Недобрые вести

Глубокая разведка Тугарина, разведка включительно до Смольного, получила широкую огласку, когда после ликвидации корниловского мятежа члены совета рабочих депутатов вернулись назад с Финляндского вокзала и с границы, обменяв фальшивые паспорта на действительные.

И стало известно еще, что Тугарин вместе со своим маленьким отрядом переночевал в кавалергардских казармах на Шпалерной и, не дож давшись своей бригады, утром через всю столицу вернулся к Гатчине так же свободно и беспрепятственно, как и въехал в Петроград.

Совет, успевший опомниться и недавнюю трусость свою заменить прежней наглостью, рвал и метал:

– Как он смел? Это вызов всему пролетариату! Немедленно арестовать и под конвоем доставить в Смольный!

Но арестовать Тугарина было не так легко.

Ингушский полк, хотя уже и не опасный «завоеваниям революции», готовый с часу на час двинуться к себе на Кавказ, все же являл собою реальную силу, стойкую и вооруженную. Депутация членов совета напрасно расточала свое митинговое красноречие перед старыми всадниками – юнкерами и прапорщиками милиции, лет тридцать назад получившими свои юнкерские нашивки и прапорщичьи погоны.

Они твердили одно:

– У туземцы нет такой закон выдавать свои офицер.

– Но почему вы сами решаете за весь полк? – допытывались делегаты с красными бантами на кожаных куртках.

– Потому что полк – это мы! Молодые всадники слушают нас, стариков.

Так и вернулись делегаты ни с чем. И эшелоны с «туземцами», задерживаясь в пути, медленно двинулись на Кавказ.

Тяжело было на душе у Тугарина. Мелькала мысль, перейдя на нелегальное положение, пробраться в Петроград на поиски исчезнувшей Лары. Это подсказывало ему чувство, а долг, долг подсказывал не оставлять ингушей, так благородно защитивших его от суда и расправы Смольного. Да и, кроме того, Тугарин, как и все офицеры, тешил себя мечтою о возобновлении борьбы с керенщиной и советами уже оттуда, с Кавказа, где можно будет объединить всех горцев.

Юрочка утешал и подбадривал своего друга:

– Я понимаю тебя, но я верю, что с ней, с Ларой, ничего дурного не будет. Подержат и выпустят. Даже с их товарищеской точки зрения Лара ни в чем не виновата. В сущности, против нее нет никаких улик. Схватили ее в момент паники, когда зря хватали очень многих. Я уверен, мы встретимся с нею и встреча эта не за горами.

Во Владикавказе Юрочка и Тугарин заняли комнату в гостинице «Россия». В этой гостинице жили почти все русские офицеры Ингушского полка.

Положение создалось неопределенное и тревожное. Бурлил котел ненависти между ингушами, казаками, осетинами и жителями трех слободок, почти сплошь большевизированных.

Ингуши добровольно ставили свой караул как возле гостиницы «Россия», так и внутри. Офицеры спали, не раздеваясь, имея под рукой оружие, готовые в любой момент не только к защите, но, если бы это понадобилось, и к нападению. В этой напряженной атмосфере отсчитывались дни за днями, недели за неделями.

Новости из России черпались из газет и, еще больше и полнее, из уст офицеров, прибывавших с каждым днем во Владикавказ либо в штатском, либо в солдатских беспогонных шинелях.

Новости – одна другой безотраднее. Керенский под давлением Смольного посадил «мятежного генерала Корнилова» в Быхов, этот маленький 'белорусский городок. В корниловскую тюрьму превращена старая иезуитская семинария. Участь Корнилова разделило еще несколько мятежных генералов. Над всей этой группой назначен суд, но с минуты на минуту ожидается самосуд. Смольный ведет остервенелую кампанию против контрреволюционных генералов. Солдатские орды пытались наводнить Быхов и растерзать узников иезуитской семинарии. Но Корнилова охраняют две сотни верных текинцев и, кроме того, в Быхове стоит эскадрон польских улан, вновь сформированного польского корпуса под командой генерала Довбор-Мусницкого. Штаб корпуса находится в Бобруйске. Оттуда генерал Довбор-Мусницкий прислал в Быхов одного из своих адъютантов, поручика Понсилиуса. На словах поручик Понсилиус сообщил приказание Довбора командующему эскадроном быховских гусар:

– Охранять генерала Корнилова от каких бы то ни было покушений!

Уланы блестяще выполнили приказ.

В Быхов из Бердичева прибыл эшелон с целым батальоном солдат-бунтарей. Они еще из вагонов кричали:

– Мы всю эту корниловскую банду разорвем на куски и бросим собакам на съеденье!

Комендант станции, польский офицер, позвонил в эскадрон. Не прошло и десяти минут, не успели еще выгрузиться солдаты, а уж эскадрон был тут, как тут с наведенными на эшелон пулеметами.

– Или убирайтесь назад, к себе, или всех до одного выкосим!

Перетрусившая солдатня поспешила отвалить восвояси в Бердичев.

А дальше события замелькали быстрее, и пришло то, что не могло не прийти. Большевики с ничтожными силами свергли керенщину, а сам Керенский бежал, переодевшись бабой. Зверски убит был матросами генерал Духонин. В Быхов снаряжалась уже целая карательная экспедиция для расправы с корниловцами. Горсточка польских улан и текинцев уже не могла бы защитить быховских узников от большевистских полчищ, стягивающих мощную артиллерию.

Нельзя было упустить момента. Генералы Деникин, Лукомский, Романовский, Эрдели, Эльснер и полковник Пронин, переодевшись в штатское, бежали, рассыпавшись по всему уезду. Генерал Корнилов со своими текинцами в конном строю двинулся к югу через Могилевскую губернию, выдерживая бои с большевистскими отрядами и бронепоездами, что пытались окружить его, захватить…

Таковы были последние вести.

Великая смута и новый кровавый хаос удушливыми газами окутывали русскую землю.