Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






XXXIX. Вдова






 

Когда Елена вернулась к Карлу, Бенедикт сразу заметил, как сумела себя сдержать эта девушка: она была бледна, глаза у нее покраснели, но из них не катилось ни слезинки. Голос ее оставался спокоен, а улыбка уводила от всякой мысли о роковом событии, которое только что облекло в траур весь дом.

Увидев, что появилась Елена, Бенедикт знаком попрощался с Карлом, пожал руку девушке и вышел.

Оказавшись на лестничной площадке, он задумался над тем, что нужно было сделать прежде всего: нанести визит генералу Штурму или же сообщить Эмме о той части завещания ее мужа, которая относилась непосредственно к ней.

После некоторого размышления он подумал, что самым действенным способом отвлечь женщину от большого горя служит исполнение ею великого долга.

В итоге он посчитал, что ему следует начать с сообщения Эмме о последней воле ее мужа.

Он поднялся на этаж, отделявший его от комнаты Фридриха, и еще с порога бросил туда взгляд.

Воздев глаза к Небу и плача, Эмма держала мужа у себя на коленях примерно так же, как держит своего сына Иисуса Мадонна Микеланджело в его скульптуре, которую называют «La Pietа» note 27.

Тут же стояла и баронесса, созерцая горестное зрелище своей внучки, оплакивавшей в свои двадцать лет умершего тридцатилетнего мужа.

На миг Бенедикт остался неподвижен и нем.

Потом он сказал своим звучным голосом:

— Эмма, сестра моя, ваш муж, умирая, оставил вам благое поручение; вам нужно его выполнить без отсрочки, ибо желание умерших священно.

Эмма повернула голову и обратила к нему растерянный взгляд.

— Что вы мне говорите? — произнесла она. — Я не понимаю.

— Сейчас вы меня поймете, — промолвил Бенедикт, показывая Эмме те несколько строк, что Фридрих написал перед смертью.

Эмма жадно схватила бумагу — просто вырвала ее из его рук.

— Он, значит, что-то написал? Он, значит, думал обо мне? — вскричала она.

И она стала читать.

— О да, да! Да, мученик своей чести, — дочитав до конца, прошептала она, — я послушаюсь тебя! Да, при жизни ты был добр, и я помогу тебе стать великим после смерти. Бабушка! Черную одежду, траурные вуали, я еду в Берлин!

Старая баронесса покачала головой: она подумала, что ее внучка сошла с ума.

— О! Этот презренный Штурм! — добавила Эмма. — Бедный Фридрих мне ведь говорил в своих письмах, что с этим человеком к нему придет несчастье. Дорогой Бенедикт, — продолжала она, протягивая руку другу своего мужа, — он обязывает вас отомстить за него; отмщение это в надежных руках, и я благодарю за то Бога.

Затем, поскольку бабушка не сводила с нее удивленных глаз, она сказала ей:

— Ах! Моя милая бабушка, да, я уезжаю в Берлин. Мой муж хочет, чтобы, пока из его раны еще сочится кровь, до того, как будет засыпана его могила, я, обливаясь слезами, поехала просить королеву Августу, августейшую по рангу и по имени, милости для нашего города, и таким образом, несомненно, он надеется, что одной жертвы будет достаточно, чтобы купить эту милость.

Потом, поцеловав мужа в лоб, она обратилась к нему:

— До скорого свидания, дорогой, жди меня на своем смертном ложе, куда ты лег так безвременно. Я же еду туда, куда ты мне приказываешь, и добьюсь успеха, ведь ты будешь со мною. Бабушка! Дайте мне черные одежды и траурные вуали.

Она мягко и нежно положила голову мужа на диван, где сама сидела, потом встала и медленным шагом, размеренным и автоматичным, какой бывает у людей, чье сердце бьется уже не в их собственной груди, а в груди другого, она в сопровождении бабушки спустилась по лестнице и, оставив на Бенедикта охрану мужа, прошла к себе.

Бенедикт оказался прав.

Горе Эммы, конечно, оставалось таким же глубоким, но сознание великой миссии, которую она должна выполнить, придало ей силы вынести это горе.

Несомненно, если Фридрих не оставил бы ей своей последней воли, ей бы и и голову не пришло хоть как-то противостоять этому несчастью. То устремив глаза к Небу, то не спуская их с тела своего мужа, она бы долго плакала, плакала бы всегда. Теперь же, напротив, какая-то напряженность — она сама не отдавала себе отчета в ней — охватила все ее существо. Слезы текли у нее по щекам, но, вместо того чтобы предаваться горю всем своим существом, она плакала, не замечая этого.

У нее еще сохранилась после похорон матери траурная одежда. Мы помним, как она ожидала окончания этого траура, чтобы выйти замуж за Фридриха. И вот, через год после свадьбы, она вновь облачилась в тот же самый траур, который тогда перестала носить.

И этот траур должен был длиться всю ее жизнь.

Одеваясь, она с лихорадочным пылом отдавала бабушке распоряжения — ни одно из них не слетело бы с ее губ, если бы она оставалась во Франкфурте. Эмма объясняла бабушке, что ей хотелось бы, чтобы Фридриха, одетого в парадную форму, положили на траурное ложе и чтобы все друзья могли его увидеть. Она рассчитала, что одна ночь у нее уйдет на поездку в Берлин, день — на посещение королевы, еще двенадцать часов — для того чтобы вернуться во Франкфурт. Выходило, что она уезжала из дома на сорок восемь часов. Эти сорок восемь часов ей придется быть вдалеке от этого дорогого тела, и она вернется к нему с тем же пылким стремлением, как если бы Фридрих был жив. Тогда она ему расскажет все, что сумела сделать. Она не сомневалась в успехе, поскольку Фридрих сказал ей, что его дух будет с нею. Фридрих будет доволен ею и успокоится у себя в могиле.

Она попросила бабушку и даже Ганса ввести ее в курс всего, что происходило в городе, всего, от чего страдал бедный Франкфурт, рассказать ей обо всех притеснениях и обидах, жертвами которых оказались франкфуртцы, обо всех контрибуциях, как в деньгах, так и натурой, которые на него налагались. Она попросила также рассказать ей во всех подробностях о смерти Фишера. А уж того, как умер ее муж, она не забудет. Она ничего не произносила по поводу презренного ничтожества, этого Штурма, ударившего Фридриха, что стало причиной его смерти. Ведь

Фридрих замещал Бенедикту отомстить за себя. Разве она не была умерена, что муж будет отмщен?

Она спешила с одеванием, смотрела на часы, спрашивала о часе отправления поезда. Она словно получила поручение с Небес, ибо его принес ей ангел Смерти.

Полностью одевшись, она поднялась в ту комнату, где, как ей казалось, ее ждал Фридрих. Несмотря на то, что он был мертв, между ними установилось общение.

Фридрих спрашивал ее:

— Ты готова сделать то, что я приказал? Ты едешь? И она отвечала:

— Смотри, вот я одеваюсь во все черное, я еду. Она нашла Бенедикта у тела его друга.

Бенедикт удивлялся силе ее воли. Эмма дала ему возможность глубже понять Лукрецию и Корнелию древности.

Ее шаг был тверд, руки сжаты, нахмуренные брови указывали на торжество ее моли не над горем, а над слабостью.

Она страдала все так же, но стала сильнее.

С письменного стола мужа она взяла ножницы, отрезала прядь его волос, обернула их в бумагу и положила себе на грудь.

Она повторила и Бенедикту свои наставления, которые уже дала бабушке, сама вспомнила, что уже пора отправляться на железнодорожный вокзал, и сказала Бенедикту:

— Брат мой, вы собирались его отвезти на вокзал, а теперь везете меня вместо него. Бог так пожелал! Длань Господа иногда тяжела, но всегда священна! Дайте я обопрусь на вашу руку, и поедем.

На лестнице она увидела бабушку. По естественному ходу сердечных помыслов бабушка напомнила ей о ребенке. Эмма еще раз вошла к себе в комнаты, поцеловала сироту и, выходя, отерла слезу. Госпожа фон Белинг спросила, обнимая ее на прощание:

— Разве ты не попрощаешься с сестрой Еленой? Эмма ответила:

— У Елены свои слезы, у меня — свои. И продолжила свой путь.

Проходя мимо двери, что вела в комнаты Штурма, она на миг остановилась. Ее глаза, глядя на эту дверь, приняли сумрачное выражение, грудь ее приподнялась, зубы сжались, и, не произнося ни слова, но ужасным движением она указала на эту дверь Бенедикту, а скорее, указала ему на того, кто скрывался за нею.

— Будьте спокойны, — сказал Бенедикт, — я поклялся в этом!

Карета Ленгарта стояла у двери, они оба сели в нее, и их отвезли на Берлинский вокзал.

На минуту г-жа фон Белов обеспокоилась тем, что ей придется без всякого разрешения, без паспорта проехать через Гессен, Тюрингию и Пруссию, но ей показалось, что траур, в который она была облачена, и миссия, которую ей предстояло выполнить, устраняли перед ней все преграды.

Она спросила, когда поезд прибудет в Берлин.

Ей ответили, что, если в пути не окажется непредвиденных задержек, она будет в Берлине к девяти часам утра.

Она была уверена, что с аудиенцией, которую она попросит, ей не придется ждать, так как ее знал камергер и она действовала от имени мужа, которого знал король.

Ее последними обращенными к Бенедикту словами, когда она поцеловала его как брата, были следующие:

— Вы его не покинете, правда?

Вернувшись в дом, Бенедикт постучал в дверь покоев генерала Штурма.

Генерала не было дома. Бенедикт попросил, чтобы его предупредили тотчас же, как только генерал вернется. Затем он поднялся прямо в комнату Фридриха. Старая бабушка, добрая баронесса фон Белинг, молилась одна, стоя на коленях у тела покойного.

Он подошел к ней и почтительно поцеловал ей руку.

— Сударыня, — сказал он ей, — мы должны, не правда ли, последовать во всем желаниям вашей внучки. Ее мужа, как она сказала, нужно положить на траурное ложе и предупредить всех друзей Фридриха о его смерти, для того чтобы они могли с ним попрощаться. Положим его военную шинель на любую кровать, прикрепим ему на грудь его кресты, откроем двери его комнаты на обе створки. Так мы и выполним намерения его вдовы. А что касается приглашений нанести ему последний визит, я беру на себя их разослать. Теперь, сударыня, прикажите приготовить кровать, пусть ее покроют шинелью, и я сам перенесу туда моего друга.

Старая баронесса фон Белинг встала, поклонилась Бенедикту и сказала, что сделает все, как он велел. Она вышла, пообещав Бенедикту прислать Ганса, который ему понадобился.

В самом деле, спустя несколько минут после ухода г-жи фон Белинг в комнату вошел Ганс. Только теперь Бенедикту удалось рассмотреть едва заметную рану Фридриха: пуля вошла в висок, пробила череп, но не вышла с другой стороны.

Смерть наступила мгновенно, так что и крови вышло мало. Кровь не дотекла даже до ворота его мундира.

Таким образом, Бенедикту и Гансу пришлось только обмыть губкой рану и прикрыть ее сверху волосами. Если бы Фридрих не был так бледен, можно было бы подумать, что он жив и просто спит.

Бенедикт и Ганс, не сменив на Фридрихе одежды, отнесли его в комнату на первом этаже. На кровати там уже лежала военная шинель, и поверх ее они положили мертвое тело.

Затем, поручив баронессе фон Белинг расставить вокруг смертного ложа свечи, Бенедикт опять поднялся в комнату Фридриха и написал четыре объявления следующего содержания:

«Барон Фридрих фон Белов только что покончил с собой выстрелом в голову после оскорбления, которое нанес ему генерал Штурм, отказавшись при этом дать ему удовлетворение. Тело его выставлено в нижнем этаже дома Шандрозов. Друзья приглашаются с ним попрощаться.

Исполнитель завещания Бенедикт Тюрпен.

P.S. Просьба распространить известие об этой смерти как можно более быстро и гласно».

Покончив с этим, он спросил у Ганса имена четырех наиболее близких друзей, чаще других посещавших Фридриха, написал их адреса на четырех приготовленных письмах и велел их разнести. Затем, поскольку ему сообщили, что Штурм только вернулся к себе, он спустился и попросил объявить о себе генералу.

Генерал Штурм никогда не слышал имени Бенедикта Тюрпена. Он приказал ввести его к себе в кабинет; там находилось большинство молодых офицеров, присутствовавших при его ссоре с Фридрихом.

Хотя генерал Штурм никак не был предупрежден о последствиях этой ссоры, поскольку он вышел из дома почти одновременно с тем, как Фридрих поднимался по лестнице к себе, лицо его еще носило следы гнева.

Введенный в кабинет, Бенедикт учтиво подошел к генералу.

— Сударь, — сказал он ему, — возможно, вам неизвестно, что после нанесенного вами оскорбления мой друг Фридрих фон Белов, видя, что вы отказались дать ему удовлетворение, на которое он имел право… выстрелил себе в голову.

Генерал не сдержал движения.

Молодые офицеры переглянулись.

— Он оставил, — продолжал Бенедикт, — свои последние пожелания, доверив их бумаге. Я вам их прочту.

Как бы бесстрастен ни был генерал Штурм, при этих словах Бенедикта он почувствовал нервную дрожь, которая принудила его сесть.

Бенедикт вынул бумагу из кармана и самым спокойным и любезным голосом прочел:

«Получив от генерала Штурма удар по лицу, после которого он отказался дать мне удовлетворение, я не захотел жить обесчещенным».

— Вы слышите, сударь, ведь так? — сказал Бенедикт. Генерал головой сделал знак: да, он слышал. Молодые офицеры встали теснее друг к другу.

«Последнее мое желание состоит в том, чтобы моя жена во вдовьей одежде поехала сегодня же вечером в Берлин и пошла бы просить Ее Величество королеву об отмене контрибуции в размере двадцати пяти миллионов флоринов, ибо — и я подтверждаю это словом чести — город неспособен их выплатить. Моя вдова облегчит свое горе, причиненное ей моей смертью, тем, что сможет способствовать спасению родного города от разорения и отчаяния».

— Имею честь предупредить вас, сударь, — прибавил Бенедикт Тюрпен,

— что во исполнение приказов своего мужа госпожа фон Белов отправилась на берлинскую железную дорогу и я лично только что ее туда проводил.

Генерал Штурм встал.

— Подождите, сударь, — сказал Бенедикт, — мне остается прочесть еще последнюю строчку, и, как вы увидите, она немаловажна:

«Завещаю моему другу Бенедикту заботу отомстить за, меня».

— Это что значит, сударь? — спросил генерал. Молодые офицеры стояли затаив дыхание.

— Это значит, сударь, — снова заговорил Бенедикт, поклонившись, — что, как только я закончу с легшими на меня хлопотами, касающимися семьи Шандрозов, я приду и спрошу у вас о часе поединка и роде оружия, которые вы; предпочтете, и, таким образом, убив вас, выполню последнюю волю моего покойного друга Фридриха.

И Бенедикт, раскланявшись с генералом, затем с молодыми офицерами, как он бы сделал при выходе из гостиной самого дружественного ему дома, вышел от генерала прежде чем кто бы то ни было из присутствовавших смог опомниться от удивления.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.011 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал