Действие первое. Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной

Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной

(Библиотека драматургии - https://lib-drama.narod.ru)

Л.Петрушевская. Уроки музыки

Драма в двух действиях

Москва, Изд-во " Искусство", 1989

OCR & spellcheck: Ольга Амелина, сентябрь 2005

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г р а н я — 38 лет |

Н и н а, ее дочь — 18 лет } Гавриловы.

В и т я, ее сын, школьник |

И в а н о в, муж Грани — 35 лет

Ф е д о р И в а н о в и ч |

Т а и с и я П е т р о в н а } Козловы.

Н и к о л а й, их сын |

В а с и л ь е в н а, бабка Николая |

К л а в а, сестра Таисии.

Д я д я М и т я, муж Клавы.

Н а д я, девушка Николая.

Д е в у ш к и в о б щ е ж и т и и.

А н н а С т е п а н о в н а, соседка Козловых и Гавриловых.

С е р г е й И л ь и ч, ее муж.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Сцена представляет собой большую комнату в квартире Гавриловых. Чисто, прибрано, хотя на всем лежит печать недостаточности. В углу работает телевизор. Гавриловы — Граня, Нина, Витя — смотрят телевизор.

Граня и Витя лежат на кровати. Нина плачет, сидя у стола.

Звонок. Витя срывается открывать. Вместе с ним кидается заплаканная Нина, в дверях удерживает

Витю, спрашивает: «Кто там?»

Женский голос. Открой, детка, открой. Это я.

Нина накидывает цепочку, открывает дверь, долго смотрит, затем впускает соседку Анну Степановну. Анна Степановна — маленькая, сухая женщина, работает ночным сторожем и поэтому днем всегда свободна. Она

в переднике, с закатанными рукавами. Лицо ее выражает глубокое горе.

Анна Степановна (в пространство). Что же это делается, а? Разлегся, боров немытый, а? Надо милицию срочно вызывать. Позвонить по автомату. (Обращается к Гране.) Девочка-то спит?

Граня. Спит вроде. (На лице Грани все время слабая улыбка. Это высокая, худая, кроткая женщина с сережками, с металлическими зубами. Она говорит тихо даже в минуты волнения.)

Анна Степановна. Что за ребенок, что за ребенок золотой! А? У меня такой только первый был, Гена: наестся и спит, как бутуз. Все говорили: бутуз и бутуз. А твоя Галька — тоже откуда что взялось: вроде отец (осторожно показывает головой на входную дверь) худущий, одни стропила. Ваши тоже, гавриловские, худые. (Внезапно.) Приехал? Прибыл?

Граня. Да прибыл.

Анна Степановна. Что делается! (Всплескивает руками.) И как же теперь?

Граня пожимает плечами.

С одной стороны, конечно, он отец твоему дитя. Отец дитя. А с другой — не простит он тебе. И не простит. Он, может, за головой твоей пришел. Вот и подумай.

Нина всхлипывает. Граня рассеянно смотрит телевизор.

Ведь он помнит, что его посадили по тебе, по твоей причине. Помнит? Он помнит, Граня, он, когда еще его уводили, сказал, что он сказал? «Я еще вернусь».

Граня согласно кивает головой, посылает Нину в другую комнату.

(Оглядывает комнату.) Ой, и как же чисто вы живете, как же чисто, прибрано! Но ничего. Нина будет зарплату приносить хорошую, Витька все же в интернате, еще купите себе и прикрыться, и обставитесь. Не все сразу, конечно. Трое детей, одни убытки. Единственно: не вешай себе на шею мужика, ну его на фиг! Когда он с тобой жил, много ты счастья видела, ну? Много? Скажи спасибо, что его на год посадили, а не на пятнадцать суток. Скажи спасибо суду еще, в ножки поклонись: смотри, его год не было, и Галька маленькая родилась, а все-таки дети у тебя спокойные, небитые, неруганные. И сама-то...

Граня. Да не ругался он.

Анна Степановна (не слушая). И сама-то — как хорошо! Вечером находишься, намылишься, чистая спать идешь, сама себе хозяйка. Надо тебе мужика — вон их сколько готовых бегает! Свой подарок всегда с собой носят!

Нина (входит). Мама, Галька проснулась, есть хочет!

Граня уходит.

Анна Степановна. И не плачет? Так лежит? Губешками шлепает? У, золотая! Мой первый, Гена, тоже так: проснется и головенкой давай вертеть, и крях-крях! А не плачет! Крях-крях! (Смеется.) Он как начнет кряхтеть, я сразу просыпаюсь. Ни от чего не просыпалась, ни от какого крика. А мы в комнате две семьи жили, я с Генкой и со своим Сергеем, с мужем своим. И еще одна женщина, Марта, с сыном — он в один день с Генкой родился. Мы вместе в одном родильном доме лежали с Мартой, койки рядом. Марте некуда было идти — она из детдома, да мужа нет. Я ее и взяла к себе. Так ее мальчик, бывало, оборется. А я сплю, сплю. А мой Гена начнет кряхтеть, меня сразу с кровати сдувает. Только кряхтел, а не плакал. Все почему: потому что мы с Сергеем были спокойные. Сергей мой и сейчас спокойный, даже слишком. Все внутри кипит, а наружу не идет. Я только никак покою не найду, все меня черт носит. У меня белье намочено, стирать собралась. А наш Юрка пошел вниз за газетой и приходит, говорит: у батареи в парадном Иванов спит.

Нина уходит. Анна Степанова говорит громко, адресуясь в другую комнату, а сама в это время смотрит телевизор. Витя тоже завороженно смотрит телевизор.

А Марту я взяла к себе, хотя у меня и так повернуться было негде. Комната двенадцать метров, да печка, да нас трое, да их двое. Соседи начали возражать, пошли скандалы. Мои пеленки висят на кухне — никто ни слова. А Марта начнет вешать — они возражают, снимают. У нас в комнате Мартины пеленки сушились. Туман, сырость, окно запотеет, зима была. Два месяца мы так проваландались, а потом как-то я ушла с Генкой гулять, прихожу — а Марты нет. Сама поняла, сама и ушла. Соседи, правда, два раза милицию вызывали, что Марта без прописки живет. А я ей ни слова никогда не говорила, Сергей-то тем более. А некоторым хоть в глаза плюй, оботрется и дальше живет. (Пауза.)

По телевизору передают сплошные взрывы. Анна Степановна пережидает и в передышке между боями торопливо высказывается.

Я ведь думала, что он к тебе вернется. Не потому, что обещал или что только о тебе думает. А потому, что ему больше некуда деваться. Помяни мое слово: он нехороший. Не бери его, на кой нам в подъезде пьянь? И Нина у тебя уже взрослая девка, зачем ей с чужим мужиком? Ей ни помыться, ни постираться.

Граня (появляясь в дверном проеме). Нет, он ничего мужик. Нина ему как дочь была.

Анна Степановна. Ой, не бери греха на душу!

Граня. Что ты, что ты.

Ребенок начинает вдруг плакать.

Анна Степановна. Ухожу, ухожу, сладкий мой.

Входит Нина с комком пеленок в руках.

А жених-то твой из армии пришел, знаешь? Николай-то Козловых, помнишь? Он все смеялся на тебя: вон моя невеста побежала.

Нина кивает.

Вон, говорит, моя невеста пятого класса. А он пришел солидный такой. Сегодня вечером на такси его привезли. И девушка с ним приехала. Может быть, на вокзале его встречала, может, он из армии себе привез, кто его знает. Ну, я побежала стирать. Мне Николай говорит: «Заходи, Степановна, на встречу». А мне некогда.

Картина вторая

Большая комната в квартире Козловых. Расположение такое же, как и в квартире Гавриловых, но обстановка совершенно иная. Правда, телевизор стоит в том же углу, экраном от зрителя. Ковры, хрусталь, полированная мебель. Стол раздвинут. За столом сидят Козловы: мать Николая, Таисия Петровна, отец, Федор Иванович, сам Коля в гражданском, с усами, и его девушка, Надя Тимофеева, — образец того, как в современных условиях может себя преподнести хорошо зарабатывающая продавщица универмага, парикмахер, работница конвейера или, в нашем случае, маляр. Надя курит. Сидящая напротив нее бабка Николая, Васильевна, остолбенев, провожает глазами каждый клуб дыма, возносящийся к потолку. Тут же Анна Степановна, все в том же фартуке и с закатанными рукавами. Она сидит на краешке стула, с рюмкой в высоко поднятой руке. У нее несколько подобострастный вид, она разрумянилась и молчит. Впрочем, за столом все очень румяные.

Федор Иванович. И хорошо служил, с удачей, как ты нам тут рассказал! И хорошо устроим работать. Не то что ранее. Ну, иди, сын, к инструменту, пора песни играть. Без тебя соскучился по пению, по вокалу. Давай, давай, потом налюбезничаешься, сейчас отец зовет тебя к твоему делу. Зачем тебя учили шесть лет? И если бы не бросил, то бы школу закончил, справку имел. А так — псу под хвост шесть лет моей жизни. Разве что отцу подыграть, и то не допросишься.

Николай. Папа, да ну!..

Федор Иванович. Иди, иди, ей-богу, как в детстве тебя уговаривать: садись да садись за инструмент.

Николай. Я даже в армии скрывал, что знаю ноты. А лейтенант подходит ко мне, говорит: у тебя интеллектуальное лицо, будешь петь в хоре. Так я и пропал. Но ничего, часто от занятий освобождали, на смотры мы ездили.

Анна Степановна. Просим, просим!

Федор Иванович (готовый рассвирепеть). Ну!

Николай, пожимая плечами, садится за пианино. Отец становится рядом. Видно влияние телевидения. Отец поет: «Лишь только вечер опустится синий...» Он поет напрягшись, не как поют за пиршественным столом — от всей души, а так, как поют люди, для которых мечтой всей жизни было петь. Такое пение обычно не производит приятного и радостного впечатления, — напротив, все за столом отводят глаза. Только Анна Степановна, всем безмерно довольная, тоненько подвывает. Таисия Петровна, не обращая внимания на мужа, занимается обслуживанием гостей — собирает тарелки, уносит их на кухню. Таисия Петровна подкладывает Анне Степановне пирога. Та, очнувшись от своего забытья, кротко протестует и тут же, с полным ртом, снова подпевает, раскачиваясь на стуле. Надя наливает себе вина. Каждый ее жест провожают глаза осатаневшей Васильевны. Надя нисколько не смущена, она не обращает внимания. Пение кончается. Хлопает одна Анна Степановна. Разгоряченный Николай становится за стулом Нади и наклоняется к ней, зарывшись в ее взбитых серебристо-розовых волосах. У Анны Степановны горят глаза.

Надя. Слушай, кончай эту бодягу! Я хочу танцевать.

Федор Иванович стоит у пианино, готовый петь еще и еще, но Николай, взяв за руки Надю, идет с ней к радиоточке. Николай ставит регулятор на полную мощность, звучит «Адажио» из «Лебединого озера».

Надя и Николай, прижавшись друг к другу, топчутся на месте под эту музыку.

Анна Степановна (внезапно схватившись за карман). Ой, сколько время! Ой, у меня же белье-то намочено! Ой!

Федор Иванович. Проворонила, проворонила все на свете: твой Сергей-то, небось, думает, что ты исчезла с лица земли, рад, небось, до смерти.

Анна Степановна (опомнившись, холодно). Сергей-то? Сергей мой меня встретит и проводит и никогда слова никакого не скажет.

Федор Иванович (саркастически кивает). Да уж верно. Уж все слова ты за него скажешь, за тобой не завянет.

Анна Степановна убегает.

Побежала... Народный контроль в действии.

Танцы у Козловых продолжаются. Надя и Николай танцуют теперь под «Танец с саблями» Хачатуряна. Отец отходит от пианино, садится к столу. Мать несет чайник. Бабка неотрывно смотрит на Надю, на ее сапоги, на платье. Один палец у Нади перевязан.

Таисия Петровна (стараясь перекричать «Танец с саблями»). Чаю попьем хоть перед тем, как разойтись по домам. А то поздний час, завтра Федору Ивановичу вставать в шесть утра на работу.

Николай (он уже совсем ошалел от своих прыжков и тоже кричит). Какая работа, мать! Завтра воскресенье!

Таисия Петровна. О, у меня все дни перепутались. Садитесь все же пить чай.

Николай. И рано ты гостей гонишь. В других-то домах бы сорок человек назвали и гуляли бы до утра.

Федор Иванович. В других домах одно, а у нас в дому иное.

Николай. Раз в жизни человек из армии приходит. Не так ли, Надя?

Надя. Разумеется.

Николай. Ух ты, красавица моя.

По радио начинают передавать текст. Некоторое время Надя и Николай танцуют под новости,

но потом веселье само собой гаснет, и молодые садятся к столу.

Надя. О, торт. Я не ем торт.

Бабка (подает голос). А что же ты ешь-то?

Николай (наставительно). Бабушка, уважай вкусы других людей.

Бабка (роняет). Я вас люблю и уважаю, беру за хвост и провожаю.

Таисия Петровна (ласково). Ешьте, Надя, варенье. Сама варила летом, своя клубника. У нас садовый участок, такая клубника была!..

Надя. У вас садовый? И дом есть? Сколько комнат?

Таисия Петровна (ласково). А сколько вам надо?

Николай. Мама, я пришел из армии!

Таисия Петровна. Нет, ну действительно, сколько вот вам, молодым, надо комнат? И сколько вы оставите нам доживать свой век?

Надя. Нам надо? У вас есть две комнаты, не так ли? Ну, мы возьмем себе ту, которая поменьше.

Федор Иванович. Вот спасибо, удружила.

Надя. Потому что когда будут дети, то ведь дети спят не с папой с мамой, а с дедом и бабушкой.

Бабка (громко). Шут знает что. На всех чертей похож.

Надя (четким, громким голосом, без тени застенчивости). Тут у вас много места мебель занимает.

Бабка. И мебель не туда.

Никто не обращает на нее внимания. Все, словно зачарованные, как по команде, поворачивают

головы к тем объектам, которым уделяет внимание Надя.

Надя. Мебели должно быть мало. Зачем этот сервант, эта выставка посуды? Зачем журнальный столик? У вас что, журналы? Ковры должны быть с длинным ворсом, чтобы утопала нога.

Николай машинально кивает головой, обняв Надю за плечи.

Федор Иванович. Конечно, мы темные люди. Из рабочего класса выходцы.

Николай. Надя тоже рабочий класс. (Кладет голову Наде на плечо.)

Бабка (внезапно). Что ж, вам ту комнату, а я куда же? На кухню?

Надя. В вашей квартире, конечно, тесно трем поколениям.

Таисия Петровна (примирительно). Ну, ничего, ничего. Как-нибудь да поладим. Надюша, пойдем, поможешь мне мыть посуду.

Надя. Только без меня, только без меня.

Федор Иванович шлепает ладонью об стол, решительно встает и вслед за женой уходит на кухню. Бабка удаляется в свою комнату, тщательно прикрыв за собой дверь на бумажку. Надя шепчется о чем-то с Николаем, и тот, встрепанный, бежит на кухню. Надя подходит к пианино и своими грубыми пальцами играет «Чижика-пыжика». В кухне все замерли и прислушиваются.

Федор Иванович. Сейчас инструмент раскурочит. Так его! Так его!

Николай. Ну мам! Я только пришел, только пришел из армии — и уже начинается!

Таисия Петровна. Федя, Надя хочет остаться ночевать у нас.

Николай. Это я хочу!!!

Федор Иванович. А она еще больше ничего не хочет?

Таисия Петровна. Федя. Обожди. Ну подумаешь, маму положим на кушетку, сами вдвоем на тахте.

Николай. Поночуете ночку!

Федор Иванович. Кабы одну ночку, а то ведь потом и не уйдет.

Николай (весело). А может, мне уйти?

Федор Иванович. Ты помолчи, Коля, пока тебе еще язык не укоротили. Больно много говоришь сегодня.

Николай. Пошло дело.

Федор Иванович. Ты как это с отцом?

Большая комната. Надя играет «Чижика». Коля несет из бабкиной комнаты подушку, простыни у него волочатся по полу. Бабка бежит следом и подбирает простыни. Таисия Петровна несет в бабкину комнату свежее белье. Все происходит чрезвычайно быстро под «Чижик-пыжик», и вот уже бабка в ночной рубашке сидит на кушетке

и тупо смотрит на свою дверь, за которой скрываются Надя и Николай. Дверь закрывается на бумажку.

Картина третья

Утро у Гавриловых. Граня проносит ребенка в кухню. По дороге задерживается около Нины.

Граня. Чудо ты. Ему ведь сначала некуда деваться, вот он и приехал. А так — он уйдет. И нечего ему было в подъезде валяться. Все бы говорить стали. Подумаешь — он в ванной переночевал. Я ему тряпок на пол накидала. (Уходит.)

Приходит Витя.

Витя. Иванов на кухне сидит с Галькой.

Нина. Ничего, он скоро уедет.

Витя. Он говорит, что будет теперь где его дочь.

Нина. Его ведь мама не пустит к нам жить.

Витя. Она ему говорит: уходи ты, бога ради. Ведь снова все начнется. А он — нет. Нет, нет и нет. Говорит, я понял. Она ему побриться зеркало дала.

Нина. Тоже ведь неудобно, если он поедет от нас в таком виде.

Витя. И она ему сказала: подожди, завтракать будем.

Нина. А где Галька? Возьми ее.

Витя. Он ее держит на руках. Она сказала: ты сейчас бриться будешь, отдай Гальку. А он говорит: погоди и погоди.

Нина. Это он трезвый такой.

Витя. Конечно.

Нина. Иди за Галькой. Если он бриться будет, а мама завтрак готовить, им все равно Гальку некуда девать.

Витя уходит. Нина бессмысленно смотрит в окно. Витя приходит.

Витя. Мама туда коляску отвезла. Они Гальку в коляску положили. Он бреется и на Гальку смотрит.

Нина. А мама?

Витя. А мама кашу варит.

Нина. Он скоро уйдет.

Витя. Мама говорит, чтобы он ехал в деревню к нашим. Она письмо ему даст. А летом все равно она Гальку туда повезет, к бабушке.

Нина. Конечно! Он там работать будет. Хоть кем, хоть сторожем.

Витя. Да, он напьется и все, и никаких сторожей. Его и выгонят. У тети Маруси у самой дядя Ваня такой. Она говорила маме: что твой Иванов беспробудная рожа, что мой Иван.

Нина. Ничего, он уедет как-нибудь.

Картина четвертая

Утро у Козловых.

Постели убраны. Стол накрыт. Мать в праздничном, отец в расстегнутой у ворота белой рубашке, бабка

в платке с цветами сидят за столом и ждут, что будет. Дверь открывается, бумажка падает. Появляется

Надя — без грима, в своем серебряном платье и тапочках на босу ногу. За ней идет, жмурясь, Николай.

Николай. Мама, дай Наде полотенце умыться.

Таисия Петровна (как ни в чем не бывало). Сейчас, деточки. (Достает из шкафа большое полотенце.)

Николай берет его. Молодые удаляются. Слышен шум воды, потом дверь в ванную закрывается. Мать возвращается к столу, пожимает плечами. Отец принимается за еду. Все начинают смотреть телевизор,

по которому идет какая-то детская передача. Поет маленький мальчик.

Бабка. Все расставила, разобрала по местам. Нам уже все уготовано. Потеснимся, перемрем, детям уступим, смертию смерть поправ. Вы тут, мы там, внуки с дедами, а бабку на погост. И ковер ей мелкий.

Таисия Петровна. Все ей нравится даже слишком. Была бы ее воля! Все ей нравится. Она ведь из общежития. Она на нашу квартиру намаслилась. Это да. А наш Николай ей ни на что не нужен. А он тянется вообще уйти за ней. Она только моргни.

Бабка (подумав). Хичница.

Федор Иванович. Еще как! У нас и то таких нет. Я лично такую кралю бы к себе не оформил.

Таисия Петровна. Она маляр на стройке.

Федор Иванович. Тоже бывают разные маляры. А эта сразу себя показала.

Таисия Петровна. А она мне еще в прошлый раз, когда без Николая приходила знакомиться, не понравилась.

Федор Иванович. Я только одного не пойму: почему она так себя ведет, а? Почему у нее так все сразу наружу выскакивает? Другая бы и посудку помыла, и на стол помогла бы собрать, и язык бы придержала, раньше времени не выставлялась! Все-таки к жениху в дом попала!

Бабка (прыскает). К жениху!

Федор Иванович. Нет, ну почему, неужели она не понимает, что так нельзя! Всех обложила за мебель.

Бабка. А он ей, этот гарнитур, и во сне не приснится.

Федор Иванович. Переночевала ночь с чужим парнем, а?

Таисия Петровна. Правда, можно было Коле раскладушку в кухне поставить.

Бабка. А они поженятся, так я в кухне на раскладушке буду.

Федор Иванович. Кто о чем, а паршивый о бане.

Бабка. Конечно. Колька женится, я на кухне жить буду, а Коле нашему и вам по комнате будет, и все. А потом я дальше кухни пойду, в землю.

Таисия Петровна. Вечно ты со своим: в землю. Как чуть что, так ты уходишь в землю.

Бабка. А куда прикажете? Здесь мне места не будет, я свое отжила. У Клавди у самой некуда. В богадельню разве.

Таисия Петровна. У Клавди квартира такая же, а беспорядку больше.

Бабка. Не кричи на мать-то.

Таисия Петровна. Кто тебе слово-то сказал?

Молчание. Шум воды.

Федор Иванович. Вчера эта Степановна пришла, давно ее не видели. Вынюхать пришла, какая-такая невеста к Николаю приехала. Зачем ее приглашала-то?

Таисия Петровна (кипит негодованием). Это Николай ее позвал, ему дай волю, он позовет весь двор, всю шпану.

Бабка. Теперь и не отплюешься. Все скамейки во дворе знать будут.

Федор Иванович. Да пошли они все.

Через комнату идет процессия. Надя впереди. Николай следом. Снова дверь закрывается на бумажку.

Бабка. Ни здравствуй, ни прощай.

Таисия Петровна (преувеличенно громко). Чаю кому налить? Коля! А Коля! Вы чай или кофе растворимый будете?

Николай (из комнаты). Ладно тебе, мам!

Федор Иванович. Не лезь к ним, видишь, они недовольны.

Выходит Николай, тщательно закрывает за собой дверь на бумажку.

Николай. Ну, с добреньким утром!

Федор Иванович. С добрым утром, тогда-то мы не успели поздороваться.

Николай. То не в счет. То вы должны были закрыть глаза и растаять. Все потому, что у нас проклятые смежные комнаты. Теперь всю дорогу так будет: «Извините, мы не помешали?» — и так далее.

Федор Иванович. Почему же это? Почему это так будет?

Таисия Петровна. Федя.

Федор Иванович. У меня еще никто не спрашивал, между прочим, как в моем доме будет. Я пока еще нахожусь в своем собственном доме.

Николай. А я как будто бы что? Не нахожусь?

Федор Иванович. А ты у своих родителей в доме, понял?

Николай. Господи! Да я что здесь, из милости?

Таисия Петровна. Отец, пойди на кухню, у меня там посмотри, не сгорел ли пирог.

Федор Иванович (в сердцах). Пирог! (Уходит.)

Таисия Петровна. Коля, Коля, ну что ты! В самом деле!

Николай. Надя ко мне в Сызрань приезжала два раза. Она моя жена.

Таисия Петровна. Она к тебе два раза приезжала, а отец на тебя всю жизнь положил. Учил тебя, кормил.

Николай. Я своим детям не буду так говорить.

Таисия Петровна. До своих еще дожить надо. И вырастить самим.

Николай. Начинается!

Таисия Петровна. Никто ведь тебе ничего не сказал, правда? Все надо обсудить по-тихому, спокойно.

Николай. А пока что вы ей в душу плюете.

Таисия Петровна. Слушай, ей, по-моему, все как с гуся.

Входит Надя.

Надя (своим дерзким голосом, без выражения). Что за шум, а драки нету?

Николай. Нет и не надо. Садись пить чай.

Таисия Петровна. Садитесь, садитесь, Наденька, в ногах правды нет.

Надя садится.

С добрым утром вас.

Надя. С добрым утром.

Бабка. Поздоровкались.

Входит Федор Иванович.

Федор Иванович. Тая, пирог забирай.

Таисия Петровна уходит, Федор Иванович садится.

А, кого я вижу! Здорово!

Надя. Здорово.

Федор Иванович. Что же это такое, в такой день — и без вина. Коля, давай похлопочи, сбегай за уголок. Выпьем за невесту и брак.

Николай. Вот папа! Сообразил! Надо же! Я мигом. Надя, ты тут не балуйся. (Убегает.)

Федор Иванович. Деньги у меня в пальто в кошельке! (Пауза.) Ну а пока, что ли, чаю выпьем.

Надя. Я чаю не пью. Я вино буду ждать.

Федор Иванович. Мешать не хочешь? Понимает, а? И то хорошо.

Бабка. Хоть стой, хоть падай.

Федор Иванович. У меня теща — золотая баба. Она всегда правду режет. Ты еще сомневаешься — сказать не сказать, а она уже брякнула.

Надя. Это признак невоспитанности.

Бабка. О-хо-хо-хо-хо! Ой, рассмешила! (Смеется, закашлялась.)

Федор Иванович. Нет, конечно, какая воспитанность у нашей бабки! Она фабричная, она ткачиха. Образова­ние три класса, четвертый коридор. И вся культура. В цеху какая культура? Там мать-перемать. Вот у вас на стройке — там да. Там «здравствуйте» говорят, когда приходят, «спасибо», когда раствор подают, «извините», когда на ногу наступят. А в общежитии, там вообще, небось, лекции читают про культуру быта. Про то, как себя надо вести в чужом доме.

Надя. Недавно нам читали лекцию о любви и дружбе.

Бабка. О любви и дружбе под забором.

Надя. Нет, просто о любви и дружбе. Что такое любовь и как с ней бороться. У вас спички не найдется?

Федор Иванович. А мы с бабкой не курим.

Надя. А мне в зубах поковырять. Пойду на кухню.

Входит мать с пирогом.

Таисия Петровна. Наденька, куда?

Федор Иванович. Она за спичками.

Таисия Петровна (вслед). Там у плиты, на полочке.

Молча сидят за столом. Смотрят телевизор. Хлопает дверь.

Федор Иванович. Коля пришел! Коля!

Молчание.

Николай!

Молчание.

Таисия Петровна. Наверное, пошел к Наде на кухню.

Федор Иванович. Пройда девка. Кому хочешь глотку перегрызет.

Таисия Петровна. Коля выбрал, Коля знал.

Федор Иванович. Колька-то выбрал! Его, скажи, вы­брали и на веревочке потащили.

Таисия Петровна. Ну а что? Я вон тебя тоже выбрала.

Федор Иванович. Я один-то у тебя и был, выбирать было не из кого. Один на тебя польстился.

Бабка. Чего вспомнил! А не вспомнил, как я тебя в дом не пускала? Придет, сидит, глаза об дверь мозолит. Когда Тая придет да когда Тая придет. Я тебя и добром проси­ла уйти, и веник брала. Уйдет и у парадного встанет. Клавдю посылала посмотреть, она придет: стоит, мама. Куда ж ему деваться.

Федор Иванович. Да уж, невоспитанная ты была, невоспитанной и осталась. Правду Надя сказала.

Бабка. Ты больно зато воспитанный. Как поселился, так показал свой кипучий нрав. Как еще выселить тебя, не знала.

Таисия Петровна. Мама!..

Бабка. Руку на меня поднимал.

Федор Иванович. Э-э-э... Замолола.

Хлопает дверь.

Таисия Петровна. Что это?

Входит Николай, румяный, запыхавшийся.

Николай. Народу! Несмотря на утренний час. Бутылку сухого взял. А где Надежда?

Таисия Петровна. Она на кухне.

Николай. Выжили? (Уходит, возвращается.) Она ушла. Все. (Садится в пальто на стул.)

Бабка. И хорошо.

Федор Иванович. Девки всегда ломаются. Ничего, ничего.

Таисия Петровна. Меня здесь не было. А что слу­чилось-то?

Бабка. Она на меня сказала: невоспитанная. Невоспитан­ная я для нее.

Николай. Бабушка, эх, бабушка ты.

Таисия Петровна. Раздевайся-ка.

Николай. Я за ней поеду.

Таисия Петровна. Вот тебе и раз! Куда ты поедешь-то? Может, она и не в общежитие сейчас. Может, еще куда.

Николай. А куда ей еще? У нее здесь никого нет, она вообще сирота.

Таисия Петровна. Ну, ладно. Выпьешь чаю, возьмешь пирог, эту бутылку свою... Что еще? Бутербродов сделаю. Конфет там, печеньица. Раздевайся, позавтракай и по­едешь.

Картина пятая

Завтрак у Гавриловых. За столом Витя, Иванов, Граня. Тут же коляска.

Граня. Надо бы со свиданьицем, да нету денег. Нина в чет­верг получку принесет, у нее ученическая, двадцать три рубля. А я в тот понедельник только получу.

Иванов. Я сказал — всё! Никакого.

Граня. Да рюмочку бы можно, но нет на что.

Иванов. Сказано.

Граня. Теперь о прописке. Только ты уж не пей. А то не пропишу. А прописаться тебе у меня вообще нельзя.

Иванов. Нельзя?

Пауза.

Граня. Кто ты здесь есть? Скажут: кого к тебе прописы­вать? Прохожего мужика?

Пауза.

Иванов. Это-то да.

Граня. Вот и думай.

Пауза.

Иванов. А что думать?

Граня. Что?

Иванов. Пойду, завербуюсь.

Граня. Да я ж тебя не гоню.

Иванов. Все равно не пропишут.

Граня. Не пропишут просто так.

Иванов. А как?

Граня. Как, как. Мужа к жене пропишут, вот как.

Иванов. А мы же с тобой...

Граня. Ну и что...

Иванов (наконец-то понял). А что, давай, что.

Граня. Соседи тебя там выписали, на Зеленом шоссе. Я уз­навала. Как полгода прошло, так и выписали.

Иванов. Я тоже ходил. А им что обо мне думать. Им же лучше.

Граня (переживая). Я туда приехала, а Митревна мне через цепочку еле открыла, говорит: «Нечего тебе сюда шастать, Иванова мы выписали». Новый жилец, что ли, там живет. Вить, позови Нину, а то стынет.

Витя. Она не пойдет.

Граня (быстрый взгляд на Иванова). Что это: не пойдет! Как это не пойдет! Ну-ка, чтобы быстро шла! Чтобы я два раза не говорила!

Витя подходит к двери в смежную комнату.

Витя. Мама говорит, чтобы ты шла. Иди, а то она сама придет.

Нина боком выходит, садится.

Граня. И чтобы у меня без этих... Живо всыплю... Не пос­мотрю, что уже невеста... (Иванову.) Николаю Козловых она невеста... С седьмого этажа... А я не посмотрю.

Иванов кивает. Он теперь в его состоянии приемлет абсолютно все. Нина оскорблена.

Да нет, я пошутила. Это Колька Козловых, когда Нина была еще маленькая, с Витькой нашим все гуляла... Он говорил: «Вот она, моя невеста». Конфеты ей дарил. Нина была маленькая, а Витька наш был толстый, боль­шой, как вот Галька сейчас растет. Она его еле на руки подымала. Ее во дворе так и звали — Колькина невеста. Теперь он из армии пришел, теперь у него, небось, и своя невеста есть. Степановна говорила, что он из армии в такси приехал и с девушкой.

Молча едят. Разговор не клеится.

Так что Нина у нас теперь невеста без места. Ну? Чего не смеешься, а? Я все вам отдала в своей жизни. Ну?

Иванов. Им что. Им что!

Граня. Помолчи, твое дело молчать.

Иванов. Можем.

Граня. Скажи хоть словечко матери.

Нина. Я не против, что. Пусть поест с нами. Его вещи в че­модане, я сейчас принесу. (Приносит чемодан.) Здесь все. Я выстирала, выгладила.

Иванов. Что ж, спасибо. (Хочет встать.)

Граня. Сиди-ка. Сейчас чай будем пить.

Иванов. А я говорю, спасибо.

Граня. Да сядь. Где ты такую власть взяла? Где это выучилась людей выгонять? А?

Нина. Да пусть чай пьет.

Иванов. Извините, если что. (Пытается встать, но Граня его усаживает.)

Граня. Не пусть чай пьет! Не пусть чай пьет! Решительная какая!

Нина. Если у нас негде жить, это не значит, что кто-то гонит. Можно жить у тети Маруси нашей в Чулкове.

Граня. У тети Маруси в избе трое детей, да бабушка, да дядя Иван. Больно нужно тете Марусе. Вы ездили к тете Марусе на лето, больно вы там кому нужны были!

Витя. Мы там ягоды... грибы собирали... В пруду купались. В Чулкове хорошо. Места в избе много. Тетя Маруся в колхозе все время, дядя Иван когда спит, когда на рабо­ту ходит. Тоже их нет. Одна бабушка с нами.

Граня. Здравствуйте! Радио включили! Давно тебя не слышали, разговорился.

Витя. Сергей безрукий все приглашал: приезжайте к нам, у него братнина изба пустая. Целая изба! С печкой, с подполом, с сараюшкой.

Нина. Там можно сторожем устроиться ночным.

Граня. Витя, наливай чаю.

Нина. Я сама. (Встает.) Билет дотуда восемь рублей. Мы сами всегда с Витькой бесплацкартным ездим.

Иванов. В таком случае... в таком случае... Спасибо, что же, спасибо. Я могу на Север завербоваться.

Витя. Чулково тоже на Севере! А летом туда Гальку мама привезет.

Иванов. Это как хотите. Ваше дело, семейное.

Граня. Не слушай ты их. Дети.

Иванов. Дети от яблони недалеко падают.

Граня. А что же ты хочешь? Чтобы тебе красный ковер расстелили, как космонавту? Наготовил тут делов, наго­товил, под суд пошел, и думаешь, что дети тебя примут?

Иванов. Под суд ты меня подвела, это точно.

Нина (вскрикивает). Мама!

Иванов. Да небось. Я думал, семья, к дочери ехал, к жене. Думал, по-человечески.

Граня. Все и есть по-человечески. Все не сразу. Если ты человеком будешь, все будет по-человечески. Человеком, а не скотом пьяным. Понял?

Иванов. Чтобы ты так меня поняла.

Нина. Мама, ну что ты с ним разговариваешь?

Граня (Иванову). А ты не видишь, что я тебя понимаю? Кто тебя от батареи поднял? Я тебя привела, ни на кого не посмотрела, ни на детей своих, ни на кого.

Иванов. Это ты точно. Это я тебя знаю.

Нина. Мама, ну с кем ты? Что ты!

Граня. Знаешь? Ты меня и другой знаешь. И я тебя другим знаю. Лучше бы не знать.

Иванов. Опять верно. Это я тебе обещал.

Граня. Обещал-то обещал...

Нина. Мама, он что, у нас будет?

Граня. Ты голоса не поднимай.

Нина. Он у нас будет? А? (Плачет.) О-о-о, что делать, что делать, люди, люди... (Пошатываясь, встает от стола.)

Картина шестая

Нина стоит у подъезда. Обычная картина двора: горка ящи­ков в углу, скамейка рядом со ступенями, окна, наглухо заве­шенные. Нина стоит совершенно неподвижно, она в валенках, в платке.

Мимо Нины идет из подъезда Николай. Он с сумкой, в которой бутылка, свертки, коробки, пакеты.

Николай. О, невеста! Ты в каком сейчас классе?

Нина. Ни в каком.

Николай (не обращая внимания на сердитый тон Нины). Не может быть! Что, уже закончила школу?

Нина. Закончила... Ходить туда закончила...

Николай (для проформы). И чем занимаешься?

Нина. Работаю. Ученицей.

Николай. Где?

Нина. А в «Гастрономе».

Николай. Поближе к котлу, значит. А выросла! Все теперь. Хотел тебя конфетой угостить, да не угостишь, а то еще чего подумаешь. Ну, побежал.

Нина. Счастливо. (Отворачивается.)

Николай. Еще увидимся! Соседи! (Уходит.)

Нина стоит спиной к залу.

Картина седьмая

Женское общежитие. Четыре кровати, шкаф с зеркалом, посе­редине круглый стол. Обстановка как в гостинице, только на окне, на шпингалете, висит вешалка с Надиным платьем, у каждой кровати на стене прибит коврик или палас, на тум­бочках стоят флакончики, баночки, коробки пудры и т. д. За столом сидит Надя, в халате, нога

на ногу, в тапочках, и жует. Входит Николай, предварительно постучав и не получив ответа.

Николай. Там у вас было открыто... Здравствуй, Надежда моя!

Надя. Здорово. (Перед Надей на столе батон, нарезанная кол­баса, бутылка молока, пачка сахару. На полу чайник.)

Николай. Обедаешь? А чего у нас не поела? (Снимает пальто и аккуратно вешает его на нарядное платье Нади, висящее на окне). Загордилась... Ушла, не дождалась. Подумаешь, обидели тебя. Меня еще не так, бывало, обижали. Свои же люди, родители, что с них взять, а? К ним же потом и возвращаешься.

Надя, не переставая жевать, задумчиво смотрит на Николая. Николай выставляет на стол бутылку,

отодвигает Надины припасы, выкладывает из авоськи пирог, печенье, бутерброды, пакеты, кульки.

Николай. Что это ты ешь какую сухомятку. Вот, угощайся, пока я жив! Здесь еще бутерброды мама дала. (Садится, довольный.)

Надя, не вставая, стучит кулаком в стену. В дверь робко царапаются. Смущенной цепочкой входят

девушки в халатах, одна в пижаме, одна в зимнем пальто и шапке.

Надя. Угощайтесь вот, вас угощают. Налетай, подешевело.

Надя берет кулек и переворачивает его над столом. Конфеты сыплются градом. Это — как сигнал. В мгновение ока исчезла со стола бутылка, ловкие пальцы разорвали картонную крышку коробки от печенья, пятерни полезли разламывать пирог, потекло варенье. Николая почти не видно за спинами сгрудившихся у стола девиц. Надя в стороне, на своей кровати. Самое поразительное в этой расправе с Николаевым угощением — это залихватская безжалостность, дикое озорство и даже издевательство над жалкими продуктами питания. Варенье размазали по газете, печеньем стали кидать в форточку и попали в Николаева пальто, так что оно сразу стало пятнистым от муки. Николай бросился чистить пальто, а ему в этот момент налили за шиворот вина из бутылки. Николай сначала пробовал смеяться вместе со всеми, потом стал разочаровываться, скучнеть, затем страшно

обиделся, побагровел и стал сопротивляться.

Николай. Кончайте, в конце-то концов! (Выведенный из себя Николай пытается хватать девушек за руки, когда сдергивают на пол его пальто.)

Девушка с завязанным горлом. Он драться, драться! Ах гад!

Надя в это время безучастно сидит на кровати со своими свертками и пьет молоко из бутылки. Внезапно

в дверь звонят. Девушка в пальто и съехавшей набок шапке идет в прихожую. Она кричит оттуда.

Девушка в пальто. Там Семенову спрашивают.

Девушка с завязанным горлом. Она к родне в Каширу уехала, приедет завтра утром.

Девушка в пальто исчезает. Следом за ней вон из комнаты тянутся остальные. Николай, помятый,

в мокрой рубашке, вытряхивает свое пальто, которое лежало на полу.

Николай. Ты так со всеми гостями поступаешь? Красиво. Я ехал, мать тебе пирог испекла. Ночью тесто ставила. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты есть. Мама тебе бутербродов положила, как порядочной. Тем более ночевать оставила. Знаешь, после такого...

Надя (своим величественным металлическим голосом, почти провозглашает). Прости меня, Коля, что я тебя испортила!

Николай (задохнувшись, изумляется). Ты меня?

Надя (не слушая). Прости, что испортила, да. Но ты мне не подходишь.

Николай, зверски обиженный, натягивает свое уже вычищенное пальто, долго кружит

по комнате среди мусора, копается в объедках, наконец вытаскивает из-под стола свою

авоську, вытряхивает и прячет в карман.

Николай. Так, да? Так, да? Извините тогда. Что помешал.

Надя поднимает руку, включает радиоточку. В комнату врывается бурный марш «Прощание славянки».

Николай под этот марш уходит. Надя поднимает с пола вешалку со своим выходным платьем, встряхивает

его и опять вешает на окно.

Картина восьмая

Тот же двор. Нина катает коляску у подъезда. Из подъезда к ней спускается Витя.

Витя. Нин, мама велела уже Гальку домой везти.

Нина. Вези.

Витя. Мама сказала, чтобы ты везла.

Нина. Не пойду я.

Витя. Мама сказала, Галька замерзнет.

Нина. Ну и пусть сама ее берет. Я домой не вернусь.

Витя (с укором). У, ты какая!

Молчание.

Нина. Да не замерзла она. Я носик пробовала, вот сейчас попробую. (Наклоняется над коляской.) Теплый.

Витя. Он там в ванну пошел купаться.

Нина. Пусть.

Витя. Мамка постель перестилает.

Нина. А мне что?

Витя. Где я теперь спать буду? (Это вопрос Витя произносит скорее задумчиво и риторически, нежели в практическом смысле.)

Нина. На моей.

Витя. А ты?

Нина. А я под батареей, в парадном.

Витя. Я вот маме скажу.

Нина. Подумаешь!

Витя. Все маме скажу, вот увидишь! (Пауза.) Идем домой, Нинка. Будем жить в комнате втроем с Галькой. Вот честно. Им ту комнату, нам эту. И все. Честно! Замок вставим. Он к нам не войдет даже.

Нина. А он возьмет палку, как тогда, и в дверь садить будет.

Витя. А мы уши заткнем.

Нина. Гальке не заткнешь.

Витя. А я ему пистолетом. Т-д-бахх! Мой-то пистолет, он стреляет присосками. Пхх — в лоб ему присоску.

Нина бледно усмехается.

Нин, пойдем домой! Сейчас по телевизору будут мультики.

Нина. Не хочу я твои мультики.

Витя. А хочешь, хочешь! Пошли. Сядем все и будем смотреть.

Нина. Не пойду. Бери Гальку.

Витя. Нет! Мама сказала, ты! (Убегает.)

Нина стоит, катает коляску от себя и к себе. Появляется Николай с пустыми руками.

Николай сворачивает к подъезду и натыкается на Нину.

Николай. Ну что, меня ждешь?

Нина молчит, безучастно катая коляску.

Ты чего молчишь? Жених, можно сказать, из армии пришел, а ты молчишь, никак не поприветствуешь. Ну?

Нина молчит, покачивая коляску.

Ты, я вижу, даром времени тут не теряла. (Кивает на коляс­ку.) Замуж вышла?

Нина. Нет. (Отворачивается.)

Николай. Одинокая мать?

Нина. Ну что ты ко мне привязался? Это моей мамы девочка. Моя сестра. Ну?

Николай (присвистнув). Твоя мать родила?

Нина. Да.

Николай. Она же старая.

Нина. Ей тридцать восемь, какая старая?

Николай. Замуж вышла, да?

Нина. Нет. Вообще-то не знаю, собирается вроде.

Николай. Собираться-то все женщины собираются, а на практике выходит по-другому.

Нина. Нет, он-то сам хочет пожениться.

Николай. А она думает?

Нина. Она думает. Куда ей лишнего мужчину себе на шею вешать. Ему стирать, готовить и так далее.

Николай. Ну, это значит, она его не любит. Я, когда женюсь, долго с женой чикаться не буду. Так: «Койку заправить! Раз-два!»

Нина слегка улыбается.

Ну, ладно. Ты что, с утра так и гуляешь?

Нина. Так и гуляю.

Николай. Понятно. Свежим воздухом. Ну, ладно. А то меня еще сегодня в одно место приглашали. Ребята собираются, то, другое. Еще надо успеть чего-нибудь купить.

Нина. К Борису, что ли?

Николай. А что?

Нина. У него диски, говорят, отличные.

Николай. Нет, не к Борису. Ну ладно, пока.

Нина. Счастливо.

Николай убегает. Выходят Анна Степановна с тазом мокрого белья и ее муж, Сергей Ильич,

с ба­ком белья. Анна Степановна останавливается возле коляски, заглядывает внутрь,

чмокает, приговаривает: «У, ти милий!»

Анна Степановна. Здравствуй, Ниночка. Черт его не знает, дома сохнет — все не то, не тот запах. Привыкла еще со старого дома вешать на улице. А ты что, я из окна смотрю, все гуляешь и гуляешь тут? Тебя кто обидел? Ох, все не к добру, не к добру. Пошли, Сергей, отдохнули.

Они вешают в отдалении белье. Анна Степановна подбегает.

Нинок, ты, пока стоишь с девочкой, покараулишь белье?

Картина девятая

У Козловых. Стол накрыт, за столом гости — Клавдия, сестра Таисии Петровны, и ее муж, дядя Митя.

Входит Николай.

Клавдия. О, Николай-воин! Красавица стал парень!

Гости едят и пьют. Дядя Митя ест мало и с осторожностью, разглядывая каждый кусок и задумчиво,

с прислушиванием к внутренним ощущениям, пережевывая.

Кто вверх, а кто вниз. Мы-то с дядей Митей вниз растем, правда, Николай?

Николай. Ну что вы, тетя Клава, вы еще самая ягодка.

Клавдия. Да дай я тебя расцелую, племя мое!

Целуются.

Федор Иванович. Ну, сынок, раздевайся, садись с нами. У нас, видишь, со стола не сходит. Я думал, ты вдвоем придешь, а?

Николай. Я еще должен тут в одно место направиться.

Федор Иванович. Да что тебе место? (Он разгорячен от выпитого.) Что место? Уважай свою родню, дядю Митю и тетю Клаву прежде всего, они пришли по зову сердца, может, они что хорошее посоветуют, раз родители тебе — плюнул и растер.

Николай (молчащей матери). Мам, пойдем в ту комнату.

Николай и мать уходят.

Клавдия. Секреты, секреты и секреты.

Таисия Петровна входит.

Клавдия. Секреты, говорю.

Таисия Петровна (пожимая плечами). Да рубашку просил на сменку.

Клавдия. Уже живо замарала ему рубашку. Помадой, что ли?

Таисия Петровна. Не видела. Не показал. В пиджаке был.

Из комнаты, направляясь в ванную, идет Николай. В ру­ках у Николая скомканная рубашка.

Коля, брось там в грязное, я постираю.

Николай. Я сам, что ты.

Клавдия. Как об матери заботится!

Николай выходит. Пауза. Дядя Митя осуждающе качает головой. Он недоволен Клавдией.

Ну и что? Правильно, об матери заботится, ему надо забо­титься об ней, она у него одна — мать.

Дядя Митя опять качает головой.

Дядя Митя. Зарапортовалась.

Клавдия. А что я сказала?

Федор Иванович. Пусть, пусть сам постирает. Значит, стыд есть.

Клавдия. Вообще-то парня жалко. Вас-то что, вы свой век отжили. А парня жалко, что он с начала жизни связался с лахудрой. Вы-то что, перебьетесь. Подумаешь, делов-то куча, уступите им ту комнату, а сами с бабкой поночуете. Не молоденькие, не покраснеете. Мать есть мать, раньше с ней и то в одной комнате жили. А мы как с Митей жили? Мы с Митей, да его мама, да бабка Варя, это раз, да брат Мити, да братнина жена. Да у нас Костя родился. И все в одной комнате двадцать метров.

Федор Иванович. И ругались, как собаки.

Клавдия. А ты как думаешь? Иногда и пособачишься, а бабка Варя все мирила. Бабка Варя-то, а? Мить?

Дядя Митя. Бабка прелесть, в отличие от тебя.

Клавдия. Сказанул свое словечко.

Дядя Митя. Что людям в жизнь вмешиваться?

Клавдия. Так ведь позвали зачем?

Дядя Митя. Не знаю, зачем звали, а знаю, зачем тебе зана­добилось идти.

Клавдия. Ой, ой, понес околесину.

Дядя Митя. Потому что тебе всегда в чужие дела надо влезть. Всегда ты первая ползешь.

Клавдия. Совсем со своими шахматами озлобился. Тебе не дали первого-то разряда, вот ты на мне и срываешь. Пешка два! Конь три!

Бабка. Клавдия, хватит! Все тебе не так. Пил Митя — не то было. Язву получил — опять тяжело. Теперь в шахматы играет — снова тебе не подходит. Ты вспомни, как ты жале­ла, когда Митя все о болезнях, все о болезнях? А? Говорила, лучше бы пил, как все люди, а то от него аптекой несет.

Дядя Митя. Ладно. Теперь на меня перекинулись.

Входит Николай.

Клавдия. Садись, садись с нами, со старьем посиди. Успеешь убежать. Женишься, тогда поймешь, что бегать было не­зачем.

Федор Иванович. Сядь, посиди с нами.

Николай. Пап, я пойду. Хотя ладно, поем. Я есть хочу, вот что, товарищи.

Таисия Петровна. Плохо тебя там, видно, кормили. Я же столько бутербродов наделала.

Клавдия. Не тем его кормили, а тем, от чего аппетит разыгрывается. Верно, Коля? Выпьем давай.

Дядя Митя. Да ешь, не слушай их. И не пей. Я вот тоже не пью, а только ем, нас с тобой будет двое. Чаю выпьем.

Клавдия. Выпей лучше со мной, Коля.

Пьют.

Слышали мы, слышали про твою девочку.

Николай. Что это вы слышали?

Клавдия. Что умная, что ничего не боится, самостоятельная, что на стройке вкалывает. Она что, подсобница?

Николай. Подсобница.

Федор Иванович. Маляр.

Клавдия. А хотя бы и подсобница! Не все ли тебе, Коля, равно? Ты же жену не за ученость берешь, не за хорошую специальность, правда? Хоть бы она и грамоты не знала! Тебе ведь нужно, чтобы она хваткая девка была, чтобы на тебя вешалась, чтобы волосы красила, брови выщипывала и так дальше. Чтобы курила, водку сосала, так?

Николай. Ты-то водку сосешь?

Клавдия. Я старей тебя буду. Как ты себе позволяешь, а?

Таисия Петровна. Коля, не надо.

Николай. Что вы все забегали? Ну что? Опасность нависла? Нет такой опасности. Можете быть спокойны.

Федор Иванович. А мы и не беспокоимся. Нам-то что, нам скоро отсюда выбираться под медные трубы.

Таисия Петровна. Коля, ну как ты ничего не видишь? Ну как так можно? Ты ведь и в армии был, неужели тебе ребята не говорили?

Клавдия. Они там в армии военно-патриотическое воспитание получают.

Николай. Точно.

Клавдия. Их там всех учат сразу жениться. Погулял — сразу женись. Хватай, что под руку попадется.

Таисия Петровна. Это не армия, это он так считает от нас с отцом. Он не приучен к другому. Но не все же как мы с Федей. Мы один раз сошлись и на всю жизнь. А это надо найти. Это сразу не найдешь.

Дядя Митя. А как же, по очереди?

Клавдия. Хоть и по очереди. Ты-то понимаешь. Мужчина сейчас может и оглядеться, и подумать. Ты вот не подумал и женился. Теперь я слово, ты — два.

Таисия Петровна. И я тебе не хотела говорить, почему эта девушка так к тебе пристала. И в Сызрань к тебе два раза ездила, и меня навещала, всё у нас посмотрела.

Николай. Я понимаю, мама, конечно, ей нужна наша квар­тира, наша мебель полированная, наша люстра чехосло­вацкая и ковер.

Федор Иванович (смеется). Хоть ты и в шутку сказал, Коля, но в каждой шутке есть доля правды. Доля истины.

Николай. И доля вранья.

Клавдия. Господи, да мы тебе такую невесту найдем! Хоро­шую, работящую девочку, непьющую, некурящую, с косой... Моложе тебя.

Николай. А чего ее искать. Вон там, внизу стоит, меня дожи­дается. С первого класса все дожидается меня. Непьющая, некурящая, с косой вроде даже, если не спилила.

Таисия Петровна. Невеста твоя, что ли?

Николай. Она! Влюблена как кошка. Все прямо над ней сме­ялись, как она за мной бегала. Мы идем в футбол играть — она тащится за нами, брата своего несет. Влюблена, что го­ворить.

Клавдия (развеселившись). Так веди ее сюда! Познакомим­ся!

Дядя Митя. Слушай, пошли домой.

Клавдия. Иди, я потом.

Дядя Митя. Нет, идем!!!

Клавдия. Да обожди ты.

Звонок.

Николай. Я открою. Это ко мне. (Уходит.)

Федор Иванович. Это она сейчас из общежития заявится ночевать. Как говорится, с вещами на выход.

Клавдия. Я ее успокою, успокою.

Дядя Митя. Сейчас я тебя успокою. (Начинает вылезать из-за стола.) Успокою.

Клавдия. Мама, ой!

Бабка. Маму чего-то вспомнила.

Клавдия. Сейчас идем, Митенька мой.

Николай вводит Анну Степановну.

Федор Иванович. А, дорогая званая гостенька.

Таисия Петровна. Федя! Анна Степановна, садись с нами, угостись.

Анна Степановна. Да некогда. Тая, одолжи сольцы. Я и стакан принесла. Я верну.

Бабка. Соль и хлеб не возвращают.

Таисия Петровна. Что ты, Анна Степановна, может, я у тебя одолжусь когда-нибудь.

Николай. Садись, теть Ань.

Дядя Митя (пододвигает стул). Вы нас не обижайте, как вас?

Николай. Садитесь.

Анна Степановна. Анна Степановна.

Дядя Митя. Уважаемая Анна Степановна.

Клавдия. Расплылся весь.

Анна Степановна поневоле садится. Дядя Митя пододвигает ей тарелку, рюмку.

Анна Степановна. Да спасибо, время нет. Говорят, не­званый гость хуже татарина.

Федор Иванович. Да сиди уж, коли зашла.

Анна Степановна. Мне время нет, голубцы делала, а соль кончилась. Я вспомнила, что ваша бабушка у меня бра­ла пачку, вот и думаю — вроде мне ловчей одолжиться у нее.

Бабка. Когда это?

Анна Степановна. А прошлый год, в воскресенье вече­ром, когда гастроном уже закрылся.

Бабка. Не было!

Анна Степановна. Еще я тебе дрожжей пачку дала.

Бабка. Да не было того!

Николай. Бабушка плохо помнит всегда.

Бабка. Почему это?

Таисия Петровна (возвращаясь с солью). Вот тебе, Сте­пановна.

Бабка. А, было!

Анна Степановна. А было, было. Ну, пока. (Встает.)

Дядя Митя. Сидите, сидите. (Усаживает ее.)

Анна Степановна. Девочка-то Гавриловых все стоит на улице.

Таисия Петровна. Кто стоит?

Анна Степановна. Я говорю, девочка Гавриловых, со второго этажа, как вышла утром из дома, так и стоит целый день.

Федор Иванович. А что это она?

Николай. Меня, я говорю, поджидает.

Анна Степановна. Прям! К ним Иванов пришел из тюрь­мы. Ну, помните, год назад его посадили? Почему: он пьяный заявился, Граня не стала его пускать. Он взял палку и давай палкой в дверь садить. А Галкин стал его оттаски­вать, и он Галкину сотрясение мозга устроил. Галкин его не простил, мог простить на суде и не простил. Галкин, у нас слесарь ходил, в домоуправлении. Уволился недавно.

Бабка. Не помню.

Анна Степановна. А как же, Галкин. На него еще той зимой льдинка с крыши упала. Снег сбрасывали, он внизу стоял, чтобы опасная зона была. А на него-то и упало. Со­трясение мозга получил.

Бабка. Не помню.

Анна Степановна. Он еще принес вам сливной бачок продавать, зацепился о половик да и разбил. Сливной-то бачок!

Бабка. А на кой он нам нужен.

Анна Степановна. Вот тот самый Галкин.

Бабка. Из тюрьмы пришел?

Николай. Да Иванов из тюрьмы пришел.

Анна Степановна. Нина ихняя вчера плакала. А Граня его приняла, так Нина как утром вышла, так и стоит. Уже часов семь стоит, домой не идет. То одна стоит, то ей Витя коляску вывозит. Я ее спрашивала, она говорит: гуляю.

Николай. И мне говорила: гуляю.

Клавдия (весело). Пусть к нам идет. Что же это? Николай, пойди, сходи за ней.

Таисия Петровна. Правда, Коля. Правда.

Анна Степановна. Я ее постеснялась к себе звать, она не признаётся, что ушла из дому. А Граня, вот кто хороша. Граня. Ну, я пошла.

Федор Иванович. Еще приходи, вестей приноси. Сергею привет, что он не заходит?

Анна Степановна.