Цель ликвидации азербайджанцев

всей Бакинской губернии» ^[62] .

Подписывая такой указ, Гейдар Алиев воспользовался идеологическим наследием мусаватистов, тиражировавших в свое время миф «о мартовских событиях». В этой связи возникает вопрос: а что такое «мартовские события»?

После победы пролетарской революции в Петрограде и Москве новое

большевистское руководство для сохранения своей хрупкой власти вынуждено

было подписать с военными противниками Российской империи (Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией) «архитяжелый» мирный договор, предусматривающий отказ от некоторых западных и южных земель бывшей

Российской империи. Вопрос о целесообразности подобных уступок вызвал резкую дискуссию в большевистском стане и даже расколол его на отдельные лагеря. Тем не менее 3 марта 1918г. в городе Брест-Литовск этот документ был подписан, и договаривающиеся стороны «решили впредь жить между собой в мире и дружбе»^[63].

В числе уступаемых земель значились и некоторые восточно - армянские территории, а также порт Батум. Кроме того, большевики обязывались очистить всю Западную Армению (в тексте – «Восточную Анатолию») от присутствия армейских частей Российской империи. Ст. IV Брестского договора гласила: «Россия сделает все от нее зависящее, чтобы обеспечить скорейшее очищение провинций Восточной Анатолии и их упорядоченное возвращение Турции. Округа Ардагана, Карса и Батума также незамедлительно очищаются от русских войск. Россия не будет вмешиваться в новую организацию государственно-правовых и международно-правовых отношений этих округов, а предоставит населению этих округов установить новый строй в согласии с соседними государствами, в особенности с Турцией»^[64].

Под «населением этих округов» подразумевались в основном армяне.

О последствиях отвода русских войск месяцами ранее (отметим, что первый этап переговоров стартовал еще в декабре 1917г.) предупреждал Степан Шаумян. В опубликованной в газете «Кавказский рабочий» статье он писал: «Внезапный отход русских войск создает крайне тяжелое положение в Турецкой Армении. Мы уже знаем о сотнях тысяч жертв, принесенных армянами за время этой проклятой войны <...> Зная положение вещей в этой несчастной стране, мы должны быть уверены, что там создается новый ад, прольются новые реки крови невинного мирного населения. Наша революционная армия не может остаться безучастной к судьбе этого населения»^[65].

Почти параллельно с подписанием Брестского договора стартовали переговоры между Турцией и делегацией Закавказского Сейма – временного представительного и законодательного органа власти в Закавказье, созванного в феврале 1918г. в Тифлисе. Орган состоял из представителей партий региона и избранных от Закавказья членов Всероссийского Учредительного собрания. Переговоры проходили в Трапезунде.

Непосредственно перед началом переговоров османская армия заняла

Эрзерум, прорвала оборону Хнуса, Вана, Алашкерта, восстановила утраченный в ходе войны контроль над Западной Арменией, над отвоеванными русской армией шестью вилайетами.

Трапезундские переговоры выявили целый букет противоречий между

политическими силами Закавказского Сейма - иначе, собственно, не могло и

быть. Восточно-закавказские тюрки и тюрко-татары (представители партий «Мусават», «Иттихад», «Мусульманский социалистический блок») тяготели к Османской империи, позиция которой сводилась к предъявлению Закавказской делегации требования о безоговорочном признании положений Брестского договора и провозглашении собственной независимости.

«Добровольное» провозглашение суверенитета Закавказья полностью соответствовало османским амбициям, ориентированным на курс отторжения

региона от России с перспективой его скорейшей (последующей) оккупации. Брестский мир, каким бы унизительным для большевиков он ни был, все же оставлял Закавказье в составе России (потому Степан Шаумян и появился в середине февраля в нефтеносном Баку).

Османская империя нацеливалась на отторжение от России отдельных

северокавказских земель путем провозглашения ряда буферных государств. В этом аспекте показательно, что первые массовые личные контакты между турецкими черкесами и представителями национального движения Северного Кавказа состоялись именно во время трапезундских переговоров. Руководитель османской делегации, начальник штаба военно-морского флота Рауф бей тогда еще специально подчеркнул, что с отделением Закавказья и Кавказа от России будет ликвидировано почти двухсотлетнее «пленение» родственных народов, снят искусственный барьер между турками и кавказскими мусульманами, укреплено «единство соплеменных наций».

То есть османами грубо нарушалась и статья II Брестского соглашения: «Договаривающиеся Стороны будут воздерживаться от всякой агитации против правительства или государственных и военных установлений другой Стороны»^[66]. О степени серьезности турецких намерений «работать» и с северо-кавказскими народами свидетельствует также тот факт, что горской делегации был оказан прием на самом высоком уровне: ее принял султан и руководители правительства – Энвер паша, Талаат паша и другие члены кабинета министров.

Позицию восточно-закавказских тюрков (термина «азербайджанец», напомним, не существовало) иллюстрирует заявление Фатали хана Хойского: «Теперь настал тот момент, когда все народы должны сказать определенно, чего они держатся, заключая мир, и в качестве кого они приступают к переговорам о мире, считают ли они себя неразрывной частью России или нет? Объявление независимости и самостоятельности Закавказья есть единственный выход из создавшегося положения, единственное правильное разрешение вопроса»^[67].

В Трапезунде армянские и грузинские политики некоторые время еще пытались выступать с единых позиций и совместными усилиями отстоять свои права на отторгаемые земли. Подобная позиция вызвала негодование не только тюрко-татарских, но и прежде всего османских делегатов. Отметим, что турецкая делегация трактовала брестские договоренности весьма вольно, исходя из осознания собственного военного превосходства. С одной стороны, она настаивала на признании очерченных договором границ, однако с другой – принуждала закавказские делегации отмежеваться от России посредством провозглашения собственной независимости.

Столь же вольно толковалось положение Брестского договора о праве

населения отторгаемых территорий «установить новый строй в согласии с соседними государствами, в особенности с Турцией». Когда был поднят вопрос о предоставлении армянскому населению автономии в составе Османской империи, ситуация накалилась до крайнего предела. Переговоры зашли в тупик, озвученная же руководителем Закавказской делегации Акакием Чхенкели готовность пойти на компромисс (как в вопросе территориальных уступок, так и по проблеме «армянской автономии») ситуацию изменить уже не могла. Несмотря на все старания тюркских делегатов, стороны не пришли к единому мнению и относительно целесообразности провозглашения независимости. В марте 1918г. турецкая армия вновь перешла в наступление.

В то время как армянские и грузинские переговаривающиеся стороны

дискутировали по вопросу отражения нового османского наступления (которое

уже приобретало все более реальные очертания), тюрко-татарские организации Восточного Закавказья одна за другой представили свое понимание ситуации. В частности, «Мусульманский социалистический блок» отметил: «Отсутствие тесной органической спайки между нашей демократией и демократиями остальных закавказских народностей <...> полное экономическое истощение препятствуют к тому, чтобы незначительная, в смысле организованности, наша демократия могла активно участвовать в этой войне в том смысле, как это могут сделать демократии других народностей»^[68].

Конкретнее выступили другие партии. «Иттихад», акцентируя внимание на особой историко-культурной солидарности кавказских и анатолийских турок, заявила о своем неучастии в войне. Представитель «Мусавата» Ш.Рустамбеков также подчеркнул, что «религиозная связь с Турцией не позволяет нам принять

активное участие в боевых действиях против Турции»^[69]. Тогда же грузинские и армянские депутаты Сейма обвинили тюркские партии в поддержке Османской империи, «стремящейся осуществить давнишнюю программу объединения Стамбула с Баку»^[70].

Азербайджанский автор Айдын Балаев по этому поводу подчеркивает:

«К чести азербайджанских депутатов, в условиях <...> нагнетания антитурецкой истерии в Сейме они не поддались на эмоциональные и воинственные призывы

грузинских и армянских коллег, игнорирующие реалии обстановки, и сумели

сохранить взвешенную позицию»^[71]. «Взвешенная позиция» – это роль пятой колонны на Кавказе.

Таким образом, то, что называется «мартовскими событиями», – это инициированная турками (османами) и закавказскими татарами (по официальной терминологии) необъявленная война, нацеленная на установление контроля над политически бесхозными (после краха Российской империи) закавказскими и кавказскими землями и окончательное решение «армянской проблемы». Было учтено все: время, возможности, предпосылки, региональные противоречия… Единственный показатель, который при проведении мартовской операции так и не был точно рассчитан, – степень армянского сопротивления, способность организовать локальные очаги национальной самообороны вне зависимости от партийной принадлежности, политических взглядов и убеждений.

Это был период, когда виднейший большевик Степан Шаумян весьма

продуктивно сотрудничал с Армянской революционной партией Дашнакцутюн – подобная перспектива абсолютно не учитывалась турками (собственно, это

сотрудничество и превратило видного большевика в мишень азербайджанского агитпропа). Естественно, в военных условиях не могло (уже по определению) обойтись и без многочисленных жертв с обеих сторон. Вопрос в том, что любое

проявление армянского сопротивления изначально «обречено» в современном Азербайджане именоваться и «террором», и «геноцидом азербайджанцев». Для

правильного понимания азербайджанских позиций всегда необходимо исходить

из того, что каждая форма армянского сопротивления уже изначально считается «противоправной».

В ходе мартовских событий погибли тысячи мусульман и армян: одни

наступали, причем намеревались окончательно «разрешить армянский вопрос

в Восточном Закавказье», вторые – самоотверженно оборонялись, невзирая на

все партийные и идеологические разногласия. Обложка мартовского номера издававшегося тогда в Москве журнала «Огонек» иллюстрировала именно «армяно-мусульманскую резню в Баку», но никак не «резню мусульманского населения». Стоит ли сомневаться в том, что при наличии оснований большевики расписали бы в деталях «учиненные империалистами-дашнаками погромы»? Говорить об односторонней политике редакции вообще не приходится: журнал «Огонек» передавал беспристрастную информацию, за что, кстати, был закрыт в том же году.

Очевидно, что в случае прихода (в апреле 1918г.) к руководству городом именно мусаватистов «мартовские события» не были бы так растиражированы пантюркистской пропагандой и извращены почти до неузнаваемости. Так или иначе, но уже в первых числах апреля турецкая армия начала новое наступление на восточном направлении. Руководство операцией по взятию Баку возлагалось на Нури пашу, прибывшего тогда с группой офицеров в район Казаха. Здесь в его распоряжение поступила V Кавказская дивизия (командующий - Мюрсель паша) – ядро формирующейся Кавказской Исламской армии. С южного фланга

(со стороны Джульфы и Тебриза) армию должны были поддерживать части I

армейского корпуса под командованием Карабекир паши. Собственно, с этого

времени «мартовские события» (иными словами – успешное армянское сопротивление) трансформировались в удобный идеологический рычаг в деле собирания тюрков Восточного Закавказья в единое государство.

Американского эксперта Майкла Смита никак невозможно называть проармянски настроенным автором. Однако и он (представляющий события истории преимущественно в азербайджанском ракурсе) прекрасно осознает и принимает, что так называемые «мартовские события» – предмет политических спекуляций, обрамленный мифами и легендами. Справедливо указывается, что попытки использовать мартовское сопротивление армян в качестве механизма для достижения своих целей впервые предпринимались еще мусаватистами, во времена независимого азербайджанского государства, провозглашенного в мае 1918г.

«В короткий период существования Азербайджанской Демократической Республики мартовские события, как писалось в редакционной статье одного из официальных изданий, стали рассматриваться как избиение ни в чем не повинных мусульман и как таинство национальной инициации, когда Азербайджанская Республика “родилась из глубин анархии и вседозволенности” русской революции <...>

В эти дни траура мусульмане скорбели о тысячах своих единоверцев, погибших между 30 марта и 3 апреля. Руководители “Мусавата” умело сменили трактовку мартовских событий: то, что они сначала определяли как унизительное поражение, теперь именовалось выдающейся победой. Мартовские события позволяли собрать разрозненные группы азербайджанцев в единую нацию. Они сделали одновременное и общее соблюдение ритуалов Магеррама основой основ народного суверенитета. Иными словами, азербайджанский культ нации был открыт через культ мертвых шиитского ислама <...>

Используя мартовские события для построения мифа о создании новой азербайджанской нации, “Мусават” достиг определенных успехов. В сознании мусульманских рабочих Баку традиционная идея “уммы”, казалось, начала соединяться с тем, что некоторые из них называли “чувством патриотизма” и преданностью своей “родине”. Агитаторы из “Мусавата” всегда были рядом и готовы напомнить своим братьям, что если уж они были готовы пролить свою кровь просто потому, что были мусульманами и тюрками (как это было в марте 1918г.), они уж, конечно, должны быть готовы теперь защищать независимость Азербайджана и гордо нести свой азербайджанский трехцветный флаг с изображением полумесяца…

И все же в конце концов мусаватисты убедились, что мартовские события и их гражданский Магеррам – слабая основа для национального строительства»^[72].

***

26 февраля отмечается в Азербайджане