интерпретационные игры в праве

ЭТЮД 11

Юридическая герменевтика:

Для защиты своих интересов люди опираются на возможность состязаться перед лицом суда – и это во многом напоминает игру, в которой каждый участник судебного заседания пытается отстоять свое видение (интерпретацию) сути рассматриваемого дела. Хейзинга гениально реконструировал тяжбы былых времен, уподобив их игре[1]. По замечанию лорда Денниса Ллойда, если право «…и является некоей игрой, то такой, которая оперирует не придуманными фишками или фигурами, а нормами и понятиями, прямо или символически связанными делами и сделками, которые имели, имеют или вероятно будут иметь место в реальной жизни»[2]. Таким юридическим «играм» — сотни лет, и, если внимательно вглядеться, то становится очевидным, что они строятся на юридически значимых интерпретациях реальных событий. Состязающиеся стороны создают некоторую выгодную для каждой из них фабулу произошедшего и предъявляют суду свою версию рассматриваемой ситуации. Очевидно, что судом принимаются во внимание только юридически значимые версии (т. е. те, которые могут быть «подверстаны» под те или иные правовые нормы). Но на этом интерпретации не кончаются: те нормы, на основе которых рассматриваемые судом события могут приобрести статус юридических фактов, – так же, в свою очередь, становятся предметом толкования. С процессуальной точки зрения, толкованию юридических норм на основе которых суд принимает решение, предшествует юридически значимая интерпретация той ситуации, которую суд должен рассматривать.

Состязательность в праве невозможна без свободы правового мышления. Интерпретационная деятельность в праве – это игра юридического мышления, и для этой игры существуют достаточно определенные правила. Базовое правило состоит в том, что все интерпретации событий и толкования юридических норм должны быть определенным образом обоснованы, чтобы суд принял их во внимание. Из конкурирующих интерпретационных версий превалирует та, которая опирается на наиболее авторитетные юридические, научные, культурные источники. Исходным легитимирующим основанием такого рода интерпретационных версий являются, прежде всего, правовые нормы, содержащие правила толкования. Легитимирующую силу имеют и так называемые интерпретационные акты Конституционного суда и других официальных инстанций. Именно эти акты оказались сегодня в центре полемики в научной литературе. М. Н. Марченко считает, что если, как предлагают отдельные авторы, именовать их «своеобразными» нормами, или «квазинормами», то «тем самым в определенной мере снимается искусственный пафос и острота спора, который время от времени возникает по поводу того, создает Конституционный Суд России новые нормы права или же он только применяет, толкует и уточняет уже существующие нормы…»[3].

Интерпретационные акты Конституционного Суда Российской Федерации содержат в своих определениях следующие категоричные формулировки: «Конституционно-правовой смысл указанных нормативных положений, выявленный в настоящем Определении на основе правовых позиций, выраженных Конституционным Судом Российской Федерации в сохраняющих свою силу решениях, является общеобязательным и исключает любое иное их истолкование в правоприменительной практике». Однако не следует забывать, что толкование – это необходимый компонент судебной состязательности, поэтому не совсем корректно звучат прямолинейные вердикты относительно запретов на какие-либо дальнейшие варианты толкования. Кроме того, даже если речь идет об официальном толковании, созданном законодательным органом, обладающим правом формулировать новые версии текста ранее принятых норм – и в этом случае нет никаких оснований для того, чтобы сопровождать результаты такого рода интерпретационной деятельности запретами упомянутого выше типа.

В рамках обсуждаемой темы вполне уместно напомнить, что дискуссии о том, обладают ли решения и толкования высших судебных инстанций свойством нормативности, имеют давнюю традицию в отечественном праве. Весьма показателен в этой связи следующий исторический факт: опыт толкования кассационными департаментами Сената Российской империи в XIX – начале XX вв. стал предметом серьезной полемики, имеющей общественный резонанс. Среди российских юристов преобладало мнение, суть которого обобщенно изложена Г. Ф. Шершеневичем: «…кассационные решения могут иметь такое же значение источников права, как и наука, т. е. они убеждают в правильности своего толкования, но обязательная сила им чужда. Однако Сенат идет далее и придает своим решениям не только нравственное, но и юридическое значение, предполагая их обязательность для судов на будущее время, т. е. придает им силу закона. (…) Но нигде в нашем законодательстве не признано за сенатом права издавать законы… Наши ученые юристы с поразительным единодушием отрицают юридическую обязательность кассационных решений»[4]. Эту точку зрения поддержал первоприсутствующий (председательствующий) в Уголовном кассационном департаменте Сената, действительный тайный советник Н. С. Таганцев, решительно утверждая, что: «Судебные решения не могут быть признаваемы законом общим, для всех обязательным или служить основанием окончательных решений по делам подобным»[5]. При этом Н. С. Таганцев выразил сожаление: «Но наша судебная практика несколько иначе отнеслась к этому вопросу»[6].

С несколько иной позиции рассматривает этот вопрос Л. И. Петражицкий: «…кассационные решения, конечно, не законы, а юридические экспертизы, обязательные по закону для того суда, который по данному делу постановляет судебное решение в собственном смысле»[7].

Исторические корни этой проблемы прослеживаются еще в римском праве. Главным органом власти в Римской республике с конца VI века до н. э. был Сенат. Известный французский мыслитель XVIII века Кондорсэ пишет по этому поводу: «Сенат, эксплуатировавший уважение народа к старым учреждениям, скоро понял, что привилегия толковать законы почти равносильна праву создавать новые, и он пополнился юристами»[8], стараниями которых, «не имея прямой законодательной власти, сенат присвоил себе право толкования законов»[9].

Сегодня очевидно, что и по прошествии веков вопрос о нормативном характере толкований, создаваемых высшими судебными и государственными инстанциями не утратил своей остроты и актуальности. Особого внимания заслуживает то, что интерпретационная деятельность в праве не ограничивается только юридическими легитимациями. Дополнительные степени свободы юридическому мышлению способны придать и такие области знания, как философская герменевтика, аналитическая философия, семантика. Именно в арсенале этих интеллектуальных традиций юрист может найти методологические и легитимирующие основания своей интерпретационной деятельности: с процессуальной точки зрения речь может идти, например, об экспертных заключениях специалистов в области герменевтики, лингвистической философии, семантики и т. д. Содержащиеся в этих экспертных заключениях ссылки на обще принятые научные философские концепции сами по себе имеют легитимирующую силу по отношению к результатам произведенной на их основании интерпретации.

Юридическое мышление тем более свободно и эффективно, чем разнообразнее имеющийся в его распоряжении спектр методов толкования. И если эти методы базируются на признанных в мировой науке концепциях герменевтики, семантики, то данные методы способны играть двойную роль. Во-первых, они помогают произвести саму интерпретацию, т. е. выполняют методологическую роль. Во-вторых, они выполняют легитимирующую функцию, так как имеют общепризнанный интеллектуальный авторитет.

Таким образом, одной из главных тем юридической герменевтики является исследование самолегитимирующих методологических оснований интерпретационной деятельности в праве.

Юридическую герменевтику зачастую определяют только как «толкование законов». Практически каждый русскоязычный словарный источник ХХ века (от Словаря Брокгауза и Ефрона до последнего издания Большой советской энциклопедии) фиксирует именно такое значение. Между тем, почти столетие назад в работах русских цивилистов уже были сформулированы более широкие представления и о предмете юридической герменевтики, и о ее перспективах. С точки зрения Е. В. Васьковского – толкование законов не только искусство, но и учение. «Учение о толковании законов является… специальной ветвью… герменевтики и потому часто называется юридической герменевтикой, в отличие от общей, или филологической»[10].

По мнению выдающегося цивилиста Г. Ф. Шершеневича, «выработка приемов в процессе толкования так же необходима, как и во всякой практической деятельности, во всяком искусстве, – усвоение этих приемов облегчает труд, ускоряет достижение цели. Неудивительно, что юристы, которым приходится затрачивать так много усилий на толкование, издавна стремились выработать технику толкования под именем юридической герменевтики»[11].

Н.С. Таганцев также считал, что изучение правил и приемов толкования традиционно является предметом особой науки – герменевтики права. При этом он совершенно справедливо отмечал: «Мысль о том, что значение толкования стоит в прямой связи с несовершенством закона, показывает непонимание природы закона и сущности толкования. Наоборот, чем совершеннее закон уголовный, чем более в нем заменяются конкретные признаки обобщенными юридическими понятиями, чем строже употребляемый законодателем юридический язык, тем больше значения получают для правильности его применения научные приемы толкования законов…»[12].

Герменевтическая интеллектуальная традиция органична для правового мышления, поскольку все юридически значимые интерпретации осуществляются не абстрактно, а в конкретных культурных контекстах. Это обстоятельство особенно подчеркнуто влиятельной Школой критических правовых исследований, утверждающей, «…что институциональные или образные представления индивида формируются контекстом его жизни, определяемым его политическим, социальным и экономическим окружением. (…) Важность понимания этой контекстуальности в праве и обществе заключается в сознании того, что любой контекст может быть взломан или изменен. Но подобный взлом контекста создает контекст, так что его окончательный слом невозможен»[13]. «Право не может быть свободно от ценностного подхода. Интерпретация не является нейтральной или аполитичной процедурой. Ценностные суждения интерпретатора, или его процесс мышления, или его социальная среда неразрывно вплетены в процесс интерпретации»[14].

В юридической герменевтике используются традиционные[15] для общей герменевтики понятия: «автор», «герменевтический круг», «интерпретация», «понимание», «смысл», «текст», «толкование», «язык». Иногда в их число включают также понятия: «предпонимание», «смыслосозидание», «смыслотворчество», «смыслоотыскание»[16]. Но в области юриспруденции все они приобретают весьма специфичные смысловые оттенки.

Слово «текст» в своем первоначальном значении обозначает «связь»[17]. В контекстах герменевтики это слово следует понимать как «связь смыслов».

В теории права наиболее распространено понимание правового текста как вербально (словесно) выраженного содержания. Такую точку зрения обосновывает И. Грязин[18], Н. А. Власенко[19], А. А. Фрош[20], Н. В. Малиновская[21] и др. Причем основное внимание правоведов традиционно сосредоточилось только на одной разновидности правового текста, а именно нормативно-правовом тексте. Но и в рамках этой – вербальной концепции текста – существует понимание, что не только нормативно-правовой текст, но и другие «текстовые проявления “жизни” правовой материи должны в большей мере стать объектом пристального внимания юридической науки…»[22]. С нашей точки зрения методологически плодотворным может быть еще более широкое понимание текста в праве, согласно которому свойствами текста обладают все явления правовой реальности[23]. При таком подходе появляется возможность более системно подойти к классификации видов интерпретационной деятельности в праве. К видам такой деятельности можно отнести не только толкование вербальных юридических текстов (законов, индивидуальных юридических актов), но и создание юридически значимых интерпретационных версий относительно событий реальной жизни, ставших предметом судебного разбирательства (речь идет о трактовках, предлагаемых вниманию суда заинтересованными сторонами). Таким образом, реальные события становятся предметом юридической интерпретации.

Интерпретация, – по определению П. Рикера, – «…это работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным смыслом, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении…»[24]. Интерпретация как мыслительный акт разворачивается во внутренних контекстах сознания. Контекстуальная база интерпретации задается гносеологическими, ценностными, а также профессиональными, ситуационными установками субъекта. Если предмет интерпретации – реальное событие, то ход мысли интерпретатора нацелен на конструирование идеальной (словесно выраженной) модели события – на основе социокультурных, профессиональных и другого рода контекстах, к которым обращается интерпретатор. В юриспруденции речь в этих случаях может идти, например, об определении состава преступления. Иллюстрацией может послужить следующая ситуация: произошла драка, и в суде государственный обвинитель настаивает на том, что имело место хулиганство, а защита утверждает, что это была необходимая оборона. Очевидно, что в данном случае имеет место разное «прочтение» реального жизненного события, конструирование его юридически значимой модели.

Интерпретация является универсальной составляющей любого акта человеческого восприятия. Субъект всегда гносеологически и ситуационно позиционирован. Как в силу своей индивидуальности, так и в результате ситуационной заинтересованности, он интерпретирует и реальные события, и словесные тексты.

Интерпретация вербальных текстов обладает спецификой, заслуживающей особого терминологического обозначения. Этим обозначением является термин «толкование». Понятие «интерпретация» – родовое по отношению к понятию «толкование». Специфика толкования определяется тем, что все вербальные тексты имеют автора. По этой причине интерпретатор вербального текста всегда выступает своего рода соавтором, так или иначе вмешивается в текст, создавая его новую вербальную версию. И эта версия может стать постоянной спутницей основного текста, частью той традиции, которая связана с жизнью данного текста в культуре. Применительно к праву (если исходить из концепции Гадамера[25]) толкование текста нормы закрепляется в правовой традиции и влияет на ее развитие, эволюцию в сфере правоприменительной деятельности. С этой точки зрения толкование норм – это вид правовой деятельности, результаты которой могут выходить за пределы конкретной правовой ситуации и закрепляться в традиции применения данной нормы.

Правовое опосредование[26] общественных отношений строится на юридической интерпретации реальных событий – в соответствии с нормами права. Субъекты права в своих интересах могут интерпретировать обстоятельства по делу, свои действия, а также те нормы, на основе которых осуществляется правовое регулирование соответствующих общественных отношений. Как уже отмечалось выше, интерпретации являются необходимой составляющей всех видов правовой деятельности – в том числе и профессиональной деятельности юристов. С этой точки зрения можно выделить следующие виды интерпретационной деятельности в праве.

1. Правовое (юридическое) позиционирование – это определение контекстуальной базы для юридически значимых интерпретаций. Это поиск и легитимация предпосылочных оснований для правовых дедукций.

Примером правового позиционирования могут послужить интерпретационные акты Конституционного суда, в которых излагаются правовые позиции, легитимирующие толкование Конституционным судом конституционно-правового смысла тех или иных норм. Эти правовые позиции выполняют легитимирующую функцию в интерпретационных актах Конституционного Суда РФ.

Контекстуальной базой для правового позиционирования в официальных толкованиях служат соответствующие разделы Конституции РФ, законодательства РФ, международных правовых актов, относящися к рассматриваемой группе вопросов.

Интерпретационные акты Конституционного Суда РФ, Верховного суда РФ, Высшего Арбитражного суда РФ в полной мере обладают качествами доктринального толкования, поскольку составляются на высоком научном уровне. В контекстуальную базу официального толкования входят и концепции юридической науки. Официальный интерпретатор, в соответствии со своим юридическим мировоззрением совершает выбор, опираясь при толковании на ту научную концепцию, которая, по его мнению, наиболее адекватно отражает правовую реальность и методологически плодотворна.

В правоприменительной деятельности юридическое позиционирование состоит в определении той отрасли права, к которой может быть отнесен рассматриваемый случай. В зависимости от этого устанавливаются: юрисдикция, виды правовой ответственности субъектов (административной, гражданской, уголовной).

2. Юридическое конструирование: поиск юридической конструкции адекватной событию. В разных судебных инстанциях могут быть даны даже взаимоисключающие квалификации по одному и тому же делу. Юридическое конструирование включает в себя «подверстывание» под норму или несколько норм жизненных событий. Одним и тем же жизненным событиям может быть придан различный юридический смысл заинтересованными сторонами в судебном процессе.

3. Толкование актов индивидуального регулирования (договоров, завещаний) связано с многоуровневым контекстуальным анализом.

Во-первых, руководством к самой операции толкования и легитимирующим основанием его результатов являются правовые нормы, содержащие правила толкования. Примером таких норм являются, например: ст. 431 «Толкование договора» ГК РФ; ст. 31 «Общее правило толкования» и ст. 32 «Дополнительные средства толкования» Венской Конвенции о праве международных договоров (Вена, 23 мая 1969 г.).

Во-вторых, необходим выход в ситуационные, индивидуально-личностные, социокультурные и другие контексты.

4. Толкование текстов норм в правоприменении сопряжено с выходом в контексты официальных и доктринальных толкований, а также в контексты юридической герменевтики. Традиционной для толкования текстов правовых норм является проблема юридического статуса результатов толкования, в том числе актов официального толкования.

Юридическая герменевтика – это наука об интерпретации, толковании в праве, о понимании в правовой коммуникации. Правовая коммуникация – это сфера диалоговых взаимодействий в праве. В условиях либерализации современного права для граждан существенно расширяются возможности защиты своих прав и интересов с помощью знаний из области юридической герменевтики, поэтому можно с уверенностью сказать, что сегодня юридическая герменевтика имеет большие перспективы с точки зрения ее практического применения, а также обладает большим потенциалом в качестве отрасли юридической науки.

[1] См.: Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс, 1992. Глава «Игра и правосудие». С. 93–105.

[2] Ллойд Д. Идея права / Пер. с англ. М.А. Юмашева. М.: Югона, 2002. С. 329.

[3] Марченко М. Н. Проблемы теории государства и права. Учеб. М.: Проспект, 2001. С. 605.

[4] Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права. (по изд. 1907 г.). М.: Спарк, 1995. С. 52.

[5] Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. В 2 т. Т. 1. М.: Наука, 1994. С. 95.

[6] Там же.

[7] Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб.: Лань, 2000.С. 504.

[8] Цит. по: Черниловский З.М. Всеобщая история государства и права. М.: Юристъ, 1996. С. 83.

[9] Черниловский З.М. Всеобщая история государства и права. М.: Юристъ, 1996. С. 83.

[10] Васьковский Е.В. Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов. М.: АО «Центр ЮрИнфоР», 2002. С. 61.

[11] Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Т. 1-4. М.: Издание Бр. Башмаковых, 1910 // СПС Гарант.

[12] Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. В 2 т. Т. 1. М.: Наука, 1994. С. 87.

[13] Синха Сурия Пракаш. Юриспруденция. Философия права. Краткий курс. М.: Академия, 1996. С. 249.

[14] Синха Сурия Пракаш. Юриспруденция. Философия права. Краткий курс. М.: Академия, 1996. С. 247.

[15] Или, по выражению В. Дильтея, «… исконные понятия, которые лежат в основе познания природы, ее единой техники, и осуществления в ней типов, а в более общей форме – в понимании и художественном изображении действительности» (Дильтей В. Воззрение на мир и исследование человека со времен Возрождения и Реформации. М. – Иерусалим: Университетская книга, Gesharim, 2000. С. 303).

[16] См., напр.: Дудаш Т. И. Правопонимание: герменевтическое исследование: Автореф. дис....канд. юрид. наук. Львов, 2008. С. 3.

[17] Словарь иностранных слов. 19-е изд. М.: Рус. яз., 1990. С. 500.

[18] См.: Грязин И. Текст права: Опыт методологического анализа конкурирующих теорий. Таллин, 1983. С. 19–20.

[19] Власенко Н. А. Язык права: Монография. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во; Норма-плюс, 1997. С. 15–33.

[20] См.: Фрош А. А. Понятие правосферы // Внетеоретические формы отражения права. Тарту, 1990. С. 10.

[21] См.: Малиновская Н.В. Философская герменевтика и правопонимание: проблемы и перспективы // Вестник ВГУ. Серия Право. 2007. № 2.

[22] Власенко Н. А. Язык права: Монография. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во; Норма-плюс, 1997. С. 15.

[23] См.: Малинова И. П. Юридическая герменевтика и правопонимание: Материалы к спецкурсу. Екатеринбург: Изд-во УрГЮА, 1999. С. 13–15.

[24] Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.: Московский философский фонд, 1995. С. 18.

[25] См.: Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. С.

[26] См.: Малинова И.П. Юридическая герменевтика и правопонимание: Материалы к спецкурсу. Екатеринбург: Изд-во УрГЮА, 1999. С.