степени и без вреда популяризованы, пойдем иным путем. Попытаемся объяснить, почему (точнее сказать: за что) Человек болеет и как этого, если возможно, избежать.

Говоря о методах противостояния болезни и ее профилактики будем исходить из притчи, рассказанной в первой главе - о дикаре, лопате и сокровище. А именно: если мы стремимся к духовному совершенствованию с целью победить болезнь, зло и разрушение, то следует научиться любить «лопату» (саму мудрость) превыше откапываемого ею клада (физическое здоровье), иначе — вынужден огорчить некоторых читателей - будет потеряно все: и лопата, и клад.

Нельзя смотреть на духовность с эгоистических позиций тела (такая позиция сама по себе - сатанизм и акт саморазрушения), думая: «Я себя усовершенствую, чтобы прошел, например, мой хронический насморк, а там - будет видно, что с этим самым совершенством делать...» И наконец, последнее: чтоб знать, как вылечиться, нужно узнать, почему ты болеешь, а соответственно - что такое болезнь.