Глава xcII. Серая амбра

Упомянутая серая амбра — чрезвычайно интересное вещество, она представляет собой столь важный предмет торговли, что в 1791 году в английскую палату общин для дачи показаний по этому вопросу был специально вызван некий капитан Коффин из Нантакета. Дело в том, что тогда, да и до самого недавнего времени, происхождение серой амбры, равно как и сама амбра, было еще загадкой. Несмотря на такое название — от французского слова ambergris, что означает «серый янтарь», — от янтаря она отличается очень сильно. Ведь янтарь, который, правда, находят обычно на морском берегу, встречается также иногда в земле в глубине материков, в то время как серую амбру можно встретить только на море. Кроме того, янтарь — вещество твердое, прозрачное, ломкое и абсолютно лишенное запаха; из него делают мундштуки, четки и разные украшения; а серая амбра мягкая, как воск, и такая пахучая, такая душистая, что ее повсеместно употребляют в парфюмерии, кладут в кадильницы, подмешивают к ароматическим свечам, к пудре для париков и к помадам. Турки употребляют ее вместо приправы в кушанья, а также носят ее в Мекку с теми же целями, с какими несут ладан в римский собор Святого Петра. Некоторые виноделы опускают ее по крупице в красное вино, чтобы улучшить букет.

И кто бы только мог подумать, что все важные леди и джентльмены станут пользоваться веществом, которое находят в презренном брюхе больного кита! И тем не менее это так. Некоторые считают серую амбру причиной, другие — следствием несварения желудка у китов. Такое несварение излечить довольно трудно, разве только что прописать киту три вельбота брандретовых пилюль, а когда он их проглотит, поспешно отойти на безопасное расстояние, как делают горняки во время взрывных работ.

Я забыл сказать, что в серой амбре были найдены какие-то твердые круглые костяные пластинки, которые Стабб поначалу принял за матросские брючные пуговицы; однако впоследствии оказалось, что это всего лишь оплывшие амброй обломки клювов небольших осьминогов.

Но если благоуханнейшую амбру во всей ее непорочности можно найти лишь в самой гуще омерзительного разложения, неужели же в этом нет своего смысла? Вспомни, читатель, что говорит святой Павел в Послании Коринфянам о порочности непорочности; о том, что сеется в уничижении, восстает во славе. Припомни также известное свидетельство Парацельса о том, из чего получается драгоценный мускус. И не забудь еще ту странную подробность, что из всех дурно пахнущих вещей самый неприятный запах имеет туалетная вода на ранних стадиях производства.

Я рад был бы заключить эту главу вышеприведенным обращением к читателю, но, к сожалению, не могу этого сделать, ибо во что бы то ни стало должен опровергнуть одно обвинение, которое часто выдвигают против китоловов и которое в глазах людей предубежденных получает косвенное доказательство в истории с французом и его двумя китами. Еще ранее в этом томе были разбиты клеветнические нападки на китобойную профессию, провозглашавшие ее делом грязным и неаппетитным. Остается дать отпор еще одному ложному утверждению. Некоторые люди распространяют слух, будто киты вообще скверно пахнут. И откуда только берется такая возмутительная ложь?

Всего вероятнее, что она восходит к тем дням, когда в Лондон более двух столетий тому назад прибыли с гренландского промысла первые китобойцы. Дело в том, что эти китобойцы тогда, как и теперь, не вытапливали китовый жир прямо в море, как это делают суда в южных плаваниях, но, разрубая сало на мелкие кусочки, набивали ими, вытащив втулку, огромные бочки и в таком виде привозили домой, поскольку краткие сроки промысловых сезонов в ледовитых морях и внезапные свирепые штормы не дают им возможности поступать иначе. А в результате, когда у пристани раскрывают трюм и начинают разгружать эту китовую покойницкую, запах там стоит примерно такой же, какой поднимается над городом в том месте, где перекапывают старое кладбище, чтобы выстроить здесь родильный дом Кроме того, как нетрудно догадаться, поводом для этого возмутительного навета на китобоев могло послужить существование в прежние времена на берегах Гренландии голландского поселения под названием Шмеренбург или Смеренберг (в последней форме это слово встречается у премудрого Фого фон Слака на страницах его славного труда «О Запахах» — надежнейшего руководства по этим вопросам). Как можно заключить из самого названия (смер — сало, берг

— хранить), это селение было основано там, чтобы голландцы вытапливали в нем китовый жир, добываемый их флотилиями, и не возили бы для этой цели сало к себе в Голландию. Поселок представлял собой большое скопище печей, жировых котлов и маслохранилищ; и, понятно, когда все это топилось и дымилось, запах оттуда исходил не слишком приятный. Но на китобойце в Южных морях все это происходит совсем иначе, за четырехгодичное плавание он до отказа наполняет маслом трюм, не потратив в общей сложности на вытапливание и пятидесяти дней; а разлитое по бочонкам масло почти не пахнет. Истина состоит в том, что кит, живой ли, мертвый ли, ни в коем случае не может считаться дурно пахнущим созданием; и китолова в обществе не узнаешь по запаху. Да и вообще-то откуда взяться у кита иному запаху, кроме самого приятного, если здоровье у него всегда превосходное? Ведь он не сидит в четырех стенах, а большую часть времени проводит в движении, хотя, конечно, и не совсем на воздухе. Говорю вам, взмах кашалотового хвоста над волнами распространяет вокруг аромат, подобный тому, что оставляет за собой надушенная мускусом дама, прошелестевшая юбками по уютной гостиной. Чему же уподоблю я благоуханного кашалота, при его гигантских размерах? Быть может, тому легендарному слону с бивнями, унизанными драгоценными камнями, и боками, умащенными миррой, который был выведен через врата индийского города навстречу Александру Великому, дабы воздать ему высшие почести?