Голос и речь

(сокращенный вариант)

" Быть в голосе! " - Какое блаженство для певца, так точно, как и для драматического артиста! Чувствовать, что можешь управлять своим звуком, что он повинуется тебе, что он звучно и сильно передает все малейшие детали, переливы, оттенки творчества!..

" Быть не в голосе! " - Какое это мучение для певца для драматического артиста. Чувствовать, что звук не пови­нуется тебе, что он не долетает до зала, переполненного слушате­лями! Не иметь возможности высказать того, что ярко, глубоко и невидимо создает внутреннее творчество! Только сам артист знает об этих муках. Ему одному видно, что созрело внутри в его душе, в горниле чувства, что и в каком виде выходит наружу в звуковой форме. Только он один может сравнить то, что зародилось у него в душе, с тем, что выявилось во вне, что и как передаётся голосом и словом. Если голос фальшивит, артист испытывает чувство обиды, потому что созданное внутри переживание искажается при внешнем воплощении его.

Есть актёры, нормальное состояние которых - быть не в голо­се. Из-за этого они хрипят, говорят на звуке, уродующем то, что они хотят передать. А между тем их душа красиво поёт.

Представьте себе, что немому захочется передать свои нежные, поэтические чувства, которые он испытывает по отношению к люби­мой им женщине. Но у него отвратительный скрип вместо голоса. Он уродует то прекрасное, что переживает внутри и что ему дорого. Это искажение приводит его в отчаяние. То же происходит и с ар­тистом, который хорошо чувствует, при плохих голосовых данных.

Нередко бывает, что артисту даётся природой красивый по тембру, гибкий по выразительности, но ничтожный по силе голос, который едва слышен в пятом ряду партера. Первые места ещё с грехом пополам могут насладиться обаятельным тембром его звука, выразительной дикцией и прекрасно выработанной речью. Но каково тем, кто сидит дальше в задних рядах? Этой тысяче зрителей при­ходится скучать. Они кашляют и не дают другим слушать, а самому артисту говорить.

Ему приходится насиловать свой прекрасный голос, а насилие портит не только звук, произношение, дикцию, но и самое пережи­вание. Бывают и такие голоса, которые хорошо слышны в театре на самом высоком или, напротив, на самом низком регистре, при пол­ном отсутствии медиума. Одних тянет вверх, отчего голос застаи­вается и напрягается до визга. Другие гудят и скрипят на низах. Насилие портит тембр, а регистр из пяти нот не даёт выразитель­ности.

Не менее обидно видеть артиста, во всех отношениях хорошего, с сильным, гибким и выразительным звуком, c большим диапазоном - с помощью такого голоса можно передать все тонкости и изгибы внутреннего рисунка, - но беда: тембр голоса неприятен и лишён всякого обаяния. Если душа и ухо слушателя не принимают его, к чему тогда и сила, и гибкость, и выразительность.

Бывает так, что все указанные недостатки вокала неисправимы, потому ли, что таково их природное свойство, или по причине бо­лезненных изъянов голоса. Но чаще всего указанные недостатки устранимы с помощью правильной постановке звука, уничтожающей зажимы, напряжения, насилия, неправильности дыхания, артикуляции губ или, наконец, - при болезнях - с помощью лечения. Как же не пользоваться всеми средствами, могущими помочь в этой важной для артиста области - звука!

Необходимо поэтому с полным вниманием проверить свой голосо­вой и дыхательный аппараты.

Когда же приняться за эту работу? Теперь ли, в ученическую пору, или потом, когда уже вы станете актёрами, когда пойдут ежедневные спектакли по вечерам и репетиции по утрам?

Артист должен явиться на сцену во всеоружии, а голос - важ­ная часть его творческих средств. К тому же, когда вы уже стане­те профессионалами, ложное самолюбие не позволит вам, наподобие школьников, отдаться изучению азов. Так пользуйтесь своей моло­достью и ученической порой. Если вы не покончите с этой работой теперь же, то не справитесь с ней и в будущем, и постоянно, во все моменты вашей творческой жизни на сцене, этот школьный изъян будет тормозить работу. Голос будет сильно мешать, а не помогать вам.

К сожалению, есть вокалисты, которые мало интересуются сло­вами, в частности, согласными. Но есть и учителя дикции, которые не всегда имеют ясное представление о звуке и о его постановке. Вследствие этого при пении нередко голоса ставятся правильно на гласных буквах, а на согласных - неправильно. Тогда как на заня­тиях по дикции, наоборот, на гласных - неправильно, а на соглас­ных - правильно.

При таких условиях классы пения и дикции приносят одновре­менно как пользу, так и вред.

Такое положение ненормально и виной тому нередко бывает до­садный предрассудок.

Дело в том, что работа по постановке голоса заключается прежде всего в развитии дыхания и звучания тянущихся нот. Тако­выми нередко считаются лишь те из них, которые поются на гласных буквах. Но разве многие из согласных не имеют такой же тянущейся ноты? Почему же не вырабатывают и их звучание наравне с гласны­ми?

Как было бы хорошо, если б учителя пения преподавали однов­ременно и дикцию, а преподаватели дикции учили бы пению.

Я не терплю обычной актёрской декламационной напевности в драме. Она нужна только тем, у кого голос сам по себе не п о ё т, а с т у ч и т.

Чтоб заставить его звучать, приходится прибегать к голосовым " выкрутасам" и к театральным декламационным " фиоритурам", прихо­дится ради торжественности скользить голосом вниз по секундам или ради оживления монотона выкрикивать отдельные ноты октавой, а в остальное время благодаря узости диапазона стучать по терци­ям, квартам и квинтам.

Если б у таких актёров звук пел сам по себе, разве бы им потребовались ухищрения?!

Но хорошие голоса в разговорной речи редки. Если же они и встречаются, то оказываются недостаточными по силе и диапазону. А с голосом, поставленным на квинту, не выразишь " жизни челове­ческого духа".

Вывод из сказанного тот, что даже хороший от природы голос следует развивать не только для пения, но и для речи.

В чём же заключается эта работа? Такая ли она как в опере, или же драма ставит совсем иные требования?

Совсем иные, - утверждают одни: для разговорной речи необхо­дим открытый звук. Но, говорю по опыту, от такого раскрытия го­лос делается вульгарным, белым, малокомпактным и в довершение всего нередко повышается в регистре, что плохо для сценической речи.

Какая чушь! - протестуют другие. Для разговора нужно сгущать и закрывать звук.

Но от этого, как я узнал на себе самом, он становится сдав­ленным, заглушенным, с узеньким диапазоном и звучит, как в боч­ке, падая тут же, у самых ног говорящего, а не летя вперёд.

/... /

- Природа устроила так, что мы, при словесном общении с другими, сначала видим внутренним взором то, о чём идёт речь, а потом уже говорим о виденном. Если же мы слушаем других, то сначала воспринимаем ухом, что нам говорят, а потом видим глазом услышанное.