Глава 4 не всякому нравится быть обойщиком

А мне все-таки жаль бедного Поклена. Что же это за напасть, в самом деле!

В ноябре 1636 года померла и вторая жена его.

Отец опять сидит в сумерках и тоскует. Он станет теперь совсем одинок. А

у него теперь шестеро детей. И лавка на руках, и поднимай на ноги всю ораву.

Один, всегда один. Не в третий же раз жениться...

И, как на горе, в то же время, когда умерла Екатерина Флёретт, что-то

сделалось с первенцем Жаном-Батистом. Четырнадцатилетний малый захирел. Он

продолжал работать в лавке, -жаловаться нельзя, он не лодырничал. Но

поворачивался как марионетка, прости господи, у Нового Моста. Исхудал, засел

у окна, стал глядеть на улицу, хоть на ней ничего и нет-ни нового, ни

интересного. Стал есть без всякого аппетита...

Наконец назрел разговор.

- Рассказывай, что с тобой? -сказал отец и прибавил глухо.-Уж не заболел

ли ты?

Батист уперся глазами в тупоносые свои башмаки и молчал.

- Тоска мне с вами, -сказал бедный вдовец, -что мне делать с вами, детьми?

Ты не томи меня, а... рассказывай.

Тут Батист перевел глаза на отца, а затем на окно и сказал:

- Я не хочу быть обойщиком. Потом подумал и, очевидно решившись развязать

сразу этот узел, добавил:

- Чувствую глубокое отвращение. Еще подумал и еще добавил:

- Ненавижу лавку.

И чтобы совсем доконать отца, еще добавил:

- Всем сердцем и душой!

После чего и замолчал.

Вид у него при этом сделался глупый. Он, собственно, не знал, что

последует вслед за этим. Возможна, конечно, плюха от отца. Но плюхи он не

получил. Произошла длиннейшая пауза. Что может помочь в таком казусном деле?

Плюха? Нет, плюхой здесь ничего не сделаешь. Что сказать сыну? Что он глуп?

Да, он стоит как тумба, в лицо у него тупое в этот момент. Но глаза как

будто не глупые и блестящие, как у Марии Крессе.

Лавка не нравится? Быть может, это ему только кажется? Он еще мальчик, в

его годы нельзя рассуждать о том, что нравится, а что не нравится. Он

просто, может быть, немножко устал? Но ведь он-то, отец, еще больше устал, и

у него-то ведь помощи нет никакой, он поседел в заботах...

- Чего же ты хочешь? -спросил отец.

- Учиться, -ответил Батист.

В это мгновение кто-то нежно постучал тростью в дверь, и в сумерках вошел

Луи Крессе.

- Вот, -сказал отец, указывая на плоеный воротничок, -он, извольте видеть,

не желает помогать мне в лавке, а намерен учиться.

Дед заговорил вкрадчиво и мягко. Он сказал, что все устроится

по-хорошему. Если юноша тоскует, то надо, конечно, принять меры.

- Какие же меры? -спросил отец.

- А в самом деле отдать его учиться! -светло воскликнул дед.

- Но позвольте, он же учился в приходской школе?

- Ну что такое приходская школа! -сказал дед.-У мальчугана огромные

способности...

- Выйди, Жан-Батист, из комнаты, я поговорю с дедушкой.

Жан-Батист вышел. И между Крессе и Поклоном произошел серьезнейший

разговор.

Передавать его не стану. Воскликну лишь: о, светлой памяти Людовик

Крессе!