Услышав это заявление, члены комиссии отправились проверить его,

и заявление вполне подтвердилось» ^[150] .

Свидетельница бакинской резни Екатерина Орловская вспоминала:

«Приехала в Баку в воскресенье. Ко мне зашел г. Мдивани, живущий в той же гостинице, и сказал мне: “Вы приехали в тяжелое время. Полтора месяца тому назад уже решено разделаться с армянами, а на последнем заседании, в пятницу, 4 февраля, происходившем у одного мусульманина, где был и он, Мдивани, решено окончательно уничтожить армян”.

Видела из окна, как проехал полицмейстер, остановил для чего-то фаэтон, и в этот самый момент на его глазах татарин убил армянина, но полицмейстер, не обратив никакого внимания на это, поехал дальше. Мне говорил тогда же Соломон Цуринов, бледный, как смерть, что он обратился к полицмейстеру с заявлением о том, что татарин убил армянина, и в руках у него дымится оружие, и просил отобрать его у татарина, но полицеймейстер сказал: “Вы мне об этом заявите после”.

В гостинице “Европа” служит, между прочим, один имеретин, который мне сказал, что татары тяжело ранили его брата, потому что он не хотел позволить себя ограбить. На другой день брат его умер. Потом Мдивани говорил этому имеретину, что все расходы на погребение принимает на себя Ассадулаев и что татары очень огорчены этим несчастьем с его братом, и что они убили его потому, что приняли его за армянина, а армян резать можно. Когда я приехала на вокзал, там уже были войска, которые жаловались, что они давно приехали и не могут добиться от губернатора, что им делать и куда отправиться <...> Прислуга гостиницы неоднократно говорила, что полиция разрешила убивать армян в течение четырех суток; та же прислуга и вновь приезжие пассажиры в один голос заявили, что Накашидзе – варвар, спокойно разъезжает по трупам, куря сигару, и не принимает никаких мер»^[151].

Из показаний отставного поручика В.Асланова: «В понедельник, 7-го февраля, группа татар набросилась на дом Хачатуряна. К проезжавшим в это время по улице трем казакам обращаются с просьбой о помощи три армянина, бросаются перед ними на колени. Казаки соглашаются взять одного из них, берут его в середину и двигаются вперед: отойдя несколько шагов, один из казаков, завидя татар, мигает глазами татарам, толкает вперед армянина: татарин выстрелом из бердянки убивает наповал армянина. Казак острит: “Ишь, гололобый, и стрелять-то толком не умеешь, чуть подкову не испортил”. Затем преспокойно казак вынул папироску, закурил ее у татарина, и все трое двинулись дальше»^[152].

Из свидетельств Жозефины Кубли: «В воскресенье, 6 февраля, около шести часов вечера, весь бледный, вошел в квартиру мой знакомый инженер господин Осепьянц и сказал, что по пути следования его преследовали группы татар и беспрестанно стреляли. Вслед за г. Осепянцом вбежал один из сыновей домохозяина Алиева и, обратясь к нам, спросил: “Кто вы? ” – Мы ответили: “Французы”. – “У вас здесь армянин! ” – сказал вошедший. “Нет, – воскликнула я, – мы французы, а он (указывая на Осепьянца) мой муж. Если вы его тронете, я сейчас дам знать французскому консулу, чтобы он защитил нас...”»^[153].

Из показаний слесаря Петра Монтина: «За несколько времени до начала кровавых происшествий среди бакинской полиции был распространен упорный слух, что будто бы готовится серьезная демонстрация вооруженных рабочих. Не надеясь своими силами воспрепятствовать последней, полиция начала восстанавливать татар против армян, в чем особенно деятельное участие принимали околоточный Шах-Тахтинский и пристав Мамед Беков»^[154].

Очевидец событий купец Маркус Портнов сообщал: «Во вторник, 8-го февраля, около 10-11 часов дня, я вышел из моей квартиры и направился в аптеку Моравского. На Никольской улице, из мусульманских нумеров, находящихся в доме Ашумова, раздались выстрелы по армянину, проходившему по Николаевской улице. Я из боязни пошел назад и на углу Николаевской улицы, около пассажа Калантарова, встретил стоявших там двух офицеров и нескольких солдат, на глазах которых происходило вышеописанное. Я обратился к офицерам и спросил: “Господа! Неужели нельзя прекратить эти безобразия? Ведь, как видите, никому нельзя проходить по улицам”. Один из этих офицеров задал мне вопрос: “А вы кто такой будете? ” Хотя я еврей, но назвал себя немцем. Тогда тот же офицер сказал: “Да что же, вам жалко этих армяшек? Их слишком много расплодилось, пускай немножко почистят...” <...> Знакомый мой Абрам Шафер, проживающий в крепости и торгующий в пассаже Калантарова, говорил мне, что он, Шафер, слышал, как полковник один говорил стоявшим при нем офицерам: “Господа, дали татарам три дня баловаться и довольно”...»^[155].

«Бесконечный ряд фактов вполне подтверждает, что бездеятельное, более чем странное поведение полиции легко могло внушить громилам уверенность <...> Из того, что и войска, и казаки, и полиция бездействовали, а в некоторых случаях кричали даже: бей армяшек! – и сами избивали армян, – татары должны были прийти к заключению, что бить армян и грабить их разрешено <...> Один из очевидцев рассказывает, и слова его подтверждены показаниями многих других, что на вопрос, обращенный к татарам-громилам, зачем они стреляют в армян? – получался один и тот же ответ, что армяне хотят своего царя иметь, а потом и нас душить будут... На вопрос – “кто это вам сказал, что армяне своего царя хотят, ведь это же неправда? ” – они отвечали: – Полиция говорит, и “другие русские” говорят, что губернатор получил секретную бумагу бить армян бунтовщиков»^[156].

Подобных свидетельств достаточно много, чтобы суметь воссоздать максимально приближенную к действительности картину бакинской резни. Кроме того, сами описания настолько знакомы и близки (по Сумгаиту и Баку), что сценарий событий вырисовывается вполне предметно. Проблема в другом: бакинская пропаганда продолжает называть это «геноцидом азербайджанцев» и в форме алиевского постулата внедрять в сознание нового поколения граждан.

Известный публицист и театральный критик, а в годы Первой русской революции корреспондент газеты «Русское слово» Александр Амфитеатров подчеркивал: «Самым страшным эпизодом бойни было ночное опустошение рабочего армянского квартала <...> Сразу бросалась в глаза ярко выраженная армянофобия разбойничьего мусульманского “рыцарства” <...> Необычайно редко случалось, чтобы татарин-разбойник посягнул напасть на русского <...> Эта система, скрывавшая лишь азиатскую осторожность – не ожесточать против себя, до поры до времени, русских властей непосредственной личною враждою, – была ложно истолкована в смысле мнимого русофильства татар <...> С теми же русскими посельщиками, которые, как сектанты, не состояли под особым покровительством властей, эти своеобразные русофилы церемонились так же мало, как и с армянами» ^[157].

Посетивший регион в начале прошлого века итальянский журналист и дипломат Луиджи Виллари был поражен масштабностью антиармянских настроений и не скрывал своего первоначального удивления в связи с тем, что такое отношение к армянам поддерживалось и представителями иностранного капитала. Впрочем, уже скоро он сам укажет на главную причину:

«За время пребывания в Баку меня чрезвычайно поразило ожесточение иностранцев против армян, кроме двух-трех случаев, их симпатии целиком были на стороне татар. Признаюсь, такое единодушие произвело на меня впечатление. Приехав на Кавказ без всякой предвзятости, я уже начал склоняться к мысли, что страдания армян сильно преувеличены европейской прессой, а на татар она напрасно клевещет. Агаев, которого я навестил, убедительно доказывал правоту татар, тогда как англичане, русские и прочие сторонние наблюдатели были почти единодушны в своем осуждении армян. Даже простые русские солдаты и полицейские на вопрос, кто виноват в беспорядках, отвечали без тени сомнения: “Армяне”.

Там, где расовая и религиозная вражда раскалилась добела, трудно сразу взвесить все “за” и “против”. Волей-неволей приходится полагаться на суждения тех, кто хорошо знает край и кажется нейтральным. Но постепенно я приходил к заключению, что иностранцы не столь уж беспристрастны, как кажется поначалу. Не говоря уже об умении мусульман производить впечатление, на позицию иностранных финансистов и предпринимателей влияет их конкуренция с армянами. Если б не армяне, иностранцы прибрали бы к рукам всю здешнюю нефтяную промышленность, вместо этого им приходится иметь дело со способными, энергичными, предприимчивыми соперниками <...>

Все вышесказанное объясняет ожесточение иностранцев против армян. Один видный промышленник-англичанин прямо заявил мне, что всех армян необходимо уничтожить»^[158].

Наблюдения нейтрального и высокообразованного очевидца – лучшая

иллюстрация направленности самих событий. Вкупе с газетными публикациями (пресса того периода была свободнее, нежели советская) они восстанавливают картину и масштабность катастрофы. О соотношении «палачей и жертв» резни можно судить из хроники. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали, что за день «было убито до тридцати пяти человек, из них три-четыре татарина, остальные армяне»^[159]. Соотношение – один к десяти.

Спровоцированную самодержавием резню в годы Первой революции необходимо рассматривать в контексте пропитавших империю острейших противоречий, на фоне попыток каким-то образом минимизировать влияние уже отнюдь не малочисленных национальных партий, функционировавших от Прибалтики до Кавказа. Но всегда важно учитывать, что резня в Баку была очень умело вставлена пантюркистами в контекст зародившейся расистской идеологии и ознаменовала начало процесса вытеснения армянского населения из города.

Именно усилиями тюрко-татарской интеллигенции «армяно-татарская резня» развилась в ином (альтернативном) направлении, «самоопределилась по ходу» и трансформировалась в новое самодостаточное качество. Носители пантюркистской идеологии, активные члены младотурецкой партии позднее и стали основателями Азербайджанской Демократической Республики. Стоит ли удивляться тому, что становление этого государства сопровождалось новой резней армянского населения: по сообщениям хроники, в ночь на 16 сентября 1918г. в Баку было истреблено от двадцати до тридцати пяти тысяч армян.

***

Словосочетание «Варфоломеевская ночь»