О докторе битом (он же Доктор принужденный) и другая - Порода

Геркулесова, в ней же первая персона Юпитер". Мы узнаем их. Первая - это

" Лекарь поневоле" - комедия все того же вашего младенца. Вторая -

" Амфитрион" - его же. Тот самый " Амфитрион", который в 1668 году будет

разыгран сьером де Мольером и его комедиантами в Париже в присутствии Петра

Иванова Потемкина, посланника царя Алексея Михайловича.

Итак, вы видите, что русские узнают о том человеке, которого вы

принимаете, уже в этом столетии. О, связь времен! О, токи просвещения! Слова

ребенка переведут на немецкий язык. Переведут на английский, на итальянский,

на испанский, на голландский. На датский, португальский, польский, турецкий,

русский...

- Возможно ли это, сударь?

- Не перебивайте меня, сударыня! На греческий! На новый греческий, я хочу

сказать. Но и на греческий древний. На венгерский, румынский, чешский,

шведский, армянский, арабский...

- Сударь, вы поражаете меня!

- О, в этом еще мало удивительного! Я мог бы назвать вам десятки

писателей, переведенных на иностранные языки, в то время как они не

заслуживают даже того, чтоб их печатали на их родном языке. Но этого не

только переведут, о нем самом начнут сочинять пьесы, и одни ваши

соотечественники напишут их десятки. Такие пьесы будут писать и итальянцы, а

среди них - Карло Гольдони, который, как говорили, и сам-то родился при

аплодисментах муз, и русские.

Не только в вашей стране, но и в других странах будут сочинять подражания

его пьесам и писать переделки этих пьес. Ученые различных стран напишут

подробные исследования его произведений и шаг за шагом постараются

проследить его таинственную жизнь. Они докажут вам, что этот человек,

который сейчас у вас в руках подает лишь слабые признаки жизни, будет влиять

на многих писателей будущих столетий, в том числе на таких, неизвестных вам,

но известных мне, как соотечественники мои Грибоедов, Пушкин и Гоголь.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,

Кто с вами день пробыть успеет,

Подышит воздухом одним,

И в нем рассудок уцелеет.

Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.

Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,

Где оскорбленному есть чувству уголок!

Это строчки из финала пьесы моего соотечественника Грибоедова " Горе от

ума".

А я, быв жертвою коварства и измены,

Оставлю навсегда те пагубные стены,

Ту бездну адскую, где царствует разврат,

Где ближний ближнему-враг лютый, а не брат!

Пойду искать угла в краю, отсель далеком,

Где можно как-нибудь быть честным человеком!

А это строчки из финала пьесы этого самого Поклена " Мизантроп" в переводе

русского автора Федора Кокошкина (1816 год).

Есть сходство между этими финалами? Ах, мой бог, я не знаток! Пусть в

этом разбираются ученые! Они расскажут вам о том, насколько грибоедовский

Чацкий похож на Альцеста-Мизантропа, и о том, почему Карло Гольдони считают

учеником этого самого Поклена, и о том, как подросток Пушкин подражал этому

Поклену, и много других умных и интересных вещей. Я во всем этом плохо

разбираюсь. Меня это совершенно не интересует!

Другое занимает меня: пьесы моего героя будут играть в течение трех

столетий на всех сценах мира, и неизвестно, когда перестанут играть. Вот что

для меня интересно! Вот какой человек разовьется из этого младенца!

Да, я хотел сказать о пьесах. Весьма почтенная дама, госпожа Аврора

Дюдеван, впрочем более известная под именем Жорж Санд, будет в числе тех,

кто напишет пьесы о моем герое.

В финале этой пьесы Мольер, подымаясь, скажет:

- Да, я хочу умереть дома... Я хочу благословить свою дочь.

И принц Конде, подойдя к нему, подаст реплику:

- Обопритесь о меня, Мольер!

Актер же Дюпарк, которого ко времени смерти Мольера, кстати сказать, не

будет на свете, рыдая, воскликнет:

- О, потерять единственного человека, которого я когда-либо любил!

Дамы пишут трогательно, с этим ничего уж не поделаешь! Но ты, мой бедный

и окровавленный мастер! Ты нигде не хотел умирать, ни дома и ни вне дома! Да

и вряд ли, когда у тебя изо рту хлынула рекою кровь, ты изъявлял желание

благословлять свою мало кому интересную дочь Мадлену!

Кто пишет трогательнее, чем дамы? Разве что иные мужчины: русский автор

Владимир Рафаилович Зотов даст не менее чувствительный финал.

- Король идет. Он хочет видеть Мольера. Мольер! Что с вами?

- Умер.

И принц, побежав навстречу Людовику, воскликнет:

- Государь! Мольер умер!

И Людовик XIV, сняв шляпу, скажет:

- Мольер бессмертен!

Что можно возразить против последних слов? Да, действительно, человек,

который живет уже четвертое столетие, несомненно, бессмертен. Но весь вопрос

в том, признавал ли это король?

В опере " Аретуза", сочиненной господином Камбре, было возвещено так:

- Боги правят небом, а Людовик-землей!

Тот, кто правил землей, шляпы ни перед кем никогда, кроме как перед

дамами, не снимал и к умирающему Мольеру не пришел бы. И он действительно не

пришел, как не пришел и никакой принц. Тот, кто правил землей, считал

бессмертным себя, но в этом, я полагаю, ошибался. Он был смертей, как и все,

а следовательно-слеп. Не будь он слепым, он, может быть, и пришел бы к

умирающему, потому что в будущем увидел бы интересные вещи и, возможно,

пожелал бы приобщиться к действительному бессмертию.

Он увидел бы в том месте теперешнего Парижа, где под острым углом

сходятся улицы Ришелье, Терезы и Мольера, неподвижно сидящего между

колоннами человека. Ниже этого человека-две светлого мрамора женщины со

свитками в руках. Еще ниже их-львиные головы, а под ними-высохшая чаша

фонтана.

Вот он-лукавый и обольстительный галл, королевский комедиант и драматург!

Вот он-в бронзовом парике и с бронзовыми бантами на башмаках! Вот он-король

французской драматургии!

Ах, госпожа моя! Что вы толкуете мне о каких-то знатных младенцах,

которых вы держали когда-то в руках! Поймите, что этот ребенок, которого вы

принимаете сейчас в покленовском доме, есть не кто иной, как господин де

Мольер! Ага! Вы поняли меня? Так будьте же осторожны, прошу вас! Скажите, он

вскрикнул? Он дышит?

Он живет.