Глава 23. Инвазионизм и библейская археология 15 страница

В годы, когда надо было по-новому цементировать многонациональное государство, признавая в то же время права наций и национальных культур на существование, теория стадиальности как нельзя лучше соответствовала государственной политике большевиков, нивелируя своеобразие народов и объясняя локальные различия не столько этническими традициями, сколько уровнем развития.

В Отечественной войне 1941 – 45 гг. проявилась значительная оппозиция народных масс сталинскому режиму (во власовское движение втянулись сотни тысяч), и это подвигло сталинское руководство обратиться к патриотическим чувствам и националистическим настроениям народов Советского Союза, в первую голову – русского народа. Принялись культивировать их своеобразие, самобытность, самостоятельность формирования, и заботливо искать их корни. " Новое учение о языке" с его " яфетической" составляющей, препятствовало этому. В 1951 г. в центральном органе партии газете " Правда" была проведена многонедельная лингвистическая дискуссия, в которой принял личное участие Сталин. Он выступил против учения Марра. С " новым учением о языке" была отвергнута и " теория стадиальности" в археологии.

Вот когда стало можно критиковать акад. Марра, и выяснилось, что он был неважным лингвистом, а археологом – вовсе никаким за пределами своего раскопочного опыта. Не знал даже, что металла в палеолите не было (или знал, но в пылу витийствования находило затмение).

11. Марксистский социоисторизм. Даже в антикварианистский период считалась бесспорной мысль, что древности собираются для прояснения истории. Позже это обратилось в максиму " археология – служанка истории", и в археологии постепенно складывалось отношение к материальным древностям как к потенциально историческим источникам – отрабатывались принципы стратиграфии, обращение с замкнутыми комплексами и т. п. Но даже со всеми этими особенностями археология не выглядела исторической дисциплиной – в ней не было речи о структурах общества, об идейных движениях, о причинах и законах исторического развития.

Когда в России победили большевики, всей науке стали сверху навязывать марксистские доктрины и ценности. В этой обстановке молодые археологи стали искать, какие методологические идеи могли бы быть восприняты как отличия их деятельности от " буржуазной" археологии. Одним из первых на роль такого отличия был выдвинут " комплексный метод" (Никольский 1923) – смутный конгломерат идей, который понимался то как требование рассматривать вещи в замкнутых комплексах (что для Европы, однако, не было новым), то как призыв к соединению многих источниковедческих наук для полноценной исторической реконструкции, то как принцип интеграции с естествознанием, в частности организация " комплексных" (т. е. междисциплинарных) экспедиций. Но и это было известно со времен Шлимана. Первым в СССР такую экспедицию организовал археолог и этнограф С. П. Толстов.

Археологи стали искать археологические соответствия марксистским понятиям, в частности адоптированным в марксизм понятиям Моргана. В этом особенно преуспели ленинградцы. Равдоникас разрабатывал согласование этнографической периодизации Моргана-Энгельса с археологической схемой " трех веков". Ефименко озаглавил свой большой труд о палеолите " Дородовое общество" (1934), а, кроме того, усмотрел в женских статуэтках палеолита и энеолита свидетельства матриархата (статья 1931 г.). Равдоникас (в небольшой статье 1933 г.) и Артамонов (в статье 1934 г.) увидели в парных и коллективных погребениях бронзового века отражение угнетенного положения женщин в патриархальной семье. С. А. Семенов (статья 1940 г. и книга 1957 г. " Первобытная техника") разработал метод определения следов работы на древних орудиях под бинокулярным микроскопом, назвал этот метод функционально-трасологическим и противопоставил его традиционному определению функций орудий по типологии и этнографическим аналогиям. Это рассматривалось как достижение, обусловленное марксизмом, потому что он отвергает буржуазную формальную типологию (она занимается формами вещей) и выдвигает орудия труда и следы труда, производство, на первый план.

В остальном же как бывшие московские социологизаторы, так и бывшие ленинградские стадиалисты старались, чтобы их интерпретации археологического материала не выходили за рамки марксистской исторической схемы развития – пятичленной схемы исторического прогресса. Это развитие по пяти социально-экономическим формациям - от родоплеменного и бескласового общества к формированию классов и классовой борьбы, выявлению роли орудий труда, производственных отношений и идеологии и т. п.

В проблематике этногенеза эти исследователи предпочитали автохтонизм, не расходясь в этом с концепцией Марра, а после ее дискредитации восстановили аргументацию старых русских автохтонистов Самоквасова и Забелина, соединив ее с марксистскими рассуждениями о внутренних источниках возникновения государственности в каждом обществе. Брюсов же обратился к принципам и методике Косинны (автохтониста для центра Европы и миграциониста для периферии), подставив Юг Европейской части СССР на место косинновского центра и реконструируя в бронзовом веке радиально расходящиеся миграции с территории Советского Союза на всю Европу.

Это социоисторическое течение, ближе других соответствующее советской идеологии и умело подстраивавшееся под нее, под ее зигзаги, оказалось очень живучим. В последние десятилетия советской власти с методологическими разработками в духе социологического историзма выступал и Вадим Массон в Ленинграде (статья 1974 г. и книга 1976 г.). А В. Ф. Генинг в Киеве выдвинул подробное методологическое обоснование " социологической археологии", как он ее понимает – вполне в духе 30-х годов (книги 1982, 1983 и 1989 гг.). Рекомендации Массона не выходят за пределы поиска стереотипных соответствий социальным структурам в археологических материалах, а пространные труды Генинга отличаются изрядным догматизмом и схоластикой. Так что, можно сказать, течение выдохлось.

В последнее время, однако, аналогичные интересы стали проявляться и на Западе (" социологическая археология" Ренфру и др.), так что российские археологи этого плана явились застрельщиками общемирового движения. Но не только в этом. Руководимый своей марксистской ориентацией, отдельные достижения ранней советской археологии признал и решил заимствовать Чайлд, а через его влиятельность это стало достоянием мировой археологии. Некоторые принципы как московских социологизаторов, так и ленинградских стадиалистов были выдвинуты заново американскими и английскими инициаторами " новой археологии" в 60-е годы ХХ века (это теоретизм и презрение к эмпиризму, отвержение миграций и трансмиссий, внимание к социально-экономической сфере и предпочтение внутренних стимулов развития, стремление обойтись без этнографии и реконструировать весь процесс развития на археологических данных). " Новые археологи" повторяли не только плодотворные идеи ранних советских археологов, но и их слабости и ошибки.

Вопросы для продумывания:

1. В какой мере можно говорить о научной революции в археологии применительно к ее послереволюционной перестройке, к методу восхождения и теории стадиальности?

2. Почему марксизм не смог сформировать своего соответствия в археологии без воздействия политической власти?

3. Сталин в 1950 г. расценил учение Марра о языке как антимарксистское. Антимарксистским оно вряд ли было, скорее немарксистским. Но можно ли расценить его как антинаучное и если можно, то по каким основаниям?

4. В общем, работы, выполненные в семинаре Фриче молодыми археологами, несомненно, были попытками применить к археологии марксистское понимание истории, и их авторы продвигались в том же направлении, что позже западные инициаторы " социальной археологии". Было ли что-либо негативное в этих попытках и что именно?

5. Что порочного в " методе восхождения"?

6. Можно ли в принципе сделать археологию марксистской?

7. Негативный эффект знаменитой брошюры Равдоникаса несомненен – нигилизм по отношению к научному наследию дореволюционной археологии, несправедливая критика заслуженных археологов, грозившая им вполне реальными гонениями. А было ли нечто ценное в его критике и что именно?

8. Что археология - не совпадает с историей материальной культуры, это ясно. Но чем именно они различаются и чем опасна подмена одной другою?

9. Современные защитники " теории стадиальности" нередко трактуют ее как простое выделение стадий развития или резких рубежей между стадиями, скачков. Чем теория стадиальности отличалась от простого выделения стадий и скачков?

10. Что общего между ленинградскими стадиалистами, и московскими социологизаторами и что их разделяло?

Литература:

Алексеев В. М. 1935. Н. Я. Марр. К характеристике ученого и университетского деятеля. – Проблемы истории докапиталистических обществ, 1935, № 3 – 4, с. 62 – 69.

Алпатов В. М. 1991. История одного мифа: Марр и марризм. М, Наука, 240 с.

Аникович М. В. 1994. В. И. Равдоникас о предмете и задачах истории материальной культуры. – Международная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения профессора В. И. Равдоникаса. Тезисы докладов. СПб, Гос. Эрмитаж, с. 15 – 17.

Арциховский А. В. 1953. Пути преодоления влияния Н. Я. Марра в археологии. – Против вульгаризации марксизма в археологии. М – Л, АН СССР, с. 51 – 69.

Беридзе В. 1935. Детство и гимназические годы Николая Яковлевича. – Проблемы истории докапиталистических обществ, № 3 – 4: 135 – 151.

Бочкарев В. С. 1994. В. И. Равдоникас и революция в советской археологии. – Международная конференция..., с. 13 – 15.

Генинг В. Ф. 1982. Очерки по истории советской археологии. Киев, Наукова Думка.

Длужневская Г. В. 1991. Деятельность РАИМК – ГАИМК: 1919 – 1937. – Материалы конференции " Археология и социальный прогресс. Вып. 1. М, Инст. археол. АН СССР: 31 – 44.

Иоффе А. Ф. 1935. Ученый исключительной трудоспособности. – Проблемы истории докапиталистических обществ, № 3 – 4, с. 212.

Маркс К. 1846/1962. Письмо П. В. Анненкову. – Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., изд. 2. Москва, Госполитиздат, т. 27: 401 – 412.

Маркс К. 1847/1955. Нищета философии. – Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., изд. 2. Москва, Госполитиздат, т. 4: 65 – 185.

Марр Н. Я. 1892. Отчет... Н. Марра об археологической поездке в русскую Армению летом 1892 г. – Архив ИИМК, ф. 1, 1892, д. 33, с. 115 – 120, 146 – 240.

Марр Н. Я. 1922. Батум, Ардаган, Карс – исторический узел межнациональных отношений Кавказа. Петроград.

Марр Н. Я. 1926/1936. Абхазский аналитический алфавит. Л, Институт живых вост. языков (цит. по перепеч. в: Избранные труды, т. II, с. 321 – 351).

Марр Н. Я. 1931/1933. Языковая политика яфетической теории и удмуртский язык (Уч. записки НИИ народов Советского Востока при ЦИК СССР, вып. 1, М, Центральн. издат.). – (цит. по перепеч. в: Избранные труды, т. I, 273 – 289).

Марр Н. Я. 1934/1936. Маркс и проблемы языка. – Карл Маркс и проблемы истории докапиталистических формаций (Известия ГАИМК 90: 3 – 21). – (цит. по перепеч. в: Избранные труды, т. II, с. 444 – 459).

Миханкова В. А. 1949. Н. Я. Марр. Изд. 3-е. М - Л, АН СССР, 451 с.

Никольский 1923. Комплексный метод в доистории. – Вестник Социалистической академии, 4: 309 – 349.

Пескарева К. М. 1980. К истории создания Российской академии истории материальной культуры. – КСИА 163: 26 – 28.

Платонова Н. И. 1989. РАИМК – этапы становления 1918 – 1919. – Советская археология, 4: 5 – 16.

Савинов Д. Г. 1994. Перечитывая учебник Равдоникаса. – Международная конференция.., с. 81 – 83.

Столяр А. Д. 1988. Деятельность Владислава Иосифовича Равдоникаса. – Тихвинский сборник. Вып. 1. Тихвин, б. и., с. 8 – 25.

Столяр А. Д. 1994. Предисловие. – Памятники древнего и средневекового искусства. Сборник памяти В. И. Равдоникаса (Проблемы археологии. Вып. 3). СПб, изд. С.-Петербургск. университета, с.5 – 11.

Столяр А. Д. и Белановская Т. Д. 1977. Памяти В. И. Равдоникаса. – Вестник Ленинградского университета, № 14 (сер. ист. 3), с. 156 – 158.

Формозов А. А. 1995. Русские археологи до и после революции. Москва, б. и.

Формозов А. А. 2004. Русские археологи в период тоталитаризма. Историографические очерки. Москва, Знак.

Яковлев Н. Ф. 1949. Академик Н. Я. Марр как гражданин и ученый (к 15-летию смерти). – Ученые записки Кабардинского научно-исследовательского института (Нальчик), т. V, с. 17 – 50.

Янин В. Л. 1973. Краткий очерк научной, научно-организационной, педагогической и общественной деятельности. – Артемий Владимирович Арциховский (Академия наук СССР, Материалы к биобиблиографии ученых СССР. Сер. истор., вып. 12). Москва, Наука:???.

Klejn L. S. 1997. Dаs Phä nomen der Sowjetischen Archä ologie: Geschichte, Schulen, Protagonisten. Ü bersetzt von D. Schorkowitz unter Mitwirkung von W. Kulik. Berlin, Peter Lang.

Иллюстрации:

1. Портреты Н. Я.Марра

2. А. В. Арциховский в молодости.

3. В. И. Равдоникас.

4. А. В. Арциховский в старости.

Глава 28. Неоэволюционизм

1. Неоэволюционизм как направление. К рубежу XIX и XX веков эволюционизм в археологии уступил лидерство другим направлениям, а в 20-е годы еще изредка проявлялся, но воспринимался как архаизм. В культурной антропологии он тоже в начале ХХ века был в состоянии кризиса и ревизии, а в 20-е годы появлялись только труды эпигонов, и то редко. Заметно отшатнуло от него европейскую интеллигенцию то, что его схемы были использованы Марксом и Энгельсом, а после превращения России в 1917 г. в марксистское государство обострившаяся идейная вражда с марксизмом отразилась и на отношении к эволюционизму.

Но к середине 30-х годов Советский Союз утвердил свое положение как европейская держава, в ряде европейских стран компартии и социализм привлекли много сторонников, а Вторая мировая война, в которой Советский Союз оказался сильным союзником Англии, Франции и США, обеспечила уважительное отношение к его идейным опорам. Поэтому когда диффузионистские концепции исчерпали возможности роста и были в значительной мере дискредитированы, эволюционизм снова поднял голову. В 30-е годы в этом направлении двинулись только наиболее смелые и сильные лидеры, а после Второй мировой войны это стало уже заметным направлением в науке (Schott 1961; Horton 1971; Wagar 1972).

Но это был уже не тот эволюционизм. На его облике сказались не только сдвиги в обществе, но и изменения в важной сфере его бытования – биологии. Учение Дарвина покоилось на опыте селекционеров и на аналогиях с социальными процессами капитализма (конкуренции). Дарвин был убежден в постепенности эволюции, и его последователи в основном были озабочены построением филогенетичских древес.

Биология ХХ века прежде всего расширилась за счет возникновения новых отраслей – биофизики, биохимии с ее открытием энзимов, гормонов, витаминов, вирусов. Открытые еще в 1869 г. математические законы Г. Менделя были тогда не приняты и забыты, но в начале ХХ века оценены Бетсоном и де Фризом и воскрешены. В 1894 г. У. Бетсон признал скачкообразные изменения более важными, чем постепенные. В 1901 г. А. де Фриз открыл мутации. Начав в 1910 г. исследования изменений плодовой мушки дрозофилы, американец Т. Морган обнаружил, что внешним изменениям соответствуют изменения видных под микроскопом хромосом, и связал совместные изменения признаков с привязкой их к определенным местам хромосом, что позволило ему предположить, что изменению каждого признака соответствует в хромосоме особая материальная частица – ген (впоследствии и гены были обнаружены под электронным микроскопом). Возникла генетика как наука о материальной основе наследственности.

Это подвигло и социологов к поискам материальной основы эволюции общества и культуры. Эволюционизм в изучении культуры тоже изменился. Каким он оказался, станет ясно после ознакомления с трудами основных его представителей.

2. Чайлд как марксист. Основоположником этого направления в археологии можно считать Гордона Чайлда, избравшего новые ориентиры, когда его диффузионистские построения зашатались. Стимул к формированию нового направления дали марксистские убеждения Чайлда. Американский археолог Марк Лиони (Marc Leone) заявил это весьма категорично: " Одна из причин, по которой Гордон Чайлд является лучшим археологом из всех, каких наше поприще производило, это то, что он обладал могущественной парадигмой – марксовым материализмом" (Leone 1972: 18).

Это утверждение оспаривается по разным основаниям. Английский археолог Крофорд заметил: " Хоть он и объявлял себя марксистом, он был слишком великим человеком и слишком оригинальным мыслителем, чтобы носить ярлычок какой-либо секты" (Crawford 1957: 13) Другой английский археолог Глин Даниел пояснил эту идею более пространно:

" Великая загадка Чайлда на все времена оставалась: в какой мере он был марксистом (или марристом) и в какой мере он отдавал лишь словесные почести философии аутсайдеров? Он имел обыкновение публично жаловаться на завтраках в отеле, что нет под рукой и нельзя почитать " Дейли Уоркер" (газету английской компартии. – Л. К.), хотя " Таймс" ему доставляли в номер с утренним чаем. В какой мере его прокламируемая любовь к России и его интеллектуальные вывихи в " Шотландии до шотландцев" были позой? … Скорее всего, это не была сознательная поза" (Daniel 1958: 126 – 66?).

Грэйем Кларк в статье " Преистория со времени Чайлда" (Clark 1976: 4) высказался резко и скептически:

" С точки зрения внешнего поведения… самая буржуазная персона в мире. Пусть он даже пришел на конференцию Преисторического общества с " Дейли Уоркер" под мышкой, будьте уверены, он провел ночь в самом лучшем отеле. Его любимое местечко в Лондоне – " The Athenaeum" (клуб с дорогими номерами. – Л. К.), где официант приносил ему его usual (обычное, излюбленное. – Л. К.) без специального заказа. В " Who's who" не отмечено ничего более революционного, чем: бридж, пешие прогулки, автомобилизм".

В Советском Союзе знали, что Чайлд – марксист, удовлетворенно подчеркивали это, но полностью своим не считали. Своими западных деятелей там считали, только если они из компартий, а вольных опасались: мало ли чего им взбредет в голову наговорить! Лучше было считать Чайлда близким к марксизму, движущимся к марксизму, но еще не вполне марксистом. Монгайт в своем некрологе писал:

" Будущий историк археологии в своем очерке европейской археологии второй четверти ХХ в., несомненно, уделит значительное место Чайлду, его взглядам, его влиянию на науку, его открытиям и его ошибкам. Сам научный путь Чайлда, его постепенное приближение к марксизму символичны для развития общественных наук в наши дни" (Монгайт 1958: 287).

Газеркоул на Шеффилдском симпозиуме 1971 г. уточнил: " Его обращение к марксизму не было постоянным и прогрессирующим. Оно имело подъем и спад" (Gathercoul 1971). По этому вопросу Грэйем Кларк высказался опять достаточно резко:

" Марксизм, однажды метнув его, так сказать, рикошетом в археологию, оказал серьёзное тормозящее воздействие на его период среднего возраста. Это объясняет, почему после 1930 г. творческий период Чайлда окончился, а в конце жизни Чайлд осознал, что его пророк наврал ему. Как извлекать историю из археологии? Чайлд решил для себя этот вопрос в 1922 – 25 гг. и больше уже ничего нового и важного в археологическую науку не внес. К 1930 г. всё было кончено. Since Childe (Со времени Чайлда – из названия этой статьи Кларка. – Л. К.) – означает: с 1930 года" (Clark 1976: 8).

Но сам Чайлд писал незадолго до смерти о своих взглядах первого периода своей жизни, до 1930 года: " This was childish, not Childeish" (" Это было детским, а не Чайлдовским". – Retrospect: 79). То есть взрослый, серьёзный Чайлд только с 1930 г. начался.

3. От диффузии к эволюции: экономика первобытного общества. Социализмом Чайлд увлекался с юности (дружба с Палмом Даттом, участие в лейбористском движении). Это предполагало, по крайней мере, знакомство с марксизмом. Но приложить марксистские идеи к науке вначале не приходило ему в голову. Еще в начале 1930-х он называл себя не марксистом, а крочеанцем. Энгельса и Моргана он тогда считал " ужасающе старомодными" (Trigger 1984a: 4; 1984b: 71). Немецкий переводчик одной его книги Г. Кнеплер в 1949 г. писал в предисловии:

" Несколько лет тому назад в одной лекции профессор Чайлд – он был тогда уже на шестом десятке – рассказывал, что в юности прочел однажды одну книгу, которая тогда не произвела на него особого впечатления, Теперь, в зрелом возрасте, он снова взялся за эту книгу, и теперь только из этого возник в нем ряд побуждений и мыслей… Книга эта – " Происхождение семьи, частной собственности и государства" Энгельса. Она побудила профессора Чайлда поближе заняться идеями научного марксизма" (Knepler in Childe 1949: 8).

Судя по приведенным данным, лекция с этим высказыванием состоялась где-то около конца войны. Новое прочтение Энгельса, значит, было незадолго до этого. Но и раньше, в 30-е годы, учет марксистских идей и некоторое внимание к ним для человека с социалистическими убеждениями естественны. Возможно, первым следствием этого для исследовательских занятий Чайлда преисторией было самое общее извлечение из марксизма – придание серьёзного значения экономике. Еще в некоторых книгах до 1930 г. он заинтересовался экономикой первобытных обществ (Trigger 1980).

В книге " Древнейший Восток" (1928 год), в которой он обратился к исходному очагу диффузии, встал вопрос том, что же вызывает развитие в самом исходном очаге. В заимствующих землях народы, испытывающие влияние, развиваются под воздействием этих влияний – как первотолчков. Но что же толкает к развитию само население, от которого исходят влияния? Это также вопрос о причинах экспансии – что побуждает его расселяться и распространять влияния? Несмотря на свою убежденность в особой талантливости индоевропейцев Чайлд не мог объяснять исходные импульсы расовым превосходством – и в силу своих либеральных и интернационалистических взглядов и просто потому, что на Ближнем Востоке речь не могла идти об индоевропейцах. Это были народы, обогнавшие индоевропейцев и давшие им основные культурные блага!

Обратившись к причинам достижений в исходном очаге, Чайлд невольно оказался перед эволюционистскими задачами. Видимо, знакомство с Морганом и марксизмом сказалось в том, что Чайлд стал искать исходные стимулы в хозяйственных достижениях, успехах в развитии производства. Это не было исключительно марксистским подходом, ведь экономикой интересовались и другие исследователи.

Следом за некоторыми другими учеными (Эллиот Смит в 1915 г., Гаролд Пик и Герберт Флёр в 1927) он объявил появление земледелия решающим событием в человеческой истории и ключевым в определении неолита (а не появление керамики или шлифованного камня). От Пика и Флёра Чайлд видимо впервые узнал об оазисной гипотезе одомашнивания животных и культивации растений, выдвинутой в 1904 г. американцем Рафаэлом Пампелли (Raphael Pumpelli) и принял ее. В книге " Бронзовый век" (1930 г.) детально исследована технология ранней металлургии и специализация ремесел, выделение ремесленников. По Чайлду, выплавка металла требовала полной специализации на металлургии, полного выделения из сельской общины, а малый размер тогдашних общин означал ограниченность потребностей одной общины в металлических изделиях своего мастера. Плавильщики и кузнецы вынуждены были переходить от общины к общине, становится бродячими мастерами, а это приводило к распространению техники металлургии и типов изделий на всё новые территории.

4. Функционализм и эволюция: хозяйственно-культурные революции. Таким образом, в начале 30-х годов у Чайлда наметился некий идейный кризис, связанный с общим кризисом диффузионизма. Чайлд много размышлял о том, нужна ли археология обществу - есть его статья 1934 года " Is archaeology practical? ". К 1935 г. для Чайлда, как можно судить по его " Президентскому обращению", археологические культуры перестали быть скоплениями музейных экспонатов и превратились в отражения функционировавших социальных систем - он заинтересовался функционализмом культурной антропологии, стал читать Малиновского и Рэдклиф-Брауна. В " Ретроспекте" Чайлд писал: " Из марксизма я взял идею экономики как интегрирующей силы в обществе, но я находился столь же под влиянием функционализма Малиновского и старался склеить археологические кусочки, имея в виду их возможную роль в работающем организме". Возможно, под впечатлением функционализма (тезис Малиновского о биологических потребностях в основе культуры) Чайлд выдвинул положение о культуре как инструмента адаптации человека к природе.

Чайлд сильно переработал свою книгу " Древнейший Восток" и выпустил ее в 1935 г. под названием " Новый свет на древнейший Восток" (русский перевод вышел под названием " Древнейший Восток в свете новых раскопок"). К этому времени диффузионизм в глазах Чайлда приобрел особое значение, так как наглядно противостоял расовой теории германских нацистов: " нордические арийцы" не являются культуртрегерами, культурные блага в Европу идут как раз с Востока, от восточных народов. Диффузия с Востока в этой книге сохраняется, констатация ее четко выражена и интерес к археологии Востока объяснен так:

" Археология доисторического и протоисторического периодов Древнего Востока является ключом к правильному толкованию европейской предистории. Последняя в начальной стадии является главным образом историей подражания восточным достижениям или, в лучшем случае, их усвоения. О самих же достижениях мы узнаем из археологии Востока" (Чайлд 1954: 24 – 25).

Но достижения эти излагаются не только не так, как это делали диффузионисты, но и не так, как это делали старые эволюционисты – у Чайлда постулировался не постепенный, плавный переход от старых форм к новым, а резкое, разовое введение новых достижений. В этом тоже сказывается воздействие марксизма. Даже термины подобраны с марксистским звучанием – " революции ". Это " словарь революционных изменений", - как выразился один исследователь (Greene 1999). Правда, это революции хозяйственные, того же рода, что Промышленная революция XVII века. Две революции выявил Чайлд в развитии первобытного общества – неолитическую и городскую. Первая ввела производство пищи вместо собирательства, вторая – городские центры в среду деревенских общин. Революции эти происходят на хронологических рубежах, разделяющих большие эпохи Моргана – Энгельса: дикость, варварство и цивилизацию. На стыке дикости и варварства происходит неолитическая революция, на стыке варварства и цивилизации – городская.

Неолитическая революция названа так потому, что, состоя в одомашнении животных, культивации растений и создании земледелия и скотоводства, она ввела, по Чайлду, важнейший признак неолита и тем самым с нее начинается неолит. Керамика явилась следствием этого развития (потребовались надёжные ёмкости для хранения продуктов), а усовершенствование кремнёвых орудий (шлифовка камня и т. п.) была нужна для успешного ведения сельского хозяйства (кремнёвые серпы, ножи для обработки кожи).

Городская революция наступала с появлением городов, отделением ремесла от земледелия, накоплением излишков труда, концентрацией торговли и управления в укрепленных центрах. А для этого понадобились счёт и письменность, что означало возникновение цивилизации.

Каждая революция означала большую производительность экономики и резкий рост народонаселения, перенаселенность, а это вызывало миграции излишнего населения, а также увеличение сбыта произведенных благ, распространение орудий и навыков их производства. Но эту эволюцию (если ее можно так назвать), это развитие Чайлд видел не однолинейным, а многовариантным, многолинейным – в Европе развитие шло иначе, чем на Востоке.

Концепция хозяйственно-культурных революций имела огромную влиятельность в археологии: после инициативы Чайлда началось умножение революций. Для начала в 1968 и 1973 гг. Фойстель (Feustel) из ГДР различил две революции в палеолите: " охотничью" и " верхнепалеолитическую", потом к ним прибавилась еще одна, самая ранняя – " человеческая" (скачок от обезьяны), которую ввели в 1989 г. Мелларс и Стрингер (Mellars and Stringer) в Англии. Жак де Морган (Jeaqcue de Morgan) еще в 1924 г. считал " революционными" мезолитические нововведения, и Бинфорд в 1968 г. в общем поддержал оценку этих изменений как драматических, хотя революцией их и не называл. Но уже Кент Флэннери (Kent Flannery) в 1969 г. предложил и название: " революция широкого спектра" (Broad Spectrum Revolution), имея в виду расширение диапазона используемых в мезолите дичи и полезных растений. Совсем недавно, в 1994 он ввел еще одну революцию – " революцию рангов" (Rank Revolution) между неолитической и городской. Термин " энеолитическая революция" еще в печати не объявился, но соответствующий ему этап давно намечен (Пиотровский 1961: 18; Массон 1966: 165). Близко к этому месту на шкале революций находится установленная в 1981 г. Эндрю Шерратом (Sherratt) " революция вторичных продуктов" – он имеет в виду начало использования молока, шерсти и тягловой силы животных, а не только их мяса и шерсти (опубликовано в сборнике памяти Дэвида Кларка). Итого уже семь революций. Полагаю, счет не закрыт...