Часть третья В ТУМАНЕ

Когда-то давно, в детстве, у меня был снегокат. Такие санки на трех полозьях с мягким сиденьем, рулем, тормозами и смешным названием «Чук и Гек». Большой и шумной гурьбой мы со снегокатами и санками, ведь «Чуки-Геки» были не у всех, оккупировали горку и катались, промокая до нитки, забыв про уроки и стараясь не думать о нагоняе от мамы.

Сверху вниз снегокат давал фору санкам, потому был вожделенной мечтой для всех, у кого его не было. Но спуск, как и любой момент счастья, был оргазмически кратким. И после мгновений эйфории начинался долгий и нудный подъем. Вот тогда на тех, у кого были санки, обладатели снегокатов смотрели с завистью. В отличие от буквально взлетавших на горку саночных друзей мы карабкались, пыхтели и спотыкались. «Чуки и Геки» весили не в пример больше, и удовольствие превращалось в пытку. К чему это я?

Здесь и сейчас не было снегоката. Да и счастливого спуска не было. Рюкзак и автомат тянули плечи, под ногами хлюпало раскисшей грязюкой. А холмы зарядили один за другим. Спуски чередовались с подъемами, радости ни от того, ни от другого не было никакой.

Хлюпик шел на удивление молча. Натужно пыхтел и месил грязь. Мунлайт по первости попытался насвистывать «Moonlight and vodka», потом начал тихо материться под нос, но вскоре устал и от брани и сосредоточенно умолк.

Я его понимал. Материться мне хотелось ничуть не меньше. Но и на выплеск эмоций сил не хватало, и отвлекаться не хотелось.

Легкий туман стал плотнее, когда спустились с холма. При подъеме на следующий он отчего-то практически не рассеялся, а дальше уже только густел, как закипающий кисель. Вскоре ориентироваться стало возможно только по карте на ПДА. И хотя в тумане и в отсутствие людей с неведомыми намерениями, при оружии, наладонник был невероятным подспорьем, предупредить об аномалиях или мутантах он не мог. А увидеть их заранее при более-менее нормальной видимости шагов в двадцать-тридцать было не просто. Потому на разговоры и не тянуло.

Туман выматывал, напряжение росло от каждого звука или тени. Не знаю, как остальные, а я себя чувствовал как тот ежик в мультфильме, который мне с детства не нравился. Только если ежа трогал вопрос, как там лошадь в тумане и как она дышит, то меня волновало наличие факта чьего-то постороннего дыхания или присутствия. И если бы сейчас сквозь мутную пелену проступил силуэт лошади, я, не задумываясь, сделал бы все, чтобы она не дышала. Ни в тумане, ни как иначе.

По счастью, никого и ничего живого, кроме нас, здесь пока не было. Один раз мимо протянулось что-то аномальное. Аномалия была заметна достаточно четко, воздух буквально трясло, как с похмелья. Только поэтому я и успел остановиться на довольно приличном расстоянии. Дрожащее, меняющее размер и форму нечто двигалось перпендикулярно нашему пути. На три застывшие фигуры оно не среагировало.

— Что за хрень? — хрипло спросил Мунлайт спустя пару минут после того, как аномалия исчезла.

Спрашивал он явно не Хлюпика. Меня. Или просто задавал риторический вопрос? Я пожал плечами. Обычно аномалии узнаю, но здесь… Либо это вовсе что-то неизвестное, либо некая смесь двух сросшихся между собой пространственных физических завихрений. А что, бывает и такое.

После встречи с неведомой блуждающей аномалией Мунлайт стал оглядываться раза в два, если не в три, чаще. Что-то разволновался балагур. А сам?

Я прислушался к ощущениям и понял: желание, хоть и мысленно, посмеяться над Мунлайтом — лишь попытка заглушить собственное волнение. Сердце билось часто и чутко, готовое в любой момент оборваться. Я глубоко вздохнул и мысленно сосчитал до трех. На этот раз многократно испытанный способ не помог.

Знобило. Вокруг было сыро и неуютно. Сквозь клубящийся туман проступали мертвые тени деревьев, и чувствовалось чье-то присутствие. Я вслушался до звона в ушах. Ничего. Ни звука, кроме наших чавкающих шагов. Но ощущение, что за этими шагами кто-то неслышно крадется в сторонке, поглядывая на нас сквозь туман, не прошло.

Если бы я шел один, наверное, уже не раз резко остановился бы, пытаясь подловить невидимого наблюдателя. Но сзади шлендрали Мун и Хлюпик.

Справа из молочно-белесого плотного воздуха вынырнул громадный силуэт. Я чуть вздрогнул, но сдержался. Это не живое, это…

Я сделал еще несколько шагов и выдохнул на счет «три». Силуэт приобрел размытые контуры, стал узнаваем. Угловатый стан, разнокалиберные колеса. Трактор стоял, накренившись набок. О том, что в кабине когда-то были стекла, напоминало несколько осколков, торчащих острыми углами из проржавевшей рамы.

Трактору внимания досталось больше, чем он того заслуживал. Но ни внутри, ни рядом с ржавыми останками сельскохозяйственной техники никого не было. Тишина.

Не люблю такие затишья. Никогда не поймешь, то ли зона с тобой в поддавки играет, то ли готовится нанести сокрушительный удар, собирается с силами. Так или иначе, хорошего не жди.

Я поспешил обойти трактор. От греха подальше. Тихо. Шаг за шагом, продолжая вслушиваться в неестественную ватную тишину, я двинулся по дуге.

Скрежетнуло, звякнуло. Я подпрыгнул, скорее от неожиданности, чем с перепугу. Никого. Только зависший в раме осколок неизвестно по какой причине решил съехать в сторону.

Хлюпик и Мунлайт стояли в нескольких шагах. Я перевел взгляд с одного на другого.

— Оно само, — поспешил отгородиться Хлюпик.

— Как говорила моя учительница по физике, — задумчиво произнес Мун, — само в этом мире ничего не происходит. Чтобы что-то упало, надо силу приложить.

Умный, как Ленин. Я развернулся и пошел дальше. Понятное дело, что силу приложить надо. Но ведь нет никого. И потом, силы разные бывают. Ветерок подул — сила. Земное притяжение — тоже сила.

Самоутешение вышло абсолютно никчемным. Ощущение чужого присутствия не отпускало ни на секунду, только усиливалось. «Если у тебя паранойя, это не значит, что за тобой никто не следит», — в который раз втемяшилась глупая мыслишка.

Шаги стали глуше, словно туман с утроенной силой съедал звуки. Слух напрягся до звона в ушах, будто поблизости снова был контролер. Ничего. И в обозримой близости — тоже. Ничего и никого.

Сунув руку в карман, выудил ПДА. Палец шлепнул по кнопке питания. Наладонник пискнул и загорелся экраном. Я включил карту. Если верить компьютеру, то кордоны «Свободы» и «Монолита» остались правее и сзади. Людей прошли. Дальше будет легче.

Утешение снова оказалось паршивым. Самообман, а не утешение. Да и не будет в зоне легче. Никогда.

Впереди взметнулась новая тень. Огромная, костлявая, неживая. Сердце дернулось в неестественной конвульсии. Нервы совсем ни к черту. Впереди высилась ажурная опора ЛЭП. Конструкция дала крен. Вправо от траверсов провисли черными змеями провода. Слева проводка была оторвана. Обрывки проводов безвольно болтались на изоляторах, покачиваясь от ветра. Только один кабель невесть как оставался натянутым. Но за счет наклона опоры провод натянулся, будто струна, и готов был лопнуть от перенапряжения в любую секунду.

Сердце металось в груди и колошматилось о ребра, как птица, попавшая в клетку. Я глубоко вздохнул. Раз, два, три. Выдох. Легче не стало.

— Все. — Я сделал еще пару шагов, после чего остановился. Рюкзак скользнул с плеча на землю, словно был живым и весь день мечтал только о том, чтоб от меня отделаться.

Только опустившись на корточки и присев, я понял, насколько сильно разболелась нога.

— Что, пришли уже? — невинно поинтересовался Мунлайт и растекся в сатанинской ухмылке. Подковообразная бородка и сузившиеся глаза дополнили образ. Рогов ему только не хватает и хвоста. А вообще молодец, быстро в себя пришел. Хмурого упаднического настроения как не бывало. Мне бы так. С другой стороны, он напряг одного дня сбросил, а мне нужно напряжение многих лет скидывать. И память. А от этого так просто не отделаешься.

— Четверть часа перекур, — поделился я со своими спутниками и откинулся на рюкзак.

За консервами не полез. Рано жрать. Нам еще топать и топать. Мунлайт присел рядом. Дернул было травинку, но тут же отбросил и принялся елозить кончиком языка по сколотому зубу. Хлюпик возился дольше, чем обычно, будто кот, пытающийся выбрать себе место, а потом удобнее на нем устроиться. Рожа брезгливая. Ну, точно, как у кота. Те тоже сырость не переваривают.

Я закрыл глаза, чтоб не видеть обоих. Устал я от людей вообще и от них в частности. Слишком много общения для меня в последние дни. Надоело. Хочется забиться куда-нибудь в нору, и чтоб никто не трогал. Нажраться водки, растопить буржуйку и уснуть в тепле и под кайфом.

Тишина вокруг стояла ватная, как на новом кладбище. Это на старых деревья на ветру перешептываются и вороны галдят. На свежепостроенных, если так можно сказать о кладбище, ничего этого нет. Только поле, могилы и намек на то, что над этой смертью, украшенной искусственными венками и вениками, когда-нибудь прорастет жизнь.

— Слушай, Хлюпик, — разорвал тишину Мунлайт. — А на хрена тебе Монолит? Чего тебе в жизни не хватает?

— Иди ты, — отозвался тот. — Я ж тебя не спрашиваю, чего ты у исполнителя желаний попросишь.

О как! Хлюпик-то, оказывается, зубы показывать умеет. Я открыл глаза и приподнялся.

Хлюпик сидел надутый, как мокрый воробей. Понимаю, я тоже не люблю, когда в душу лезут. Только в отличие от Хлюпика я и в чужое личное предпочитаю не соваться. А он нехай отдувается. Пусть на своей шкуре прочувствует и осознает. У каждого есть что-то свое, сокровенное. Весь секрет только в том, чтобы не переступать черту и не лезть в чужую душу, если не хочешь открывать свою.

Мунлайт, напротив, забавлялся.

— Понятно, — ухмыльнулся он гадостно. — Очередной спаситель человечества. Мир во всем мире попросишь? Или чего? Чтоб дети не болели? Чтоб бабы не истерили? Чтоб у политиков была совесть, а у убийц сострадание?

Неизменная улыбка его стала жесткой. Он коротко сплюнул через новоприобретенную дырку в зубах.

— Много вас таких тут было. Исусики.

Взгляд новичка налился стальной твердостью и по жесткости мог посоревноваться с окаменелой муновой ухмылкой.

— Хоть бы и так, — окрысился Хлюпик. — А сам что?

— А я не претендую. У меня желание только одно сейчас, и оно сильно далеко от человеколюбия.

— Угу. Я себя не люблю, но очень нравлюсь, — подначил я.

— Именно, — кивнул Мун, пропуская подначку мимо ушей.

— А на других наплевать? — мрачно уточнил Хлюпик.

Мунлайт победно улыбнулся.

— А для того, чтобы кому-то чем-то помогать, надо самому для начала вылезти из жопы. Много вас таких. Сами в дерьме сидят и готовы помогать каждой сиротинушке. Чем ты можешь помочь, Супер Радж? Ты сам в говне по уши. Все, что ты можешь, это возюкаться в этом дерьме. Все, что ты знаешь, это как совсем в нем не утопнуть. Вся твоя жизнь — вялое копошение в навозной куче. И ты рвешься кому-то помогать, кого-то спасать? Кого и от чего? Ты ничто. Сначала себе помоги, а потом уже для других хоть что-то сделать сможешь.

Хлюпик полоснул по сталкеру металлическим взглядом, казалось, сейчас бросится и загрызет. Но вместо этого новичок стиснул зубы и отвернулся, в конец надутый.

— Ну а ты? — полюбопытствовал Мун, переключаясь на меня.

Я резко поднялся. В ногу отдало резкой болью. Что ж она так раздергалась-то? Я непроизвольно сморщился.

— А я пойду.

— Куда это?

— В кусты, — буркнул я.

Не то Чтобы мне очень хотелось до ветру, но продолжать этот разговор я жаждал еще меньше. Что мне ему сказать? Что ответить? Я иду к Монолиту, но даже если он существует, даже если мы до него доберемся, даже если еще куча всяких «если»… Ведь мне нечего у него попросить. Не знаю, чего желать. И не потому, что у меня все есть. Просто мне ничего не нужно. Покойникам ничего не нужно.

От этой неожиданной мысли я вздрогнул. А ведь ты труп, Угрюмый. Живой труп.

— Понятно, — фыркнул вдогонку Мунлайт, по-своему трактовавший мое молчание. — Еще один защитник бедных, обездоленных, униженных и слабоумных. Надо было для таких, как вы, Монолит не исполнителем желаний назвать, а удовлетворителем желаний. Что б вы наконец поняли, что желание и мечта — не одно и то же. Альтруисты хреновы.

Он говорил что-то еще, но я уже не вслушивался. Голос Муна приглушил туман. Потом молочная белизна поглотила место нашей стоянки. А еще через десяток-другой шагов я остался наедине с зоной. Может быть, стоило потеряться в этом тумане навсегда? Может, где-то в нем смысл моей жизни? Или мое счастье?

Туман стал плотным до такой степени, что видно теперь было шага на два-три, не больше. Еще какое-то время я шагал, подгоняемый злостью, потом остановился, расстегнул ширинку и выпустил пар. Как ни странно, жить стало легче.

Отжурчав, сколько было нужно, я развернулся на сто восемьдесят градусов и застыл. В голове прояснилось. В отличие от окружающего мира, наглухо потонувшего в тумане.

Ладно, без паники. Я глубоко вдохнул. Раз, два…

На счет «три» рука уже нащупала ПДА в кармане. Пискнуло. Попытка запустить навигатор не увенчалась успехом. Туман пожрал не только окружающий пейзаж, но, кажется, и сеть. Зато загрузилась карта. Чудесно. Только при полном отсутствии видимости и мертвом навигаторе толку от этих топографических картинок, как от козла молока.

И куда я ушел? И куда теперь идти? Огляделся. Ориентиров не было никаких. Если допустить, что я шел по прямой, то, сохраняя направление и двигаясь в прямо противоположную сторону, я вернусь к исходной точке. Вот только уверенности, что в тумане я шел прямо, не было. А ко всему добавилось гложущее сомнение: повернулся ли я, опростав мочевой пузырь, на пол круга или больше? Или меньше?

Стараясь сохранить остатки спокойствия, я зашагал обратно, считая в уме шаги. Десяток метров, полета, сто. Неужели я усвистал больше, чем на сотню шагов? Вокруг ничего не менялось. Загустевший туман не желал рассеиваться. Мутная молочно-белая пелена. Сырая, промозглая, поглощающая звуки, сожравшая зону, а может, и весь мир.

— Эй! — гаркнул я в туман.

Звук ушел, растаял, потерялся. Нет ответа.

— Мунлайт! Хлюпик!

Нет ответа. Тишина и молоко, разлитое в воздухе. Я снова глянул на экран наладонника. Навигатор мертв, сети нет. Только закачанные в память ПДА картинки. Толку от них, если не видно ни зги.

Вот теперь самое время паниковать. Не бывает такого тумана. Не бывает, чтобы в тумане на расстоянии сотни-другой метров не было слышно человека, орущего во всю глотку. Не бывает…

Хотя нет, в зоне все бывает. Особенно в той зоне, про которую никто ничего не знает. Кто тут ходил? Никто. А если кто и ходил, то никто не возвращался, чтобы рассказать о местных достопримечательностях.

Здесь даже зверья нет. И мутантов. И аномалий. Или мне так везет?

Тоже мне везунчик нашелся. Неизвестно, во что вляпался, а туда же. Стоп! От жутковатой догадки стало не по себе. Вот оно. Это не просто туман, это аномалия. Может же быть такая аномалия? Почему нет. Никто такого раньше не видел? Мало ли кто чего раньше не видел. Зона вообще место концентрации раньше не виденного.

Но если это так, то все встает на свои места. В аномальной зоне запросто может теряться любая связь с внешним миром. И ни один житель зоны в аномалию не сунется. Хоть слепая собака, хоть безмозглый кадавр. Мозгов-то у них нет, но чутье остается. Любое животное, пусть самое примитивное, знает, куда лезть не надо. Чувствует и уходит. Потому при пожарах, извержениях, землетрясениях и прочих стихийных бедствиях дохнут люди, а не зверье.

Я глубоко вдохнул. Раз, два, три… Мимо. Успокоение не пришло.

— Эй! — позвал я тихо. Ничего. Ни звука.

— Э-ге-ге-гей! — заорал уже во всю глотку.

Звук потонул, эха не было. И ответа не было. Тишина. Полная, как будто мир и вправду сузился до пятачка в четыре метра вокруг меня.

Молчал Мун. А может, он просто решил меня подразнить?

Молчал Хлюпик. Может, вконец обиделся? Или заодно с чертовым сталкером? Молчало эхо. Ну, мало ли…

Беззвучно мигал дисконнектом ПДА. А собственно, кто сказал, что он должен здесь работать?

И сама зона тоже молчала. М-да, кажется, на этот раз я вляпался крепко.

Глубокий вдох. Раз, два, три. Не помогло. Ну и черт с ним. Не ложиться же здесь помирать, в самом деле. Если я сюда зашел, значит, смогу и выйти. Главное, держать направление и не паниковать.

Я снова зашагал назад, как мне казалось, не меняя направления. Вот только без паники не получалось. В голове метрономом отщелкивали пройденные шаги, и волнения с каждым шагом прибавлялось. На шестистах я остановился. Что теперь? Снова менять направление? Или вернуться?

— Эй!!! Есть кто живой?!! Э-э-эй!!!!

В глотке запершило. Я заткнулся и закашлялся. Сыро. И орать бесполезно.

Поймал себя на том, что мысли начинают скакать без всякой логики. Снова вдохнул, выдохнул. И снова закашлялся. Сыро. И, если честно, страшно. Причем страшно беспричинно.

Направление было выбрано неверно. Значит, надо вернуться назад. Я сосредоточился и развернулся. Теперь точно на сто восемьдесят. Шестьсот шагов назад, а дальше сменить направление и попытаться еще раз.

Нога ныла, но я не обращал на нее теперь внимания. А что, если опять мимо? Что тогда? Сколько так можно ходить? Блуждать в бесконечном тумане? Пока не помру с голодухи.

Тут же прислушался к ощущениям. Нет, есть не хотелось. Голода не было. И от этого стало еще страшнее.

Сто шагов, отметил для себя пройденный рубеж.

А чего, собственно, я боюсь? Смерти? Так я ж себя и других уверял, что я ее не боюсь. Потому что терять мне нечего. Потому что нет у меня в этой жизни ничего. Выходит, врал? Да вроде нет. Что тогда?

Сто пятьдесят шагов.

С другой стороны, кто говорит про смерть? Может быть, я не умру. Может быть, я буду вечно скитаться в этом тумане и искать. Что искать? Друзей? Зону? Выход? Себя?

И чем тогда этот туман отличается от всей нашей жизни? Поиски себя и ближнего в бесконечном тумане. Поиск выхода и жутковатое понимание, что выход — смерть. Потому что другого выхода из тумана жизни не бывает.

О, господин мизантроп, вас никак на философию пробило. Если бы это сказал сейчас Мунлайт, я, наверное, среагировал и отвлекся от глупых мысленных топтаний на месте. Но Муна не было, а на собственные подначки реагировать еще глупее, чем на чужие. Самоирония не задела.

Пятьсот.

— Эй!!! Люди!!!

Крик получился хриплым. Глотку саднило. Я закашлялся и остановился. На мгновение показалось, что в стороне что-то мелькнуло.

Нет, показалось. Да и что там могло мелькнуть?

Стоп! Сердце зачастило, кровь пульсировала в висках. Я сглотнул, пытаясь смочить в мгновение пересохшую глотку. Опоры! ЛЭП! Там, где мы остановились была опора линии электропередачи. Значит не так важно, куда я иду. Важно найти ЛЭП и идти под проводами, пока не найду своих.

Недолго думая я плюнул на направление и пошел по кругу, с каждым разом все увеличивая радиус.

Сколько я так бежал? Шаги считать я не стат. Время давно уже перестало существовать для меня в своем обычном виде. Не знаю, сколько секунд, минут или часов я нарезал круги. Только кругов этих становилось все больше, диаметр их расширился в разы, а ЛЭП видно не было.

Энтузиазма поубавилось. Я уже не бежал. Сперва перешел на шаг, а после и вовсе остановился. Может быть, я вообще не иду? Стою на месте, перебираю ногами, как муха в смоле. Или еще проще, как на беговой дорожке. Иллюзия движения есть, а самого движения нет. Бег на месте.

— Эге-ге-гей!!!

Звук привычно уже растворился в тумане. Но на этот раз появился отклик. Мелькнуло. Справа. Мутное пятно света. Я готов был в этом поклясться.

— Мунлайт? — позвал я.

Тишина. Только пятнышко снова дрогнуло и пропало. Я зашагал на свет. Кой черт бояться, все равно терять нечего.

— Хлюпик?

Никакого ответа. Зато световое пятнышко стало ярче, четче и больше не пропадало. Только раскачивалось из стороны в сторону.

Теперь я не кричал. Шел молча. Кто бы там ни был, все лучше, чем шастать неизвестно где в одиночестве. Легкомысленно это, напомнил о себе внутренний голос, а зона легкомыслия не прощает.

От этой мысли темп чуть убавил, но не остановился. Нет, назад я не вернусь. Автомат остался на месте стоянки. Слава богу, пистолет всегда с собой. Я выхватил бэпэшку. Сдвинул предохранитель, готовый в любой момент выстрелить.

Свет стал ярче, раскачивался из стороны в сторону, гуляя по заученной траектории. Туман расступался. А еще через десяток шагов вокруг света вырисовался силуэт. Огромный, жуткий, бесформенный. Я резко вскинул пистолет и уже в следующую минуту пожалел об этом.

Это была женщина. Она стояла на пороге одинокого домика, держа в поднятой руке фонарь, и медленно поводила им из стороны в сторону. При виде меня она замерла, а затем опустила фонарь. Я отвел руку с пистолетом. Пригляделся.

Нет, на кадавра она похожа не была. Взгляд осмысленный, чистый. Одета просто. Фигурка ладная. Темные вьющиеся волосы ниже плеч. Не красивая, но обаятельная. По-домашнему уютная.

Так мы и стояли, молча глядя друг на друга.

Она улыбнулась. На щеках появились очаровательные ямочки.

Я вспомнил про пистолет, стало неловко. Вот ведь… Поспешно свернул предохранитель и сунул БП в карман. Получилось настолько суетливо, что она рассмеялась беззвучно.

Беззвучно! От неловкости не осталось и следа. По спине покатились крупные капли пота. Тут же пришло сожаление об убранном пистолете. Погорячился.

Но ничего не произошло. Женщина перестала улыбаться и шагнула к дому. Я остался на месте.

Она легко вспорхнула по ступенькам на крыльцо, остановилась и оглянулась. Я не сдвинулся ни на сантиметр. Женщина распахнула дверь и приглашающе взмахнула рукой.

Меня куда-то заманивают. Там внутри обязательно будет какая-нибудь тварь. Не может быть иначе. Не живет здесь никто. И жить не может.

Хуторянка, а именно так ее почему-то хотелось назвать, видимо, устала ждать. Продемонстрировав недовольство моей нерешительностью, пожала плечами и шмыгнула в дом. Дверь закрылась с легким стуком. А я остался в тумане у крыльца. Один, как…

Я почувствовал себя идиотом. Ненавижу это чувство, оно вызывает злость, а злость в самом деле толкает на идиотские поступки.

Отмахнувшись от здравого смысла, я поднялся по ступеням и, ухватившись за ручку, потянул на себя.

Никого там не было. Никакой твари.

Крохотная прихожая с вешалкой и ковриком, на котором притулились резиновые сапоги невероятно огромного размера. Хозяйке они явно не по ноге. Значит, тут есть еще кто-то.

За предбанником обнаружилась комната. На удивление большая и светлая. Обстановка деревенская. Печь. Посреди комнаты стол, стулья. В дальнем углу дверь в другую комнату. На столе белая скатерка. На окнах веселые занавесочки. По стенам развешаны полочки и фотографии. Старые, пожелтевшие.

Женщина суетилась у стола, накрывала к позднему обеду или к раннему ужину. Я замер в дверях, не зная, как вести себя дальше. Неловко кашлянул.

Она резко повернулась, на лице мелькнула оторопь, узнавание. Хозяйка улыбнулась.

— Ты здесь живешь? — задал я самый, наверное, глупый вопрос. Но в складывающейся ситуации мне показалось, что надо что-то спросить.

Она кивнула. Побросав приготовления, выдвинула стул и приглашающе кивнула. Я послушно прошел и сел. Отметил, что пол чистый. Подумал, что, наверное, нехорошо проходить в обуви, но когда здесь кто разувался при входе. Зона же.

Хозяйка, кажется, ничего этого не замечала и неловкости не чувствовала. Просто занималась как ни в чем не бывало своим делом. Передо мной возникла тарелка, корзинка с хлебом, солонка.

Женщина грохнула на стол здоровую кастрюлю, сняла крышку. Рванулись наружу клубы пара, устремились к потолку, но какого-то особого запаха я не почувствовал. Хуторянка тем временем подхватила черпачок, хватанула варева и шлепнула мне в тарелку. Каша.

Пока я разглядывал скромное угощение, содержимое тарелки хозяйскими стараниями увеличилось в три раза.

— Спасибо, — поблагодарил я, выставляя вперед руку.

Она поняла меня правильно. Убрала черпак, подхватила кастрюлю и отбежала в сторону. Через секунду вернулась, уселась к столу и, подперев рукой подбородок, уставилась на меня бездонными глазами.

Я подхватил ложку, кусок хлеба и принялся за еду. Вкуса не чувствовал. Может, потому, что каша была безвкусной, а может, оттого, что молчунья следила за каждым моим движением.

— Меня зовут Дима, — сообщил я, расправляясь с кашей. Не называться же перед ней Угрюмым, в самом деле. — А тебя?

Она покачала головой. Что бы это значило, хотел бы я знать?

— Почему ты молчишь?

Женщина рассеянно улыбнулась. Немая она, что ли?

— Ты не можешь говорить? Она снова замотала головой.

— Прости. — Я уткнулся в тарелку. Бестактность вышла. С другой стороны, откуда мне знать, что я, каждый день с немыми общаюсь?

Она продолжала следить за мной, не отрываясь. Наконец снова заулыбалась. Ладно, кивать-то она в состоянии.

— Ты здесь одна живешь? — рискнул спросить я. Утвердительный кивок. Однако смелая барышня.

— Я заблудился, — поделился с ней своим несчастьем. — Ты знаешь, как отсюда выйти?

Вопрос получился абсолютно невменяемым, но она, кажется, меня поняла. Помедлив с ответом, покачала головой.

Я снова уткнулся в тарелку. Хорошие дела. Как хочешь, так и понимай все это. Но в любом случае ничего утешительного.

За мыслями не заметил, как доел. Ложка заскребла по дну тарелки, и этот звук вывел меня из оцепенения. Я отставил пустую тарелку.

— Спасибо, — поблагодарил хозяйку.

Скромная благодарность вызвала неожиданный эффект. Она снова счастливо заулыбалась, обнажив ровные белые зубы. На щеках наметились милые ямочки. Сколько лет я не видел женской улыбки? Не говоря уже о том, сколько месяцев я не видел женщины.

Хозяйка поднялась из-за стола, посмотрела на меня сверху вниз с улыбкой. Хочет, чтобы я встал? Я поднялся.

Женщина отошла от стола и пошла в заднюю комнату. На полдороге остановилась и оглянулась. На меня глянули два бездонных омута. И зачем слова? Все и без них ясно. Я зашагал за ней следом.

В дальней комнате было темно. Только маячила белым пятном огромная кровать. Хозяйка кивнула на постель. Прошла, взворошила подушки, придавая им пышность, призывно отвернула край одеяла.

Только сейчас я почувствовал, насколько устал. Болела нога, ныли мышцы, гудела голова. Я шагнул вперед. Не раздеваясь, рухнул на кровать поверх одеяла. Что-то прошуршало рядом. А через секунду я почувствовал чужие объятия. Легкие, нежные, удивительно мягкие.

Повернулся. Она смотрела на меня бездонными глазами. Я обнял ее. Женское тело, показавшееся вдруг тонким и хрупким, прижалось ко мне, словно ища защиты.

Я стиснул ее крепче. Почувствовал, что становится необыкновенно легко. Все тревоги, сомнения и мрачные мысли уходят куда-то. На смену им пришло тепло и покой. Давно забытое ощущение.

А потом… ничего не было. Мы просто заснули. Я просто заснул.

Сначала появился свет. Уже утро? Сколько я проспал?

Потом появилась боль. Она пришла рывком, запульсировала скула. Я вздрогнул и открыл глаза.

И тогда жуткой волной нахлынуло что-то невообразимое. Накрыло с головой…

Сырость. Боль. Вспышка боли. И все вокруг рывком уходит в сторону. И ноют уже обе скулы. И начинает складываться нелепая картинка.

Мунлайт. Лицо злое. Держит меня за грудки. Это от него болят скулы. Он бил меня. Кулаком. По лицу. Кажется, готов ударить и еще раз.

За плечом Муна Хлюпик. Лицо испуганное. Что-то он такое увидел? Смотрит на меня. Это я его так напугал? Нет, это, наверное, Мун его испугал. Мун, который бьет меня. Зачем бьет?

И почему так сыро, ведь в доме есть печь.

Я попытался спросить об этом у Мунлайта, но язык не слушался, и вместо слов вышла каша.

Каша! Дом! Немая женщина!!!

Я вздрогнул и огляделся. Мун, Хлюпик. Туман. Рядом что-то огромное. Меня затрясло. Нет, это был не дом. Рядом валялась огромная стальная опора ЛЭП. Змеились в траве оборванные провода.

Мир вздрогнул в конвульсии. Снова стало больно. Где дом? Как я здесь оказался? Ведь она не могла меня сама утащить куда-то, пока я спал.

Сапоги! Значит, она живет здесь не одна. Ее сожитель меня и вытащил. И бросил спящего недалеко от места стоянки. А Мунлайт с Хлюпиком меня нашли.

— Угрюмый, ты соображаешь? Я кивнул. Плохо, но соображаю.

— Или еще накернить? — Голос Муна был злым. Ни тени иронии.

Я покачал головой. И так полрожи синей будет, если верить ощущениям. И с чего этот клоун вздумал меня будить гестаповскими методами?

— Как я здесь? — спросил я. На этот раз получилось. Хоть и хрипло, но слова были разборчивыми.

— Тебя спросить надо, — ядовито отозвался Мун.

Я не ответил. Поднялся на ноги, огляделся. Туман плотный. Видно всего на пару шагов.

— Надо найти ее, — пробормотал я. — Ее и дом.

— Какой дом? — не понял Мунлайт. — Ты о чем вообще?

— Дом, где я ночевал.

Хлюпик побледнел и стал еще более испуганным. Мун крякнул и осел. Похоже было, что он растерял все слова.

— Идем, — кивнул я. — Это тут рядом где-то должно быть. Я не долго шел. Вы простите, что я пропал. Но я не знал, куда идти, а потом…

Я смолк, чувствуя, что говорю много и не по делу. Мунлайт смотрел на меня с сомнением, наконец не выдержал и взорвался:

— Какой, на хрен, дом? И кто она? И хрена ты верещал? И какого ляда ты здесь завалился?

— Я не здесь, — попытался объяснить я. — Я в тумане заплутал, потом к ее дому вышел. Это женщина. Она живет здесь.

Мунлайт бешено посмотрел на меня. Резко метнулся в мою сторону. Я не успел ничего сделать. Ничего сказать. Пальцы сталкера вцепились в куртку, стиснули, натянули. Ворот больно врезался в шею.

— Здесь никого нет! — рявкнул он. — Никаких баб! И никаких домов! И если ты сейчас не начнешь говорить что-то вменяемое, я тебя отмудохаю до полусмерти.

— Есть, — упрямо повторил я. — Я ночь провел у нее в доме.

Ворот перестал давить так же резко, как и начал. Мир снова содрогнулся, добавляя боли в челюсть. А потом все завертелось, пока не остановилось падение. Земля ударила ничуть не слабее, чем кулак напарника.

Я посмотрел на Мунлайта. Тот смотрел на меня так, как не смотрел никогда ни один сталкер.

— Мудило, — произнес он с угрозой. — Какая ночь? Тебя не было пятнадцать минут.

Костерок трепетал махонькими язычками пламени. Тепла от него было немного. А меня все сильнее знобило.

Мунлайт подкидывал ветки в костер. Рассказ мой он, кажется, не слушал, хоть сам потребовал, чтобы я в подробностях поведал все, что было с тех пор, как отошел от стоянки.

Хлюпик, напротив, внимал с тем жадным интересом слушателя, который позволил хитрозадой Шахерезаде продержаться со своими бесконечными байками тысячу и одну ночь.

— Что это было? — повернулся Хлюпик к Мунлайту, когда я закончил живописать свои похождения.

— Зона, — недовольно пробурчал Мун.

— Это что, аномалия такая? — не понял Хлюпик. Мун сгрузил в костер целый ворох веток. Долго

смотрел в огонь, потом перевел взгляд на Хлюпика и уставился так, что тот не выдержал. Отвернулся.

— А мне откуда знать? — буркнул сталкер. — Я тебе оракул, что ли?

Хлюпик не нашелся с ответом. Я все еще был не в себе. Мысли ворочались вяло. Ощущение реальности то накатывало пугающей лавиной, то терялось вовсе.

— А чего вы меня искать пошли, если всего пятнадцать минут прошло? — спросил я.

Впервые за много-много времени мне хотелось говорить, потому что сюрреалистичная тишина была страшнее бесполезного трепа.

— Ты ушел, — сбивчиво заговорил Хлюпик. — А потом кричать начал. Мы и пошли за тобой. Но ты на месте не стоял. Двигался все время, кричал громко… и так… так…

— Как будто тебе яйца отстригают садовыми ножницами, — нашелся Мунлайт.

По всей видимости, он тоже начал приходить в себя. Во всяком случае, язвительность возвращалась.

— Когда мы тебя нашли, — закончил Хлюпик, — ты у столба этого железного валялся. То ли спал, то ли мертвый. А потом глаза открыл, смотришь и не видишь. И бормочешь чего-то. Как те… ну, которых мы стреляли. Которые ученого того…

Любопытно. Может, вот так и становятся зомби? Интересно все-таки, что это было? Говорят, глубоко в зоне существуют пси-аномалии, Может, это была она? Но почему тогда накрыло только меня?

Ладно, хорошо еще уйти далеко не успел. Метров пятьсот всего.

Я вздрогнул, только теперь хоть малость осознавая, из какого дерьма только что выбрался. Нет, оставаться здесь нельзя.

— Идти надо, — произнес я. Мун фыркнул.

— Уходить надо, а не идти. Назад и в обход. Через Припять. Как все ходят.

— Кто это — все?

— Все нормальные люди. — Мунлайт смерил меня взглядом. — Хотя чего с тебя, придурка, взять? Не требовать же, чтобы ты нормальным стал. В твоем случае это неизлечимо.

Все нормальные люди ходят через Припять. Ага! Нормальные в зону вообще не ходят. Нормальные здоровьем рисковать не станут. А жизнью и подавно. Нормальные, как говорил один нарисованный кот голосом артиста Табакова, дома сидят, телевизор смотрят.

— Много?

— Что? — не понял Мунлайт.

— Я спрашиваю, много ты таких нормальных знаешь? Которые в Припять ушли и назад вернулись?

Мун набычился, пробурчал свое коронное «ну тя нах» и отвернулся. Не то от костра, чтоб в огонь не смотреть, не то от собеседника, чтоб меня не видеть.

В голове по-прежнему было глухо и мутно, как после суточного похмелья, следующего за недельным запоем. Но теперь, во всяком случае, дом в тумане, как и его хозяйка, не казался таким реальным. Звуков там не было, запахов, вкуса. Хотя ощущения не покидали, и виделось все как сейчас, а не как во сне.

На самом деле хорошо, что я позвать решился, а не ходил молча в бесплодных поисках. А то бы лежал сейчас в бреду под поваленной опорой и…

И что? Может быть, я так и помер бы в том бреду. Хотя домик был славный. Женщина очаровательная. Да и про то, что это бред, я не догадывался.

Там было покойно и уютно. Там, в том бреду, где-то совсем рядом было счастье. Пусть все это иллюзия. Чем, собственно, иллюзия счастья отличается от счастья, если ты не видишь разницы?

Я жестко оборвал мысль. Неблагодарный ты, Угрюмый, тебя спасли, а ты… а что? Еще большой вопрос, что лучше. Можно сдохнуть счастливым, а можно прозябать в полном непотребстве без цели, без надежды. Существование в отсутствие жизни. Вот и подумай, спасли тебя или наказали?

Как ни крути, а дерьмово выходит. Я резко поднялся.

— Надо идти.

Хлюпик покосился на меня, на Муна. Так какая-то птичка вертела головой и косила глазом в зоопарке. В детстве я знал, как она называется, сейчас не помнил даже, как выглядит. В памяти застрял только этот поворот головы и косой взгляд. Мунлайт безнадежно махнул рукой.

Я смотрел, как оба поднимаются, затаптывают костерок. Собирают вещи. Они боялись. Оба. Это было видно невооруженным глазом. Но Хлюпик знал, зачем идет. И Мунлайт знал. А мне просто было страшно. Хотя появилось легкое ощущение, что я на пороге какого-то понимания. Осталось только отмычку подобрать.

Теперь мы шли плотнее. При дистанции в десяток шагов уже можно было потеряться. Потому, когда из тумана вынырнула тень и я резко остановился, Хлюпик впечатался-таки мне в спину.

Тычок вышел сильным. Я споткнулся, но удержался на ногах. Хотя пришлось сделать пару шагов, чтобы сохранить равновесие. Неведомая тень взметнулась и распласталась прямо перед глазами, приобретая четкость.

— Мать твою за ногу, — буркнул я, отстраняясь.

— Чего там? — насторожился Мун. Вместо ответа я отошел в сторону.

Крест, а точнее, подобие креста, торчал косо. Да и сам он был кривой, кое-как прилаженный в изголовье холмика. Жутковатое зрелище. Так хоронят, когда нет возможности похоронить по-человечески. Закапывают кое-как, тыкают пару перевязанных крест-накрест палок. Зная, что не вернутся никогда к этой могиле, но не в состоянии бросить труп просто так, не похороненным.

Так закапывают дорогого человека или человека, ставшего близким, потому что других близких в этой жизни уже не предвидится. Да и жизни осталось всего ничего.

— Твою бога душу, — начал Мунлайт и перешел на трехэтажный великорусский.

И я его понимал. Нет, пугал не холм с крестом. Хотя безвестная, кое-как справленная могилка в мертвом тумане, где даже звуки не живут, может пощекотать нервы. Но еще больше нервную систему будоражила провисшая часть холмика под крестом и зияющая яма в ногах могилы.

Бледный, как простыня, Хлюпик судорожно сглотнул и провел трясущейся рукой по лицу. Мун мрачно усмехнулся.

— Как думаешь, он сам оттуда вылез?

— Или помог кто-то, — пожал плечами я.

— Вообще-то ногами вперед выкапываться как-то неудобно, — рассудил сталкер. — Хотя, с другой стороны, ноги вперед — это традиция.

Шутник. Нашел место и время. Хотя лучше смеяться, чем паниковать. А так, если судить трезво, ходит ли где-то рядом существо вроде кадавра или безумный расхититель гробниц, разница небольшая. И то, и другое не самая приятная компания.

Я прислушался. Нет, ничего. Ни звуков, ни ощущений какой-то опасности или чьего-то присутствия.

Хлюпика трясло по полной программе. На нас он косился безумными, выпученными, как у напуганной лошади, глазами.

— Он что, действительно мог сам? Я пожал плечами.

— Но это же невозможно. — В голосе Хлюпика дрожали панические нотки. Его представление о мире, где живые мертвецы могут быть только в кино, явно давало трещину.

— Вот ты помрешь, мы тебя закопаем, а потом вылезешь, придешь и расскажешь, что возможно, а что нет, — наставительно поведал Мун.

— Хорош его путать, — одернул я.

— Хорош пугать? — взвился Мунлайт. — Тогда разворачивайся и пошли в обход, подальше отсюда. Хорош пугать! Это еще кто кого пугает.

— Не ори. — Меня тоже начинало трясти. — Хочешь сдохнуть от пули, потому что так вернее? Или считаешь, что справишься с «Монолитом»? Или думаешь, с этими фанатиками договориться можно?

Что он, в самом деле, прицепился со своей Припятью. Понятно же, что шансов выжить у нас не много, но зачем их еще сокращать? Они оба сами сюда полезли, мол, каждому надо и терять нечего. А раз терять нечего, то к чему эти истерики?

Мунлайт успокоился так же внезапно, как начал орать. А скорее просто взял себя в руки.

— Сдохнуть от пули, потому что так вернее, это очень хорошее замечание, — процедил сквозь зубы он. — Я сдохнуть не боюсь. Я не сдохнуть боюсь. Ты свою рожу, когда мы тебя под ЛЭП нашли, видел? А я видел. Очень неприятное зрелище. Вон у Хлюпика спроси. И стать таким же овощем мне не улыбается ни разу. Так что лучше умереть от пули, чем превратиться в…

Он замолчал. Ни Мунлайт, ни я, ни кто-то еще не знает, во что и как тут можно превратиться. Но откуда-то берутся кадавры и снорки, не говоря уж о других жутких тварях, которые не похожи на людей, но и на животных не тянут.

Я не стал ничего говорить. Обошел раскуроченную могилу и пошел дальше. Меня больше пугало затишье. Закон маятника здесь работает на все сто. Если что-то начинает идти слишком гладко, значит, очень скоро долбанет так, что мало не покажется.

— Угрюмый!

Я не остановился. Остановлюсь, начнутся разговоры, уговоры, истерики, качание прав и переливание из пустого в порожнее. А пока я иду, у моих попутчиков только два варианта. Или топать следом, или потерять меня насовсем. Как показала практика, расставаться со мной они не жаждали.

Открытое пространство закончилось. Из чуть поредевшего, кажется, тумана стали выскакивать колючие кусты.

Туман и в самом деле немного рассеялся, но стало темнее. Вокруг поднимались стволы деревьев. Причем чем дальше, тем гуще они росли.

Сзади доносились шаги. Топал, шаркая и сопя, Хлюпик. Почти беззвучно лавировал между кустов Мунлайт.

— Угрюмый, пора поворачивать. Не дури.

Я не дурил. Поворачивать и в самом деле надо. Переть через лес в тумане — не дело. А судя по всему, участившаяся поросль медленно, но верно переходит в лес.

— Стой!

Вслед за окликом я ощутил на плече чужую хватку. Значит, терок не избежать.

Я развернулся. За плечо меня держал, разумеется, Мунлайт. Совсем притихший Хлюпик маячил в сторонке и устало ждал, когда мы закончим очередную разборку. А в том, что будет разборка, сомневаться не приходилось.

— Мы не пойдем дальше.

— Обойдем левее, — кивнул я.

— Ни правее, ни левее. Поворачиваем назад. В лес я не пойду.

Он был решителен, как никогда. Кажется, в этот раз мы с ним серьезно поругаемся. Черт подери! Вот потому я и не люблю ходить в зону с кем-то. Потому что с кем бы ни пошел, либо он становится отмычкой, а тебя потом гложет совесть, либо начинается игра в выяснение, кто здесь главный.

Все хотят руководить, а я не приемлю, когда кто-то пытается мне указывать. С абсолютным подчинением и дисциплиной закончил, когда из армейки вернулся. То есть подчинение, безусловно, быть должно, и дисциплина — штука хорошая, только подчиняюсь я одному человеку. И зовут его сталкер Угрюмый. И если кто-то идет со мной в зону, то он это принимает, а если не принимает, то я иду один.

В общем-то я и ходил всегда один. Если б крутые времена не потребовали крутых решений…

— Мы не будем спорить, — вкрадчиво произнес я. Обычно такой тон деморализует, но только с Муном эта шутка не прошла.

— Я тоже умею на психику давить, — ответил он, полностью скопировав и тон, и интонации.

Я посмотрел на него. Мне хотелось лишь понять, насколько он готов упорствовать. Не на того напал. Мунлайт словно только того и ждал, когда я посмотрю на него. Мы сцепились взглядами и застыли, уставившись друг другу в глаза.

Кому-то могло бы показаться, что это детская игра. Ничуть не правда. Так ломают волю. Если ты поймал взгляд собаки, не слепой, конечно, а обычной, и сумел ее переглядеть, она никогда на тебя не бросится. Если ты не отвернул взгляда от вертикальных зрачков кота, своенравное животное признает за тобой право верховодить. По крайней мере в отдельных вопросах. То же самое и с людьми. Если ты не отвел взгляд первым, а противник потупился, значит, ты победил. Сломил волю. И пусть он будет продолжать с тобой спорить, он уже отступил.

Мунлайт не отступил. Он сверлил меня взглядом с не меньшей силой, чем я его.

— А спорить в самом деле не о чем, — проговорил Мун уже своим обычным тоном. — Просто мы разворачиваемся и идем обратно.

Он смотрел мне в глаза и даже не думал отвернуть. Хорошо, посмотрим, у кого характера хватит.

— Ты идешь обратно, — холодно произнес я. — А мы идем дальше.

— Дальше идти — самоубийство, — Мун повысил голос.

Он явно начал злиться. Где-то на краю зрения дернулся Хлюпик.

— Идти в Припять — самоубийство еще более верное, — гаркнул я. — Мы идем дальше.

— Ты идешь дальше! — прорычал он громче.

Нет, у него был не испуганный взгляд. Он не боялся. Не было у него страха — ни сейчас, ни раньше. Он злился. Злился оттого, что что-то пошло наперекор задуманному. А что он задумал?

Ну и лопух же ты, Угрюмый. Пошел в зону с человеком, а сам даже приглядеться к нему не удосужился. Думаешь, знаешь его? Ни черта ты не знаешь. Привык в одиночку ходить, расслабился. А расслабляться нельзя.

— Спроси Хлюпика, — рявкнул я.

Гляделки закончились. Мы дружно повернулись к Хлюпику. Тот опешил окончательно. Отпрянул и жалобно протянул:

— Ну, вы чего?

— Ты с ним? — спросил я, сверля взглядом теперь уже Хлюпика. — Или со мной?

— С тобой, — донеслось со стороны.

Голос был чужим, хоть и знакомым. Но здесь он звучать не мог. Не было ему тут места. Я подпрыгнул как ужаленный. Рука дернулась к пистолету. Краем глаза заметил, как Мунлайт хватается за автомат.

С той стороны, откуда мы пришли, выдвинулась человеческая фигура. Сзади проступали в тумане еще четыре силуэта.

— Брось оружие, — посоветовал тот, что был первым.

Он сделал шаг вперед, и остатки сомнений растаяли в одно мгновение. Передо мной стоял и держал меня на мушке Васька Кабан.

За спиной что-то стукнуло, шлепнуло. Но я не обратил внимания. Я стоял перед Кабаном с пистолетом в руке и судорожно пытался понять, что происходит.

— Ты что, Угрюмый, глухой? — нетерпеливо вопросил Вася. — Ствол на землю. И все, что мне может не понравиться из припрятанного по карманам, туда же.

Почему он обращается только ко мне? Мысль обожгла изнутри. Невольно умом понимая, что делать этого нельзя, я повернулся спиной к врагу, лицом к напарникам. Повернулся и замер.

Хлюпик лежал на земле. По вздутой скуле расползался след от удара прикладом. Удара не настолько сильного, чтобы раздробить челюсть, но достаточного, чтобы вышибить из Хлюпика желание сопротивляться, ежели такое появится.

Мун стоял рядом с автоматом в руках. Ствол «Вала» глядел мне в живот.

— На твоем месте я бы послушался этого дядю, — ядовито поведал Мунлайт.

В голове возникла и тут же потухла яркая картинка героического сопротивления. Нет, я не киногерой. При самом лучшем раскладе все, что я успею, так это подстрелить одного из них. Подстрелить, а не пристрелить. А вот меня потом пристрелят. Их пятеро, плюс Мунлайт. Все вооружены, пальцы на спусковых крючках, прицелы на разнообразных частях бренной половины моей сущности. Пикнуть не успею, как нематериальная половинка от материальной отделится и отправится в сталкерский ад.

Я молча вытянул руку и отпустил пистолет. БП грохнулся о землю с глухим стуком. Следом за ним на траву отправились рюкзак, нож, автомат. Почему я автомат не схватил, а за пистолетом дернулся? Привычка, видимо.

— А теперь руки на затылок и три шага в сторону, — осклабился Вася Кабан.

Пришлось повиноваться.

Их было пятеро. Кабан верховодил. Из оставшейся четверки я знал только одного. Здорового светловолосого, похожего на викинга детину с голубыми глазами, известного своими странными замашками по созданию нычек.

— Какие люди, — буркнул я.

Коренастый, даже бочкообразный, Снейк отвернулся, пробормотав что-то невнятное в длинную, почти как у Деда Мороза, бородищу. От моего узнавания ему явно сделалось неуютно. И выглядела такая запинка очень и очень забавно. Ситуация вот только была совсем не смешная.

Оставшаяся троица совестью явно не маялась. Кажется, вообще не была ею обременена. Кабан только стволом повел, трое двинулись ко мне. Один мелкий, верткий. Двое покрепче, с похожими, как две капли воды, рожами. Коротко стриженные мордовороты с тяжелыми челюстями и ломаными носами. Этакие «двое из ларца, одинаковых с лица».

Решить, хочется мне озвучивать эту шутку или нет, я не успел. Эти «однояйцовые» наклонили довольно грубо, завернули руки за спину. В запястья врезалась веревка. Что ж, эти фраера наручников не нашли? Или умышленно решили воспользоваться старым дедовским способом?

Вязали долго, перетянули сильно, до боли. Наконец оставили и принудительно усадили. Я поспешил воспользоваться возможностью оглядеться. Хлюпика вязал третий. Тот самый, мелкий, шустрый. И получалось у него явно проворнее, чем у двоих мордоворотов.

Кабан молча взирал, как нас вяжут. За его плечом маячил понурый Снейк. Бородатому явно не нравилось то, что происходит. Но высказывать несогласие он не спешил. Вроде как назвался груздем, полезай в кузов.

Подошел Мунлайт. Непривычно хмурый и тоже не шибко довольный. Словно участвовал в чем-то, что считал неизбежным злом.

— Тому, — кивнул на Хлюпика, — рот заткни. Говорливый очень.

— Незаметно, — покачал головой Вася.

— Это шок, сейчас в себя придет и начнется. Хотя если не хочешь, то и бог с ним. Мое дело предупредить.

Кабан недовольно посмотрел на Муна, кивнул вязавшему Хлюпика:

— Карась, варежку ему заткни.

Хорошее погоняло, мелькнуло в голове, подходящее. Такое же верткое, мелкое и склизкое, как его бандит-хозяин. Сталкерами называть эту пятерку у меня язык не повернулся бы. Хотя и Ваську Кабана, и Снейка я знал именно как сталкеров.

Карась тем временем проворно скрутил кляп и загнал Хлюпику поглубже в глотку, так что у того глаза на лоб полезли.

Эх, Хлюпик, Хлюпик, говорили тебе, что не стоит к Монолиту идти. Вот теперь не обижайся. А Мунлайт — сука продажная. Как я раньше не догадался. И вертелся он всю дорогу неспроста. Не из страха, как мне казалось. Ждал он, когда нас Кабан со своими кабанятами нагонит. А тот все не успевал. Потерял, видать, когда я в обход через «Янтарь» пошел. Вот только мой обходной маневр нас не спас.

С другой стороны, неудивительно. Если Муну нужно было, чтобы нас нашли, всего и делов, что ПДА включенным оставить. Хотя в тумане сеть терялась и маячок пропадал.

— А вы молодцы, — радостно отметил Вася Кабан, словно бы уловил мою мысль. — Так славно орали. Если б не ваш галдеж, хрен бы мы вас нашли в этом молозиве.

Ух-ты, какие слова знает. Вот только туман белый, а не желтоватый. Но откуда Кабану знать о колоре упомянутого?

Карась подтащил Хлюпика, пихнул так, что тот, теряя равновесие, грохнулся рядом со мной. Бандита это развеселило. Мой несчастный попутчик, извиваясь, попытался сесть. Потуги выглядели жалко, что еще больше позабавило Карася.

— Как в анекдоте, — весело поделился Карась. — Один стажер другому говорит…

— Глохни, — сурово посоветовал Вася, и Карась благоразумно заткнулся.

Кабан подошел ближе. Лицо его сделалось почти приветливым.

— Ну вот, теперь можно и поговорить. Спрашивай. Тебе же интересно.

Я промолчал. Пошел он в пень, психолог доморощенный. Я тоже психолог, знаю, что сам все расскажет. Что-то же им от меня надо. Или от Хлюпика?

Украдкой кинул взгляд на извивающегося партнера, который почти ухитрился сесть. Нет, если этой братии что-то и нужно, то от меня. Оружие они мне велели бросить. Если б хотели с Хлюпика что-то поиметь, то меня сразу бы в расход пустили. С другой стороны, Хлюпика же не пустили. Но кляп в зубах у него, а не у меня. Значит, разговоры разговаривать со мной станут. Выходит, им все-таки нужен я. Вот пусть сами и объясняют, чего хотят. Не буду ничего спрашивать. На кой лишние слова?

— Ладно, — пожал плечами Вася, так и не дождавшись вопросов. — Не хочешь, как хочешь. А знаешь, кто тебя сдал?

Дурацкий вопрос. И так понятно, кто в нашем тройственном союзе говнюком оказался. Интересно другое, что значит «сдал»? Чего они от меня хотят?

Я покосился на Муна. Кабан Вася хмыкнул:

— Правильно мыслишь.

— Чего надо? — хмуро поинтересовался я. Театральщина ситуации начинала напрягать. Вася заулыбался, и я тут же пожалел, о том, что поддался на провокацию.

— Верно мыслишь. В корень зришь. Это самый главный вопрос, — похвалил Кабан за смекалку.

Боров безмозглый, пришло на ум злое, тебе бы хоть вполовину так смекать. Где только набрался этого дешевого пафоса? В каком кино насмотрелся? Если б киношные гении злодейства были немного умнее деревяшки, которую используют при постройке съемочных павильонов, их бы не менее тупые герои не уделывали бы. А если б у несчастного Васьки в голове было побольше серенького, он бы нашел более достойный пример для подражания. Или он не подражает, а на самом деле такой?

— Деньги, — поведал Кабан. — Нам нужны деньги. Севший наконец и притихший Хлюпик завозюкался, замычал. Что он там, собрался своей квартиркой в сталинке Васю с его гоп-компанией подкупить? Неозвученный вопрос остался безответным. Вася кивнул, и Хлюпик тут же замычал в другой тональности, получив от Карася ногой под дых.

— Зря садился, — весело сообщил Карась и заржал.

— Глохни, — отрезал Кабан Вася.

Карась умолк, выставив руки ладошками вперед, мол, все, я — могила. Вася снова посмотрел на меня, но уже без наигранной теплоты.

— Деньги, — повторил он.

— А я при чем?

— Дурак ты, Угрюмый, — покачал головой Кабан. — Хоть и умный, а дурак. Говорю же, сдали тебя. Вот он, балалаечник.

— Гитараст, — хихикнул Карась.

Чего-то много он смеется. Не иначе нервное.

— Глохни, — сердито прорычал Вася.

— И чего он вам наплел? — небрежно поинтересовался я.

Глазки Кабана мгновенно сузились. Взгляд стал похож на амбразуру дзота. Он прицелился в меня, в Муна, снова в меня, будто пытаясь понять, обманул ли его Мунлайт, или я ваньку валяю. Наконец напряжение спало. Видать, что-то для себя он решил.

— Какая разница? — В голосе Васи появилась беспечность. — Или ты хочешь сказать, что денег нет? Мы зря сюда шли? Тогда мы и тебя, и другана твоего прямо тут и застрелим.

— И никто не узнает, где могилка твоя, — напел Карась.

Вася зло зыркнул на своего мелкого подельника, и тот снова выставил руки ладошками вперед, демонстрируя полную покорность чужой воле. А у меня перед мысленным взором всплыл могильный холмик с корявеньким крестом и проваленным подножием. Я непроизвольно вздрогнул, но, кажется, этого никто не заметил.

— А если такой вариант тебя не устраивает, тогда кончай заливать. И говори, где деньги зажучил.

— Какие деньги? — невинно уточнил я, хотя все давно понял.

Вот только Мунлайт, который меня «сдал», ничего толком о моих накоплениях не знал. Мог только догадываться. Значит, надо понять степень догадливости этого паразита.

— Ты сам дурак? — не понял Кабан. — Или меня за дурака держишь? Твое бабло, миллионер подпольный.

Ага, значит, с арифметикой у Муна все хорошо. Наблюдательный, умеет не только смотреть, но и видеть. А еще считать и делать выводы. Злость на бывшего напарника сменилась уважением. Он-то про меня знал все. Хотя, по идее, должно было быть наоборот.

Умный, наблюдательный паразит. Интересно, в честь чего он меня сдал? Или это изначально его затея и Вася здесь руководит только для виду?

— Ну, допустим, деньги есть, — неторопливо поведал я, пробуя на прочность стискивающие руки путы. — С какого перепугу я тебе должен их отдавать, если ты все равно меня грохнешь?

Веревка была прочная, и затянули ее на совесть. Руки помаленьку начинали затекать.

— А если нет? Угрюмый, скажи честно, ты жить хочешь?

Риторический вопрос загнал меня в угол, я завис, как тот ПДА, которому выдали два десятка взаимоисключающих задач. Нашел, у кого спрашивать. С другой стороны, в сложившейся ситуации врать не станешь даже себе. Я и не врал. Сказать, что жить мне совсем не хочется, я не мог, но и утверждать обратное… Положим, так: я не знал ответа на этот вопрос. И это меня весьма и весьма удивило.

Кабан трактовал мое молчание по-своему.

— Знаю, знаю. Все хотят. Значит, договорились. Ты нам передаешь свои скромные сбережения миллионера-подпольщика, а мы отпускаем тебя домой и даже покупаем билет в один конец по маршруту «Зона — Урюпинск». Ну или где ты там живешь. То же самое для твоего сопляка. Идет?

Я задумался. Пристрелить сейчас не пристрелят. Иначе все труды насмарку. Охота им была денежки терять, ради которых рискнули всем, включая репутацию. Значит, будут дрючить, пока не выяснят, где нычка. Или пока я их сам туда не отведу. А вот когда деньги на руки хапнут, тогда нам с Хлюпиком хана.

Назад мы не вернемся. Потому как, если вернемся, сможем что-то рассказать. А так ушел человек и не вернулся, мало ли? Зона есть зона. И не спохватится никто.

Что же выходит? Выходит, что до конца их доводить нельзя. Дергать надо по дороге. И здесь задерживаться тоже нельзя. Начнешь упираться, начнутся угрозы, а там недалеко и до членовредительства. А терять пальцы, зубы, отстреливать себе конечности или ломать ребра с чужой помощью в мои планы не входило.

— Идет, — кивнул я. — Я довожу вас до нычки, отдаю деньги минус стоимость билетов. И вы нас отпускаете. Только с одним условием.

— Ну-ну, — усмехнулся Кабан с таким видом, мол, он еще смеет условия ставить.

— Все, что там есть помимо денег, — мое. Годится?

— Да не вопрос, — легко согласился Вася, из чего я сделал вывод, что жить нам ровно до тех пор, пока нычку не вскроем.

Ведь кто знает, может, у меня там и денег с гулькин хрен, а все ценности в артефактах. Но раз Ваське это до лампочки, то тут варианта два. Либо он дурак. А он дурак, конечно, но не настолько. Либо ему плевать, в чем там ценности, потому как возьмет он себе их все. И мне достанется билет из зоны в один конец. Только не до дома и даже не до Урюпинска.

— Где нычка-то? — доброжелательно поинтересовался Кабан, глядя, как его однояйцевые амбалы курочат мой рюкзак.

— Не там, — кивнул я в сторону рюкзака.

— Тут и хабара нет, — обиженно буркнул один из молчаливой парочки. — Консервы только и так, фигня по мелочи.

— Надо было рюкзак на нем оставить, прежде чем руки вязать, — кивнул второй. — А то тащи теперь на себе.

— Брось, — посоветовал Карась.

— Жалко, — в один голос сообщили мордовороты и переглянулись.

Жалко у пчелки в попке, зло подумал я, жалея о рюкзаке. К моей радости, жадность возобладала над ленью, и наши вещички они все-таки решили прихватить.

Парочка возилась с трофеем. Карась потешался над ними. Снейк курил в стороне и о чем-то тихо говорил с Кабаном. Только Мунлайт сидел в сторонке не при делах. Хмурый и пасмурный, как последние дни.

Давно переставший мычать и корчиться Хлюпик снова уселся. И хотя это стоило ему усилий, сейчас он сидел, привалившись ко мне спиной к спине. Собственно, Хлюпик меня сейчас заинтересовал больше, чем все пятеро вместе взятые плюс Мунлайт в качестве нагрузки.

Я попытался нащупать пальцами узлы на веревке, стягивающей его запястья. В первое мгновение Хлюпик вздрогнул. Я ощутил это всей спиной. Затем, поняв, видимо, мою задумку, расслабился и попытался подставить руки поудобнее.

Наконец пальцы нащупали заветный узелок. Попытка распустить или хотя бы ослабить узел успехом не увенчалась. У меня ведь руки тоже были связаны. И крепко. Настолько крепко, что пальцы уже начинали неметь, а в ноющих запястьях появилось характерное покалывание.

Я снова и снова пытался тормошить узлы. Получалось паршиво. Что делаю, я не видел. Руки потеряли нужную чувствительность. И ко всему прочему двигаться надо было так, чтоб со стороны это было незаметно.

Сосредоточившись на этом, я чуть не пропустил момент, когда Васька Кабан закончил шептаться со Снейком и двинулся в нашем направлении. Не вовремя он это сделал, ой, не вовремя. Мне как раз показалось, что узел начал поддаваться. Или только показалось?

— Поднимайте их, — кивнул Кабан в нашу сторону.

Первыми подорвались «двое из ларца». Следом подскочил Карась. Смешная компания. Сразу видно, кто имеет право голоса, а кто просто шестерит. К Снейку Васька явно прислушивается. Карась — шут гороховый. Мелкая сошка. Два мордоворота — вышибалы, не больше.

Вот только Мунлайт меня по-прежнему беспокоил. Какое его место во всей этой истории? Натуральный глава гоп-компании? Не похоже. Или очень хорошо маскируется. Просто стукач? Нет, не его амплуа. Сегодняшняя история, если, ее интерпретация — правда, это скорее исключение или даже недоразумение, чем стереотип поведения.

Нет, я не собирался оправдывать Мунлайта. И знать его я не знаю. Совсем. Что подтвердили события последних часов. Но на дешевого стукача он не похож. Нет. Проще поверить в то, что любитель дамочек старый киноартист Куценко — священник Богоявленского собора, чем в то, что Мун простой стукачок. И не у кого-нибудь, а у безмозглого Васьки Кабана.

Меня подхватили под локти, резко вздернули и придержали, чтоб не завалился. Оказывается, затекли не только перетянутые веревкой руки, но и отсиженные ноги. Рядом воздели на ноги Хлюпика. Теперь мы стояли с ним, как два инвалида, покачиваясь.

Однояйцевые поспешно собирали шмот и снарягу. Подошел на удивление молчаливый Мунлайт.

— Так куда, говоришь, идти? — поинтересовался у меня Вася.

— Слушай, Кабан, ты же знаешь, где я обретаюсь, — устало произнес я.

— У бармена подъедаешься, — кивнул Васька. -Ну?

Кабан задумался. Подошел Карась с двумя автоматами. Один свой, второй Хлюпиков.

— Кстати, анекдот знаете? — вклинился он. — Пьяный сталкер сидит в баре, спрашивает у бармена: «Сколько градусов эта водка?» Тот ему: «Сорок». Сталкер: «Горячая».

Карась громко заржал над собственной шуткой, которая, кроме него, кажется, никого не развлекла. Даже мордовороты не оценили.

— Глохни, — рыкнул на него Вася.

Карась оборвал смех и пожал плечами. Дескать, смешно же, чего не ржете? Угрюмый понятно, ему по статусу положено, а остальным-то чего грустить?

— Ты по делу говори, — сердито посмотрел на меня Кабан. — Я тебе не Кашпировский, чтобы мысли на расстоянии читать.

— Логично предположить, — вмешался Мунлайт с мрачной язвительностью, — что нычку он делал недалеко от дома.

— Так это чего, опять к «должникам» топать? А нычка, еще скажи, в той комнате, что ты у барыги снимаешь.

И без того поросячьи глазки Кабана снова сузились и покраснели. Рожа приняла свирепый вид. Сам Вася только копытом от злости не бил. Еще бы, на базу «Долга» он со мной ни за какие деньги не сунется. Потому как никаких денег он там уже не получит.

— Ты за кого меня держишь?

— Не боись, — успокоил я. — Нычка не на базе. Рядом. В паре километров.

Не стоит злить кабанов. Даже если кабан — Вася. Ничего хорошего из этого не выходит.

— Хорошо, — тут же успокоился он. — Тогда пошли, пока туман пореже стал.

Туман и в самом деле поредел. Не сильно, но ощутимо в сравнении с той молочной пеленой, которая стояла здесь час назад.

— Топай вперед, — велел Кабан. — Сопляк твой следом. И без фокусов. Если что не так, ты труп.

Многообещающе. Хотя оно и понятно. Кабану с его кабанятами теперь ни меня, ни Хлюпика упустить нельзя. Им проще без навара остаться, чем позволить кому-то из нас до людей добраться. Если сталкеры узнают, Кабану и его людям в зоне больше места не найдется.

Нетвердой походкой я двинулся туда, куда так порывался вернуться Мунлайт. Хлюпик устало шаркал за спиной.

— Стой, — окликнул Вася.

Я послушно остановился и обернулся.

— Чуть не забыл, — улыбнулся Кабан и кивнул. «Двое из ларца» и Карась обступили Мунлайта.

Стволы трех автоматов, не оставляя возможности для разночтения, уткнулись с двух сторон, под ребра и в спину. Выходит, Мун здесь никто. Выходит, он вообще не из этой песочницы. Но оттого, что его взяли за жабры, мне почему-то стало приятно. Торжество справедливости, что ли?

В отличие от Кабана Мунлайт был далеко не глуп и понял все сразу. На мрачном лице проявилась злая сатанинская ухмылка.

— Ты чего, Кабан? — поинтересовался Мунлайт. — За базаром не следишь?

— Я тебе жизнь обещал, балалаечник, а не долю, — отозвался тот. — Так что волыну на землю и вперед за другом своим Угрюмым. Думаю, у вас найдутся общие темы для разговора.

Мун взялся за ствол. Троица вокруг напряглась и пришла в движение. Вместе с ними выхватил пистолет Вася. Сталкер замер, оглядел готовых стрелять людей и расхохотался.

СА «Вал» с лязгом шлепнулся на траву. Следом опустился рюкзачок. А Мунлайт продолжал гнусно посмеиваться. Будь я Кабаном, наверняка бы меня это задело. Его и задело.

Вася посерьезнел. По его кивку брошенные на землю шмотки разошлись по головорезам.

— И руки ему свяжите, — распорядился он.

В голосе сквозила обида. Немудрено, ржал Мунлайт