Воспоминание о кавалере Мариино

Девочка раздевает куклу

Порцеллановые прелести куклы смутно светятся

В ласковых прикосновениях живой эпидермы

Хрустальные змеи мыслей содрогаются в раздавленной

Сирени а ногти мадам стискивают жемчужное ожерелье

Словно айсберги колибри

Мадам в капризном ручье вашего голоса я ищу

Золотой песок вашего «да»

И в хищной пустыне вашей груди караван моих

Рук бредет в поисках ложного солнца

И девочка засыпает прижимая к себе куклу и сонные

Пальцы девочки вырывают нейлоновые ресницы из глаз

Куклы

Мадам в черной вазе вашего взгляда умирает

Гортензия моего сладострастия

И в леопардовой пене ваших слов прихотливо скользят

Лиловые кораллы иронии и мы и мы

Закрыв глаза читаем ирреальную телеграмму о воображаемой

Смерти вашей придуманной дочери

И оторванная голова куклы лежит между нами

Песня о Летучем Голландце

Fly Dutchman играет Шопена.

Ноктюрнов кровавая пена

Течет с фиолетовых пальцев.

Fly Dutchman играет Шопена.

Глазницы восторженно пялит

Оскаленный череп матроса.

Густеет в стеклянном рояле

Недвижный полет альбатроса.

Мажорным пульсирует ритмом

Зловещей звезды нагота.

И плавают в банке со спиртом

Пронзенные руки Христа.

И статую белой Фемиды

Сечет ослепительный ливень,

И хриплый кошмар Антарктиды

Терзает голодный форштевень.

И бьются в свинцовые скалы

Зеркальные молнии грез.

Бурун, опьяненный и шалый,

Пригнулся, взлетел и замерз.

И хищный, костлявый корабль

В нагом силуэте невроза

Прорвал леденелую даль,

Где ртутью сползается проза,

Где знаки проклятых вопросов,

Как змеи … свистят и поют,

Где белые кости торосов

Ломает неистовый Зюйд.

И вот дерзновенным ударом

Он поле разбил голубое,

Где вздыбилась белым кентавром

Фантазия Эдгара Поэ.

Он рвет ледяные оковы

И в тягости жадной … взлетел

Туда, где последнее Слово

Распято на Южном Кресте.

Мгновение. Звезды. Матросы

Разбили ненужный компас

Серебряно светятся слезы

В провалах обугленных глаз …

Как мало проходит со смертью …

Вновь детство. И гипсовый эльф.

И труп мой коралловой ветвью

Колышется в пене my self.

Fly Dutchman играет Шопена.

Fly Dutchman играет Шопена.

О боже!

Fly Dutchman играет Шопена

С – moll.

Волки

Ночные улицы. Глухие переулки.

В мясных лохмотьях ежится скелет.

Свеча плывет. Искатели науки

Вдыхают пенистый, тягучий след.

Известно им, что лечит от недуга

Химическая боль улыбки саламандр,

Что квадратура солнечного круга,

Взрываясь, возродит искомый диамант.

И надо вырвать нож из виноградных гроздей

И в середине перерезать ноль.

Туман. Луны искусанные груди

Лимонной кровью отравляют ночь.

И напряженные округлости асфальта

Косматых пальцев оплетает жгут.

И, молча, в клейкой паутине факта,

Инвестигаторы, склонив колени, ждут:

Когда из пропасти, которую профаны

Зовут «иллюзией», поднимется Эрос,

Когда его огонь – кудрявый и хрустальный

Забьется в бледной эпидерме грез …

Когда с вонючим треском голой тезы

Сгорит червивая эклектика ума,

Когда среди сиреневых гортензий

Взойдет незнанья повелительная тьма.

О внешний мир … гнилая мякоть плода.

Его грызет толпа седых калек.

Костры на площади. Неотвратимо, твердо

Жестокая игла пронзает интеллект.

Ритмично, как неутомимый поезд,

Среди раскрашенных, обледенелых тел

Идет сутулый и мохнатый антропоид,

Зажав ногтями взвинченную цель …

Идет … и вампирическая Форма

Вжимаясь, сладостно высасывает мозг,

И в позвоночнике стерильная истома

Белесой радугой перегибает торс …

Молчание. Голубовато зреет Вега.

Паноптикум искривленных пространств

И тонкий хруст: переломилась ветка,

И кто-то вкрадчиво ступил на снежный наст.

Худой башмак. Следы. Помет коровий,

На мостовой желтеют два клыка.

Измазанная алой, сочной кровью,

Предсмертно корчится мохнатая рука.

Квадратные дома. В засаленных постелях

Трясутся жабы женской наготы.

Ночь надвигается. И на прозрачных стеблях

Горят зеленые и жадные цветы.

О внешний мир! Зачем? Куда? Откуда?

Скорее вспять … по собственным следам …

Плывет по венам раскаленная секунда

И восприятие горит, как Нотр-Дам.

В разорванных сетях усталого каприза

Сверкает злобный смех горбатой чешуей,

И по холодным улицам Парижа

Пронзительно петляет волчий вой.

Уверенно ступает волчья лапа,

В тумане снежном плачет карильон.

Опасливо, сквозь призрак Кадиллака

Крадется жулик – Франсуа Вийон.

Неоновый мираж. Энергия и мода.

Экзотике удара нет границ.

Охотничий трофей – оскаленная морда

Вплетается в прыжок шерстистых мышц.

Триумф агрессии. И головокруженье,

И гнев – как педикюр в разбросанных ногах,

Задача белизны фарфоровым решеньем

Вздымается в напудренных снегах.

И вкрадчиво сползает крышка гроба,

И гнойных роз просвечивает прелесть,

И в шелковой фактуре небоскреба

Шуршит морозной пеной волчья челюсть,

И вой кладбищенский … и в непрерывном ветре

Стеклянный хруст … переломилась ветка.

Зеленый ободок зрачка – и в центре

Голубоватый остров … стела … Вега.