Жизнь военнослужащего

Всё больше и больше терял я контакт с Николаем Поваляевым, Борисом и Михаилом Кирилиным, которые продолжали свои отношения с преступным миром. Обычно я их видел в конце недели, когда ездил в Новосибирск. Моя учёба и работа в комсомольской организации отнимала у меня много времени. Я требовал от комсомольцев нашей организации чёткого выполнения своих обязанностей. Постепенно наша организация получила признание и хорошую репутацию. Я усердно работал и всеми силами стремился достичь, чтобы она стала лучшей в нашей области.

Быстро летело время. В 1967 году я стал лучшим учеником класса. Трём ученикам по окончании школы были вручены медали: одна девочка получила золотую медаль, а я - серебряную.

Потом наступил знаменательный день, когда подводился итог работы всех комсомольских организаций города и области. Высшие партийные деятели прибыли к нам. Я нервничал, сидя среди своих комсомольцев и ожидая провозглашение победителей.

Наконец мы услышали: „Лучшей комсомольской организацией области признана Борисовская комсомольская организация! "

Я не верил своим ушам. Я победил! Когда я продвигался к сцене, чтобы получить грамоту меня все сердечно поздравляли, хлопая по плечу. Я был счастлив! Это был большой, радостный день в моей жизни!

Один из партийных руководителей сказал в микрофон: „Этот парень далеко пойдёт! " И я слушал рукоплескания, поздравления и радовался: „Да, это моя жизнь! Об этом я мечтал! Быть признанным - это моя цель! "

Вся моя жестокая жизнь в детских домах, моя суровая судьба имели то преимущество, что я, в отличие от детей выросших в семьях своих родителей, смог стать лучше их. Я победил в этом соревновании.

Прошли годы моего пребывания в детдоме. Пришло время служить в армии. От службы в армии мои знакомые и друзья меня отговаривали: „Это самое худшее, что можно придумать. Служба - это два тяжёлых, жестоких и бесполезных года, откуда ты вернёшься опустошённый душой и больной телом."

Но так как служба обязательна, то надо было что-то решать. Поговорив с некоторыми знакомыми, которые служили в военно-морском флоте, я окончательно решил пойти туда. Я решил стать офицером военно-морского флота. „Повсюду был я вожаком, - думал я, - постараюсь и здесь им стать."

Товарищ Скрипко решил помочь мне в этом деле. От него я получил отличную характеристику и рекомендацию и отнёс мои документы в военкомат города Новосибирска, которые ушли в Ленинградское военно-морское училище.

В начале августа 1967 года я получил письмо-приглашение туда. Это были радостные новости! За это я всегда был благодарен товарищу Скрипко.

Мне было грустно расставаться со всеми своими друзьями и оставлять позади всё прожитое: хорошее и плохое. Однако я всей душой надеялся на прекрасное будущее.

Прибыв к отходу ленинградского поезда с новосибирского вокзала и сев в вагон, я бросил последний взгляд на это массивное здание, которое мне часто служило родным домом. Я мысленно прощался со всем, что было мне дорого. Как много времени прошло! И как изменился я сам!

Когда город остался далеко позади, и поезд набрал скорость, мне казалось, будто колёса вагона под моё настроение отстукивают для меня радостную мелодию.

- Да, - сказал я себе, - ты это сумел, Сергей. Но что будет с твоими друзьями? Я представил себе мысленно каждого из семи близких мне друзей.

Нас было семеро, приблизительно одного возраста, когда мы прибыли в детдом № 1. Мы вместе росли, делили радость и горе, поддерживая друг друга. Но из всех нас лишь один я получил возможность учиться в высшей школе. Что же станет с остальными? Передо мною возникли лица Ивана Чернеги, братьев Лобузновых, Николая Саушкина, Николая Поваляева, Бориса Лобанова, Михаила Кирилина, Александра Попова - нашего „кладоискателя" и всех других моих друзей. Одни из них стали ворами, другие даже убийцами, наркоманами. Лобузнов должен был погибнуть от оружейного залпа. Вспомнив всех, я был потрясён: как много их, мальчиков и девочек, воспитанников детдома, которые превратились во всякого рода преступников. Слабые, как Саша Огнев, умирали, другие кончали самоубийством. „Что же станет с „дьяконом? " - думал я, - сможет ли он когда-нибудь посещать библейскую школу? Конечно, нет. Где найдётся место в нашей стране для таких людей, как он? Для таких „формальных сирот", которых лишили родителей? Что будет с ними? "

Единственно, что утешало меня: „дьякон" никогда не станет преступником, что бы не случилось - в этом я был уверен.

Поезд мчал меня на большой скорости в новую жизнь. И мне казалось, что колёса мерно отстукивали: будь сильным! будь сильным!

Я хорошо понимал, что при любых обстоятельствах должен я выдержать, чтобы меня не ожидало.

После долгого и утомительного путешествия мы наконец прибыли на Казанский вокзал города Москвы. Я сошёл с поезда и остался на два дня в столице нашей Родины.

Первое место, которое я посетил - это был мавзолей Ленина. Здесь стоял я около семи часов в очереди, чтобы взглянуть на тело великого вождя.

Октябрёнком я был ему внуком, став секретарём комсомольской организации я стал ему сыном, и однажды, став членом партии, я стану его товарищем. Когда я очутился в этом тихом помещении и приблизился к останкам Ленина, меня переполнила волна благоговения и почтения. Я подошёл близко к гробу, посмотрел на тело человека, учения которого я так интенсивно изучил, который был для меня неким „божеством". Он был основателем моей „религии", которая мне предлагала то, во что я очень хотел верить. Он провозглашал: равенство, братство и свободу! Помощь слабым и обездоленным! Это было то, чего я повсюду искал. И теперь я низко склонил голову перед гробом и молился: „Помоги мне, мой отец Ленин, в дальнейшей моей жизни. Укажи мне правильный путь, и не дай мне сбиться с твоего пути. Защити меня от опасностей и обид на моём пути. Помоги мне правильно понимать твоё учение и следовать ему. Не оставляй меня одного в моей жизни, мой отец Ленин, помоги мне."

Ещё несколько мгновений смотрел я на останки Ленина и, подгоняемый людьми, вышел. Я почувствовал себя теперь окрепшим пойти уверенно навстречу неизвестному будущему.

На следующий день купил я себе билет до Ленинграда, расположенного в шестистах километрах северо-западнее Москвы, куда я и прибыл вскоре, чтобы начать новую главу моей жизни - жизнь, полную надежд, открывающую мне карьеру офицера военно-морского флота. Теперь я должен стать студентом Ленинградского военно-морского училища имени Александра Попова.

В Борисово я всё дразнил Александра Попова, что училище названо именно его именем и в его честь, так как он действительно неповторимая личность. После того, как я осмотрел город, я понял, почему Ленинград называют царём нашей страны, и почему философы восемнадцатого века говорили: „Все без исключения великолепия европейских городов не могут конкурировать с прелестью Петербурга." Основанный несколько столетий назад Петром Первым, город был назван его именем. В 1924 году он был переименован в честь первого основателя советского государства - Владимира Ильича Ленина, который святую Русь преобразовал в Союз Советских Социалистических Республик.

Он первый в истории человечества основал коммунистическое правительство и подготовил идеологический взрыв, который должен был потрясти и изменить весь мир. Огромный портрет Ленина, около тридцати метров высоты, украшал знаменитую дворцовую площадь. Мне бросились в глаза ограниченно низкие городские силуэты домов, что соответствовало старому запрету: не строить здания выше тридцати метров за исключением церквей, которые бы превышали высоту царского зимнего дворца. Когда я проезжал Невский проспект, я был поражён великолепием улицы и сразу вспомнил слова Александра Блока: Невский Проспект - это самая лирическая улица мира.

Ленинград — это город музеев. Больше всего восхитил меня знаменитый Эрмитаж, находящийся в бывшем Зимнем дворце Екатерины II. Экскурсоводы говорили, что потребуется двенадцать лет, чтобы совершить один круг по Эрмитажу, если каждой картине уделить внимание до одной минуты.

Трагическое прошлое Ленинграда - блокада гитлеровской армией, не сделало ленинградцев жестокими, а скорее душевно-мягкими и человечными. Разгромленный и опустошённый город они сумели за короткий срок восстановить и сделать ещё краше Ленинград.

Здесь шёл я навстречу поистине многообещающему будущему. Прекрасный город со своим приветливым населением меня вдохновлял. Наконец я прибыл на место, училище было расположено довольно далеко от центра города.

В первый день все призывники были приглашены в зал для знакомства. Так как здесь присутствовали и старшие курсанты, то мы все немного нервничали. Но лёд быстро тронулся, когда они стали выходить и вызывать: „Кто из Москвы? Кто из Донецка? из Минска? и т.д." Таким образом, мы быстро знакомились и заключали дружбу. Услышав зов одного новосибирца, я с радостью подошёл к нему. Тот также весело тряс мою руку, представляясь мне. Звали его Василий. Был он двумя годами старше меня и казался очень приветливым парнем. С его помощью я быстро понял ситуацию и беспроблемно сблизился с коллективом. Мы хорошо понимали друг друга и часами беседовали обо всём пережитом и будущем. Так стали мы друзьями на многие годы.

Мне были предложены две специальности, механизация и навигационная техника. Немного поразмыслив, я выбрал специальность офицера-радиста, так как я ещё в школе интересовался радиоэлектроникой.

Спустя несколько дней собрались все новобранцы факультета радиоэлектроники для того, чтобы избрать вожака комсомольской организации для данного отделения. Были названы имена, которые я слышал в первые, но вдруг кто-то сказал: „Я голосую за Сергея Курдакова." Я был ошеломлён и обрадован, но кто мог меня назвать? Ведь я был здесь незнаком!

Лишь позже узнал я, что это предложение пришло из Борисово, это было рекомендовано в моей характеристике, а названо моё имя было партийным руководителем училища. Так автоматически пришли мои „выборы" и я стал секретарём комсомольской организации моего факультета на всё время моей учёбы здесь.

Я организовал уроки научного коммунизма. Для своего собственного обучения я посещал политические лекции и лекции о международном положении.

Дисциплина в училище была строгой, учёба серьёзной. Однако для меня это было нечто дома отдыха по сравнению с моей жизнью в Борисово. Другие же курсанты, воспитавшиеся в семьях, с трудом выдерживали существующие порядки.

Сразу в первые дни нашей учёбы познакомился я с Павлом Сигорским, который стал моим верным другом. Он прибыл из той части Польши, которая после войны была присоединена к России. Так как он был польским националистом, то он, в первое время, разговаривал только попольски. Мы все смеялись над ним, но он говорил: „Если ты хочешь со мной разговаривать, то должен выучить польский язык."

Я ухватился за эту идею и попросил его меня обучать, это он и делал с удовольствием. Уже совсем скоро мы оба умели беседовать на двух языках: польском и русском.

Часто дежурил я у центрального входа училища. В одно воскресное утро увидел я множество людей, идущих через близлежащее поле.

- Что это за люди? - спросил я у моего товарища — Верующие, — ответил тот.

- И куда они идут?

- Там, за теми деревьями стоит церковь, туда они идут, - объяснил он. Здесь, в отдалении от города, стояла небольшая церковь. И все верующие христиане, желающие принять участие в богослужении, могли сюда приходить. Я был восхищён: ведь советская конституция так и гласит — каждый гражданин страны имеет право на свободу религиозных вероисповеданий, и может посещать религиозные собрания и богослужения.

Это соответствует истине! Существует свобода религии! - радостно думал я, глядя им в след. И было тому прямое доказательство. Я был счастлив!

Зима 1967 года и весна 1968 года пролетели быстро. Учёба давалась мне легко. Жизнь проходила интересно и весело.

Несмотря на это, я очень радовался весенним каникулам. Я жаждал увидеться с моими друзьями в Новосибирске и в Борисово.

Каникулы стали для меня целым событием. Я провёл замечательные часы в кругу своих друзей. Один случай произвёл на меня особенное впечатление. Это случилось в дороге при поездке из Новосибирска в Борисово, когда мы проезжали мимо станции Инская, я увидел вдруг автобус, который застрял в движении и который окружили несколько милиционерских машин. Вокруг автобуса толпились множество людей. Наконец отделились несколько человек из толпы и попросились в наш автобус. Мы спросили их о случившемся. Они рассказали нам, что все церкви в Новосибирске закрыты, но после длительных прошений в адрес правительства было разрешено открытие церкви на станции „Инская". Теперь эти люди шли с богослужения и заблокировали дорогу в надежде как-то уехать.

Ранее представлял я себе верующих в лице старых, сгорбленных бабушек и дедушек. Что я теперь увидел - меня поразило: среди толпы было очень много таких ребят, как я, много девушек. И одеты они были обычно для молодёжи нашего времени. Моё представление о верующих у меня полностью изменилось. Люди в автобусе рассказывали, что церковь слишком маленькая, чтобы вместить всех желающих. И поэтому они вынуждены делится на группы по 150 человек и ждать своей очереди на улице, пока закончится богослужение предыдущей группы.

Я был очень удивлён происходящим вокруг. Милиция интенсивно разгоняла верующих, и скоро мы уехали дальше. Но эта картина оставила глубокий след в моей душе.

С друзьями в Борисово провёл я счастливое, незабываемое время, которое пролетело незаметно. Надо было возвращаться в Ленинград, где я ещё интенсивнее взялся за учёбу. В июле 1968 года, после годового курса в Ленинградском училище, я получил приглашение в военно-морское училище в Петропавловске на Камчатке. Это было как раз то, о чём я мечтал! Петропавловск расположен на Российском побережье Тихого океана.

Камчатку называли тогда „глазами России". Стать студентом военно-морского училища - это был большой скачок вперёд. Большая часть советского флота располагалась именно здесь, и я был безмерно счастлив и горд.

С глубокой грустью бросил я последний взгляд на Ленинград, принёсший много радости моей душе, много хороших товарищей и добрых отношений со стороны преподавателей. Неповторимая красота этого города осталась навсегда в моих глазах.

Перед отъездом на новое место мне дали полтора месяца отпуска. И я был рад снова провести его со своими друзьями в Новосибирске.

Ещё сидя в поезде по пути из Ленинграда я задумался о предстоящей встрече с моими старыми друзьями, как вдруг услышал в соседнем купе крики. Из любопытства я побежал посмотреть. Тут увидел я, как трое покладистых, крепких парней били одного бледного, худощавого, в толстых очках парня, примерно школьного возраста. „Отдай по-хорошему деньги, - шипели они, - или мы сломаем тебе сейчас руки! " Один из трёх бандитов держал на расстоянии других пассажиров, чтобы никто из них не посмел вмешаться или звать на помощь других. Таких отвратительных типов я никогда не мог терпеть, и то, что они творили, взбесило меня. Я снял свой военный ремень и, обмотав его вокруг своей руки, оставив свободным только конец с тяжёлой пряжкой, двинулся на первого из них. Одной хваткой откинул я его к стенке, а удар пряжкой пришёлся ему по лицу, он тут же сник. В это время те двое уже держали деньги в своих руках. И тут я крикнул: „Сейчас-жеположите деньги обратно, иначе вы отсюда не уйдёте! " Те, увидя своего товарища, лежащего без сознания, вмиг отступили. На следующей станции они сошли, захватив с собой своего товарища.

Мальчик был совершенно растерян. Я помог ему собрать и убрать деньги, усадил его и успокоил. Во время беседы я выяснил, что он Михаил Коптелов, сын знаменитого писателя Константина Коптелова. Каждый интересующийся литературой знает писателя Коптелова, книги которого были известны в России. Михаил слушал меня с интересом и затем сказал: „Сергей, я предлагаю тебе остановиться у нас в Москве и познакомиться с моими родителями. Они будут очень рады с тобой встретиться. Пожалуйста, Сергей."

- Хорошо, — ответил я. Увидеть знаменитого писателя России - это здорово!

Мы вышли из поезда и, проехав в метро, вскоре оказались в квартире писателя. Михаил в красках рассказал родителям о случившемся в поезде, и отец очень благодарил меня. Мать, приветливо улыбаясь, пригласила нас к обеду. Я с радостью принял приглашение. Долго сидели мы за столом и, как старые друзья, которые долго не виделись, беседовали. Константин Коптелов интересовался моим прошлым, и я рассказывал во всех подробностях. Провожая меня к поезду, он сказал: „Знаешь, Сергей, я внимательно тебя слушал и решил, что вся твоя жизнь - это интересный, захватывающий роман. Я бы мог написать о тебе книгу, и что-то вроде „Приключения - Тома Сойера."

Я уверил его в том, что я и все мои друзья всё бы ему честно рассказали, если он серьёзно займётся этим делом. Мы договорились о возможной встрече на одной летней даче в окрестностях Новосибирска, которую Константин Коптелов планировал купить. Затем мы сердечно распрощались, и я сел в поезд, который меня через несколько дней доставил в Новосибирск.

Мой хороший старый друг Борис встретил меня на вокзале. Мы сердечно обнялись и взволнованно расспрашивали друг друга о жизни всех наших друзей. Тем временем прибыли мы в однокомнатную квартиру, которую Борис получил незадолго до моего приезда. Немного отдохнув, отправились тотчас на встречу с другими ребятами. Первым встретили мы НиколаяПоваляева: „Посмотрите-ка, кто же этот молодцеватый офицер рядом с тобой, Борис? Уезжая, у него ещё под носом не обсохло, а возвращается адмиралом! Парень, парень! Видно сегодня не слишком выбирают, на кого надеть такую форму! " - радостно восклицал он, обнимая меня. Разговорившись, я поведал им о моей встрече с писателем Константином Коптеловьм и его предложении написать о нас, детдомовцах, книгу. Лицо Николая становилось всё мрачнее и, наконец, у него вырвалось: „Сергей, неужели ты такой дурак? Неужели ты не понимаешь, что нам не нужна известность, - это последнее, что можно пожелать нам всем! Это был бы наш конец! Сергей, как мог ты нам такое сотворить? Ты - мой старый лучший друг? "

И тут только до меня дошло. Действительно, о чём я раньше думал?

„Послушай Николай, я об этом очень сожалею. Я это дело не так представлял. Но ты прав, извини меня, пожалуйста."

Николай всё ещё не мог успокоиться: „Сергей, я тебе дам сейчас деньги, которые ты потерял, из-за того, что эта книга не будет написана, с тем условием, что ты навсегда оставишь свои идеи и забудешь.

Но тут уже я воскликнул: „Послушай, Николай, как тебе не стыдно! Предлагать мне деньги! Я тебе уже сказал, что я об этом сожалею! Что я не обдумал! Но то, что тебе в голову пришло — мне заплатить! - это же пакость! Я же твой друг! "

При этом Николай улыбнулся и сказал, успокоившись: „Теперь я тебя узнал, ты всё ещё мой старый друг, которому можно доверять. Большое тебе спасибо."

Впоследствии, при встрече с писателем, я вынужден был ему сказать, что идею создания книги о нас я нахожу неблаговременной, и потому просил его об этом забыть. Он был очень удивлён такому обороту дела и расстроен переменой моего мнения. Так мы и расстались в полном непонимании. Я чувствовал себя неловко.

Оставшиеся двадцать дней моего отпуска я весело провёл в кругу моих друзей. Мы были действительно счастливы снова быть вместе. Время летело быстро. Однажды Николай мне предложил. „Сергей, я бы очень желал тебя представить своему шефу. Тебе это будет интересно."

Я сразу согласился, так как много слышал о нём, когда ещё был курьером. В те годы я не мог себе такое позволить, так как был намного ниже рангом.

И снова шли мы долго по улицам Новосибирска, пока не очутились в незнакомом месте, у одного маленького дома. Николай таинственно шепнул: „Смотри, вот он идёт."

Словно обухом ударили меня по голове, я не верил своим глазам — передо мною стоял Николай Саушкин.

- Николай, - это ты! - вскрикнул я. И ты здесь номер один?

- Так точно, Сергей, - смеясь и обнимая меня, ответил он. Потом я узнал много подробностей из его жизни. Я сам

хорошо помнил, как Николай был однажды схвачен в Борисово во время покушения на толстую Ирину, применив при этом наше самодельное ружьё. Мы, детдомовцы, впоследствии так и не узнали о дальнейшей судьбе нашего товарища.

„Они отправили меня в детскую колонию, где я завязал дружбу и контакты с преступниками, при помощи которых и приобрёл нынешнюю профессию." Профессией Саушкина была распродажа наркотиков среди населения. Он был самым крупным торговцем того времени.

Мы беседовали несколько часов, рассказывая друг другу о прожитом и о наших планах на будущее. Впервые я узнал, что Борис и Николай Саушкин заняты одним делом и поддерживают связи со многими нашими детдомовцами.

В разговоре Николай сделал мне вдруг предложение: „Что, Сергей, если я тебе предложу одно маленькое дельце, и ты заработаешь себе немного денег. Ведь деньги тебе определённо сейчас будут нужны, не так ли? Как ты на это смотришь? "

- А что ты имеешь в виду?

- Пока ты здесь, ты мог бы работать с Борисом, например.

- А чем вы торгуете в настоящее время?

- Кроме наркотиков, мы торгуем магнитофонными лентами, губной помадой и прочей парфюмерией.

- Хорошо, - сказал я, - попробую.

Несколько дней работали мы все в тесном контакте. Но однажды вечером арестовали Саушкина. Отправили его в одну из тюрем строгого режима близ Томска.

Но дело надо было продолжать. Николай Поваляев решил, что пустое место Саушкина теперь принадлежит ему.

Однажды поздно вечером, я был приглашён на одно особое собрание, где должна была произойти встреча руководителей двух преступных банд. С тех пор, как арестовали Саушкина, другая преступная банда интенсивно вытесняла нас с нашей территории.

При столкновениях с бандой соперников дело дошло до перестрелки, во время которой один из бандитов был убит. Теперь мы решили помириться.

Прибыв в один заброшенный дом на окраине города, мы вошли в тёмное помещение, освещавшееся маленькой свечкой. Здесь нас уже ждали. Я остался в темноте, в дальнем углу комнаты, а Николай подошёл к столу, к группе собравшихся там молодых ребят. Сначала они говорили о чём-то тихо, но вдруг Поваляев громко закричал, стукнув кулаком по столу: „Если вы не оставите нашу территорию, то мы заговорим с вами на другом языке. Выходит, по-хорошему вы не хотите понимать. У вас есть ваш район, и там вы останетесь! Ясно вам? "

Николай поднялся. Другие тоже вскочили и бросились в выход. Я узнал старого моего друга. Каким он был в Борисово, таким он и остался, несгибаемым, твёрдым парнем, который „позаботился" о тех двоих, которые жестоко расправились тогда со мною.

Я решил, что разговор окончен и пошёл на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Пройдя по длинному коридору и спустившись по лестнице вниз, я открыл дверь и переступил порог. В этот миг воздух потряс какой-то взрыв. Я почувствовал огненный удар по рёбрам, который отнял у меня дыхание.

Ошеломлённый и ничего не понимающий, я ощутил, что истекаю кровью. Единственно я мог вспомнить, что видимо, стреляли. Собравши все силы, я попробовал подняться. Но снова упал на колени. Тут же услышал я чьи-то приближающиеся шаги. Это были Николай и Борис, оба вооружённые двумя пистолетами. Услышав выстрелы, они спешили расправиться с нападавшими, но тех уже и след простыл. Они спрятали оружие и понесли меня в дом. Раздев меня и осмотрев рану, Борис разорвал свою рубашку и сделал перевязку, чтобы как-то остановить кровотечение. Пуля пробила насквозь находящуюся в моём грудном кармане толстую записную книжку, чтобы затем застрять поверхностно в моей груди. Ребята радовались тому, что бумаги спасли меня. Они доставили меня в больницу, где незамедлительно была удалена пуля, и я быстро поправился.

Вернувшись из больницы, я провёл ещё несколько дней у Бориса, занимаясь в основном пьянством. Однажды, после длительного застолья, я решил освежиться и пошёл в ближайший парк. И там я встретил такого же, довольного хорошо выпившего человека. Это был мужчина лет пятидесяти, довольно крепкого сложения, с деревянной ногой. Разговорившись, мы нашли скамейку, на которой удобно устроились. После того, как я ему представился, он оживился.

К моему огромному удивлению я узнал, что он бывший майор милиции города Норильска. Обрадовавшись моему интересному собеседнику, я с восторгом принялся рассказывать ему обо всём, что я вычитал из учебников об этом замечательном городе, расположенном на самом севере страны и который служит прекрасным примером способности выживания нашего народа в таком суровом далёком крае. С энтузиазмом, я перечислял ему виды новой техники, разработанной и внедрённой в Норильске.

Наконец он остановил мой пыл: „Что вы, молокососы, можете знать о Норильске? О её технике, о её промышленности?

И всё это, ты только в книжках вычитал?! А знаешь ли ты, что вся эта новая техника построена на крови и костях нашего народа - рабов, если точнее выразиться. Я слишком много их видел, этих умирающих от голода и холода людей разной национальности, построивших этот город и оставивших там свои кости. Об этом вы никогда и не узнаете при чтении книг. Такая книга ещё не написана и никогда не выйдет в свет.

Далее рассказал он мне о своей жизни: „Когда в 1956 году вспыхнула Венгерская революция, я был назначен командиром танкового подразделения в город Будапешт. Там я был тяжело ранен в ногу, которую незамедлительно пришлось ампутировать. Вернувшись домой, я оказался никому не нужным человеком. Впоследствии был я направлен в Норильск надсмотрщиком и погонщиком тех обездоленных людей, которые и создавали новейшую технику, прославленную в твоих книгах, Сергей.

И знаешь, мой мальчик, что я за это получил? Я получил полную руку орденов за Будапешт, в Норильске же - в придачу к своей деревянной ноге полную руку рублей, которых едва хватало на проживание.

При этом он выхватил из кармана горсть орденов и поднёс мне к носу: „Посмотри, что мне с ними делать - есть или заплатить за квартиру? В Норильске я заработал себе пенсию - сорок пять рублей в месяц. Посмотри на меня, мой сын, как я выгляжу, и что я за свою преданность в Коммунистической партии заслужил."

Тут у него начался страшный приступ кашля, который он не в силах был остановить, при котором все его ордена выпали из рук в грязь. Он сплевывал кровью. Носовым платком вытирал он свои окровавленные губы. Рыдая, стоя на коленях, поднимал он из грязи свои ордена.

Я не мог далее смотреть на эту картину. От всего увиденного и услышанного я вмиг отрезвел. Уходя, я всеми силами старался побыстрей забыть об этой печальной истории, надеясь, что такое со мною не может произойти. Однако память об этом майоре сопровождала меня всю жизнь. Стараясь избавиться от этих мыслей, я внушал себе: „Только глупцы думают о прошлом, не забывая свои проблемы - так нас учили. Надо жить будущим.

Конечно, были некоторые ошибки и несправедливости и в нашей партии, от которых пострадал этот майор. Но, к счастью, это единичный случай. Но всё-таки мою душу тревожила мысль: зачем столько ненужных страданий и смерти из-за одного города, разве можно людской кровью и горем оправдать свой престиж?

Я не находил ответа на все мои вопросы. Однако, надо было как-то жить дальше, надеясь на прекрасное будущее. Между тем, я паковал свои вещи, чтобы отправиться на Восток, где меня ожидала волнующая карьера офицера военно-морского флота.