Марко Поло 1 страница

Йога, медитация, гашиш и всякие странности бодрят, так что, когда Национальный суд приказал мне явиться в Комиссию судебных поручений на встречу с Ловато и О'Нилом, я был в неплохой психической форме. Они пришли в сопровождении эль фискаль, испанского прокурора, уверенные в себе, удовлетворенные, даже самодовольные. Густаво, севший рядом со мной, имел самый серьезный вид. Судья пояснил, что у них есть право задавать вопросы, а у меня – не отвечать. Намерен ли я отвечать? Я сказал, что нет, и судья объявил заседание закрытым. Ловато пошептался с прокурором, который спросил, не могут ли Ловато и О'Нил поговорить со мной неофициально. Судья поднялся, выразился в том духе, что его миссия закончена, а больше он знать ничего не хочет, с тем и вышел из зала. Эль фискаль велел охранникам подождать за дверью и спросил Густаво, хочет ли тот присутствовать. Густаво промолчал, но остался. Ловато и О'Нил протянули мне руки. Я пожал их. Ловато, казалось, пополнел. О'Нил выглядел привлекательней, молодой, красивый, правда, невысокого роста. Ловато обратился ко мне:

– Говард, я не виню тебя за то, что ты не стал отвечать на вопросы в присутствии судьи. Я откликнулся на твою записку с просьбой встретиться. В прошлом испанские власти позволяли мне посещать заключенных, но теперь порядок изменился.

Твой адвокат ходатайствовал перед судом, чтобы мы с Бобом ответили на некоторые твои вопросы. Мы готовы отвечать.

– Густаво, что мы должны их спросить?

– Советую тебе молчать, Говард. Это незаконно.

– Я прочитал твои заявления для печати по поводу освобождения Джудит, – продолжил Ловато. – Должен сообщить, что мы не можем договариваться об условиях ее освобождения. Законы этой страны не признают сделок о признании вины. С этим придется подождать, пока ты не окажешься на территории Соединенных Штатов. Так что в твоих интересах и в интересах твоей жены не противиться экстрадиции и приехать во Флориду добровольно. Как только Джудит окажется в Майами, уверен, правительство Соединенных Штатов не станет выступать против назначения залога. Мы могли бы заключить сделку о признании вины для вас обоих. Джудит навещала бы тебя в Исправительном центре Большого Майами. Дети жили бы с ней. Вы зря тянете время. Оно не пойдет в зачет сроков тюремного заключения. Разве не так, Боб?

– Полагаю, да, хотя я не эксперт по вынесению приговора, – сказал О'Нил.

– Это правильно, Густаво? – спросил я.

Густаво не издал ни звука – продолжал писать, фиксируя каждое слово.

– Почему вы вменили мне в вину операцию с колонками 1973 года? – поинтересовался я. – Ведь я уже за это отсидел.

– Мы, как представители правительства Соединенных Штатов, не признаем иностранных судимостей, – ответил Ловато.

– А какое отношение имеют Соединенные Штаты к грузу, арестованному в Ванкувере? Иностранных государств вы тоже не признаете?

– Ну, Канада – наш ближайший сосед. Кроме того, имеются доказательства, что товар из Ванкувера продавался в Калифорнии. Правительство Соединенных Штатов полагает, что и конфискованную партию намеревались продавать в нашей стране. Поэтому дело подпадает под нашу юрисдикцию. У нас очень длинные руки, Говард.

– Мистер О'Нил, применяется ли Закон о реформе практики вынесения приговора к предъявленным мне обвинениям?

– Говард, зови меня Боб. Так проще. Хороший вопрос. Должен признать, что не знаю. Не хочу сбивать тебя с толку. Если применяется, тебя приговорят к пожизненному заключению. В противном случае ты получил бы максимум сто сорок пять лет.

– В любом случае много, Говард, – вставил Ловато. – Приезжай в Соединенные Штаты прямо сейчас и начни сокращать срок.

– Не думаю, что Испания меня выдаст. И при всем уважении, сомневаюсь, что вы в этом уверены, иначе не пытались бы убедить меня ехать добровольно.

– Я веду эти разговоры для твоего блага, Говард. Мне не нравится, что ты зря теряешь время.

– Говард, буду с тобой честен, – вмешался О'Нил. – Судебный процесс над твоими сообвиняемыми запланирован на начало нового года. Это одна из причин, почему нам нужно, чтобы ты побыстрее оказался в Штатах. На твоем месте я бы предпочел участвовать в судебном разбирательстве с несколькими подсудимыми, нежели стоять перед присяжными в одиночестве. Но я не собираюсь тебя уговоривать. Это твое решение. В любом случае мне интересно, почему ты думаешь, что Испания тебя не выдаст? Какие у тебя резоны?

– Меня обвиняют по статьям RICO, а также в отмывании денег и сговоре. Ни одно из этих деяний в Испании не считается преступлением.

– Ну и что с того? Главное, что в Соединенных Штатах считаются, – парировал Ловато.

– Но для того чтобы Испания меня выдала, – заспорил я, – она должна признать их преступлениями.

– Говард, оставлю при себе мнение по поводу советов твоего великолепного адвоката сеньора Густаво Лопеса Муньос‑ и‑ Ларрас, но это ты за решеткой, а не он. Забудь о юридической ерунде, которая происходит в судах. Тебя выдадут. Испания уже разозлила нас, не выдав Очоа, и осознала свою ошибку. Второй осечки не будет, уверяю тебя.

– Все тот же крутой парень, Крейг?

– Лучше тебе поверить, Говард.

– Если больше нет вопросов, думаю, что мы должны идти, агент Ловато, – заметил О'Нил.

Эль фискаль вызвал охранников. Меня отвели в комнату для свиданий поговорить с Густаво.

– Говард, в жизни не видел подобного. Поведение судьи возмутительно. Я собираюсь подать жалобу и сегодня же все рассказать газетам. Ну да ладно, забудь! У меня хорошие новости.

– Какие?

– Я уверен, что мы сможем добиться освобождения Джуди под залог.

– Почему? Что изменилось?

– Американские власти назначили залог многим, кто проходит по твоему делу, включая всех женщин. Даже брату Джуди, Патрику Лэйну, предложили выйти под залог в миллион долларов. Британские власти выпустили под залог Джимми Ньютона. Я получил много убедительных писем от врачей, психиатров и жителей Мальорки, которые выражают озабоченность судьбой твоих детей. Скоро Рождество. Даже судьи бывают человечны. У меня есть веские причины полагать, что Джуди освободят. Это может вылиться в круглую сумму, но мы своего добьемся.

– Отличная новость, Густаво. Спасибо.

– Есть и еще хорошие новости. Недавно Франция потребовала выдать человека, обвиненного в мошенничестве, международного масштаба, с кредитными картами. В экстрадиции отказали на том основании, что его можно с таким же успехом судить в Испании.

– Однако, я полагаю, что испанские правоохранительные органы обвинили его в том же самом преступлении. Мне же они никаких обвинений не предъявляли. И мы не можем заставить их это сделать, разве не так?

– Вот здесь ты не прав, Говард. Мы можем добиться, чтобы против тебя выдвинули обвинение с помощью аксьбн популяр – иска, который может быть предъявлен любым лицом.

Каждый испанец вправе обратиться с петицией в суд и вынудить прокуратуру предъявить обвинение. О твоем деле много писали испанские газеты. Поверь мне, Марко Поло знают все. Частенько упоминали пещеру с гашишем на Коста‑ Брава. Твоя штаб‑ квартира находилась в Пальма‑ де‑ Мальорка. Я уверен, что ты нарушил испанские законы. Так зачем отправлять тебя во Флориду? Почему не судить здесь? Моих испанских коллег возмущает эта юридическая колонизация: Америка манипулирует нашей системой правосудия. Испанское законодательство работает прекрасно, однако к нему относятся как к своду законов отсталой банановой республики.

– Если бы меня судили здесь, сколько бы дали?

– Тебя бы даже не признали виновным, но в Испании максимальный срок за любое правонарушение, связанное с растительными наркотиками, шесть лет. Ты вышел бы на свободу через два года.

– А Джуди?

– Ее освободили бы сразу же.

– Каким будет следующий шаг, Густаво?

– Мы получаем сорок подписей от людей, возмущенных масштабом наркоперевозок на территории Испании, взбешенных тем, что испанское правительство снимает с себя ответственность. Они требуют, чтобы тебя, Джуди и Джеффри Кениона призвали к ответу за преступления, которые вы совершили в Испании. Адвокат подаст аксьбн популяр на рассмотрение в суд. Понятно, что это буду не я, но мой хороший друг. Он просто подпишет иск и представит его на рассмотрение.

– Договорились, так и сделаем. Похоже, это прекрасная идея. Что еще?

– Я всеми способами пытался уяснить, что такое RICO, но не преуспел. Значит, и Национальный суд не поймет. Но они притворятся, что понимают, и заявят, что экстрадиция законна. Я предлагаю привести на слушание американского адвоката, который сочувствует твоему положению и является экспертом по RICO. Тогда Национальный суд поневоле признает, что статьи RICO не имеют эквивалента в испанском законодательстве, а значит, не могут служить основанием для выдачи. Наверняка я сумел бы найти такого адвоката, но, может, у тебя уже есть кто‑ нибудь на примете.

– Хорошая идея, Густаво. Уверен, что смогу его найти.

– Кроме того, Говард, мы должны попросить Национальный суд пригласить на слушания об экстрадиции Бернарда Симонса, чтобы он объяснил суду, что ты уже отбыл наказание за операцию с колонками 1973 года.

– Согласен. А что насчет этого закона, по которому экстрадиция из Испании невозможна, если обвиняемому грозит срок более тридцати лет? Мне, по всей видимости, светит пожизненное заключение или, если повезет, сто сорок пять лет.

– Правительство Соединенных Штатов убедит Национальный суд, что тебе не дадут больше тридцати лет, но это ничего не значит. Когда тебя перевезут через Атлантику, американцы все равно сделают по‑ своему. Но, Говард, тебя не выдадут. Если больше ничто не поможет, сработает аксьбн популяр.

– Надеюсь, Густаво. Есть еще новости?

– Да. Вчера звонил Маркус. Он разговаривал с Кацем, который сейчас в Майами. У Каца есть копии всех доказательств, которые обвинение намеревается представить против твоих соподсудимых. Он скоро привезет эти копии.

– Буду их под лупой изучать, Густаво.

Друг Густаво представил аксьбн популяр на рассмотрение в суд. Для того чтобы добавить веса аргументам, я, пользуясь вниманием прессы, написал в испанские газеты длинные письма. Посетовал, что американцы помешали мне превратить Мальорку в средиземноморский Гонконг, пустить капиталы баснословно богатых дальневосточных бизнесменов и принцев Саудовской Аравии на строительство заводов, парков отдыха и пятизвездочных отелей. Эти письма опубликовала на первой полосе пара газет. Как я и ожидал, они послужили доказательством моих порочных желаний наводнить страну деньгами от продажи наркотиков. Я дал интервью испанскому журналу «Панорама», где заявил, что Испания – рай для наркоманов и наркоконтрабандистов, что я сам ввозил в Испанию большие партии дури. Густаво подобрал еще несколько «взбешенных граждан», чтобы представить эти публикации в суд.

Между тем у нас с Хуаном кончался гашиш. Он предложил, чтобы дурь зашили в штаны и передали ему. Я попросил об этом Маркуса. Через пару ночей несколько фунсионариос зашли в камеру Хуана. Завязалась драка. Шипение слезоточивого газа, стоны боли эхом отдавались в железных коридорах. Заключенные стали бить ногами в двери. Фунсионариос вышли, не прекращая драться.

– Хуан, Хуан! Que pasa[112]? – заорал я.

– No lo se, Marco Polo. Son unos hijos de puta. Todo. Pero no se preocupe. Asi es la vida. Adios, mi amigo, у suerte[113].

Бедняга Хуан. Очевидно, фунсионариос обнаружили наркотики, а когда пришли за объяснениями, Хуан их обругал. Больше я его не видел.

У моей первой жены, Ильзе, был друг, Джерард Э. Линч, профессор права в Колумбийском университете, в Нью‑ Йорке. Он считался экспертом по RICO и опубликовал много работ на эту тему. Присланные им статьи помогли мне наконец уразуметь суть закона. За соответствующее вознаграждение Линч бы с радостью приехал в Мадрид и просветил Национальный суд.

Кац привез копии доказательств из Майами: более десяти тысяч листов, из которых две тысячи составляли расшифровки прослушанных телефонных разговоров. Весьма утомительное чтение и, на поверхностный взгляд, не содержащее ничего, что подкрепляло бы обвинения. Доказательства указывали на то, что большинство обвиняемых занимались чем‑ то противозаконным, но чем именно, не проясняли. Никто из главных обвиняемых не стал откровенничать с полицией, и я был уверен, что их и не потянет на откровения. В голову мне пришло множество вариантов защиты. Вот будет потеха! Мы снова утрем им нос.

В начале декабря меня вызвали на заседание хунты. Хотя прогулки с Хуаном пошли на пользу моему испанскому, для беседы пригласили и переводчика – заключенного‑ нигерийца. Все члены хунты встали, чтобы пожать мне руку.

– Ah! Senor Marks. El Marco Polo de las drogas. El famoso. Como esta? [114]

– Все в порядке. Но почему меня содержат по артикуло 10?

– Видите ли, сеньор Маркс, DEA утверждает, что вы главарь вооруженной банды.

– Неправда, – запротестовал я. – Никогда им не был. Я ненавижу насилие.

– Мы провели расследование и пришли к собственным заключениям, – объявил глава хунты. – Вы правы. Через неделю вас переведут на общий режим. Удачи, сеньор Маркс!

Я был в восторге. Написал детям и родителям. Конец свиданиям через стекло. События приняли иной оборот.

По крайней мере, я так думал, но эйфория длилась недолго. В канун Рождества пришел Густаво. В результате небывалой, крайне подозрительной интриги, все судьи, назначенные для слушания дела об экстрадиции, были отозваны. Друг Густаво больше не входил в состав этой тройки. Предполагалось, что старшим судьей станет Орбе‑ и‑ Фернандес Лосада, не скрывавший своих проамериканских убеждений и внешне похожий на генерала Франко. Дочь Лосады погибла от передозировки наркотиков. Вряд ли нам мог выпасть худший жребий. Густаво все же надеялся, что Джуди отпустят под залог, но подрастерял часть былой уверенности. Он подозревал, что к назначению Лосады причастны американцы.

Джуди отказали в освобождении под залог, и она не смогла провести Рождество с детьми. Глубокая печаль снова овладела мной, но быстро сменилась жуткой злобой, какой я еще не чувствовал. Я мог смириться с тем, что DEA устроило несладкую жизнь мне, способному с ним бороться, это было бы по правилам. Но почему страдают те, чья единственная вина – принадлежность к моей семье? Откуда такой садизм, такая бесчеловечность? Это просто дьяволы. Нельзя забывать, что изначально агенты DEA составляли мафию президента Никсона и частенько не считались даже с теми сумасшедшими законами о наркотиках, которые навязывали с таким усердием. Тем не менее эти законы дают им право разыгрывать из себя беспощадных и всемогущих вершителей правосудия, которые отправляют женщин за решетку и заставляют плакать детей. Этому нет прощения. Они прекрасно знают, что творят. Я их ненавижу Я буду сражаться против них, пока не подохну.

Ко мне пришли дети. Я мог их трогать, обнимать и целовать. Казалось, они очень хорошо держатся и стойко переносят все испытания. Встреча с ними добавила мне сил. Детей сопровождали Маша и ее приятель Найджел. Мне не понравилось выражение его глаз, было в них что‑ то странное, что‑ то ненормальное. Может, он просто перекурил или устал.

Меня перевели в блок общего режима, в чистую камеру, откуда были видны поля, горы, забор, сторожевые вышки. Много света днем, а ночью горит электрическое освещение. Я никого здесь не знал, но многие заключенные и фунсионариос слышали про меня, так что я быстро обзавелся друзьями и разжился гашишем. Каждый день я проводил по нескольку часов в патио, выполняя дыхательные упражнения и совершенствуя свой испанский. Большую часть времени занимался йогой, а также изучал доказательства по делу. Ко мне часто приходили Маркус и Густаво. Свидания с ними всегда протекали через стекло. Как‑ то раз Густаво явился в сопровождении незнакомца.

– Говард, это адвокат Роджера Ривза. Наш визит позволит вам с Роджером пообщаться. Он вот‑ вот подойдет.

Роджер подскочил ко мне:

– Чувак, я хочу настучать на тебя. Ты не против? Извини, что выкручиваюсь таким способом. Боже мой! Извини, Говард. Очень рад тебя видеть, дружище! На больного не похож, слава Богу. Как Джуди и ребятишки? Похоже, Мари встречается с кем‑ то на стороне.

– Думаю, все в порядке, Роджер, но залога Джуди не назначили.

– Как так?! Дружище, этим сукиным детям пора повидать Господа.

– А что ты собираешься настучать?

– Я объясню. Прямо сейчас. Меня собираются выдать Германии, прежде чем Штаты раскачаются. Слава Богу! Это правда. Спроси моего адвоката. Для меня это хорошо. Я разговаривал с немцами из своего блока. Я признаю себя виновным, получу легкое наказание и попаду в тюрьму, а оттуда легко сбежать.

– Так зачем на меня стучать?

– Затем, чтобы получить мягкий приговор. На Мак‑ Канна я тоже настучу. Ты мог бы сделать то же самое, Говард. Пусть тебя выдадут Германии. Настучи на меня и Мак‑ Канна. Сбежим вместе и отправимся в Южную Африку выращивать марихуану. А потом на корабле доставим ее в Канаду. Про Штаты забудь. В Канаде у меня хорошие друзья. Получим хорошую цену. Я тебя уверяю.

– Но я же не участвовал в той сделке. Во всяком случае, не делал ничего, что могло бы касаться Германии. Немцы меня не обвиняли.

– Они предъявят обвинение, как только я на тебя настучу. Я рассмеялся.

– Хорошо, Роджер, стучи на меня, но только если не сработает ни один из моих остальных планов.

– В смысле?! Ты планируешь сбежать? Довольно смешно. Я подумывал о том же. Ну ничего себе! Нужно достать алмазную нить, которая перерезает решетки. Я попросил Мари положить ее в следующую передачу с едой. Не знаю, положит ли. В последнее время она ведет себя странно.

– Я думал о том, как избежать экстрадиции, а не о побеге.

– Ты не избежишь ее, Говард. Только не в том случае, если выдачи требуют США. Тебе придется иметь с ними дело. Пообещай им что‑ нибудь, тогда и они уступят. Это работает таким образом. Федералы никогда не проигрывают. Они получают любого, кто им нужен. Поверь мне.

Вмешался Густаво, который беззастенчиво подслушал весь разговор.

– Мистер Ривз ошибается, Говард. Американцам не всегда удается вытребовать того, кто им нужен. Они не получили Очоа. И тебя не получат. Кстати – тебя это порадует, Говард, – Балендо Ло тоже проскользнул у них между пальцев. Я только что разговаривал с Бернардом Симонсом. Партнер из его фирмы представляет интересы мистера Ло. Британские власти отказали в его экстрадиции. В настоящее время мистер Ло – свободный человек.

– Фантастическая новость, Густаво. Это правда?

– Бернард мне сам рассказал. И конечно, он будет счастлив свидетельствовать от твоего имени на слушании об экстрадиции.

– А я продолжаю думать, что федералы его зацапают, – вставил Роджер. – Они всегда добиваются своего.

Густаво сделал мне знак, что хочет переговорить с глазу на глаз. Роджер и его адвокат удалились, каждый своим путем.

– Национальный суд разрешил вам с Джуди семейное свидание. Ее привезут сюда в начале следующего месяца. На два часа.

Каждый понедельник, примерно в одиннадцать утра, тюремный фургон доставляет пять‑ шесть женщин‑ заключенных из тюрьмы Есериас в Алькала‑ Меко, на встречу с пребывающими в заключении мужьями и приятелями. Мужчины терпеливо ждут в камере временного содержания с парой чистых простыней, пачкой предоставляемых за казенный счет презервативов и термосом. Каждую пару отводят в спальню и оставляют наедине. Джуди, похоже, пришла в себя и выглядела великолепно. Раковая опухоль безысходности больше не разъедала ее душу, к ней вернулось чувство юмора. Она с оптимизмом глядела на возможность избежать экстрадиции, притерпелась к тюремному быту в Есериас, подружилась с парой заключенных. Свидания с Маркусом помогали ей поддерживать связь с внешним миром. Мы поговорили о многом, но не пришли к каким‑ то особенным решениям.

В тот же вечер меня вызвали на встречу с Густаво. Я все еще пребывал в радужном настроении после свидания с Джуди и не сразу заметил, как он мрачен.

– Возможно, нам придется сменить тактику, Говард.

– Почему? Что случилось?

– Аксьбн популяр отклонен. Конечно, можно подать апелляцию – я уже попросил об этом своего друга, – но никто не понимает, как такое случилось. Во время судебного разбирательства выплыло, что DEA подало официальную жалобу: ты, мол, манипулируешь испанской прессой в своих собственных целях. В ответ Национальный суд издал распоряжение, запрещающее тебе давать интервью. И после этого они говорят о свободе слова! Мало того, профессору Линчу отказано в праве выступать на слушаниях об экстрадиции, а Бернарду Си‑ монсу – свидетельствовать, что ты уже отбыл наказание по одному из обвинений. Отклонена даже моя совершенно безобидная и резонная просьба о стенографировании судебной процедуры за наш счет. Мы собираемся подавать апелляцию, но положение крайне возмутительное. Тебя лишают защиты закона. За все годы, что я практикую в Испании, никогда не видел подобного.

– Это означает, Густаво, что я проиграл, что меня собираются выдать, разве нет? И Джуди тоже. Теперь больше ничего не остается.

– Говард, я с самого начала говорил тебе, что дело Джуди отличается от твоего. Эти судебные постановления не скажутся на ее положении. И ты не должен терять надежду. Мы использовали не все возможности.

– О чем ты?

– Надо представить антихуисио – контраргументы. Обвинения против судей, которые ущемили твои конституционные права, не позволив представить доказательства неправомерности запроса об экстрадиции, и не защитили тебя от допроса, учиненного DEA прямо в зале заседаний в прошлом ноябре. Как только ты выдвинешь антихуисио, разумеется, обоснованное, суд будет обязан по закону приостановить судебные преследования. В конечном счете вышестоящие суды, по крайней мере, постановят, что ты должен пользоваться конституционными правами и представить свои доводы против экстрадиции. На это потребуется время, но в ближайшем будущем тебя не выдадут, а если мы сможем связать руки судьям до той поры, пока исполнится два года со дня твоего ареста, то тебя освободят в любом случае.

– Хорошая идея, Густаво. А это точно сработает?

– Нет. Существует вероятность того, что антихуисио не будет рассмотрен вовремя. Тогда ты должен публично отказаться признать юрисдикцию суда. Это даст тебе еще одну возможность оспорить решение Национального суда об экстрадиции. Говард, пожалуйста, не переживай. Мы выиграем. Но должен признать, что американцы очень сильно давят. Они разлагают нашу систему правосудия. Нам придется нелегко.

– Почему же у Испании не хватает сил противостоять американцам?

– Не только у Испании, Говард. Я оставлю тебе некоторые документы. Посмотришь, что произошло в Пакистане, на Филиппинах, в Голландии и на твоей родине. Американцы умеют всем навязать свое мнение. Ни у одной страны нет мужества дать отпор. Но не теряй надежды. Мы сделаем все, что сможем. Возможно, мы не увидимся до слушания об экстрадиции, которое состоится через неделю. Помни: ты не должен признавать, что суд правомочен решать твое дело. Да, кстати! Национальный суд решил выдать Роджера Германии.

Густаво был прав. Американцы действительно командовали всеми. «Санди тайме» сообщила, что Беназир Бхутто, недавно выбранная премьер‑ министром Пакистана, приписывает все беды страны терпимости к наркоторговле режима Зия‑ уль‑ Хака. Соединенные Штаты рассматривали вопрос об оказании Пакистану финансовой помощи в размере четырех миллиардов долларов. Роберт Оукли, посол США в Пакистане, во время встречи с Беназир Бхутто подчеркнул, что Америка жаждет предать суду Салима Малика. Пусть он станет первым преступником, которого Пакистан выдаст Соединенным Штатам. Беназир приняла условия сделки: не будет экстрадиции – не будет помощи. Переступив через собственную систему правосудия, Пакистан согласился выдать Малика. Страдающие манией величия агенты DEA Харлан Ли Боуэ и Крейг Ловато добились своего.

Филиппины не заключали с Соединенными Штатами договора об экстрадиции, поэтому DEA убедила власти Манилы депортировать Ронни Робба в Амстердам. Голландская полиция арестовала его прямо в аэропорту Скипхол, и он присоединился к Хоббсу в амстердамской тюрьме. Начались слушания об экстрадиции.

В Англии аннулировали залог Джимми Ньютона. Он находился в тюрьме Майами. Ему выпала честь стать единственным неамериканцем, которого выдали Соединенным Штатам за обеспечение неамериканцев неамериканскими паспортами за пределами американской территории. Хуже того, Балендо снова арестовали после повторного запроса Соединенных Штатов об экстрадиции за точно такое же преступление. Британцы, посчитавшие было, что Балендо выдавать не нужно, предоставили БЕАеще один шанс.

Я начинал понимать, что имел в виду Роджер. Федералы не сдаются.

В зале Национального суда было полно журналистов со всего мира. Джуди, Джеффри Кенион и я стояли в пуленепробиваемой стеклянной кабине посреди зала. У нас имелись микрофоны. Джеффри заговорил первым, давая согласие на экстрадицию. В пересыльных камерах внизу он объяснил мне, что адвокаты заключили для него сделку: он признает себя виновным и рассказывает DEA то немногое, что ему известно, а взамен получает свободу. Думаю, он принял правильное решение. Джеффри не принимал участия ни в одной операции с наркотиками. Только перевез для меня деньги, о чем DEA уже знало.

Следующей выступила Джуди – сказала, что невиновна и не дает согласия на экстрадицию. Свои мотивы она доверила изложить Густаво.

Я встал и выдвинул обвинения против каждого из судей поименно, объявив, что они уже нарушили мои конституционные права, подлежат отводу и неправомочны рассматривать мое дело. Лица судей побагровели от злости. Они наорали на без вины виноватого судебного переводчика. Мне приказали угомониться. Дело продолжится, несмотря на мои протесты.

Густаво подробно описал все злоключения Джуди. Ловато арестовал ее и допросил, даже не позволив сменить пижаму на приличную одежду. Джуди без всяких оснований посадили за решетку, разлучили с детьми, нанеся им глубокую психическую травму. Нет никаких состоятельных доказательств того, что она как‑ нибудь нарушила закон. Ее прошлое безупречно. Уважаемые члены испанского и британского общества с похвалой отзываются о Джудит Маркс. DEA обвинило ее лишь на том основании, что она моя жена. Это несовместимо с принципами испанского правосудия.

Примерно через час судьи заерзали, им стало невыносимо скучно. Слушание отложили на неделю.

Густаво явился в комнату для свиданий вне себя от ярости.

– Судьи меня даже не слушают. Они уже приняли решение.

– Что, и в отношении Джуди?

– Ну, у Джуди все же есть шанс, но что касается тебя, дело плохо.

– Я уже с этим почти смирился, Густаво. Полагаю, ты сможешь продолжить борьбу в апелляционных судах, пока не истекут два года.

– Могу и буду. Но это слушание, возможно, станет твоим последним появлением на людях. В апелляционных судах твое присутствие не требуется.

– И?

– Может быть, стоит пойти на крайние шаги.

– Какие?

– В конце слушания у тебя спросят, имеешь ли ты, что сказать. Если ты устно оскорбишь короля Испании или саму страну, суду придется предпринять процессуальные действия. Это серьезное преступление. Я не предлагаю тебе этого делать, Говард, ты понимаешь. Я просто толкую закон.

– Я понял, Густаво. Если я все же решусь публично оскорбить короля и страну, каковы будут последствия?

– Стража выведет тебя из зала, заседание на этом закончится. А у прессы будет жаркий денек. Начнется судебное разбирательство. Несправедливости, которым ты подвергся, предадут публичной огласке. Скандал выйдет громким. И займет много времени, что нам на руку.

Я вовсе не предвкушал с радостным нетерпением, как буду изрыгать хулу. Просто затвердил несколько предложений на испанском: «Испания превратилась в американскую колонию. Король Испании – трус. Он не лучше шлюхи, которая продает свое тело и душу американскому хозяину. Я плюю ему в лицо и сру на испанский флаг».

Пока тюремный фургон ехал из Алькала‑ Меко в Национальный суд, я наблюдал, как сотни мадридцев идут по своим делам в это великолепное раннее весеннее утро. Они останавливались переброситься словом и посмеяться. Сидели в кафе, беззаботно куря сигарету за сигаретой, попивая кофе и бренди. Рядом бегали дети, переполненные счастьем бытия. Лица у мужчин гордые, но приятные. Женщины представлялись мне нежными матерями либо королевами красоты. Я любил этих обыкновенных испанцев за их здоровое неуважение к правилам, за неспособность унывать и пристрастие к приятному времяпрепровождению. Лучший народ в Европе. Газеты и журналы печатали фотографии короля Хуана Карлоса и королевы Софии, занятых повседневными делами, с кружкой пива, возле «однорукого бандита». Я не мог обидеть этих людей. Они ни в чем не виноваты. Я не верил в то, что собирался сделать, поэтому струхнул. Я отсидел молча все судебное слушание, зная, что в каком‑ то смысле сдался. Как же я мог сражаться с DEA, если даже не решился оскорбить людей, которые сажали меня за решетку от его имени?

Национальный суд постановил, что мы с Джуди подлежим экстрадиции по обвинениям федерального окружного суда Флориды. Одна победа все же была одержана: Неваде отказали в выдаче, потому что с 1973 года, когда происходила операция с аппаратурой рок‑ групп, прошло слишком много времени. Впрочем, этот эпизод фигурировал в обвинительном акте федерального окружного суда Флориды, отсылавшем к статьям RICO. (Одно из главных достоинств RICO с позиций обвинения – это способность сего акта обходить сроки давности.)