Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава седьмая. Распределение, где кому стоять, нам вышло самое разнобивуачное, потому что в Молдавии на заграничный манер
Распределение, где кому стоять, нам вышло самое разнобивуачное, потому что в Молдавии на заграничный манер, -- таких больших деревень, как у нас, нет, а всё хутора или мызы. Офицеры бились всё ближе к мызе Холуян, потому что там жил сам бояр или бан, тоже по прозванью Холуян. Он был женатый, и жена, говорили, будто красавица, а о нём говорили, что он большой торгаш, -- у него можно иметь всё, только за деньги -- и стол, и вино. Прежде нас там поблизости другие наши войска стояли, и мы встретили на дороге квартирмейстера, который у Холуяна квитанцию выправлял. Обратились к нему с расспросами: что и как? Но он был из полковых стихотворцев и всё любил рифмами отвечать. -- Ничего, -- говорит, -- мыза хорошая, как придёте, увидите:
Между гор, между ям Сидит птица Холуян.
Предурацкая эта манера стихами о деле говорить. У таких людей ничего путного никогда не добьёшься. -- А куконы, -- спрашиваем, -- есть? -- Как же, -- отвечает: -- есть и куконы, есть и препоны. -- Хороши? то есть красивые? -- Да, -- говорит, -- красивые и не очень спесивые. Спрашиваем: находили ли там их офицеры благорасположение? -- Как же, там, -- отвечает, -- на тонце, на древце наши животы скончалися. -- Чёрт его знает, что за язык такой! -- всё загадки загадывает. Однако, все мы поняли, что этот шельма из хитрых и ничего нам открыть не хотел. А только вот, хотите верьте, хотите вы не верьте в предчувствие... Нынче ведь неверие в моде, а я предчувствиям верю, потому что в бурной жизни моей имел много тому доказательств, но на душе у меня, когда мы к этой мызе Ну, а пути и времени, разумеется, всё убывает, и вот пока я иду на своём месте в раздумчивости, сапогами по грязи шлёпаю, кто-то из передних увидал и крикнул: -- Холуян! Прокатило это по рядам, а я отчего-то вдруг вздрогнул, но перекрестился и стал всматриваться, где этот чертовский Холуян. Однако, и крест не отогнал от меня тоски. В сердце такое томление, как описывается, что было на походе с молодым Ионафаном, когда он увидал сладкий мёд на поле. Лучше бы его не было, -- не пришлось бы тогда бедному юноше сказать: " Вкушая вкусих мало мёду и сё аз умираю". А мыза Холуян, действительно, стояла совсем перед нами и взаправду была она между гор и между ям, то есть между этаких каких-то ледащих холмушков и плюгавеньких озерцов. Первое впечатление она на меня произвела самое отвратительное. Были уже и какие-то настоящие пустые ямы, как могилы. Чёрт их знает, когда и какими чертями и для кого они выкопаны, но преглубокие. Глину ли из них когда-нибудь доставали, или, как некоторые говорили, будто бы тут есть целебная грязь и будто ею ещё римляне пачкались. Но вообще местность прегрустная и престранная. Виднеются кой-где и перелесочки, но точно маленькие кладбища. Грунт, что называется, мочажинный и, надо полагать, пропитан нездоровою сыростью. Настоящее гнездо злой молдаванской лихорадки, от которой люди дохнут в молдавском поту. Когда мы подходили вечерком, небо зарилось, этакое ражее, красное, а над зеленью сине, как будто синяя тюль раскинута -- такой туман. Цветков и васильков нет, а торчат только какие-то точно пухом осыпанные будылья, на которых сидят тяжёлые жёлтые кувшины вроде лилий, но преядовитые: как чуть его понюхаешь, -- сейчас нос распухнет. И что ещё удивило нас, как тут много цапель, точно со всего света собраны, которая летит, которая в воде на одной ножке стоит. Терпеть не могу, где множится эта фараонская птаха: она имеет что-то такое, что о всех египетских казнях напоминает. Мыза Холуян довольно большая, но, чёрт её знает, как её следовало назвать, -- дрянная она или хорошая. Очень много разных хозяйственных построек, но всё как-то будто нарочно раскидано " между гор и между ям". Ничего почти одного от другого не разглядишь: это в ямке и то в ямке, а посреди бугорок. Точно как будто имели в виду делать здесь что-нибудь тайное под большим секретом. Всего вероятнее, пожалуй, наши русские деньги подделывали. Дом помещичий, низенький и очень некрасивый... Облупленный, труба высокая, и снаружи небольшой, но просторный, -- говорили, -- будто есть комнат шестнадцать. Снаружи совсем похоже на те наши станционные дома, что покойный Клейнмихель по московскому шоссе настроил. И буфеты, и конторы, и проезжающие, и смотритель с семьёю, и всё это чёрт знает куда влезало, и ещё просторно. Строено прямо без всякого фасона, как фабрика, крыльцо посередине, в передней буфет, прямо в зале бильярд, а жилые комнаты где-то так особенно спрятаны, как будто их и нет. Словом, всё как на станции или в дорожном трактире. И в довершение этого сходства напоминаю вам, что в передней был учреждён буфет. Это, пожалуй, и хорошо было " для удобства господ офицеров", но вид-то всё-таки странный, а устройство этого буфета сделано тоже с подлостью, -- чтобы ничем нашего брата бесплатно не попотчевать, а вот как: всё, что у нас есть, мы всё предоставляем к вашим услугам, только не угодно ли получить " за чистые денежки". Кредит, положим, был открыт свободный, но всё, что получали, водку ли, или их местное вино, всё этакий особый хлап, в синем жупане с красным гарусом, -- до самой мелочи писал в книгу живота. Даже и за еду деньги брали; мы сначала к этому долго никак не могли себя приучить, чтобы в помещичьем доме и деньги платить. И надо вам знать, как они это ловко подвели, чтобы деньги брать. Тоже прекурьёзно. У нас в России или в Польше у хлебосольного помещика стыда бы одного не взяли завести такую коммерцию. С первого же дня является этот жупан, обходит офицеров и спрашивает: не угодно ли будет всем с помещиком кушать? Наши ребята, разумеется, простые, добрые и очень благодарят: -- Очень хорошо, -- говорят, -- мы очень рады. -- А где, -- продолжает жупан, -- прикажете накрывать на стол: в зале или на веранде? У нас, -- говорит, -- есть и зала большая, и веранда большая. -- Нам, -- говорим, -- голубчик, это всё равно, где хотите. Нет-таки, добивается, говорит: " бояр велел вас спросить и накрывать стол непременно по вашему желанию". " Вот, -- думаем, -- какая предупредительность! - Накрывай, брат, где лучше". -- Лучше, -- отвечает, -- на веранде. -- Пожалуй, там должно быть воздух свежее, -- Да, и там пол глиняный. -- В этом какое же удобство? -- А если красное вино прольётся, или что-нибудь другое, то удобнее вытереть и пятна не останется. -- Правда, правда! Замышляется, видим, что-то вроде разливного моря. Вино у них, положим, дешёвое, правда, с привкусом, но ничего: есть сорта очень изрядные. Настаёт время обеда. Являемся, садимся за стол -- всё честь честью, -- и хозяева с нами: сам Холуян, мужчина, этакий худой, чёрный, с лицом выжженной глины, весь, можно сказать, жиляный да глиняный и говорит с передушинкой, как будто больной. -- Вот, -- говорит, -- господа, у меня вина такого-то года урожая хорошего; не хотите ли попробовать? -- Очень рады. Он сейчас же кричит слуге: -- Подай господину поручику такого-то вина. Тот подаёт и непременно непочатую бутылку, а пред последним блюдом вдруг является жупан с пустым блюдом и всех обходит. -- Это что, мол, такое?!. -- Деньги за обед и за вино. Мы переконфузились, -- особенно те, с которыми и денег не случилось. Те под столом друг у друга потихоньку перехватывали. Вот ведь какая черномазая рвань! Но дело, которым до злого горя нас донял Холуян, разумеется, было не в этом, а в куконице, из-за которой на тонце, на древце все наши животы измотались, а я, можно сказать, навсегда потерял то, что мне было всего дороже и милее, -- можно сказать даже, священнее.
|