Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Часть первая 1 страница. Жорж Санд. Индиана ----------------------------------------------------------------------- George Sand
Стр 1 из 5Следующая ⇒
Жорж Санд. Индиана
----------------------------------------------------------------------- George Sand. Indiana (1832). Пер. с франц. - А.Толстая. В кн.: " Жорж Санд. Собрание сочинений в десяти томах. Том I". СПб., " Славия" - СП " Интербрук" - " Русь", 1992. OCR & spellcheck by HarryFan, 7 November 2002 -----------------------------------------------------------------------ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Однажды поздней осенью, в дождливый и холодный вечер, трое обитателейнебольшого замка Де-ла-Бри в раздумье сидели у камина, смотрели на тлеющиеугли и машинально следили за медленно двигающейся часовой стрелкой. Двоеиз них молчаливо и покорно скучали, тогда как третий выказывал явныепризнаки нетерпения. Он еле сдерживал громкую зевоту, поминутно вскакиваясо стула, разбивал каминными щипцами потрескивающие головешки, словом, всячески старался не поддаваться одолевавшей их всех скуке. Этот человек - полковник Дельмар, хозяин дома, - был значительно старшедвух других. Некогда красивый, бравый вояка, теперь отяжелевший и лысый, сседыми усами и грозным взором, он, выйдя в отставку, стал превосходным, нострогим хозяином, перед которым трепетало все - жена, слуги, лошади исобаки. Наконец он встал, чувствуя, что начинает терять терпение от напрасныхусилий придумать, как бы прервать тоскливое молчание, и принялся тяжелымишагами ходить по гостиной; во всех его движениях сказывалась выправкабывшего военного: он держался очень прямо, повертывался всем корпусом ссамодовольством, никогда не покидающим образцового офицера, привыкшего всюжизнь красоваться на парадах. Но миновали дни его славы, когда он, молодой лейтенант, упивалсяпобедами на поле брани. Теперь он вышел в отставку, был забытнеблагодарным отечеством, и ему приходилось терпеть все последствия своейженитьбы. Он был женат на молодой и красивой женщине, владел недурнойусадьбой с прилегающими к ней угодьями и, сверх того, успешно вел дела насвоей фабрике. Поэтому полковник постоянно пребывал в дурном настроении, вэтот же вечер в особенности, потому что погода была сырая, а полковникстрадал ревматизмом. Он важно расхаживал по старой гостиной, обставленной в стиле ЛюдовикаXV, по временам останавливаясь то перед фреской над дверью, где голыеамуры украшали гирляндами цветов учтивых ланей и добродушных кабанов, топеред лепным панно с таким запутанным рисунком, что его причудливые узорыи капризные завитки утомляли глаз. Но это незначительное и пустое занятиетолько на время отвлекало его внимание, и каждый раз, проходя мимо двухсвоих молчаливых компаньонов, полковник бросал то на одного, то на другогопроницательный взгляд. Вот уже три года, как он неотступно следил заженой, ревниво охраняя свое хрупкое и драгоценное сокровище. Ей ведь было девятнадцать лет, и если бы вы видели эту тоненькую, бледную и грустную женщину, которая сидела, облокотясь на колено, уогромного камина из белого мрамора с позолоченными инкрустациями, если бывы видели ее, совсем еще юную, в этом старом доме рядом со старым мужем, ее, похожую на цветок, вчера только выглянувший на свет, но уже сорванныйи распускающийся в старинной вазе, - вы пожалели бы жену полковникаДельмара, а может быть, еще больше вы пожалели бы самого полковника. Третий обитатель этого уединенного дома сидел тут же, по другую сторонупылающего камелька. Это был мужчина в полном расцвете молодости и сил; егорумяные щеки, густая золотистая шевелюра и пушистые бачки составлялирезкий контраст с седеющими волосами, с поблекшим и суровым лицом хозяина.Однако даже человек со слабо развитым вкусом предпочел бы суровое истрогое лицо полковника Дельмара правильным, но невыразительным чертамтретьего члена этой семьи. Пухленькое личико амура, изображенное начугунной плите камина и устремившее свой взгляд на горящие поленья, было, пожалуй, более осмысленно, нежели лицо белокурого и румяного героя нашегоповествования, также смотревшего на огонь. Впрочем, его сильная, статнаяфигура, резко очерченные темные брови и гладкий белый лоб, спокойныеглаза, красивые руки и даже строгая элегантность охотничьего костюмаделали его " красавцем мужчиной" в глазах всякой женщины, склонной вовзглядах на любовь придерживаться так называемых философских вкусовпрошлого века. Но, по всей вероятности, молодая и скромная жена господинаДельмара никогда еще не рассматривала мужчин с такой точки зрения, и едвали между этой женщиной, хрупкой и болезненной, и этим мужчиной, любившимпоспать и поесть, могло быть что-нибудь общее. Как бы там ни было, ястребиный взор аргуса-супруга тщетно старался уловить взгляд, вздох илитрепетное влечение друг к другу этих столь различных людей. Убедившись вполном отсутствии повода для ревности, полковник впал в еще большее уныниеи резким движением засунул руки глубоко в карманы. Единственным счастливым и радующим глаз существом в этой компании былакрасивая охотничья собака из породы грифонов, голова которой покоилась наколенях сидящего мужчины. Это был огромный пес с большими мохнатыми лапамии умной, острой, как у лисицы, мордой, с большими золотистыми глазами, сверкающими сквозь взъерошенную шерсть и похожими на два топаза. Эти глазагончей, такие мрачные и налитые кровью в азарте охоты, теперь выражалигрусть и бесконечную нежность. И когда хозяин, предмет ее инстинктивнойлюбви, часто более ценной, чем рассудочная любовь человека, перебиралпальцами ее серебристую шерсть, нежную, как шелк, глаза собаки блестели отудовольствия и она равномерно ударяла длинным хвостом по мозаичномупаркету, задевая очаг и разбрасывая золу. Эта бытовая сценка, слабо освещенная огнем камина, могла бы послужитьсюжетом для картины в духе Рембрандта. Яркие вспышки пламени по временамозаряли комнату и лица, затем переходили в красные отблески и понемногугасли. Тогда большая зала постепенно погружалась в темноту. Каждый раз, когда господин Дельмар проходил мимо камина, он появлялся как тень итотчас исчезал в таинственном сумраке гостиной. На овальных рамах слепными веночками, медальонами и бантами, на мебели черного дерева смедными украшениями и даже на поломанных карнизах деревянной панеливспыхивали по временам золотые полоски света. Но когда в камине одна изголовешек гасла, а другая еще не успевала как следует разгореться, предметы, которые только что были ярко освещены, погружались в темноту, ииз мрака, поблескивая, выступали другие. Таким образом, можно былорассмотреть постепенно все детали обстановки: консоль на трех большихпозолоченных тритонах, расписной потолок, изображавший небо в облаках извездах, тяжелые, отливавшие шелком драпировки алого штофа с длиннойбахромой, широкие складки которых, казалось, колыхались, когда на нихпадал колеблющийся свет камина. При взгляде на неподвижные фигуры двух людей, четко выделявшихся нафоне камина, можно было подумать, что они страшатся нарушить неподвижностьокружающей обстановки. Застывшие и окаменевшие, подобно героям старыхсказок, они словно боялись, что при первом слове или при малейшем движениина них обрушатся своды какого-то заколдованного замка, а хозяин снахмуренным челом походил на колдуна, который своими чарами держит их вплену. В тишине и полумраке комнаты раздавались только его размеренныешаги. Наконец собака, поймав благосклонный взгляд своего господина, поддаласьтой магнетической власти, какую имеет глаз человека над умным животным.Она робко и тихо залаяла и с неподражаемым изяществом и грацией положилаобе лапы на плечи любимого хозяина. - Пошла прочь, Офелия, пошла! И молодой человек сделал на английском языке строгий выговор послушномуживотному; пристыженная собака с виноватым видом подползла к госпожеДельмар, как бы прося у нее защиты. Но госпожа Дельмар по-прежнему сиделазадумавшись; она не обратила внимания на собаку, положившую голову на еебелые, скрещенные на коленях руки, и не приласкала ее. - Что же это такое? Собака, видно, окончательно расположилась вгостиной? - сказал полковник, втайне довольный, что нашел повод сорвать наком-то свое раздражение и хоть как-нибудь скоротать время. - Ступай напсарню, Офелия! Вон отсюда, глупая тварь! Если бы в ту минуту кто-нибудь наблюдал за госпожой Дельмар, он отгадалбы по одному этому ничтожному эпизоду печальную тайну всей ее жизни.Легкая дрожь пробежала по ее телу, и, как бы желая удержать и защититьсвою любимицу, она судорожно сжала крепкую мохнатую шею собаки, головакоторой лежала у нее на коленях. Господин Дельмар вытащил из карманакуртки охотничью плетку и с угрожающим видом подошел к несчастной Офелии, которая растянулась у его ног, закрыв глаза, и заранее испуганно и жалобнозаскулила. Госпожа Дельмар побледнела сильнее обычного, рыдания сдавили ейгрудь, и, обратив на мужа большие голубые глаза, она произнесла свыражением неописуемого ужаса: - Ради бога, не убивайте ее! Услышав эти слова, полковник вздрогнул. Вспыхнувший в нем гнев сменилсяпечалью. - Ваш намек, сударыня, мне хорошо понятен, - сказал он. - Вынепрестанно укоряете меня с того самого дня, когда я в запальчивости убилна охоте вашего спаниеля. Подумаешь, велика потеря! Собака, которая нехотела делать стойку и накидывалась на дичь! Кого бы это не вывело изтерпения? К тому же, пока она была жива, вы не проявляли к ней особойпривязанности, но теперь, когда это дает вам повод упрекать меня... - Разве я когда-либо вас упрекала?.. - сказала госпожа Дельмар с тойкротостью, какая вызывается снисходительностью к любимым людям илиуважением к самому себе, если имеешь дело с теми, кого не любишь. - Я этого не сказал, - возразил полковник скорее тоном отца, нежелимужа, - но в слезах иных женщин таятся более горькие укоры, нежели впроклятиях других. Черт возьми, сударыня, вы прекрасно знаете, что я невыношу слез... - Вы, кажется, никогда не видели, чтобы я плакала. - Ах, да разве я не вижу постоянно ваших покрасневших глаз! А это, честное слово, еще хуже! Во время этой супружеской размолвки молодой человек встал и спокойновыпроводил Офелию. Потом он вернулся на свое место напротив госпожиДельмар, но сначала зажег свечу и поставил ее на камин. Столь незначительное обстоятельство оказало неожиданное влияние нанастроение господина Дельмара. Как только ровный свет разлился по комнатеи, сменив колеблющееся пламя камина, озарил его жену, он заметил еестрадальческий, изможденный вид, усталую позу, исхудалое лицо, обрамленноедлинными черными локонами, и темные круги под утратившими блеск, воспаленными глазами. Он несколько раз прошелся по комнате, потом вдругподошел к жене и резко переменил разговор. - Как вы себя чувствуете, Индиана? - спросил он с неловкостью человека, у которого сердце и характер почти всегда находятся в разладе. - Как обычно, благодарю вас, - ответила она, не выражая ни удивления, ни обиды. - " Как обычно" - это не ответ, или, вернее, это женский, уклончивыйответ. Он ничего не выражает: ни да, ни нет, ни хорошо, ни плохо! - Так оно и есть, я чувствую себя ни хорошо, ни плохо. - Ну, так вы лжете, - снова грубо сказал полковник, - я знаю, что вычувствуете себя плохо. Вы говорили об этом присутствующему здесь сэруРальфу. Что, разве я лгу? Отвечайте, Ральф, говорила она вам это или нет? - Говорила, - флегматично ответил сэр Ральф, не обращая внимания наукоризненный взгляд Индианы. Тут появилось четвертое лицо - правая рука хозяина дома, старыйсержант, когда-то служивший в полку господина Дельмара. В немногих словах он сообщил полковнику, что, по его наблюдениям, жулики, ворующие у них уголь, залезали в парк в предшествующие ночи какраз в эту пору, и потому он пришел за ружьем, чтобы обойти парк перед тем, как запереть ворота. Господин Дельмар, усмотрев в этом происшествиикакое-то воинственное приключение, тотчас же схватил охотничье ружье, далдругое Лельевру и уже пошел к дверям. - Как? - в ужасе воскликнула госпожа Дельмар. - Вы собираетесь убитьнесчастного крестьянина из-за мешка угля? - Убью, как собаку, каждого, кто бродит ночью в моих владениях, -ответил Дельмар, раздраженный ее словами. - И если вы знакомы с законом, вы должны знать, что законом это не карается. - Отвратительный закон, - с жаром возразила Индиана, но тотчас жесдержала себя и прибавила более мягко: - А как же ваш ревматизм? Вызабыли, что идет дождь? Вы завтра же заболеете, если выйдете сегоднявечером. - Видно, вы очень боитесь, что вам придется ухаживать за старым мужем, - ответил Дельмар и, хлопнув дверью, вышел, продолжая ворчать на свои годыи на жену. Индиана Дельмар и сэр Ральф (или, если вам угодно, мы можем называтьего господином Рудольфом Брауном) продолжали сидеть друг против друга также спокойно и невозмутимо, как если бы муж все еще находился с ними.Англичанин вовсе не думал оправдываться, а госпожа Дельмар чувствовала, что у нее нет оснований серьезно упрекать его, так как он проговорился издобрых побуждений. Наконец, с усилием прервав молчание, она решиласьслегка пожурить его. - Вы поступили дурно, дорогой Ральф, - сказала она. - Я запретила вамповторять слова, вырвавшиеся у меня в минуту страдания, а с господиномДельмаром я меньше чем с кем-нибудь хотела бы говорить о своей болезни. - Не понимаю вас, дорогая, - ответил сэр Ральф, - вы больны и нежелаете лечиться. Мне пришлось выбирать между возможностью потерять вас инеобходимостью предупредить вашего мужа. - Да, - грустно улыбаясь, сказала госпожа Дельмар, - и вы решилипредупредить " высшую власть". - Вы напрасно, совершенно напрасно, поверьте мне, настраиваете себяпротив полковника: он человек честный и достойный. - Но кто же возражает против этого, сэр Ральф?.. - Ах, да вы первая, сами того не замечая. Ваша грусть, болезненноесостояние и, как он сейчас сказал, ваши покрасневшие глаза говорят всем икаждому, что вы несчастны... - Замолчите, сэр Ральф, вы слишком далеко заходите. Я не разрешаю вамвысказывать свои догадки. - Я вижу, что рассердил вас, но ничего не поделаешь. Я Неловок, не знаютонкостей французской речи, и, кроме того, у меня много общего с вашиммужем: я, как и он, совсем не умею утешать женщин ни на английском, ни нафранцузском языке. Другому, может быть, удалось бы без слов объяснить вамто, что я сейчас так неумело высказал. Он нашел бы способ незаметнозавоевать ваше доверие, и, вероятно, ему удалось бы смягчить ваше сердце, которое ожесточается и замыкается передо мной. Уже не в первый раз язамечаю, что слова имеют больше значения, чем мысли, особенно во Франции.И женщины предпочитают... - О, вы глубоко презираете женщин, дорогой Ральф. Я здесь одна, а васдвое, и мне остается лишь примириться с тем, что я всегда бываю неправа. - Докажи нам, что мы неправы, дорогая кузина, будь, как прежде, здоровой, веселой, свежей и жизнерадостной! Вспомни остров Бурбон, очаровательный уголок Берника, наше веселое детство и нашу дружбу, которойстолько же лет, сколько и тебе. - Я вспоминаю также и моего отца... - сказала Индиана и, бросив на сэраРальфа взгляд, исполненный грусти, взяла его за руку. Они снова погрузились в глубокое молчание. - Видишь ли, Индиана, - немного погодя сказал сэр Ральф, - наше счастьевсегда зависит от нас самих, и часто нужно только протянуть руку, чтобысхватить его. Чего тебе недостает? Ты живешь в полном достатке, а это, может быть, даже лучше богатства. У тебя прекрасный муж, который любиттебя всем сердцем, и, могу смело сказать, у тебя есть верный и преданныйдруг... Госпожа Дельмар слегка пожала ему руку, но продолжала сидеть в прежнейпозе, уныло опустив голову и не сводя печального взора с волшебной игрыогоньков на тлеющих углях. - Ваша грусть, дорогой друг, - продолжал сэр Ральф, - результат вашегоболезненного состояния. У кого из нас не бывает горя и тоски. Посмотритена окружающих: многие из них с полным основанием завидуют вам. Так устроенчеловек - он всегда стремится к тому, чего у него нет... Мы избавим читателя от повторения тех избитых истин, которые сэр Ральф, желая утешить Индиану, твердил однообразным и нудным голосом, вполнесоответствовавшим его тяжеловесным мыслям. Сэр Ральф вел себя так непотому, что был глуп, но потому, что область чувств была ему совершеннонедоступна. Он обладал и здравым смыслом и знанием жизни, но рольутешителя женщин, как он сам признавался, была не по нем. К тому же емутак трудно было понять чужое горе, что при самом искреннем желании помочьон, касаясь раны, только растравлял ее. Он отлично сознавал своюбеспомощность и потому обычно старался не замечать огорчений своих друзей.Сейчас ему стоило невероятных усилий выполнить то, что он считал самымтяжелым долгом дружбы. Видя, что госпожа Дельмар почти не слушает его, он умолк, и теперь вкомнате слышно было только, как потрескивали на тысячу ладов дрова вкамине, как жалобно пели свою песенку разгорающиеся поленья, как, съежившись, шипела и лопалась кора, как трещали, вспыхивая голубымпламенем, сухие сучья. По временам вой собаки присоединялся к слабомузавыванию ветра, проникавшего в дверные щели, и к шуму дождя, хлеставшегов окна. Такого печального вечера госпожа Дельмар еще никогда не проводилау себя в усадьбе. Кроме того, ее впечатлительную душу тяготило какое-то смутное ожиданиенесчастья. Слабые люди живут в постоянном страхе и полны предчувствий. Каки все креолки, госпожа Дельмар была суеверна, к тому же очень нервна иболезненна. Ночные звуки, игра лунного света - все предвещало ей роковыесобытия, грядущие несчастья, и ночь, полная тайн и призраков, говорила сэтой мечтательной и грустной женщиной на каком-то особом языке, понятномей одной, который она и истолковывала сообразно со своими опасениями истраданиями. - Вы, наверное, сочтете меня безумной, - сказала она, отнимая свою рукуу сэра Ральфа, - но я чувствую, что на нас надвигается несчастье.Опасность нависла здесь над кем-то, наверное надо мной... Знаете, Ральф, ятак взволнована, как будто предстоит большая перемена в моей судьбе... Мнестрашно, - сказала она вздрагивая, - я чувствую себя плохо. Ее губы побелели, лицо стало восковым. Сэр Ральф, напуганный не еепредчувствиями, которые он считал признаком душевной подавленности, но еесмертельной бледностью, быстро дернул за шнурок звонка, чтобы позвать напомощь. Никто не шел, а Индиане становилось все хуже. Испуганный Ральфотнес ее подальше от огня, положил на кушетку и стал звать слуг, бросилсяискать воду, нюхательную соль; он ничего не мог найти, обрывал один задругим все звонки, путался в лабиринте темных комнат, ломая руки отнетерпения и досады на самого себя. Наконец ему пришла в голову мысль открыть застекленную дверь, ведущую впарк, и он начал поочередно звать то Лельевра, то креолку Нун - горничнуюгоспожи Дельмар. Через несколько минут из темной аллеи парка прибежала Нун и сбеспокойством спросила, что случилось, не чувствует ли себя госпожаДельмар хуже, чем обычно. - Ей совсем плохо, - сказал сэр Браун. Оба поспешили в залу и принялись приводить в чувство лежавшую вобмороке госпожу Дельмар; Ральф неуклюже и неумело суетился, а Нунухаживала за своей хозяйкой с ловкостью и умением преданной служанки. Нун была молочной сестрой госпожи Дельмар, они выросли вместе и нежнолюбили друг друга. Нун, высокая, сильная, пышущая здоровьем, жизнерадостная и подвижная девушка, с горячей кровью страстной креолки, затмевала своей яркой красотой бледную и хрупкую госпожу Дельмар. Ноприродная доброта обеих и взаимная привязанность уничтожали между нимивсякое чувство женского соперничества. Когда госпожа Дельмар пришла в себя, ей прежде всего бросились в глазавстревоженное лицо горничной, ее растрепанные мокрые волосы и волнение, сквозившее во всех ее движениях. - Успокойся, бедняжка, - ласково сказала ей госпожа Дельмар. - Мояболезнь тебя извела больше, чем меня. Подумай о себе самой, Нун. Тыхудеешь и плачешь, тогда как тебе только и жить. Милая моя Нун, передтобой вся жизнь, счастливая и прекрасная! Нун порывисто прижала к губам руку госпожи Дельмар и, словно в бреду, испуганно оглядываясь по сторонам, воскликнула: - Боже мой, сударыня, знаете ли вы, зачем господин Дельмар пошел впарк? - Зачем? - повторила за ней Индиана, и слабый румянец, появившийся наее лице, мгновенно исчез. - Постой, не помню... Ты меня пугаешь! Чтослучилось? - Господин Дельмар, - ответила прерывающимся голосом Нун, - уверен, чтов парк забрались воры. Они с Лельевром делают обход, и оба с ружьями. - Ну и что же? - спросила Индиана, казалось боявшаяся услышать какую-тострашную новость. - Как что же, сударыня? - продолжала Нун, в волнении сжимая руки. -Страшно подумать - ведь они могут убить человека! - Убить! - в ужасе воскликнула госпожа Дельмар, словно ребенок, испуганный сказками няни. - Да, да, его убьют, - сказал Нун, еле сдерживая рыдания. " Они обе положительно сошли с ума, - подумал сэр Ральф, с изумлениемнаблюдавший эту странную сцену. - Впрочем, все женщины сумасшедшие", -мысленно добавил он. - Что ты рассказываешь, Нун? - начала госпожа Дельмар. - Ты разве тожедумаешь, что там воры? - Ох, если б воры! А то просто какой-нибудь бедный крестьянин решилтайком набрать охапку хвороста для семьи. - В самом деле, какой ужас!.. Но не может быть. Здесь, в Фонтенебло, усамой опушки леса так легко набрать хвороста, - зачем для этого перелезатьчерез ограду чужого парка? Успокойся, господин Дельмар никого не встретит. Но Нун как будто не обращала внимания на ее слова. Прислушиваясь кмалейшему шороху, она перебегала от окна к кушетке, где лежала ее хозяйка, и, казалось, колебалась, не зная, что ей делать: бежать к господинуДельмару или остаться возле больной. Ее страх показался господину Брауну таким странным и неуместным, чтоон, обычно такой невозмутимый, вышел из себя и, крепко сжав ей руку, сказал: - Да вы с ума сошли! Разве вы не понимаете, что напугали свою госпожу ичто ваши глупые страхи ее волнуют? Нун его не слушала. Она смотрела на свою хозяйку, которая внезапновздрогнула, точно от действия электрического тока. Почти в то же мгновениестекла в гостиной задрожали от выстрела, и Нун упала на колени. - До чего нелепы эти женские страхи! - воскликнул сэр Ральф, раздраженный их волнением. - Сейчас вам торжественно преподнесут убитогокролика, и вы будете сами над собой смеяться. - Нет, Ральф, - сказала госпожа Дельмар, решительно направляясь кдвери, - я уверена, что пролилась человеческая кровь. Нун пронзительно закричала и упала вниз лицом. Из парка послышался голос Лельевра: - Попался, попался, голубчик! Прекрасный выстрел, господин полковник, вы уложили вора на месте! Сэр Ральф тоже начал беспокоиться. Он последовал за госпожой Дельмар.Через несколько минут под колоннаду у подъезда дома принеслиокровавленного человека, который не подавал никаких признаков жизни. - Ну, чего расшумелись и раскричались? - со злобной радостью сказалполковник испуганным слугам, суетившимся вокруг раненого. - Это простошутка, ружье было заряжено солью. Кажется, я даже в него не попал, онсвалился от страха. - А кровь у него тоже льется от страха? - тоном глубокого упрекаспросила госпожа Дельмар. - Почему вы здесь, сударыня, и что вам нужно? - воскликнул господинДельмар. - Я пришла исправить причиненное вами зло, потому что это мой долг, -холодно ответила она. И, подойдя к раненому с решимостью, которой не хватало ни у кого изприсутствующих, она поднесла свечу к его лицу. Все ожидали увидеть беднякав лохмотьях, а перед ними оказался молодой человек с тонкими иблагородными чертами лица, одетый в изящный охотничий костюм. У него былатолько небольшая рана на руке, но разорванная одежда и обморок указывалина то, что он разбился при падении. - Еще бы, - сказал Лельевр, - он свалился с высоты не менее двадцатифутов. Когда полковник в него выстрелил, он как раз перелезал черезограду; несколько дробинок, а может быть, просто несколько крупинок соли, попали ему в правую руку, и он не удержался на стене. Я видел, как онсорвался и упал, - больше уж он, бедняга, не пытался бежать! - Просто не верится, - заметила одна из служанок, - такой приличноодетый человек и вдруг занимается воровством! - У него карманы набиты золотом, - заметил другой слуга, расстегиваяжилет мнимого вора. - Все это очень странно, - с большим волнением произнес полковник, глядя на лежащего перед ним человека. - Если он умер, то я в этом невиноват. Осмотрите его руку, сударыня, найдете ли вы там хоть однудробинку?.. - Мне хотелось бы верить вам, сударь, - ответила госпожа Дельмар, внимательно щупая пульс и исследуя шейные артерии раненого с необычайнымхладнокровием и присутствием духа, на что никто не считал ее способной. -Вы правы, - добавила она, - он жив, и надо скорее оказать ему помощь. Этотчеловек непохож на вора и заслуживает ухода. Да если бы он его и незаслуживал, все равно мы, женщины, обязаны позаботиться о нем - это нашдолг. Госпожа Дельмар велела перенести раненого в бильярдную, котораянаходилась ближе всего к колоннаде. Сдвинули несколько скамеек, положилина них матрац, и Индиана с помощью служанок занялась перевязкой, а сэрРальф, сведущий в хирургии, пустил раненому кровь. Тем временем полковник, смущенный, не зная, как себя держать, находилсяв положении человека, выказавшего себя более жестоким, чем он сам тогохотел. Он испытывал потребность оправдать себя в глазах окружающих, или, вернее, хотел, чтобы окружающие оправдали его в его собственных глазах.Стоя у колонн, среди своих слуг, он принимал горячее участие впространных, никому не нужных разговорах, какие обычно ведутся после ужеслучившегося несчастья. Лельевр в двадцатый раз со всеми подробностямирассказывал, как все произошло: выстрел, падение и что за этимпоследовало; а полковник, пришедший в благодушное настроение в кругу своихдомочадцев, что с ним бывало всегда после того, как ему удавалось сорватьна ком-нибудь свою злобу, приписывал самые преступные намерения молодомучеловеку, перелезшему ночью через ограду в чужие владения. Все соглашалисьс хозяином, но садовник, отведя его незаметно в сторону, стал уверять, будто вор как две капли воды похож на молодого помещика, недавнопоселившегося по соседству, и будто он видел, как этот человек три днятому назад разговаривал с Нун на сельском празднике в Рюбеле. Эти разъяснения дали новое направление мыслям господина Дельмара. Нашироком блестящем и лысеющем лбу полковника вздулась вена, что всегдаявлялось у него предвестием бури. " Проклятие! - подумал он, сжимая кулаки. - Госпожа Дельмар слишкоминтересуется этим щеголем, залезшим ко мне через ограду". И он вошел в бильярдную, бледный и дрожащий от гнева. - Успокойтесь, сударь, - сказала ему Индиана, - мы надеемся, чточеловек, которого вы чуть не убили, поправится через несколько дней, хотяон еще и не пришел в себя... - Дело вовсе не в том, сударыня, - произнес полковник сдавленнымголосом. - Я хотел бы узнать от вас имя вашего странного пациента и хотелбы также знать, почему он так рассеян, что принял стену парка за аллею, ведущую к подъезду моего дома. - Мне это совершенно неизвестно, - ответила госпожа Дельмар с такойхолодной надменностью, что ее грозный супруг на мгновение остолбенел. Но ревнивые подозрения очень быстро вновь овладели им. - Я все узнаю, сударыня, - сказал он вполголоса, - будьте уверены, явсе узнаю... Госпожа Дельмар делала вид, что не замечает его бешенства, и продолжалаухаживать за раненым; тогда полковник, чтобы не вспылить перед служанками, вышел и снова подозвал садовника: - Как фамилия того помещика, который, по твоим словам, похож на нашегомошенника? - Господин де Рамьер. Он недавно купил загородный дом господина деСерей. - Что это за человек? Дворянин, франт, красивый мужчина? - Очень красивый мужчина и думаю, что дворянин... - Должно быть, так. " Господин де Рамьер! " - напыщенным тоном повторилполковник. - Скажи-ка, Луи, - добавил он, понизив голос, - не видел ли ты, чтоб этот франт бродил возле нашего дома? - Сударь... Прошлую ночь, - в замешательстве ответил Луи, - ядействительно видел кого-то... Был ли это франт, не могу сказать... Но этонаверняка был мужчина. - Ты сам его видел? - Видел собственными глазами под окнами оранжереи. - И ты не стукнул его лопатой? - Я было собирался, сударь, а тут, гляжу, из оранжереи вышла женщина вбелом и подошла к нему. Тут я и подумал: " Может быть, господам вздумалосьпод утро прогуляться", - и снова лег спать. А сегодня утром слышу, какЛельевр говорит о каком-то жулике, будто он видел чьи-то следы в парке.Тут уж и я решил: здесь дело нечисто! - Почему же ты тотчас не сообщил мне об этом, дуралей? - Что вы хотите, сударь, мы тоже деликатное обхождение понимаем, -бывают иной раз такие случаи... - Ага, ты, кажется, смеешь что-то подозревать? Дурак! Если тыкогда-нибудь позволишь себе делать подобные дерзкие предположения, яоборву тебе уши. Я прекрасно знаю, кто этот мошенник и зачем он пожаловалв мой сад; я расспрашивал тебя только для того, чтобы проверить, как тыохраняешь оранжерею! Помни, у меня есть очень редкие растения, которымичрезвычайно дорожит госпожа Дельмар. Бывают сумасшедшие любители, способные выкрасть их из теплиц своих соседей. А вчера ночью ты видел меняс госпожой Дельмар. И несчастный полковник ушел, еще более встревоженный и раздраженный, нисколько не убедив своего садовника в существовании таких завзятыхлюбителей-садоводов, которые готовы рисковать жизнью ради черенка редкогорастения. Господин Дельмар вернулся в бильярдную и, не обращая внимания на то, что раненый начал наконец подавать признаки жизни, собрался обыскатькарманы его куртки, лежавшей на стуле; но в это время незнакомец, протянувруку, промолвил слабым голосом: - Вы хотите знать, милостивый государь, кто я? Не трудитесь напрасно. Ярасскажу все сам, когда мы останемся вдвоем. А пока разрешите мне неназывать себя, принимая во внимание то смешное и грустное положение, вкакое я попал. - Очень жалею, что так случилось, - язвительно ответил полковник, - но, признаюсь, это меня мало трогает. Однако я надеюсь, что мы встретимся свами наедине, и потому готов отложить до этого случая наше знакомство. Апока что будьте любезны сказать мне, куда следует вас перенести. - На постоялый двор в ближайшую деревню, если вы будете настольколюбезны. - Но больной в таком состоянии, что его нельзя еще тревожить, не правдали, Ральф? - с живостью возразила госпожа Дельмар. - Вас слишком беспокоит состояние больного, сударыня, - сказалполковник. - Ну, а вы все ступайте прочь, - обратился он к служанкам. -Наш непрошеный гость чувствует себя лучше и теперь сможет, наверное, объяснить, каким образом он очутился у меня. - Да, - ответил раненый, - и я прошу всех, столь любезно оказавших мнепомощь, выслушать меня. Я чувствую, как важно, чтобы мое поведение не былоложно истолковано; да и для меня самого не менее важно, чтобы меня неприняли за того, кем я вовсе не являюсь. Итак, вот что привело меня к вам.При помощи чрезвычайно простых средств, известных вам одному, сударь, вытак поставили дело на своей фабрике, что доход от нее намного превосходитдоходы всех других подобных фабрик в вашем крае. У моего брата на югеФранции есть схожее с вашим предприятие, но содержание его стоит огромныхсредств. Дела брата идут из рук вон плохо; и вот, узнав о том, что выпреуспеваете, я решил обратиться к вам за советом и просить о великодушнойуслуге, которая не может повредить вашим интересам, так как мой братвырабатывает совсем другие товары. Но доступ на вашу фабрику был для менязакрыт. Когда же я захотел обратиться к вам, мне ответили, что вы неразрешите мне посетить вашу фабрику. Обескураженный таким нелюбезнымотказом, я решил с риском для собственной жизни и чести спасти жизнь ичесть моего брата. Я перелез к вам ночью через ограду для того, чтобыпроникнуть на фабрику и осмотреть машины. Я решил где-нибудь спрятаться, потом подкупить рабочих, - одним словом, выведать ваш секрет и помочьчестному человеку, не повредив вам; в этом моя вина. Теперь, сударь, есливы потребуете другого удовлетворения, кроме того, что вы сейчас получили, я к вашим услугам, как только поправлюсь. Возможно, я и сам буду проситьвас об этом. - Я думаю, мы квиты, милостивый государь, - с облегчением ответилполковник, почувствовав, что эти слова немного рассеяли мучившие егоопасения. - А вы все будьте свидетелями того, что здесь было сказано. Еслисчитать, что мне следовало мстить, я отомстил слишком жестоко. Теперьуходите и дайте нам поговорить о моем прибыльном предприятии. Слуги вышли, но лишь их одних удалось обмануть этим примирением.Раненый, ослабев после длинной речи, не способен был понять, каким тономбыли сказаны последние слова полковника. Он упал на руки госпожи Дельмар иснова потерял сознание. Склонившись над ним, она не обращала внимания нагнев своего мужа, а господин Дельмар и господин Браун - один с бледным, искаженным от злобы лицом, а другой спокойный и, как всегда, с видубесстрастный - молча и вопросительно смотрели друг на друга. Сэру Ральфу без слов было понятно состояние господина Дельмара; тем неменее полковник отвел его в сторону и, до боли сжимая ему руку, сказал: - Великолепно сплетенная интрига, мой друг! Я доволен, весьма доволен, что этот молодой человек так ловко сумел оградить мою честь перед слугами.Но, черт возьми, он дорого заплатит за нанесенное мне оскорбление! А она, как она ухаживает за ним... И притворяется, будто вовсе не знает его! Ох, до чего же хитры все женщины! - И он заскрежетал зубами от злости. Пораженный сэр Ральф трижды обошел залу размеренным шагом. Послепервого круга он решил: _невероятно_, после второго: _невозможно_, послетретьего: _доказано_. Затем со своей всегдашней невозмутимостью он подошелк полковнику и пальцем указал ему на Нун, которая стояла с помертвевшимлицом возле больного и, ломая руки, не сводила с него взгляда, полногоотчаяния, ужаса и смятения. Истина таит в себе такую молниеносную и беспощадную силу убеждения, чтоникакие, самые красноречивые доводы сэра Ральфа не могли бы поразитьполковника больше, чем этот энергичный жест. Господин Браун имел и другиеоснования думать, что он напал на верный след. Ему вспомнилось, как Нунприбежала из парка, когда он ее искал, вспомнились ее влажные волосы, промокшая, грязная обувь, изобличавшая странную фантазию гулять ночью впарке под дождем, и другие мелочи, на которые он почти не обратил вниманияво время обморока госпожи Дельмар, но которые теперь всплыли в его памяти; потом ее непонятный страх, судорожное волнение и крик, который вырвался унее, когда раздался выстрел. Господин Дельмар понял все, хотя и не знал этих подробностей; делокасалось непосредственно его самого, и потому он был более проницателен.При первом же взгляде на девушку ему стало ясно, что виновата только она.Тем не менее внимание его жены к герою этого любовного приключения крайнене нравилось ему. - Индиана, - сказал он, - уходите отсюда - уже поздно, и вамнездоровится. Нун останется возле больного на ночь, а завтра, если емустанет лучше, мы подумаем, как доставить его домой. Против такого неожиданного решения вопроса возразить было нечего.Госпожа Дельмар, находившая в себе силы противиться грубости мужа, всегдауступала, когда он обращался с ней мягко. Она попросила сэра Ральфа побыть еще немного возле больного и ушла ксебе в спальню. Полковник распорядился так не без умысла. Час спустя, когда все леглиспать и в доме воцарилась тишина, он тихонько прокрался в залу, где лежалгосподин де Рамьер, и, спрятавшись за портьерой, из разговора молодогочеловека с горничной понял, что они влюблены друг в друга. Редкая красотаюной креолки производила огромное впечатление во время окрестных сельскихпраздников. У нее не было недостатка в поклонниках даже среди самых видныхлюдей в округе. Многие красавцы уланы мелэнского гарнизона пыталисьснискать ее расположение. Но Нун любила впервые, и только внимание одногобыло ей дорого - внимание господина де Рамьера. Полковник Дельмар не собирался далее следить за ними. Убедившись, чтоего жена нисколько не интересует новоявленного Альмавиву, он тотчас жеудалился. Тем не менее он слышал достаточно, чтобы понять разницу междулюбовью бедной Нун, которая предавалась ей со всею силою и страстью своегопылкого существа, и чувством молодого дворянина, не потерявшего рассудок ирассматривавшего этот роман как мимолетное увлечение. Когда госпожа Дельмар проснулась, она увидела Нун возле своей постели, сконфуженную и грустную. Наивно поверив объяснениям господина де Рамьера, тем более что уже не раз люди, занимающиеся коммерцией, пробовали выведатьпутем хитрости и обмана секреты фабрики ее мужа, Индиана приписаласмущение своей горничной усталости и волнениям прошлой ночи. А Нун сосвоей стороны успокоилась, когда полковник в веселом, добродушномнастроении вошел в спальню к жене и заговорил с ней о вчерашнемпроисшествии как о самом обыкновенном деле. Сэр Ральф утром осмотрел больного. Падение не имело серьезныхпоследствий, а рана на руке уже затянулась. Господин де Рамьер пожелал, чтобы его немедленно перенесли в Мелэн, и роздал все свои деньги слугам, прося их молчать о случившемся, дабы не напугать, как он сказал, его мать, жившую всего в нескольких лье. История эта стала известна не скоро, итолки о ней ходили самые различные. Слух о том, что у брата господина деРамьера есть фабрика, подтвердил его удачную выдумку. Полковник и сэрБраун из деликатности молчали и даже самой Нун не подали виду, что знаютее тайну, а затем очень быстро в доме Дельмаров позабыли об этомпроисшествии. Многим, вероятно, покажется несколько странным, что Реймон де Рамьер, блестящий и остроумный молодой человек, наделенный различными талантами ивсевозможными достоинствами, привыкший к успехам в свете и галантнымприключениям, мог питать прочную привязанность к горничной, живущей в домескромного владельца фабрики Дела-Бри. Однако господин де Рамьер не был нисамовлюбленным фатом, ни развратником. Он, как было сказано, обладал умом, следовательно, знал цену всем преимуществам благородного происхождения.Когда он рассуждал спокойно, он придерживался определенных принципов, новспыхивавший в нем по временам огонь страстей часто заставлял егодействовать вопреки этим принципам. Тогда он был уже не в состояниирассуждать и старался заглушить в себе голос совести. Порою он совершалошибки как бы непроизвольно, а затем пытался путем самообмана оправдатьсяперед самим собой. К несчастью, в нем брали верх не его принципы - те же, что и у других философов в белых перчатках, страдавших такой женепоследовательностью в своих поступках, - но пылкие страсти, неподчинявшиеся принципам; все это выделяло его из того бесцветногообщества, где нельзя быть оригинальным, не показавшись смешным. Реймонобладал каким-то особым даром: он часто причинял людям страдания, но невызывал к себе ненависти, порою вел себя странно, но никого не шокировал.Нередко он ухитрялся даже возбудить жалость в тех, кто имел полноеоснование на него жаловаться. Бывают такие счастливцы, которых балуют все, кто с ними встречается. Приятная внешность и красноречие часто заменяют имдоброе сердце. Мы не собираемся сурово осуждать господина Реймона деРамьера или давать его портрет прежде, чем познакомимся с его поступками.Мы сейчас смотрим на него со стороны, как смотрит толпа на прохожего. Итак, господин де Рамьер был влюблен в молодую креолку с огромнымичерными глазами, вызвавшую всеобщее восхищение на сельском празднике вРюбеле, но это было только увлечение и ничего больше. Возможно, онпознакомился с ней просто от нечего делать, но успех разжег его желание.Он достиг большего, чем хотел, и в тот день, когда завоевал еебесхитростное сердце, он вернулся домой, испуганный своей победой, и сбеспокойством подумал: " А что, если она меня полюбит? ". Только получив полное доказательство ее любви, он понял всю силу еечувства. Тогда он пожалел о случившемся, но было уже поздно: приходилосьпримириться с будущим и всеми его последствиями или трусливо отступить.Реймон не стал задумываться; он позволял себя любить и сам любил изблагодарности. Любовь к опасности побудила его перелезть через оградувладений Дельмара, но по собственной неловкости он упал и тяжело расшибся.Горе, проявленное молодой и прелестной возлюбленной, так сильно тронулоего, что отныне он считал себя оправданным в своих собственных глазах и, не задумываясь, продолжал рыть ту пропасть, куда Нун неминуемо должна быласкатиться. Как только он поправился, все стало ему нипочем: ни зимний холод, ниопасности, которые таит в себе темная ночь, ни угрызения совести - ничтоне могло удержать его. Он пробирался лесом на свидание к своей креолке, клялся, что любит только ее одну, что не променяет ее даже на королеву, инашептывал ей множество нежных уверений, которые никогда не перестанутнравиться бедным и легковерным молодым девушкам. В январе госпожа Дельмар с мужем уехали в Париж, сэр Ральф, ихдостойный сосед, перебрался к себе в имение, а Нун, оставшись хозяйкойдома, могла отлучаться под различными предлогами. Для нее этообстоятельство оказалось пагубным: частые свидания с возлюбленным намногосократили мимолетное счастье, выпавшее ей на долю. Поэзия леса, покрытогоинеем, свет луны, таинственная калиточка, через которую он ранним утромукрадкой покидал парк, следы маленьких ножек Нун на заснеженной дорожке -вся эта волнующая обстановка тайных свиданий опьяняюще действовала нагосподина де Рамьера. Нун, вся в белом, с распущенными черными волосами, казалась знатной дамой, королевой, феей. Когда она выходила из красногокирпичного дома - тяжелого квадратного здания эпохи Регентства, вархитектуре которого было что-то от рыцарских времен, - она казалась емувладелицей феодального замка; и в павильоне, заставленном экзотическимицветами, где она опьяняла его чарами своей юности и страсти, он легкозабывал о том, над чем ему пришлось задуматься впоследствии. Но когда, отбросив всякую осторожность и, в свою очередь, пренебрегаяопасностью, Нун стала приходить к нему в своем белом фартучке и вкокетливом Мадрасе - национальном головном уборе креолок, - она уже былатолько горничной, служившей у красивой женщины, горничной, которойдовольствуются за неимением лучшего. Все же Нун была прелестна и в этомнаряде. Такой он увидел ее впервые на сельском празднике, когда, растолкавтолпу любопытных, он подошел к ней и одержал первую легкую победу, вырвавее у двадцати соперников. Нун не раз с нежностью напоминала ему об этом.Бедная Нун, она и не подозревала, что Реймон еще не любил ее и что тотдень, которым она так гордилась, напоминал ему только об удовлетворенномтщеславии. А смелость, с какой она приносила ему в жертву свое доброе имя, нисколько не способствовала усилению чувства господина де Рамьера и совсемне нравилась ему. Если бы так компрометировала себя жена пэра Франции, этобыла бы для него драгоценная победа, но горничная!.. То, что для однойсчитается геройством, в другой кажется бесстыдством. В первом случае вамзавидует целая плеяда ревнивых соперников, во втором - вас осуждает толпавозмущенных лакеев. Знатная женщина жертвует для вас двадцатью прежнимилюбовниками, а горничная только одним - своим будущим мужем. Что поделаешь! Реймон был человеком светских нравов, изысканной жизни, поэтической любви. Горничную он даже не считал за женщину, и Нун толькоблагодаря своей необычайной красоте удалось увлечь его в тот день, когдаему захотелось приобщиться к народному веселью. Вина не его; Реймон былвоспитан для жизни в высшем свете, ему внушали честолюбивые мечты обудущем, твердую уверенность, что он создан для блестящей жизни, а егогорячая кровь неожиданно увлекла его на путь мещанской любви. Он прилагалвсе старания, чтобы удовольствоваться этой любовью, - и не мог. Что былоделать? Сумасбродные и великодушные мысли теснились, в его голове. Впервые дни, когда он был особенно сильно влюблен в свою красавицу, онмечтал о том, чтобы поднять ее до себя и узаконить их связь... Да, клянусьчестью, он думал об этом. Но любовь, которая оправдывает все, понемногуослабевала, она исчезла вместе с опасностями приключения исоблазнительностью тайны. Брак перестал казаться возможным, и, обратитевнимание, Реймон рассуждал вполне разумно и всецело в интересах своейвозлюбленной. Если бы он действительно любил ее, он бы мог, пожертвовав ей всем -будущим, семьей и репутацией, - обрести с ней счастье, а следовательно, дать счастье и ей, ибо любовь - такой же взаимный договор, как и брак. Нона какую жизнь обрекал он эту женщину теперь, когда он ее разлюбил? Жениться для того, чтобы она ежедневно мучилась, видя его печальное лицо, чувствуя, что он охладел к ней и что ему опостылел их семейный очаг? Жениться для того, чтобы его семья возненавидела ее, чтобы люди его кругаунижали ее, чтобы челядь смеялась над нею, ввести ее в общество, где онабудет не на месте, где к ней будут относиться свысока, допустить, чтобыона изнемогала от угрызений совести из-за всех тех несчастий, которыенавлекла на своего возлюбленного? Вы, бесспорно, согласитесь с ним, что это действительно былоневозможно, что это было бы невеликодушно, что нельзя так бороться собществом, что такой добродетельный поступок напоминал бы поединокДон-Кихота, сломавшего копье о крылья ветряной мельницы, что это никому ненужное геройство, рыцарство прошлого века, которое кажется смешным в нашевремя. Взвесив все, Реймон понял, что необходимо порвать эту злополучнуюсвязь. Встречи с Нун начали тяготить его. Его мать, уехавшая на зиму вПариж, неминуемо должна была вскоре узнать о скандале в семье. Ее и такудивляли частые отлучки сына и то, что он пропадал в Серей по целымнеделям. Правда, он всегда ссылался на серьезную работу, которую хотелзакончить в сельской тиши. Но этот предлог становился малоправдоподобным.Реймону тяжело было обманывать свою добрую мать и лишать ее столь долгоевремя своего внимания. Что можно к этому прибавить? Он покинул Серей ибольше туда не возвращался. Нун плакала, ждала, приходила в отчаяние и, видя, что время идет, решилась чему написать. Бедная девушка! Этим она нанесла своей любвипоследний удар. Письмо от горничной! Хотя она и воспользовалась атласнойпочтовой бумагой и душистым сургучом госпожи Дельмар и хотя письмо ее былокриком сердца... но орфография! Знаете ли вы, какое влияние на силу чувствможет иногда оказать одна лишняя буква? Увы! Бедная полуграмотная девушкас острова Бурбон понятия не имела о правилах грамматики. Она полагала, чтоговорит и пишет не хуже своей хозяйки, и, видя, что Реймон невозвращается, думала: " Мое письмо так хорошо написано! Он непременнодолжен вернуться! ". Но Реймон даже не прочел письмо до конца - у него не хватило на этомужества. А оно, наверно, было замечательным в своей наивности итрогательной страстности, и даже Виргиния, покидая родину, вряд линаписала Павлу более очаровательное письмо. Господин де Рамьер поспешилбросить его в огонь, боясь, что ему станет стыдно за самого себя. Но чтоподелаешь? Всему виной предрассудки, привитые нам воспитанием; к тому жесамолюбие присуще любви так же, как интерес - дружбе. Отсутствие господина де Рамьера было замечено в свете. А это уже говорит о многом, ибо в светском обществе все как две капливоды похожи друг на друга. Можно быть умным человеком и ценить светскуюжизнь, так же как можно быть глупцом и презирать ее. Реймон любил свет ибыл прав. Многие искали знакомства с ним, он нравился, и обычноравнодушная и насмешливая толпа салонных манекенов к нему была внимательнаи любезна. Люди несчастливые легко становятся человеконенавистниками, ноте, кого все любят, редко бывают неблагодарными. Так по крайней мере думалРеймон. Он был признателен за малейшее проявление внимания, стремилсяснискать всеобщее уважение и гордился тем, что у него много друзей. В светском обществе, где все основано на предрассудках и предвзятоммнении, он преуспевал во всем, и даже его недостатки нравились. Когда онначинал искать причину всеобщего и столь постоянного расположения к себе, он обнаруживал, что она кроется в нем самом: в его желании добиться этогорасположения, в той радости, которую он от этого испытывает, и в егособственной неистощимой благожелательности к людям. Успехом в свете он также был обязан своей матери - женщине выдающейсяпо уму, красноречию и душевным качествам. От нее он унаследовал тепревосходные нравственные устои, которые всегда возвращали его направильный путь и не давали ему, несмотря на юношеский пыл, утратитьуважение общества. Правда, к нему относились гораздо снисходительнее, чемк другим, потому что его мать, даже осуждая его, умела найти емуоправдание и с видом трогательной мольбы требовала к нему снисхождения.Это была одна из тех женщин, чья жизнь протекала в столь различные эпохи, что научила их применяться ко всем превратностям судьбы. Такие женщины, испытавшие много несчастий и обогащенные немалым опытом, избежавшиеэшафота в 1793 году, пороков Директории, суетности Империи и озлобленностиРеставрации, встречаются теперь во французском обществе все реже и реже. После долгого отсутствия Реймон впервые появился в свете на балу уиспанского посла. - Господин де Рамьер, если я не ошибаюсь? - спросила в гостиной однахорошенькая женщина у своей соседки. - Господин де Рамьер - комета, которая по временам появляется на нашемгоризонте, - ответила та. - Уже целую вечность ничего не было слышно обэтом красивом юноше. Говорившая была пожилая иностранка. - Он очень мил, не правда ли? - заметила ее собеседница, слегкапокраснев. - Очарователен, - ответила старая сицилианка. - Держу пари, что вы говорите о герое наших модных салонов, отемноволосом красавце Реймоне, - сказал бравый гвардейский полковник. - Какая прекрасная голова для этюда! - продолжала молодая женщина. - И что вам, пожалуй, еще больше понравится - он настоящий сорвиголова! - сказал полковник. Молодая женщина была его жена. - Почему сорвиголова? - спросила иностранка. - Южные страсти, сударыня, достойные жгучего солнца Палермо. Несколько молодых дам повернули хорошенькие, украшенные цветамиголовки, прислушиваясь к словам полковника. - Он в нынешнем году затмил всех офицеров нашего гарнизона. Придетсязавязать с ним ссору, чтобы избавиться от него. - Если он ловелас, тем хуже, - заметила молодая особа с насмешливымлицом. - Терпеть не могу всеобщих кумиров. Итальянская графиня подождала, пока полковник отойдет, и, слегка удариввеером по пальцам мадемуазель де Нанжи, сказала: - Не говорите так; вы не знаете, как ценят в нашем обществе мужчину, который жаждет быть любимым. - Так вы полагаете, что мужчинам стоит только пожелать... - ответиламолодая девушка с насмешливыми миндалевидными глазами. - Мадемуазель, - сказал полковник, подходя к ней, чтобы пригласить еена танец, - берегитесь, как бы красавец Реймон не услышал вас. Мадемуазель де Нанжи рассмеялась, но за весь вечер никто из кружкахорошеньких женщин, к которому она принадлежала, не решался большеговорить о господине де Рамьере. Господин де Рамьер не чувствовал ни скуки, ни отвращения, расхаживаясреди оживленной, нарядной толпы. И все же в тот вечер он никак не мог побороть свою грусть. Сноваочутившись в привычном для него обществе, он ощущал нечто вроде упрековсовести, вернее - какой-то стыд за сумасбродные мысли, навеянные ему егонедостойным увлечением. Он любовался женщинами, такими прекрасными приблеске бальных огней, прислушивался к их тонкой, остроумной болтовне, слышал, как превозносят их таланты, и, глядя на этих избранных красавиц, на царственную роскошь их нарядов, внимая их изящному разговору, во всемвидел и чувствовал упрек себе за собственное непорядочное поведение. Но, кроме стыда, Реймона терзали и более мучительные угрызения совести, потомучто сердце его, хотя и достаточно закаленное в подобного рода делах, всеже было весьма чувствительно к женским слезам. В этот вечер взоры всех были обращены на одну никому не известнуюмолодую женщину, впервые появившуюся в свете и именно поэтомупользовавшуюся особым вниманием общества. Среди других дам, украшенныхбриллиантами, перьями и цветами, она выделялась уже самой простотою своегонаряда. Несколько ниток жемчуга, вплетенных в черные волосы, были ееединственным украшением. Матовая белизна ее ожерелья, белое шелковоеплатье и обнаженные плечи издали сливались в одно целое, и, несмотря нацарившую в комнатах жару, на щеках ее играл лишь легкий румянец, нежный, как бенгальская роза, распустившаяся на снегу. Она была чрезвычайно хрупким, миниатюрным и грациозным созданием. Вгостиной, при ярком свете люстр, ее красота казалась волшебной, нопоблекла бы от лучей солнца. Она танцевала так легко, что, казалось, порывветра мог унести ее. Но эта легкость не была стремительной и радостной; когда она садилась, стройное тело ее сгибалось, как будто она была не всилах держаться прямо, а когда говорила и улыбалась, улыбка ее былапечальной. В то время сказки пользовались большим успехом, и знатоки ихсравнивали эту молодую женщину с восхитительным видением, которое вызваномагическим заклинанием и с наступлением утра должно побледнеть иисчезнуть, как сон. А пока что мужчины толпились вокруг, приглашая ее на танцы. - Торопитесь, - сказал своему другу некий романтически настроенныйденди, - сейчас пропоет петух, и ножки вашей дамы уже едва касаютсяпаркета. Держу пари, что вы даже не чувствуете прикосновения ее руки. - Посмотрите, какое у господина де Рамьера смуглое и оригинальное лицо, - сказала одна из дам, художница, своему соседу. - Не правда ли, какпрекрасно выделяется он своей мужественной внешностью рядом с этойбледной, тоненькой особой? - Эта молодая особа, - добавила одна из дам, знавшая всех и поэтомувыполнявшая на вечерах роль справочника, - дочь старого сумасбродаКарвахаля, который корчил из себя жозефиниста, а, разорившись, отправилсяумирать на остров Бурбон. Эта женщина - прелестный экзотический цветок, но, кажется, она сделала весьма неудачную партию. Зато ее тетка теперьпользуется большими милостями при дворе. Реймон подошел к прекрасной креолке. Странное волнение охватывало еговсякий раз, когда он смотрел на нее. Он уже видел это грустное, бледноелицо в одном из своих снов; он знал, он помнил, что уже видел где-то этичерты, и его взгляд останавливался на Индиане с той радостью, какуюиспытывает человек при виде дорогого и милого образа, который, казалось, был для него навсегда утрачен. Его настойчивое внимание смутило ту, накого оно было обращено. Скромная и застенчивая, не привыкшая к светскимбалам, она была скорее смущена, чем обрадована своим успехом. Реймонпрошелся по гостиной, узнал, что эту женщину зовут госпожой Дельмар, ипригласил ее на танец. - Вы не помните меня, - сказал он, когда они затерялись в толпе, - а яне мог забыть вас, сударыня. Хотя я видел вас всего лишь одно мгновение икак бы в тумане, вы выказали тогда столько доброты, с таким сочувствиемотнеслись ко мне... Госпожа Дельмар вздрогнула. - Ах да, сударь, - сказала она с живостью, - это вы! Я тоже вас узнала. Она покраснела, как бы испугавшись, что нарушила светские приличия, иоглянулась, желая узнать, не слышал ли ее кто-нибудь. От смущения онастала еще милее, и Реймон почувствовал, что тронут до глубины души звукомее нежного, тихого голоса, как будто созданного для молитв иблагословений. - Я очень боялся, что мне никогда не представится мучай поблагодаритьвас. Явиться к вам в дом я не мог и знал, что вы не бываете в свете. Мнене хотелось также встречаться с господином Дельмаром, - наши отношения сним не таковы, чтобы эта встреча была приятной. Как я счастлив, чтонаконец настал миг, когда я могу выполнить свой долг и выразить вам моюглубокую признательность. - Для меня было бы еще приятнее, - ответила она, - если бы господинДельмар был здесь и слышал ваши слова; если бы вы его больше знали, тоубедились бы, что, несмотря на свою вспыльчивость, он очень добр. Вы быпростили ему, что он случайно чуть не убил вас. Он, несомненно, страдал отэтого больше, чем вы от своей раны. - Не будем говорить о господине Дельмаре, сударыня, я прощаю ему отвсей души. Я был виноват перед ним и понес заслуженное наказание. Остаетсятолько забыть об этом. Но вы, сударыня, так нежно и великодушно ухаживализа мной, что я всю жизнь буду помнить ваше отношение ко мне, вашепрекрасное лицо, вашу ангельскую доброту и эти ручки, пролившие бальзам намои раны, ручки, которые я не мог даже поцеловать... Произнося эти слова, Реймон держал руку госпожи Дельмар, готовясьвместе с нею начать кадриль. Он нежно пожал ее пальчики, и кровь прилила ксердцу молодой женщины. Когда они вернулись на место, тетка госпожи Дельмар, госпожа деКарвахаль, куда-то отошла; ряды танцующих поредели. Реймон сел рядом сИндианой. У него была та непринужденность в обращении, которая даетсяопытом в сердечных делах; пылкость желаний, стремительность в любви обычнозаставляют мужчин вести себя глупо. Человек, искушенный в любви, скореежаждет понравиться, чем полюбить. Однако господин де Рамьер ощущалглубокое волнение в присутствии этой простой и неискушенной женщины -волнение, какого до сих пор еще никогда не испытывал. Возможно, причинойтому было воспоминание о ночи, проведенной в ее доме. Во всяком случае, несомненно одно: его уста говорили то, что чувствовало его сердце. Привычка к объяснениям с женщинами придавала его речам большую силу иубедительность, и неопытная Индиана внимала им, не подозревая, что онипроизносились уже не раз. Если мужчина умно говорит о своей любви, то, значит, он не слишкомсильно влюблен, и женщины это отлично понимают. Однако Реймон былисключением из этого правила. Красиво выражая свои чувства, он горячопереживал их. Однако не страсть делала его красноречивым, а красноречиевозбуждало в нем страсть. Когда ему нравилась женщина, он стремилсяпокорить ее пылкими речами и, стремясь ее покорить, влюблялся сам. Оннапоминал адвоката или проповедника, которые, трудясь в поте лица, чтобырастрогать других, сами проливают горячие слезы. Ему, конечно, встречалисьженщины достаточно утонченные, которые не доверяли его пылким излияниям, но ради любви Реймон был способен на безумства. Однажды он увезмолоденькую девушку из хорошей семьи, не раз компрометировал он женщин, занимавших видное положение, у него были три наделавших шума дуэли, икак-то на рауте, в зале, полной гостей, он обнаружил перед всеми смятениечувств и безумие любовной горячки. Если человек совершает такие поступки, не боясь показаться смешным или возбудить ненависть, и если это емуудается, - он неуязвим: он может отважиться на все, всем рисковать и навсе надеяться. Итак, Реймон мог сломить самое искусное сопротивление, ибоон умел убедить в искренности своей страсти. Мужчина, способный ради любвина безумства, - явление редкое в свете, и любовью таких мужчин женщиныобычно не пренебрегают. Не знаю, как он ухитрился это сделать, но, усаживая госпожу деКарвахаль и госпожу Дельмар в карету, он успел прижать к губам маленькуюручку Индианы. Никогда еще мужчина не касался тайным и жгучим поцелуемпальцев этой женщины, несмотря на то, что она родилась под южным небом ией было девятнадцать лет, а девятнадцать лет на острове Бурбонсоответствуют двадцати пяти в нашем климате. Она была так болезненно нервна, что чуть не вскрикнула от этогопоцелуя, и Реймону пришлось поддержать ее, когда она садилась в карету.Такой впечатлительной натуры он еще никогда не встречал. Креолка Нунобладала крепким здоровьем, а парижанки не падают в обморок, когда имцелуют руку. " Если я еще раз увижу ее, я потеряю голову", - подумал Реймонудаляясь. На следующий день он окончательно забыл о Нун; он помнил только одно -что она служит у госпожи Дельмар. В его мыслях, в его мечтах царил бледныйобраз Индианы. Когда Реймон чувствовал, что начинает влюбляться, он обычностарался как-нибудь забыться, но не для того, чтобы подавить зарождающуюсястрасть, а наоборот, чтобы отогнать от себя доводы рассудка, не желая ибоясь подумать о последствиях нового увлечения. В своей жадной погоне занаслаждениями он упорно шел к цели и не мог заглушить кипящую в его грудибурю страстей, так же как не в силах был разжечь потухающее чувство. На следующий день ему удалось узнать, что господин Дельмар уехал поторговым делам в Брюссель. Уезжая, полковник поручил жену попечениямгоспожи де Карвахаль. Он ее сильно недолюбливал, но это была единственнаяродственница Индианы. Сам он выслужился из простых солдат и происходил избедной и незнатной семьи, которой очень стеснялся, хотя и твердилпостоянно, что ему не приходится за нее краснеть. Непрестанно упрекал женув презрительном отношении к его родственникам, что совсем несоответствовало истине, он тем не менее чувствовал, что не следуетпринуждать ее к сближению с этими маловоспитанными людьми. Несмотря насвою нелюбовь к госпоже де Карвахаль, он не мог отказать ей в уважении, ивот по каким причинам: госпожа де Карвахаль, родом из знатной испанскойсемьи, принадлежала к числу женщин, всю жизнь стремящихся играть виднуюроль. Во времена господства Наполеона в Европе она преклонялась перед егославой и вместе с мужем и деверем примкнула к партии жозефинистов. Ее мужбыл убит при падении этой недолговечной династии завоевателя, а отецИндианы бежал во французские колонии. Тогда ловкая и энергичная госпожа деКарвахаль переехала в Париж и на остатках былой роскоши, неизвестно припомощи каких биржевых спекуляций, вновь сколотила себе приличноесостояние. Благодаря уму, интригам и безграничной преданности Бурбонам оназавоевала также расположение двора, и дом ее, хотя и не блестящий, былодним из самых уважаемых среди тех, кто получал подачки из королевскойшкатулки. Когда после смерти отца Индиана, выйдя замуж за полковника Дельмара, вернулась во Францию, госпожа де Карвахаль не очень-то одобрила эту далеконе завидную партию. Однако, убедившись, что господин Дельмар приумножилсвои скудные средства и что его практическая смекалка и энергия возмещаютотсутствие состояния, она купила для Индианы небольшое поместье в Ланьи инаходящуюся при нем фабрику. За два года, благодаря техническим знаниямгосподина Дельмара и деньгам, которые ссудил ему сэр Ральф - дальнийродственник его жены, дела полковника настолько поправились, что он началвыплачивать долги, и госпожа де Карвахаль, в чьих глазах богатствоявлялось для человека наилучшей рекомендацией, стала проявлять нежныечувства к племяннице и обещала сделать ее своей наследницей. Индиана, лишенная честолюбия, окружала тетку заботой и вниманием не из корысти, аиз чувства благодарности. Но в почтительном отношении полковника к госпожеде Карвахаль оба эти чувства играли одинаковую роль. Полковник былнепоколебим в своих политических убеждениях, он не допускал нападок налюбимого императора и защищал его славу со слепым упорствомшестидесятилетнего ребенка. Ему стоило огромных усилий сдерживать ярость вгостиной госпожи де Карвахаль, где превозносилась только Реставрация. Чтовытерпел бедный господин Дельмар из-за нескольких старых ханжей, передатьневозможно. Эти неприятности до известной степени являлись причиной егодурного настроения, которое он так часто срывал на жене. Изложив все эти подробности, вернемся к господину де Рамьеру. Через тридня он был уже в курсе всех домашних дел семьи Дельмар - так настойчивостарался он найти путь к сближению с нею. Он понял, что, завоевав симпатиюгоспожи де Карвахаль, получит возможность видеться с Индианой. На третийдень вечером он явился к ней с визитом. В гостиной находилось несколько допотопного вида особ, с важностьюигравших в карты, и два-три дворянских сыночка, представлявших собоюполнейшее ничтожество, - такими бывают только представители трехсотлетнегодворянства. Индиана терпеливо вышивала в пяльцах, заканчивая узор, начатыйтеткой. Она не отрывалась от работы и, казалось, была всецело поглощенаэтим механическим занятием, а пожалуй, даже и довольна тем, что онопозволяет ей не принимать участия в пустой болтовне присутствующих.Длинные черные локоны скрывали ее грустное личико, склоненное надвышиванием, и, возможно, она вновь переживала то краткое и волнующеемгновение, которое приобщило ее к новой жизни. В это время слуга возвестило прибытии нескольких гостей. Не обратив внимания на их фамилии и почти неподнимая глаз от работы, она машинально встала, но, услышав голос одногоиз прибывших, вдруг вздрогнула как от электрического тока и вынуждена былаопереться на свой рабочий столик, чтобы не упасть. Реймон никак не предполагал очутиться в такой мрачной гостиной и втаком немногочисленном и скромном обществе. Нельзя было произнести нислова, чтобы оно не было услышано во всех углах комнаты. Почтенныематроны, игравшие в карты, казалось, присутствовали здесь только для того, чтобы мешать разговорам молодежи, и на их застывших лицах Реймону чудилосьскрытое злорадство старости, находящей удовлетворение в том, чтобы портитьудовольствие другим. Он рассчитывал на встречу, более удобную для нежныхразговоров, чем та, что была на балу, а вышло все иначе. Непредвиденноезатруднение придало больше страсти его желаниям, больше огня его взглядам, больше изобретательности и живости вопросам, косвенно обращенным к госпожеДельмар. А она, бедняжка, была совсем не искушена в подобного родастратегии. Обороняться она не могла, так как, собственно, и оборонятьсябыло не от чего. Но ей волей-неволей приходилось выслушивать пылкиепризнания в страстной любви, чувствовать, что ее опутывают опасными сетямисоблазна, между тем как она не имеет возможности оказать никакогосопротивления. И чем смелее становился Реймон, тем больше росло еесмущение. Госпожа де Карвахаль, с полным основанием считавшая себя умной иблестящей собеседницей и слышавшая, что господин де Рамьер обладает темиже качествами, бросила карты и завязала с ним изысканный спор о любви, вкотором обнаружила и чисто испанскую страстность и знакомство с немецкойфилософией. Реймон с готовностью принял вызов и, якобы отвечая тетке, высказал племяннице все то, что та иначе отказалась бы слушать. Бедная, беззащитная молодая женщина, ставшая жертвой столь быстрого и умелогонападения, не находила в себе сил принять участие в этом щекотливомразговоре. Напрасно тетка, желавшая дать ей возможность блеснуть, старалась втянуть ее в философские рассуждения о различных тонкостяхчувств. Она, краснея, призналась, что ничего в этом не смыслит,Данная страница нарушает авторские права?