Менее возмутительными и циничными.

Совершенно очевидно, что некоторые базовые нормы международного права должны быть адаптированы к принципиально новым терминологическим

условиям, в которых оказался мир в процессе (и после) краха лагеря социализма.

В этом отношении резня армян на территории Азербайджанской ССР

объективно представляется перчаткой, брошенной базовым устоям «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказания за него». Разумеется, можно бесконечно долго говорить о двойных стандартах, можно очень долго перечислять примеры спекулятивной интерпретации концептуально схожих

событий, однако субъективный фактор нельзя ставить над объективным - по

крайней мере, пока современное международное право – разработка биполярного послевоенного мира – не приведено в тот должный терминологический вид и порядок, которые отражали бы абсолютно весь спектр «новых преступлений». Именно несоответствием исторических этапов и обусловливается нынешняя размытость многих важнейших положений.

Когда Уинстон Черчилль в начале тридцатых годов прошлого столетия готовил к публикации свой знаменитый «Мировой кризис», он уже ощущал дефицит в определенных терминах международно-правовой жизни. Говоря об убийстве бывшего младотурецкого министра, он пишет: «Талаат был застрелен в Берлине армянином, совершившим этот акт в отмщение насилия над его соплеменниками»^[90].

Черчилль употребляет здесь распространенный в двадцатых-тридцатых годах термин «насилие», абсолютно не отражавший масштабность армянской трагедии. Но толкование самих событий автор производит достаточно грамотно: «План пантурецкого комитета, казавшийся в 1912г. фантастическим, исходил из того, что необходимо реорганизовать Турцию на основе сугубо турецких элементов, т.е. с помощью анатолийского турецкого крестьянства. В качестве национального идеала комитет выдвигал объединение мусульманских районов Кавказа <...> с турками Анатолийского полуострова.

В 1915 году турецкое правительство начало проводить по отношению к

армянам, жившим в Малой Азии, политику беспощадной массовой резни и высылок. 300 или 400 тысяч мужчин, женщин и детей бежали на русскую территорию, а отчасти в Персию и Месопотамию. Малая Азия была настолько основательно очищена от армянских элементов, насколько могли достичь этого

подобные меры, проводимые в самом широком масштабе.

По приблизительным подсчетам, репрессиям подверглось 1 миллион 250 000 армян, из которых погибло больше половины. Нет никакого сомнения, что преступление было задумано и выполнено по политическим мотивам. Туркам представлялся удобный случай очистить турецкую землю от христианской расы, противодействовавшей всем турецким планам, стремившейся к таким национальным целям, которые могли быть осуществлены только за счет Турции, и оказавшейся клином между турецкими и кавказскими мусульманами»^[91].

В процитированных абзацах присутствует все, кроме термина. Более того, автор не ограничивается одной лишь констатацией факта планомерного уничтожения армян, он уводит читателя дальше: «Происшедшие в России и в Турции события, за которыми вскоре последовали новые трагедии, оказались роковыми для всего армянского народа. Мировая война, приведшая вначале к страшной резне армянского населения, в конце концов развернула <...> самые широкие и блестящие надежды, какие только могла питать армянская нация. А

затем вдруг нация эта была повержена во прах, по всей вероятности, навсегда»^[92].

Термин, который отсутствует у Черчилля, как раз и располагался где-то

между насилием и навсегда. Показательно, что книга вышла в свет в преддверии прихода нацистов к власти, и в ней есть не случайное предложение: «В течение всей этой своей четырехлетней борьбы Турция вдохновлялась, руководилась и поддерживалась германскими военными силами и германским интеллектом»^[93].

Проблема несоответствия международно-правовой терминологической базы характеру и масштабности армянской резни стала фиксироваться сразу по окончании Мировой войны. Осознание несовершенства международного права и вынудило белорусского еврея Рафаэля Лемкина придумать не столько даже новое слово (греко-латинское «геноцид»), сколько принципиально новое – «защищающее не отдельного человека, а отдельный народ» – право ^[94].

В апреле 1921г. все ведущие газеты мира освещали суд над армянским мстителем Согомоном Тейлиряном, застрелившим в марте в Берлине (в рамках

операции «Немезис» (проекта возмездия), разработанной и принятой армянской партией «Дашнакцутюн») одного из главных организаторов армянской резни в

Османской империи, великого визиря и имперского министра внутренних дел

Мехмеда Талаат пашу (которого как раз и упоминал Черчилль и который еще в

1919г. был заочно приговорен к смертной казни военным трибуналом в Константинополе).

Студенту Львовского университета Лемкину шел двадцать первый год, когда он впервые серьезно задумался над внешне простым вопросом: почему убийство одного человека – преступление, однако когда государство убивает миллион своих граждан, это уже преступлением не считается?

«Я все больше и больше отождествлял себя со страданиями жертв, число которых росло по мере того, как продолжал изучать историю. Я понял, что память не только призвана регистрировать события прошлого, но также и стимулировать совесть человека. Вскоре последовали современные примеры геноцида, такие как резня армян в 1915г. Мне стало ясно, что многообразие наций, религиозных групп и рас имеет важное значение для цивилизации, так как каждая из этих групп призвана выполнить миссию и внести вклад в плане культуры <...> Я решил стать юристом и добиться запрещения геноцида и его предотвращения посредством объединения усилий стран <...>

В Турции более 1 200 000 армян были преданы смерти по одной только

причине, что они были христиане <...> После окончания войны около 150 турецких военных преступников были арестованы и заключены британским правительством в тюрьму на острове Мальта. Армяне послали свою делегацию на Мирную конференцию в Версале. Они требовали справедливости. Затем однажды делегация прочла в газетах, что все турецкие военные преступники освобождены из тюрьмы. Я был в шоке. Убит целый народ, а виновные в этом оказались на свободе. Почему человека наказывают, когда он убивает другого человека? Почему убийство миллиона является меньшим преступлением, чем убийство одного человека?»^[95]

Именно в этой форме вопрос и был адресован в 1921г. университетскому профессору, чей ответ настолько поразил молодого Лемкина, что уже позже он вспоминал процесс над армянским студентом в качестве «поворотного события жизни». Лектор привел пример крестьянина, который «правомочен истреблять сколько угодно кур, если только они его личная собственность», и пояснил, что истребленные армяне – подданные Османской империи - являлись «турецкими курами» и государство вольно было поступать с ними как заблагорассудится. И добавил, что современное международное право не может защитить армян, так как не обладает правом вмешиваться во внутренние дела государства, нарушать суверенитет страны.

Так вот, Лемкин решил изобрести право, позволяющее государствам «своевременно нарушать суверенитет других государств» и вмешиваться во внутренние дела, – такое право, которое способно защитить от истребления не отдельного человека, а отдельный народ. По злому року истории следующей мишенью «ликвидаторов» станет его собственная нация. Преемственность не

всегда хороша. Тот же первый министр иностранных дел нацистской Германии, имперский протектор Богемии и Моравии Константин фон Нойрат – один из самых страшных символов расистской преемственности: в Первую мировую он «работал» с армянами, во Вторую – с евреями.

Другой символикой преемственности является распоряжение Гитлера о торжественном перезахоронении останков Талаата в Стамбуле (рейхсляйтеру Мартину Борману поручалось лично контролировать церемониальное действо).

Уже в ходе Нюрнбергского процесса лондонская «Таймс» процитировала слова

Гитлера «в конечном счете, кто сегодня помнит о резне армян?!», чтобы вставить их в контекст преступной «международно-правовой амнезии», позволившей нацистам безбоязненно истреблять еврейское население^[96].

Рафаэль Лемкин изобрел не столько слово, сколько правовую категорию «геноцид». Изобрел, чтобы в форму этого греко-латинского сочетания влилось бы, вставилось международное содержание. Но сегодня эта правовая категория стала «словом».

Термин «геноцид» с некоторых пор подвергается столь бессовестному тиражированию, что едва ли не каждое его применение вызывает раздражение. В зависимости от конъюнктуры международного терминологического рынка и

приоритетов «исторического момента» слово это используется по поводу и без и даже проецируется на меркантильное пространство. Эта «политическая притча во языцех» действительно эксплуатируется самым нещадным образом, и под ее пункты подгоняется едва ли не каждое драматическое событие.

Развал Потсдамского мироустройства, крах социалистической системы,

становление новых государств и наций спровоцировали вкупе такую историю

и такую географию истреблений групп людей – представителей той или иной национальной или религиозной общности, о возможности, масштабности и частоте которых и не подозревали учредители основополагающих принципов современного международного права. Функционирующее ныне правовое поле

вспахивалось в расчете на совершенно иную перспективу, удобрялось законами

своего времени. Зерно истины этого поля – плевел сегодняшнего дня. Посему «современный геноцид» - это все что угодно: и механизм собирания электората, и средство для лепки образа внешнего врага (как нового, очередного механизма внутригосударственного сплочения), и рычаг международного давления на ту

или иную отдельно взятую страну,... но это совсем не то, над чем работал и что имел в виду Рафаэль Лемкин.

***

«Этноцид». Разные авторы используют