Глава семнадцатая. Можно представить: как мы при таком учении выходили учены

Можно представить: как мы при таком учении выходили учены... А впереди
стояла целая жизнь. Добрый и просвещенный человек, каким, несомненно, был
наш доктор Зеленский, не мог не чувствовать, как это ужасно, и не мог не
позаботиться если не пополнить ужасающий пробел в наших сведениях (потому
что это было невозможно), то по крайней мере хоть возбудить в нас
какую-нибудь любознательность, дать хоть какое-нибудь направление нашим
мыслям.
Правда, что это не составляет предмета заботливости врача казенного
заведения, но он же был человек, он _любил_ нас, он желал нам счастия и
добра, а какое же счастие при круглом невежестве? Мы годились к чему-нибудь
в корпусе, но выходили в жизнь в полном смысле ребятами, правда, с задатками
чести и хороших правил, но совершенно ничего не понимая. Первый случай, пер-
вый хитрец при новой обстановке мог нас сбивать и вести по пути недоброму,
которого мы не сумели бы ни понять, ни оценить. Как к этому быть
равнодушным!
И вот Зеленский забирал нас к себе в лазарет и подшпиговывал нас то
чтением, то беседами.
Известно ли об этом было Перскому, я не знаю, но может быть, что и было
известно, только он не любил знать о том, о чем не считал нужным знать.
Тогда было строго, но формалистики меньше.
Читали мы у Зеленского, опять повторяю, книги самые позволительные, а
из бесед я помню только одну, и то потому, что она имела анекдотическое
основание и через то особенно прочно засела в голову. Но, говорят, человек
ни в чем так легко не намечается, как в своем любимом анекдоте, а потому я
его здесь и приведу.
Зеленский говорил, что в жизнь надо внесть с собою как можно более
добрых _чувств_, способных порождать добрые _настроения_, из которых в свою
очередь непременно должно вытечь доброе же _поведение_. А потому будут
целесообразнее и все _поступки_ в каждом столкновении и при всех
случайностях. Всего предвидеть и распределить, где как поступить,
невозможно, а надо все с добрым настроением и рассмотрением и без упрямства:
приложить одно, а если не действует и раздражает, обратиться благоразумно к
другому. Он все это из медицины брал и к ней приравнивал и говорил, что у
него, в молодой поре, был упрямый главный доктор.
Подходит, говорит, к больному и спрашивает:
- Что у него?
- Так и так, - отвечает Зеленский, - весь аппарат бездействует, что-то
вроде miserere. {Жалеть, иметь сострадание (лат.); здесь - безнадежное
состояние больного.}
- Oleum ricini {Касторовое масло (лат.).} давали?
- Давали.
И еще там что-то спросил: давали?
- Давали.
- A oleum crotoni? {Кротоновое масло (лат.).}
- Давали.
- Сколько?
- Две капли.
- Дать двадцать!
Зеленский только было рот раскрыл, чтобы возразить, и тот остановил:
- Дать двадцать!
- Слушаю-с.
На другой день спрашивает:
- А что больной с miserere: дали ему двадцать капель?
- Дали.
- Ну, и что он?
- Умер.
- Однако проняло?
- Да, проняло.
- То-то и есть.
И, довольный, что по его сделано, старший доктор начинал преспокойно
бумаги подписывать. А что больной умер, до этого дела нет: лишь бы
_проняло_.
Поскольку к чему этот медицинский анекдот мог быть приложим, он нам
нравился и казался понятен, а уж насколько он кого-нибудь из нас воздерживал
от вредного упрямства в выборе сильных, но вредно действующих средств, этого
не знаю.
Зеленский служил в корпусе тридцать лет и оставил после себя всего
богатства пятьдесят рублей.
Таковы были эти три коренные старца нашего кадетского скита; но надо
помянуть еще четвертого, пришлого в наш монастырь с своим уставом, но также
попавшего нашему духу под стать и оставившего по себе превосходную память.