Глава 10. – Извините, что не могу пожать вам руку, викарий, – проговорил Лиланд, покидая церковь, – но, как вы можете видеть

– Извините, что не могу пожать вам руку, викарий, – проговорил Лиланд, покидая церковь, – но, как вы можете видеть, мои руки заняты. – Он мог бы отдать одного из заснувших мальчиков их матери, но Грейс-Энн тоже была занята, собирая шапки, шарфы и костюмы из овечьих шкурок. Она также принимала поздравления, со смехом выражаемые жителями деревни, по поводу успеха ее постановки.

– Никогда не видел, чтобы это было проделано лучше, – улыбался во весь рот мистер Анструзер, держа на руках ангела и хозяина гостиницы.

Все вокруг улыбались, желая друг другу веселого праздника, похлопывая по спине, обнимаясь, пожимая руки. Напутствие викария «Возрадуйтесь с Господом» вносило ноту серьезности, но только до тех пор, пока его паства не вышла на улицу и жена сквайра не запела «Да пошлет вам радость бог» и все остальные присоединилась к ней по пути к экипажам или направляясь пешком в деревню этой тихой, звездной ночью.

Тетушка Юдора уже сидела в украшенном гербом экипаже герцога, нетерпеливо стуча тростью в пол. У нее еще меньше рождественского настроения, чем у викария, подумал Лиланд, оглядываясь в поисках Грейс-Энн.

Она заторопилась к нему.

– Господи, я не хотела оставлять вас надолго в таком положении. Вот, давайте мне мальчиков, и вы сможете проводить леди Юдору домой, пока она не подхватила простуду.

– У этой женщины такое ледяное сердце, что она могла бы давать уроки айсбергу, – пошутил Уэр, передавая вдове одного из близнецов. – Тетушка Юдора скоро найдет фляжку, которую я оставил в экипаже, а после она будет вполне довольна, пока я отлучусь на минуту, помогая вам добраться до дома. Мальчики слишком тяжелы, чтобы вы несли их обоих. Вы возьмете Уилли, а я последую за вами в дом викария.

– Это Лесли, – ответила она, улыбнувшись, когда герцог что-то расстроенно пробормотал. – Это займет некоторое время. Спасибо вам за это, и еще за помощь во время службы. Мальчики временами могут быть слегка, гм, неугомонными.

– Только слегка? – поддразнил он. – Но они были изюминкой всего представления. В самом деле, им даже удалось затмить этого изысканного ангела на лестнице. Вы превосходно руководили постановкой, миссис Уоррингтон.

Грейс-Энн открыла дверь дома викария и зашагала по коридору. Она на цыпочках прошла мимо кабинета отца, где из-под закрытой двери виднелся свет. Беквит, должно быть, уже удалился туда, чтобы молиться об искоренении порочности человечества, а слуги будут праздновать со своими семьями или в кухне.

– Ерунда, – прошептала Грейс-Энн. – Друри-Лейн^[17] может не бояться конкуренции. Вы видели, что три короля едва не подрались в самом конце? А шокирующее выступление Пруденс – в самом деле, я думала, что у папы прямо тут же случится припадок.

Если бы Лиланд не видел этого раньше, то понял бы сейчас, когда они застали Пру и Лайама в гостиной, где позже соберутся певцы рождественских гимнов. То, как молодые люди отскочили друг от друга, с точки зрения Лиланда вовсе не выглядело как репетиция хора.

Грейс-Энн поджала губы.

– Пруденс, думаю, ты должна пойти и помочь кухарке сделать горячий сидр. Все остальные скоро будут здесь, и тебе захочется поскорее обслужить их и уйти. Лайам, может быть, тебе стоит начать проверять фонари. Они могут быть в амбаре.

А могут быть прямо в чулане в переднем холле, куда Грейс-Энн заботливо поместила их за несколько дней до того, как они пригодятся для тех, кто пойдет по домам с пением рождественских песен.

– Мастерски проделано, моя дорогая, – поздравил ее Лиланд после того, как Пруденс топнула ногой и умчалась, а Лайам нервно поклонился и заторопился в противоположном направлении. – Но, без сомнения, ваша матушка…

– К этому времени уже, должно быть, улеглась в постель. У нее хрупкие нервы, вы же знаете.

Герцог знал, что будет уже чересчур, если Беквиты ожидают, что Грейс-Энн станет исполнять роль дуэньи при этой безалаберной мисс. Он хмурился, пока следовал за ней вверх по узкой лестнице, а потом снова вверх, в детские комнаты под карнизом. Его брови опустились еще ниже, когда он увидел бедную обстановку.

– О, я еще не закончила украшать комнаты, – торопливо объяснила Грейс-Энн, неправильно поняв угрюмое выражение его лица. – Я хотела оставить кое-что, чтобы это стало сюрпризом завтра утром. Попозже я все сделаю. Это должно быть Рождество, которое они запомнят навсегда.

Так и будет, если Лиланд сможет хоть как-то повлиять на это.

Она провела его сквозь детскую в крошечную спальню мальчиков.

– Берегите голову, – слишком поздно предупредила Грейс-Энн, потому что герцог уже потирал ее.

Проклятие, даже самая последняя судомойка в Уэр-Холде проживала в лучших условиях.

– Боже, вам лучше перестать кормить их.

Грейс-Энн не улыбнулась в ответ на эту шутку. Она сама беспокоилась о том, что мальчики будут ударяться головами о низкий скат крыши. Даже когда – и если – ее отец сочтет близнецов достаточно цивилизованными, чтобы они могли проживать вместе с семьей этажом ниже, там едва хватит для этого места. Может быть, это произойдет, когда Пруденс выйдет замуж. Она положила Лесли на кровать и потянулась, чтобы взять Уилли у герцога.

Он, между тем, оглядывался в поисках второй кровати.

– Значит, есть еще одна комната?

– Что, для двух крошечных детей? Это ведь не замок, ваша светлость. – Она не хотела, чтобы ее слова прозвучали так враждебно, просто смутилась из-за условий, в которых они жили. – Большинству ваших арендаторов приходится обходиться меньшим.

– Но это же не дети арендаторов, это мои кузены. – Лиланд поднял вверх руку, когда увидел, что на ее лице начинает появляться это страдальческое выражение, а затем похлопал Уилли по спине и положил его на кровать рядом с Лесли. – Нет, я не хотел пререкаться с вами в такую ночь. Даже я счел бы кощунственным скандалить из-за детей в ночь, когда родился младенец Христос. Но разговор о пререканиях напомнил мне о том, что у меня не было шанса сделать комплимент вашей новой шляпке. Она прелестна, кузина.

– Благодарю вас, ваша… кузен. – Грейс-Энн деловито начала расстегивать ботиночки Лесли, чтобы герцог не увидел, как она покраснела. Склонившись над кроватью, она проговорила: – Если бы здесь и была еще одна комната, то они все равно не стали бы спать порознь. Еще младенцами они капризничали без компании друг друга в одной колыбельке. Позже, когда они подросли и были готовы спать в кроватках вместо колыбели, я приготовила две постели. Каждую ночь я укладывала их спать на собственную маленькую кроватку. И каждое утро находила их спящими вместе на той или другой кроватке. Теперь я просто даю им матрас пошире. – Грейс-Энн быстро подняла глаза. – Я ожидаю, что они перерастут это, как другие дети прекращают сосать пальцы или носить повсюду любимое одеяльце.

– Будем надеяться, что это произойдет до того, как они поступят в университет. – Лиланд тоже склонился над кроватью, расстегивая ботиночки второго близнеца, и его рука коснулась ее руки.

Даже через слой ткани Грейс-Энн ощутила себя неловко от его прикосновения. Маленькая комната, спящие дети, ощущение того, что они – семья… но ведь они не семья, и она не должна забывать об этом.

– Я могу сама сделать это, кузен. Благодарю вас.

– Без сомнения, вам кто-то помогает?

– Что, раздевать двух маленьких мальчиков? Это только герцоги забывают, как надевать собственную одежду! Помните, ваша тетушка ждет вас в холодном экипаже.

– Она продержится. Ей не терпится попасть домой только потому, что я пообещал ей партию в пикет, чтобы ее бедная горничная смогла отдохнуть. Вероятно, что сейчас тетушка Юдора прямо в карете делает пометки на новой колоде.

– Она жульничает?

– Вот почему она всегда так отчаянно стремится сыграть с кем-нибудь. Никто из ее закадычных друзей больше не играет с ней. – Герцог снял обувь с Уилли, затем – чулок, и уставился на маленькую ножку, которую держал в руках. – Она такая крохотная.

Грейс-Энн беспокоило то, что Уэр не спешил уходить. Она хотела, чтобы мальчики понравились ему. И почему они не должны были понравиться ему? Все вокруг находили близнецов симпатичными, за исключением ее отца, но Грейс-Энн не хотела, чтобы герцог привязывался к ним слишком сильно. Она вовсе не ревнует, сказала себе вдова, к тому, что мальчики уже обожают кузена Колли. Это совсем другое. Все дело в страхе перед человеком, который привык получать то, что хочет. Она быстро набросила одеяло на обоих мальчиков и убедилась, что ножка Уилли не высовывается наружу.

– Им лучше полежать так, пока я провожу вас до дверей. И я смогу согреть их ночные рубашки внизу у камина, пока ряженые не уйдут петь гимны в другом месте. – Грейс-Энн сделала шаг к двери, с тем, чтобы он последовал за ней. – Не беспокойтесь, они не проснутся.

Лиланд выпрямился и ударился головой.

– Черт! Извините. – Он смотрел на нее, потирая все то же больное место. Герцог, так же, как и Грейс-Энн, осознавал их близость и интимность обстановки. Он мог вдыхать запах ее розовой воды. (Или это пахло от Уилли? Клянусь Юпитером, мальчишкам просто необходимо мужское влияние!) И так же остро он прочувствовал то случайное прикосновение. За исключением того, что оно, конечно же, вовсе не было случайным. Близость этого полуночно-черного бархата оказалась непреодолимой. Нахмурившись из-за отсутствия у себя угрызений совести, Уэр спросил:

– Вы все еще не доверяете мне, не так ли?

– Я… – Она не могла солгать. Он в любом случае должен знать ее ответ. – Нет.

С виноватым видом герцог согласился с ней:

– Вы и не должны.

Он имел в виду, что вдова не должна доверять ему в том отношении, что он попытается сделать все возможное, чтобы соблазнить ее. А Грейс-Энн подумала, что не должна доверять ему, так как Уэр может похитить ее детей. Она практически вытолкнула его за дверь.

– Но я попытаюсь сдерживать себя, обещаю.

Он попытается сдерживать себя, чтобы не украсть ее детей? Что это за обещание такое? Грейс-Энн поклялась вернуться к прежним прижимистым привычкам, экономя каждый шиллинг – разве она не была дочерью своего отца? – на тот случай, если ей придется бежать.

Теперь герцог уже смеялся.

– Не надо выглядеть такой испуганной. Я все еще джентльмен. Я никогда ничего не сделаю без вашего на то позволения. Как, например, попрошу поцеловать перед сном.

После этих слов Грейс-Энн пришла в ужас, а Лиланд рассмеялся еще громче.

– Я имел в виду – поцеловать мальчиков.

Он наклонился и поцеловал каждого из них в щечку, не дожидаясь ее позволения, как заметила Грейс-Энн. Вот чего стоят его клятвы. Тем не менее, ей стало немного спокойнее. Достаточно, чтобы не слишком весело улыбаться, когда Лиланд выпрямился – и с глухим стуком еще раз ударился головой о скошенный потолок.

Ей пора прекратить цепляться за своих детей, сказала себе Грейс-Энн, после того, как переодела мальчиков в теплые ночные рубашки и снова укрыла их одеялом. Они в безопасности, у них будет счастливое Рождество, а Лиланд станет добросовестным опекуном их наследству. Так почему же она не может оставить близнецов одних и отправиться заниматься другими делами? Вместо этого Грейс-Энн хотелось обнять их и прижимать к себе до тех пор, пока не станет казаться, что мальчики снова стали частью ее.

Они так быстро растут. Грейс-Энн помнила то время, когда они были младенцами и делили одну колыбель в ее спальне, в маленькой квартире. Тони переносил колыбель в гостиную, когда изредка приезжал в отпуск. Они шутили, что охраняют свое уединение, но Грейс-Энн всегда передвигала колыбель обратно, как только муж уезжал. А теперь она беспокоится, что ее сыновья вырастут слишком большими, что они не смогут встать во весь рост в этой маленькой комнате и не удариться головой!

Встряхнувшись, Грейс-Энн отправилась за остальными украшениями, которые нужно было повесить. Та гирлянда из веток ели, которую папа не разрешил принести в церковь, украсит детскую, а звезды из фольги, красные банты и бумажные сосульки будут развешаны на веревочках от карниза до дверного проема – с тем, чтобы Уилли и Лес заметили их, как только проснутся. Жаль, что она не сможет увидеть их лица в этот момент, но ведь она будет присутствовать позже, тогда, когда они обнаружат санки и другие игрушки у нее в спальне. Этого будет достаточно.

Даже после того, как последний бант был развешан, Грейс-Энн не желала уходить из комнаты. Она оттолкнула в сторону висящую звезду и раздвинула занавески, чтобы выглянуть на улицу. Она могла видеть свечи и фонари, с которыми певцы рождественских гимнов совершали обход по деревне, хотя и не могла слышать их пение. Напевая один из любимых гимнов, Грейс-Энн стояла и наблюдала за тем, как огоньки света прыгают в ночи. Они напомнили ей о празднованиях Рождества в Испании, где люди этой нищей, опустошенной войной страны собирались вместе, зажигая свечи, произнося молитвы и распевая радостные песни, чтобы отметить Feliz Navidad, Счастливое Рождество. Они заполняли улицы и холмы почти бесконечным потоком улыбающихся лиц. Некоторые из них были грязными, оборванными, иногда – голодными, но все имели веру и друг друга, у всех были свечи в темноте.

А она была совсем одна.

Нет, она не станет сейчас предаваться меланхоличным мыслям о Тони, только не в эту ночь. Грейс-Энн не видела его несколько месяцев перед тем, как он умер, так что у нее не было каких-то свежих воспоминаний о муже. В любом случае, лучше всего она помнила его улыбку – и его прощание. Вместо этого, мысли об Испании напомнили Грейс-Энн о безделушках, которые Тони привозил ей всегда, когда бы ни появлялся в штаб-квартире во время нерегулярных и кратких визитов. Гребни, веера, кружевные мантильи – все это было упаковано в коробку и хранилось в мансарде, потому что папа бросил на них всего один взгляд и заявил, что это – языческая мишура, и крайне фривольная при том.

Грейс-Энн взяла свечу и торопливо прошла через коридор к мансарде. После минутного поиска она нашла свои сундуки, а в них – коробку с сувенирами беззаботной привязанности Тони. Да, тут была черная вуаль, которую она вполне могла носить, а гребни оказались вовсе не мишурой, а изысканными произведениями искусства. Она решила, что наденет пару из них в Рождество, как еще один подарок от мужа, вместе с платьями и шляпкой, и новой независимостью, которую ей подарили его деньги.

– Благодарю тебя, Тони, – прошептала она. – Особенно за наших сыновей.

Под кружевом, как вспомнила Грейс-Энн, лежал маленький, вырезанный вручную вертеп^[18]. Тони застенчиво подарил его ей на прошлое Рождество, потому что забыл купить настоящий подарок и все, что он смог найти в последнюю минуту – это вертеп. Зато он будет идеально смотреться на камине в комнате мальчиков, особенно потому, что они не смогут добраться до него. Пусть они тоже вспоминают своего отца, вопреки новой привязанности к кузену Лиланду.

Мысль о герцоге заставила Грейс-Энн выглянуть из маленького окна с этой стороны дома викария, откуда она могла видеть Уэр-Холд, охраняющий склон холма. Все эти освещенные окна только ради Лиланда и его тетушки. Она задумалась, не становится ли ему временами одиноко в этой громадной куче камней, не скучает ли Уэр по своим покойным женам.

Грейс-Энн однажды видела его первую герцогиню, когда сама все еще пребывала в классной комнате. Конечно же, они не были представлены друг другу, но тогда почти никто не общался с герцогиней Уэр. Она предпочитала компанию собственных гостей. Вторая жена Уэра была слишком болезненна, чтобы наносить визиты, об этом Грейс-Энн помнила по слухам. Вторая герцогиня имела собственного священника, который посещал ее в замке, так что она никогда не бывала в церкви в деревне. Но любила ли она своего мужа? Или это был спланированный брак, экономически выгодное слияние? И, что более важно, любил ли ее герцог? Грейс-Энн догадывалась, что нет, раз он с такой небрежностью обходился с другими женщинами, словно они – неодушевленные предметы.

Нет, она ни капельки не доверяла ему.

Грейс-Энн направилась обратно в комнату мальчиков и закончила расставлять вертеп на каминной полке как раз в тот момент, когда пономарь начал звонить в колокола, отмечая полночь, Рождественскую полночь. Мир на Земле, добро всем людям на свете. Что ж, она попытается.

Снова раздвинув занавески, Грейс-Энн поискала глазами огоньки колядующих. Скоро они вернутся, чтобы принести пожертвования из кружки для бедных, и ей нужно быть внизу, чтобы подать горячий сидр – это все, что позволил приготовить викарий. Но Грейс-Энн устроила все так, чтобы под рукой были кофе и чай тоже – для тех, кто уже выпил достаточно вина с пряностями за время пения гимнов. Как раз в тот момент, когда она была готова задвинуть занавеси, мимо окна пролетела снежинка, а потом еще одна. У ее мальчиков все-таки будет снег для их новых санок. Благодарю тебя, Господи. Счастливого Рождества!

Наконец Грейс-Энн оттолкнула в сторону звезды, банты и сосульки, чтобы поцеловать на ночь сыновей. И ударилась головой о потолок, когда выпрямилась.

Его светлость также прислушивался к полуночному звону церковных колоколов, наблюдал за первыми снежниками и думал о близнецах Тони Уоррингтона.

После того, как колядующие ушли – причем юная Пруденс висела на руке у своего ирландца, считавшегося к тому же парией, если Уэр не ошибся, – Мильсом принес новую чашу вина с пряностями. Затем все слуги собрались в Большом Холле, чтобы зажечь святочное полено^[19]. При первом ударе колокола его светлость поджег огромный ясеневый чурбан в одном из громадных каминов при помощи щепки, оставшейся от прошлогоднего полена. На самом деле он не имел ни малейшего понятия, была ли это прошлогодняя древесина или вчерашняя. Черт, в прошлом году он был на каком-то унылом загородном приеме, да и в позапрошлом году тоже, но Мильсом продолжал следовать традициям. Он всегда так поступал.

Дворецкий передал ему горящую ясеневую щепку, а затем произнес тост за дом Уэров, когда новый огонь разгорелся. Слуги подняли стаканы с вином и прокричали:

– Слушайте, слушайте! – Если полено будет гореть до Двенадцатой ночи, то, согласно традиции, дом Уэров будет преуспевать.

Как, дьявол его побери, будет преуспевать этот дом, если дворецкому приходится зажигать полено, а слуги провозглашают тосты? Предполагается, что здесь должна была собраться семья и друзья, а не те, кому герцог платит жалованье, плюс брюзгливая старая дама, которая мухлюет в карты – и которая до того угостилась пуншем из чаши, что понадобились два лакея, чтобы поддерживать ее. А он, Лиланд Уоррингтон, герцог Уэр, должен был передать эти горящие угли своему сыну, черт возьми! Да будут прокляты его покойные жены!