Действие второе. Картина четырнадцатая

Картина четырнадцатая

Комната Козловых три месяца спустя. Нина в каком-то новом пальто, одна. Она стоит перед зеркалом, смотрит, как спина, как рукава. Эту немую сцену прервал звонок. Нина идет открывать и вводит Граню с Галькой на руках. Граня целует растерянную Нину и садится с ребенком к столу. Вид у нее лихорадочный, хотя она и не

перестает улыбаться. Нина, успевшая мигом сбросить пальто, теперь берет его и хочет повесить в шкаф.

Граня. Пальто тебе купили?

Нина. Ты чего? Мам, ты чего?

Граня. Ну-ка, надень.

Нина с неохотой надевает.

Велико.

Нина. Пусть.

Граня. Сколько отдали?

Нина. Ну чего ты, мам... Честное слово... Пришла...

Граня. Что же делать, раз пришла. Я сейчас иду в больницу... на три денька. Может, раньше вернусь, постараюсь.

Нина. А, понятно.

Граня. Уже понятно тебе.

Пауза.

Нина. Я здесь ничем не командую. Ничего не могу.

Граня. Пальто купили.

Нина. Пальто — это другое. То совсем другое.

Граня. Идем домой.

Нина. Нет.

Граня. Я боюсь Гальку ему оставлять. Он уже и так с ней все гуляет поближе к гастроному. Где вся эта шарашка.

Нина. Как я могу? Я сама сегодня здесь, а завтра меня по­просят, знаешь.

Граня. Либо идем домой.

Нина. Ты только о себе думаешь, ты обо мне не думаешь. Я тебе только и нужна, что нянькой. А я живой человек.

Граня. Но Гальку-то надо кормить полтора хотя бы дня.

Нина. С собой возьми.

Граня. Не берут.

Нина. Ну, не знаю.

Граня. Какая ты стала...

Нина. Пусть.

Граня. Возьми ее, перепеленай. У меня уже руки отвалива­ются.

Нина (берет). Тяжелая стала. Ты моя хорошая. Ты моя Галя? Ты моя Галя-Галя? (Уносит Галю и мешочек с пеленками в другую комнату.)

Граня ставит на стол бутылочки с питанием и тихо ухо­дит. Хлопает входная дверь. Нина выскакивает с развер­нутыми пеленками, бежит, возвращается, видит бутылочки, садится у стола и плачет. Потом, так же бурно плача, заби­рает бутылки, идет в боковушку пеленать. Слышен шум входной двери. Входит Бабка. Слушает горький плач Нины, садится на кушетку, видит брошенное пальто, качает го­ловой, вешает в шкаф. Опять садится, вынимает из сумки ночную рубашку, прикидывает на себя. Смотрится в зеркало. Осторожно выходит

заплаканная Нина, плотно прикрывает за собой дверь, потом запирает на ключ и кладет ключ в карман.

Нина. Красиво!

Бабка молчит, так и сяк оглядывая себя в зеркало.

Хорошо, что длинный рукав. Тепло.

Бабка. Мне в кухне и так даже слишком тепло.

Нина. Пенсию получили?

Бабка. А это мое дело.

Нина (помолчав). И сколько?

Бабка. Чего?

Нина. Сколько стоит? (Откашливается.)

Бабка. Все мои. Хоть три рубля, а мои.

Нина. Хорошо. Дешево.

Бабка. А мне дорогого не купить. Мне собираться надо... В престарелый дом. Не всю жизнь ведь на кухне ночевать. А болеть я буду? Все об меня ноги вытирать начнут.

Нина вздыхает. Бабка складывает рубашку, сидит, задумав­шись.

Ты уже тут все заполонила. Пальто зачем Таисино меряла?

Нина. Мне она обещалась подарить.

Бабка. А мне вот никто ничего не дарит. Одну рубашку, мо­жет, купят, на погребение. А то в старой похоронят.

Нина. Да будет вам, бабушка. Что вы.

Бабка. Ты себя утешай, себя. Тебе плохо, что ты старого че­ловека с кровати согнала. Ты плачешь, а не я. Иди ты отседова, в самом-то деле. Что тебе тут? Совесть свою теряешь. Не женится он на тебе, нужна ты ему очень.

Нина. Да не зуди ты, бабка. И без тебя хватает. Еще и ты.

Бабка (немало не рассердившись). Вот, вот, по-человечески заговорила, по-своему. Ты правду говори, а не притворяйся, не изображай. Артистка. Я вот тебе правду говорю. Тебе тошно? А почему? Кто ты, например?

Нина. Я жена Колина.

Бабка. А кто тебя в загс водил?

Нина. Это бумажка, и все.

Бабка. Что ж у тебя этой бумажки нету? Бумажка, а нету. Потому что он в тебе не нуждается.

Нина. Почему же. Он бы тогда прямо сказал.

Бабка. А чего ему говорить? Ему же лучше. Ты ему так толь­ко нужна. Для всяких дел... Он не прочь... А как человек нужна ты ему.

Нина. А вы не можете знать.

Бабка. Потому что ты ему не показалась. Ты маленькая, ниче­го в тебе такого нет, ты не хорошая.

Нина. А вы не можете знать.

Бабка. Завлекала бы его, как девочки завлекают, как все дев­ки. Накрасилась бы там, завилась. Посмеялась бы, пошути­ла... Виду бы не показала, что он тебе нужен. А то ввалилась сразу в дом. У него другая, небось, есть.

Нина. Неправда.

Бабка. Да правда. Он с тобой так, от скуки на все руки. Роди­тели тебя ему, можно сказать, подбросили. А он молодой, только из армии. И не задумался.

Нина. А вы не можете знать.

Бабка. Не могу! Да могу. Сначала он тебя и знать не хотел. А родители ему поставили раскладушку в твоей комнате. А бабку на кухню вытурили. Тьфу. Ты и рада.

Нина (с горящими щеками). Вы же ничего не знаете, ну как так можно говорить.

Бабка. А как мне говорить? Ты плачешь, так это вода. Мне плакать надо. Ты хоть куда денешься — хоть в то же обще­житие, хоть к матери вернешься. А я куда? К Клавде толь­ко, да она шумит так, что и на мать накричит, не постесня­ется. Что я с ней и не живу-то, из-за криков. Она добрая, но языком как помелом метет. А теперь здесь еще шумнее. Скоро вся твоя родня сюда повадится... Эх, рубашечку, что ли, положить? (Идет к двери, дергает ручку.) Это что? Что это?

Нина. Не надо туда.

Бабка. Что не надо-то! В зубах я ее таскать буду, что ли?

Нина. Не надо.

Бабка. Дай ключ, а ну! Моду взяла.

Нина. После.

Бабка. Ну ты подумай! (В растерянности садится.)

Входит Таисия Петровна.

Таисия Петровна. Холодно что-то. (Молчание.) Купила чего? (Идет к гардеробу, переодевается за дверцей.)

Бабка. Купила... Смертную рубашку. (Плачет.)

Таисия Петровна. Ты еще... (С усилием снимает платье.) Ты еще... нас переживешь. Будет тебе.

Бабка. А вот я тебе сейчас скажу.

Нина отпирает дверь и мгновенно скрывается в боковушке, запирая за собой.

Видела, видела? Она меня не пускает в мою комнату мою же вещь положить. В мою комнату!

Таисия Петровна. Охота вам... Делать нечего. С утра до ночи грызетесь.

Бабка. Ты меня с ней не смешивай.

Таисия Петровна. Мам, я с работы. Есть будем? Федю подождем только. Ох, ноги гудят. Вроде на работе сидишь как бобик, а поедешь в метро да на автобусе — так устаешь, так устаешь...

Бабка. Я прихожу, понимаешь, хочу положить к себе в комод... В мой комод.

Таисия Петровна. Давай положим в шкаф.

Бабка. А почему это? Я хочу к себе положить. (Подходит к двери и стучит кулаком.) Открывай, ну!

Таисия Петровна. Да ладно тебе, не устраивай стукотни. И так голова разламывается. Собралось нас здесь больше чем нужно.

Бабка. Я, что ли, больше чем нужно?

Таисия Петровна. Почему ты? Ну почему ты-то? Все на себя примеряешь.

Бабка. А она... Я ей сказала: иди к себе домой.

Таисия Петровна (выходит из-за дверцы, ложится на диван, разворачивает программу передач). Да... Видно, Николаю это все... Не очень. Мы во всем навстречу.

Бабка. Вот и я говорю.

Таисия Петровна (зевает). Что-то не выходит у нас ничего. Коля дома только что ночует. Отбился.

Бабка. Он так пить начнет и гулять, и пойдет, и пойдет. Ему никакого интереса нет домой приходить. (Все это она гово­рит достаточно громко, чтобы слышали за дверью.) Куда, интересно, он ходит?

Таисия Петровна (так же громко). Ну, молодой парень. Мало ли.

Бабка. Она его к дому не приучила, нет.

Таисия Петровна. Верно. (Зевает.) Опять хоккей. (Она уже говорит обыкновенным голосом.) Сейчас Федя придет, на целый вечер волынку заведет.

Бабка (к двери). Заперлась еще! (Подходит к двери, стучит кулаком.) Открой, открой, хуже ведь будет.

Таисия Петровна. Ладно тебе.

Бабка (отходя). Да что же это, в самом-то деле.

Стук двери.

Таисия Петровна. Вот Федя идет. Вон он идет. Мама, пойди разогрей там... У меня ноги отвалились уже...

Бабка выходит. Входит Федор Иванович.

Федор Иванович. Вечер добрый! Сегодня хоккей? Моло­дых нема?

Нина, как будто только его и ждала, выходит.

Нина (обрадованно). Добрый вечер!

Федор Иванович. Что, сумерничала? Спит Коля-то?

Таисия Петровна. Он еще не пришел.

Федор Иванович (Нине). Спала, что ли?

Нина мотает головой.

Лицо красное.

Нина пожимает плечами.

Таисия Петровна. Они опять с мамой поругались.

Федор Иванович (махнув рукой). Сколько я говорил, Нинок, на богом обиженных не обижаются... Что ты, Нина, не принимай близко. Я знаешь сколько с тещей своей объ­яснялся! И так, и по-хорошему. А потом плюнул и не обра­щал больше.

Таисия Петровна. Федя, ну как ты... Просто не знаю. Как можно!

Федор Иванович. Ну хорошо.

Таисия Петровна. Ты ведь знаешь...

Федор Иванович. Знаю, знаю.

Таисия Петровна. Не позволяла и не позволю кричать на маму.

Федор Иванович. Да хорошо уже.

Таисия Петровна. Погоди, что ты все мне рот затыка­ешь? Ну что?

Федор Иванович. Я?

Таисия Петровна. Я на мою маму не позволяю кричать, голос повышать. Никому. Моей маме нельзя грубить, она в своей жизни, знаешь, вынесла. Теперь она еще плакать должна.

Нина. Я ничего...

Таисия Петровна. Мало того, что моя мама на кухне живет, свои дни проводит. У меня сердце кровью обливает­ся, но мы с Федором Ивановичем молчим, никогда слова не скажем, потому что что же делать? Надо молодым дорогу давать. Мы даем. Но молодые тоже что-то должны. Хотя бы не показывать свой плохой характер.

Нина. Да не показывала я.

Таисия Петровна. Ей-богу, надоело. Молодые сейчас ум­ные, сообразительные, неужели трудно понять, что жить вместе тяжело, да. Что когда в такой обстановке грубятина наружу лезет, то хоть в своем доме не живи.

Нина. Не грубила я...

Федор Иванович. А ты слушай.

Таисия Петровна. От просто так люди не плачут. Мама не плакала, когда папу на фронте убило, а теперь еще будет плакать от тебя. Не жирно ли будет?

Нина. Откуда она плакала?

Федор Иванович. Слушай, слушай.

Таисия Петровна. И вообще, я хочу сказать тебе вот что...

Звонок.

Нина (кидается открывать). Это Коля!

Входит Иванов. У него возбужденный вид.

Иванов. Здравствуйте все, здравствуй, Нина.

Нина, ошеломленная, кивает. Остальные все замерли.

Нина, мне к тебе.

Нина и Иванов отходят в сторону.

(Шепотом.) Где Галя-то моя?

Нина (шепотом). А где?

Иванов (так же). Граня, что ли, ее взяла с собой в боль­ницу?

Нина (так же). А я откуда знаю.

Иванов (срываясь на голос). Ничего не сказала, ушла с Га­лей. (Шепотом.) Денег не оставила...

Нина. Она завтра вечером придет.

Иванов. А пока я что буду?

Нина (весь дальнейший разговор шепотом). Не знаю. У меня нет.

Иванов. Попроси-ка три рубля.

Нина. Чего это?

Иванов. А есть мне нечего.

Нина. Да мама там, наверно, оставила. В авоське за окном-то висит?

Иванов. Откуда? (Громко.) Не дадите мне трояк до завтра вечера?

Родители переглядываются.

Федор Иванович. Вроде нет ничего. Сейчас посмотрю. (Роется в пиджаке, посматривая на жену.)

Таисия Петровна (глядя в сторону). Только у нас ведь не сберкасса!

Иванов. Отдам же, ну.

Федор Иванович. Вот тут что-то... Два рубля.

Иванов. Конечно, что вы. Отдам. (Серьезно кладет два рубля в карман.) Значит, до новых встреч. Родственники – они... Они друг другу, они такие, благодарим за внимание.

Федор Иванович. Ладно. Чего там.

Иванов. Извиняюсь в таком случае. (Уходит.)

Таисия Петровна. Интересно.

Нина. Зачем вы только ему даете? Ой!..

Таисия Петровна (меняя тон). Кто же тебя знает. Мы же не звери. Надо дать.

Федор Иванович. Сегодня мы ему, завтра он нам. Выру­чит тоже.

Таисия Петровна. Мы, Нина, всегда готовы помочь. Ты сама это знаешь. Но ведь так бывает — ты к человеку всей душой, а он к тебе всем задом. Грубо, но так.

Нина. Зачем вы ему дали!..

Таисия Петровна. А мы всем даем. Сами не побираемся, а все к нам лезут. Потому что чувствуют. Все на нашу шею, буквально все, и мы всех везем. Почему у нас все есть, а у других ничего нет? Мы же не хуже других, тоже могли бы себе позволить без порток ходить и ни о чем не думать. Тоже могли бы легко прожить, ни о чем не думая. А мы все на себе везем. И мы готовы и два рубля, и пальто, и черта-дьявола, только чтобы спокойней было.

Нина хочет возразить.

Федор Иванович. Ты, Нина, слушай.

Таисия Петровна. Как будто мы одни на свете должны всем дать. Потому что никто кроме нас об этом не думает, не задумывается, не бережет ничего. А мы ничего не бросим, все сохраним. Поэтому теперь мы должны быть добряками и всем раздавать направо-налево. А мы тоже хотим покоя. Чтобы нас не терзали, дали нам свои последние годы свобод­но пожить. Мы и не жили, можно сказать, вот вдвоем с Фе­дей. Всегда кто-то.

Федор Иванович (оживляясь). Это уж точно. Это я могу подтвердить. Всегда с тещей.

Таисия Петровна. Нам, Нина, надо все серьезно обду­мать. Тебе прежде всего надо подумать. Что ты в нашей семье представляешь, как тебе вести надо.

Нина. Да я ничего не говорила.

Таисия Петровна. Дело не в этом теперь уже. Время-то идет. Мы же вот с Федей... Ты понимаешь? Не от нас ведь зависит. Мы же... не можем тебя замуж взять. (Невольно усмехается.)

Нина. Как?

Таисия Петровна. Ну. (Опять усмехается.) Ведь это Ко­ля должен. Не заставишь ведь его... Сами-то, без него, мы тебя не можем взять...

Нина. Конечно.

Таисия Петровна. Что конечно? Что, Коля тебе...

Нина (встрепенулась). А что?

Таисия Петровна. Ну... Говорил?

Нина. Не знаю...

Таисия Петровна. Тут знать нечего. Говорил он тебе?

Нина. Вроде.

Таисия Петровна. Что говорил?

Нина. Что-то говорил.

Таисия Петровна. Что женится?

Нина. Нет. Ну, что... Там, разное.

Таисия Петровна. А, это-то, это не считается. С Колей надо серьезно этот вопрос обговорить. Надо все выяснить. Что он собирается. Волоком не поволокешь.

Федор Иванович. Такие вещи добровольно.

Таисия Петровна. А то уже мы с тобой в родственниках, а Коля ничего не знает.

Нина. Да это Иванов... Он так. Пошутил.

Таисия Петровна. Так мы будем в родственниках кому угодно. Коля — молодой. Вон он где-то пропадает... Тоже, может быть, родственников нам готовит. (Пауза.) А мы, Ни­на, договорились, что твои все, пока ты у нас от Иванова спасаешься, к нам не ходят.

Нина. Не будут, не будут.

Таисия Петровна. Что-то слабо верю.

Раздается детский плач. Нина опрометью кидается в дру­гую комнату.

Что это? А? А?

Таисия Петровна и Федор Иванович с опаской заглядывают в комнату и остолбеневают.

Из кухни выходит бабка, тоже смотрит.

Бабка. Вот оно. Вот оно.

Таисия Петровна и Федор Иванович возвращаются к столу на свои места.

Бабка остается стоять в дверях, как бы решив больше не давать закрывать дверь.

Таисия Петровна. Да... Интересно.

Федор Иванович. Что же теперь делать-то? (Пытается шутить.) Может, и эту усыновим?

Таисия Петровна. Да. Правду говорится, добро должно быть с кулаками. А то сядут и поедут.

Бабка (в дверь). У нее соску заткнуло. Забило у нее. Подыми бутылку-то, не видишь? О, нескладная. (Уходит в боко­вушку.)

Таисия Петровна. Ты понимаешь?

Федор Иванович. Да, да.

Таисия Петровна. И своего брата тоже скоро нам подкинут. Будет у нас тут детдом. Потому что там пьянь эта сидит, а детям некуда.

Федор Иванович. Да, да.

Бабка возвращается на свой пост и снова не выдержи­вает.

Бабка. Пеленки-то разболтались. Ноги наружу все. Зима ведь! Не могу. (Опять уходит в боковушку.)

Таисия Петровна. Надо делать что-то.

Нина (появившись). Маму в больницу положили...

Таисия Петровна. В больницу?!

Нина. На три дня только. Может, и на меньше.

Таисия Петровна (шокированная). Вот что!

Нина. А потом все.

Таисия Петровна. Ну, хоть на этом спасибо.

Нина. Всего три дня. Может, и меньше.

Таисия Петровна. А зачем нам-то это?

Звонок.

Нина. Коля. (Бросается в прихожую.)

Все смотрят на дверь. Нина вводит молоденькую девушку, беременную, с закутанным лицом.

Таисия Петровна. Наверное, это ошиблись, Нина. Зачем сразу сюда? Вам кого надо? Кого надо-то?

Девушка откидывает платок. Это Надя.

Нина. Ей Николая надо, она сказала.

Таисия Петровна. Какого Николая?

Надя. Козлова.

Таисия Петровна. Зачем?

Надя. По личному делу. (Достает платок, вытирает нос.)

Федор Иванович. Какого Козлова?

Надя. Да вашего. (Прячет платок в сумку.)

Федор Иванович (узнав Надю). Фу ты... А вы кто будете, вообще говоря?

Надя. Это не имеет значения.

Федор Иванович. Как, как то есть?

В дверях появляется бабка.

Бабка. Ой! Давно не видели. Это она. Ай-яй-яй...

Таисия Петровна садится на стул. Федор Иванович присло­нился к стене.

Здрасьте!

Надя. Здорово. (Она говорит как-то безразлично и вяло.)

Таисия Петровна. Вы кто, простите, как вас зовут?

Надя. Надежда.

Таисия Петровна. Как это я сразу вас не узнала.

Бабка. Изменилася.

Федор Иванович. Здорово изменилася.

Нина уходит в боковушку. Молчание. Видно, что Надя производит на всех страшное и тяжелое

впечатление своим видом, что все окружающие чувствуют невольное сострадание к ней

и преодолевают это чувство — весьма успешно.

Таисия Петровна (найдя нужный тон). Подумать толь­ко, а?

Федор Иванович. Нарочно не придумаешь.

Бабка. Вот бабы, бабы...

Таисия Петровна (сочувственно). Есть хотите?

Надя. Хочу.

Таисия Петровна. Раздевайтесь, садитесь. Мама, давай здесь поужинаем.

Надя раздевается в прихожей, садится. Бабка и Таисия Пет­ровна накрывают на стол, носят еду.

К столу, Надя. Хлеб вот, масло.

Надя начинает есть, все на нее смотрят.

Бабка. Изменилася...

Федор Иванович. Точно.

Таисия Петровна. Какой месяц-то у вас, Надя?

Надя. Седьмой.

Федор Иванович. Ничего себе! (Спохватывается.) Да, выглядишь ты, Надя, прямо скажем... Да. Не та краса. Во­лос не тот.

Надя. А я в больнице лежала.

Таисия Петровна. Что, серьезное что-нибудь?

Надя. Да, было что-то...

Федор Иванович. Н-ну... А как собираешься дальше?

Надя (пожимает плечами). Фиг его знает.

Федор Иванович. Мужа-то завела?

Надя. Мужа? Нет пока.

Федор Иванович. А живешь в общежитии?

Надя. Да.

Федор Иванович. Комнату обещают?

Надя. Обещали вроде — раньше. Обещали, как детдомовской.

Федор Иванович. А когда дают?

Надя. Теперь через два года, наверное.

Федор Иванович. Ну, через депутата. Как матери-оди­ночке.

Надя. Да, надо. Я в больнице провалялась почти два месяца.

Таисия Петровна. Надо в постройком обратиться. У нас в таких делах месткомовские бабы хлопочут.

Надя. Да. Закурить не найдется?

Федор Иванович. Извини, не курим. Нну, а кто отец?

Таисия Петровна (перебивает). Не курим. Маленький ребенок в доме.

Надя. У вас?

Таисия Петровна. А что, у нас.

Надя. С каких пор?

Таисия Петровна. А недавно. (Кричит.) Нинок! Выдь-ка.

Нина появляется на пороге.

Вот — жена Колина. Старая любовь, можно сказать.

Федор Иванович. Не ржавеет.

Таисия Петровна. Любила его с первого класса и дожда­лась. Нин, посиди с нами.

Нина. Сейчас, надо только пеленки замыть. (Исчезает в ком­нате и выходит с комком пеленок в ванную.)

Таисия Петровна (Наде). А что к нам, какими судьбами занесло?

Надя. Так... Шла недалеко. Тут проходила, думаю, знакомые живут. У меня знакомых кроме вас нет.

Федор Иванович. Так уж и нет! Ой! Небось есть, и не один. (Смеется.)

Надя. Не те знакомые.

Федор Иванович. Ой, ой, небось те.

Бабка. Как изменилася, просто не верится.

Плачет ребенок. Таисия Петровна вдруг срывается с места и бежит в боковушку, следом за ней бабка.

В комнату вбегает, на ходу вытирая руки, Нина.

Федор Иванович. Ничего, ничего, Нинок... Туда... бабки побежали.

Нина снова уходит стирать.

Как чокнутые, эти бабки.

Надя. Сын или дочь?

Федор Иванович. Это... как там. Девка.

Надя. Как зовут?

Федор Иванович. А... Это неизвестно.

Надя. Еще не решили?

Федор Иванович. Да нет.

Надя. У меня мальчик будет. Николай.

Федор Иванович (лукаво). А по отчеству?

Надя. А Николаевич.

Федор Иванович. Почему это — Николаевич?

Надя. А Колин.

Федор Иванович. Да брось, что ты, в самом деле. Ты у нас когда ночевала?

Надя. А я ж к нему ездила в Сызрань.

Федор Иванович (так же весело). Да брось, ты так любо­му припишешь. Брось. Ей-богу. Зачем тебе? Все ведь без-толку.

Надя. А он когда же успел... ребенка?

Федор Иванович. А ты, думаешь, одна к нему ездила? А?

Надя. Вот оно что. Ну, вы даете.

Федор Иванович. Видишь! А ты когда с ним к нам приехала, да?

Надя. Ну.

Федор Иванович (сочиняя на ходу). Мы не хотели Коле сразу говорить, портить ему. Все же один раз человек из армии приходит. А она живет в нашем подъезде, все из­вестно. Тоже, знаешь, переживала, что Коля привез кого-то.

Надя. Она? Ну да. Ну еще бы.

Федор Иванович. Так что вот что. Мы тебя так и встре­тили. Сама понимаешь. Теперь понимаешь?

Надя. А я думаю — что это вы все мне такие чумовые показа­лись. Как звери дикие. Ну, думаю, семейка. Лучше сиротой оставаться. И Коля тоже мне показался... Сам не свой, сла­бый. Несамостоятельный. Противный, одним словом. Не мой. А тут вот что... Да...

Федор Иванович. А что к нам теперь приехала?

Надя. Да девочки сказали, он ко мне приходил как-то. К де­вочкам зашел, а я их просила ничего никому не говорить.

Федор Иванович. А ты заходи, если что. Заходи к нам. Мы люди добрые, поможем, чем сможем. Пеленки там, рас­пашонки. Не откажем. Мы всем даем, кто просит. Что Ко­лин у тебя, это ладно, это ты малость приврала, согласись.

Надя. Да почему.

Федор Иванович (не слушая). А помочь всегда поможем. Человек в беде, ни родных, никого. Так что заходи еще к нам.

Надя. Я сейчас пойду. Только зайду тут в одно место.

Федор Иванович. Проводить, показать?

Надя. Я помню. (Уходит.)

Из боковушки разговор слушают Таисия Петровна и бабка. Из прихожей — Нина.

Нина исчезает в ванной. Таисия Пет­ровна входит в комнату.

Таисия Петровна. Ну, теперь мы поужинаем, что ли?

Хлопает входная дверь. Таисия Петровна и Федор Иванович прислушиваются. Входит Николай.

Николай. Кто это у нас? Пальто чье-то висит.

Таисия Петровна. Это к Нине, к Нине. Пойдем, Коля, пойдем-ка, что тебе покажу.

Николай. Дай умыться с работы.

Таисия Петровна. Пойдем, пойдем. Кто у нас там на кровати лежит!

Николай. Кто лежит? (Внезапно встревожившись.) Кто это?

Таисия Петровна. Вот и пойдем. (Уводит Николая.)

Федор Иванович срывается с места, уходит в прихо­жую, тщательно закрыв за собой дверь.

Хлопает входная дверь — это ушла Надя. Из боковушки выходят Нико­лай и Таисия Петровна.

Николай. А чего это она?

Таисия Петровна. Понимаешь, мама Нины легла в боль­ницу. Ненадолго. Не с кем оставить.

Николай. Ты что-то радуешься. А где она спать будет?

Таисия Петровна. А на раскладушке уложим.

Николай. А я?

Таисия Петровна. Где всегда. С Ниной.

Пауза.

Николай. Понятно. (Мрачнеет.)

Таисия Петровна. Или на креслах устроим. Кресла сдви­нем.

Николай. А на кой она нам-то принесла? Чудеса прямо.

Таисия Петровна. Где был-то?

Николай. А что надо?

Таисия Петровна. Пропадаешь.

Николай. А что я, тут с вами буду развлекаться?

Таисия Петровна. А с кем ты развлекаешься? Можно это знать?

Николай. Да с мужиками... тут... одну вещь делали. В гараже у одного мужика.

Таисия Петровна. Мало тебе денег?

Николай. Ты все сведения хочешь вытянуть, все. Тянешь, тянешь.

Таисия Петровна. А потому что ты теперь не можешь как раньше. Почему тебя носит где ни попадя, когда здесь твой дом?

Николай. Что же, теперь мне и отойти нельзя?

Таисия Петровна. А чего же ты будешь отходить? Ходок какой. Ты свое отгулял.

Входит Федор Иванович.

Федор Иванович. Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй. Так я говорю в принципе?

Таисия Петровна. Коля, ты что, нарочно глаза закрыва­ешь на все? Нарочно видеть не хочешь? Я тебя не понимаю.

Федор Иванович. Ладно, мама, пора сына замуж выда­вать.

Николай. Что случилось, что ли?

Таисия Петровна. Почему случилось? Ничего такого.

Федор Иванович. Просто сколько можно-то?

Николай. Сколько можно, столько и можно.

Таисия Петровна. Нет, не скажи, Коля. Нет. Слава богу, у нас в семье такого заводу нет. С нами такое в первый раз происходит, не знаем, что и делать.

Федор Иванович. Но мы в принципе понимаем. В принци­пе! Что все это. Понимаешь? Человек всегда в первый раз с чем-то сталкивается, но должны быть какие-то законы.

Николай. Минуточку. Вы этих законов уже не знаете, про ка­кие толкуете. Современно люди всяко живут.

Федор Иванович. Люди так, а мы так. Мы, может, несо­временные. Из прошлого века.

Таисия Петровна. Вот ты женатый, а ведешь как холос­той.

Николай. Это смешно. Чего это я женатый.

Таисия Петровна. Потому что, когда люди живут, они муж и жена.

Николай. Вот народ.

Таисия Петровна. Короче говоря, надоело. Тут много го­ворить, ля-ля разводить нечего. Нина у нас живет?

Николай. Пусть уходит.

Федор Иванович. Это посмотрим еще.

Таисия Петровна. Почему — пусть уходит? Как она может уйти, с какими глазами? Пожила и пошла? Так? Взяли в дом, потом надоела она нам — и наши пути разошлись?

Федор Иванович. Этого не будет.

Николай. Вот, ей-богу.

Федор Иванович. Нина, выдь сюда.

Нина входит, вытирая руки.

Таисия Петровна. Садись, Ниночка.

Николай. Уже Ниночка.

Федор Иванович. В общем так, дети, надо идти расписы­ваться.

Таисия Петровна. Мы хотим пожить спокойно. И мама должна не всю жизнь на кухне ночевать.

Николай. Пожалуйста, я буду на кухне.

Таисия Петровна. Нет, нам здесь всем поколениям тесно.

Николай. Так говорила одна умная девочка Надя.

Федор Иванович. Давайте расписываться. Хватит. Туда-сюда, поди сюда — хватит.

Таисия Петровна. И вступите в кооператив.

Федор Иванович. Вот именно! Как раз Мелконян у нас заделался председателем кооператива. Говорил мне, давай, если есть необходимость. Как раз!

Николай. Что случилось-то, вы мне можете сказать? Скрыва­ют, скрывают. Я вас изучил уже.

Федор Иванович. Накипело у нас у всех. Ты уже должен знать свое место, свой дом. Хватит, набегался... по общежитиям.

Николай. Да вроде еще не совсем.

Федор Иванович. Я говорю — хватит. Нина, ты ничего не имеешь против?

Николай. Она двумя руками за.

Федор Иванович. Почему же так.

Таисия Петровна. Ты гордость чужую не затрагивай.

Николай. Да ладно. Гордость! Не тут будь сказано. Гордая вот Надя. Это да.

Федор Иванович. О, много ты знаешь.

Таисия Петровна (перебивая). Завтра пойдете, подадите в загс.

Николай. Да?

Федор Иванович. Будешь семейный, потом можно будет на очередь встать... на «Жигули»...

Таисия Петровна. Коле надо будет потом костюм купить импортный.

Николай. Да?

Таисия Петровна. А у меня материал есть на платье, бе­лый. Вот пригодился как!

Федор Иванович. Отделим мы вас, и будете жить и вы, и мы поживем.

Таисия Петровна. Только чтобы завтра без фокусов. Отпросишься у себя. А лучше я зайду за тобой, вместе с Ни­ной.

Николай. Да? У меня, может быть, другие планы.

Федор Иванович. Другие планы или другая там, это нам известно, этого ничего не будет. Там все черным мраком по­крыто и никто не скажет, что чье. А уж ты там ни при чем.

Николай. В своих делах я как раз один при чем. Больше никто.

Федор Иванович. Я тебя уверяю.

Таисия Петровна. То есть точно, что ты попадешься в ло­вушку в жизни.

Николай. Какая ловушка? Я сам за себя отвечаю. Как нельзя понять.

Федор Иванович. Понять-то все понятно. Но жениться на Нине надо.

Николай (искренне). Почему?

Таисия Петровна. Ты вырастешь еще и поймешь, насколь­ко мы понимаем. Только Нина, и только Нина, и никто.

Николай. Нин, ты что, хочешь очень за меня замуж выйти?

Нина молчит.

Я ведь честно говорю, что жениться на тебе не хочу. Как же после этого ты сможешь?

Нина. Ладно тебе, Коля.

Таисия Петровна (взрываясь). Чувствуешь, что девочка в твоей власти? И по-всякому доводишь?

Николай. А зачем это? Зачем делать этот вид, не понимаю, когда все так просто? Ей-богу, вы чудаки. Нина все знает, я ей говорил неоднократно. Она сама говорила, что все знает, но ее это устраивает.

Таисия Петровна. Потому что она тебя любит!

Николай. Да не совсем, минуточку, минуточку, не совсем. Нину не устраивает ее семья, она добровольно пришла к нам.

Таисия Петровна. Она живет-то с тобой!

Николай. Она живет, да. Так ей надо и необходимо. Я ее пре­дупреждал, правда, Нина? Ей неудобно перед вами тут высту­пать, а я считаю, что сказать надо. Два человека, юноша там и девушка, живут вместе добровольно, так хотят, они оба живые люди. Это не значит, что есть что-то такое. Все обыкновенно. Так много живут. Даже всю жизнь. Должен человек с кем-то жить, в нем сильно звериное начало. Один в поле не воин, как сказано.

Федор Иванович. Что ты лепечешь, что лепечешь!

Таисия Петровна. Набрался откуда-то.

Николай. А семья дело не случайное, а преднамеренное. Я не собираюсь жениться на Нине, я ей с самого начала го­ворил, и она приняла.

Федор Иванович. Ну, вот что, тут пока что мы больше тебя понимаем, что с тобой происходит и кто тут воду мутит. И куда ты клонишь. Ты все думаешь, что нам неизвестно, а нам известно.

Таисия Петровна. Пока не стало хуже, лучше ты послу­шай, что отец говорит.

Николай. Ладно, пойду умоюсь, руки липкие.

Федор Иванович. Ладно так ладно.

Николай. Руки липкие. (Уходит.)

Таисия Петровна. Вот, Нина. Видишь, Коля с детских лет приучен руки мыть, вот ты и своих детей тоже так воспитывай.

Нина машинально кивает.

А ты не переживай. Все теперь, в колею попала. Ты что ду­маешь, так легко вообще мужика женить? Ко всему прибегают. И приворотного зелья дают выпить, такую гадость. (Шепчет на ухо Нине, смеется и плюет.)

Нина кивает.

Федор Иванович. Это ты про Соловьевых?

Таисия Петровна. Да. Саму чуть не стошнило при этих словах. И все делают. А мужик, когда он женится, он все. На привязи. Он привыкает к месту, он места терять не любит, усилия тратить. Он будет сидеть, где сидел, только ему надо ид­ти навстречу, чтобы ему была свобода. Будешь его отпускать, это все ничего, не мыло, не измылится. Пива выпьет в баре, в домино сыграет там, еще что-то. Футбол будет смотреть по телевизору. Ребенка ему родишь. И всё.

Нина кивает.

Самое главное, чтобы он чувствовал, что он хозяин.

Федор Иванович. Он и будет хозяином. Ему, Нина, с тобой повезло, не тушуйся.

Входит Николай. Все садятся за стол. Бабка выносит девочку.

Николай. Её-то зачем?

Бабка. Пусть людей повидает.

Николай. Что она там видит. Вверх ногами.

Нина. Она все видит. Но ей спать уже пора, глазки закрыва­ются.

Таисия Петровна. Мы ей на ночь кресла сдвинем. На ночь, когда Федя телевизор посмотрит, он в кресле любит смотреть. Пока положи ее на кровать.

Николай. До чего не люблю детей, терпеть не могу. Тошно смотреть.

Бабка. Ты ее там подушками обложи, чтобы не скатилась.

Нина уходит с Галькой.

Федор Иванович. На чужих детей — тошно. А на своего не насмотришься. Когда ты маленький был, мы с тобой иллюми­нацию ходили смотреть и салют. Так грохнет, а ты у меня к коленям прижимаешься, прижимаешься. Сам весь дрожишь, пятишься, в глазищах слезы. Умора.

Николай. А зачем водил, если боялся?

Федор Иванович. А я в тебе страх искоренял. Под самые пушки тебя водил.

Николай. Человека из меня хотел сделать? Бесстрашного такого?

Федор Иванович. Да, сказал бы.

Николай. Все это бодяга, как говорила одна девочка Надя.

Федор Иванович. Вот заимеешь с Ниной сына, посмотрим, каким ты будешь отцом.

Николай. Да мне все равно. Какой из меня учитель. Чему я научу.

Федор Иванович. Каждый видит, чего ему в жизни не удалось, и хочет, чтобы сыну удалось это.

Николай. Что это-то?

Федор Иванович. Ну — все. Чтобы был смелый, таланты свои развивал, если есть талант. Например, к музыке. Чтобы не врал в жизни.

Николай. За вранье ты меня драл ремнем.

Федор Иванович. Точно.

Николай. А за это я стал тебе врать хорошо, так что ты не догадывался. И сам понимаю очень хорошо, когда врут. Вы, например, все врете.

Таисия Петровна. Чего это мы врем, а ну-ка, скажи!

Николай. А все.

Таисия Петровна. Просто не знаешь, что и сказать.

Николай. Чего тут знать-то.

Таисия Петровна. Ты просто нас вспомнишь, от чего мы тебя отстранили.

Николай. От чего вы меня отстранили? От Нади, что ли? Так я понял?

Таисия Петровна. При чем тут Надя? Мы тебя от тяжелой жизни отстранили, ты пойми.

Николай. И нечего было меня отстранять. Смешно даже.

Федор Иванович. Ты пока что, в принципе, никто. Ничего не видел и не знаешь, как слепой.

Николай. Не скажи.

Таисия Петровна. Без нас ты бы мигом пропал.

Николай. Вот тут ты ошибаешься. Я не пропаду никогда и нигде. И меня — учти — никто не скушает с маслом. Я на своем стоять буду.

Федор Иванович. Это твое — гниль. Плесень. Есть то, что человека губит. Пьянство и все такое. И ты туда идешь.

Николай. Вот тут ты жестоко ошибаешься. Я свое знаю, я своего не упущу. Руками буду держаться.

Федор Иванович. Да что за нее держаться! Шатание одно! Она бог знает чего тебе припишет, а ты и рад.

Николай. Что ты говоришь, не понимаю.

Звонок. Все замерли. Федор Иванович идет открывать и вводит Анну Степановну.

Федор Иванович (с легкой душой). Гостенька снова по­жаловала, вот кто к нам. Что новенького? Садись, Степановна.

Анна Степановна. Я на минутку. Нина дома?

Федор Иванович. Нина!

Нина входит.

Анна Степановна. Что там делается, господи боже ты мой! На втором-то этаже!

Федор Иванович. Ну, все точно. Опять новость принесла.

Анна Степановна. Ниночка, Иванов к вам полную кварти­ру навел, всех у гастронома собрал. Грузчиков там двое... еще дедушка из второго подъезда. Кого я увидела. Дверь настежь. Хоккей, что ли, смотрят, пьют ли, черт их знает. Граня-то в больнице, она утром ко мне с Галькой заходила. Ну, где Галь­ка-то?

Таисия Петровна. У нас, где же быть ребенку.

Анна Степановна. Ну и правильно. А то Граня хотела мне оставить. А зачем, когда своей родни полно? Правда? Я ей говорю: Граня, пользуйся, пусть родня к тебе привыкает. Луч­ше, когда свои своим помогают. Это укрепляет мир и дружбу. А то, черт его не знает, родня теперь не родня, мало кто с род­ней дружит. Все хотят разъезжаться, а не то что. Моя Лю­бочка со своим мужем, с Володей, тоже от нас выезжают: ко­оператив построили. Зять мой, Володя, хороший такой, жад­ный. Мы, говорит, мама, пока с вами будем питаться. Они по сто рублей в месяц откладывают. Гарнитур хотят покупать. Теперь квартира без гарнитура не считается. Ну, что делать-то, Нина, как выгонять будем?

Нина. Выгонять? А что мне их выгонять? Они в гости пришли. К нему пришли. Он же у себя дома. Почему я их выгонять бу­ду? Мне не надо.

Анна Степановна. Все верно, Ниночка, а мужик — как ребенок. Он отдаст — не заметит и возьмет — не заметит. Не опомнится, а уж у него мебель вынесут. То-то у них тоже мозгов хватит взять первое попавшее да продать. Дедушка из второго подъезда, дядя Сеня, продал тут недавно бидон свой, бабушкин, за рубль. Они ведь тоже не фурычут, что это чужой дом. Их надо вот за руку взял и повел. А сами они только от гастронома да за уголок.

Таисия Петровна. Ниночка, ты там все же наведи порядок. Коля, пойди с ней, наведи, чтобы больше такого не было.

Николай. А Нина сама может, она сама все может. Тем бо­лее мне все это вообще чужое место, кто я им. Нет, Нина когда надо, то ничего не боится и не стесняется, идет куда хочет.

Федор Иванович. Только без меня.

Николай. Да, только без меня. Все вам Надя вспоминается, в душу запала. А у нее тогда палец нарывал, ей нельзя было посуду мыть.

Таисия Петровна. Ну, Ниночка, вы с Анной Степановной, я думаю, быстро сделаете что треба. Надо, что поделаешь. Пойди, пойди.

Анна Степановна. Да там дела на две минуты — все на выход, и все. Пошли-ка.

Нина. Сейчас, тетя Аня. (Уходит в боковушку.)

Все молчат. Федор Иванович включает телевизор. Нина быстро входит с ребенком, авоськой и бутылочками.

Пошли, тетя Аня. Я только куртку накину.

Бабка. Куда Галю-то понесла? Ну куда? Я что, не посижу?

Нина. Вроде все, ничего не забыла. Вроде все. Вещи я там, ко­торые мне подарили, оставила. Выбросите либо что-нибудь. Счастливо, я пошла. А ты, Коля, поезжай в общежитие.

Таисия Петровна. Что это ты, Нина! Никуда мы тебя не отпустим.

Федор Иванович. Нечего ему в общежитие.

Нина. Поезжай, Коля. Там тебе интересно будет.

Николай. Не заботься.

Нина. Счастливо вам, пока.

Федор Иванович. А ты выгонишь, вот и возвращайся, и все. Не обращай на него, он чумовой.

Нина и Анна Степановна уходят.

Таисия Петровна. Ну, Коля, отмочил ты. Куда ты зайдешь еще, сказать трудно. Ты же сам, своими руками ее выгнал. Совесть у тебя есть? Или вместо совести что у тебя? Как Нина теперь во двор даже выйдет?

Николай. Обыкновенно. Кому какое дело?

Федор Иванович. Хотя бы Степановне дело.

Бабка. На скамейках всех нас перемоют, не выйдешь.

Николай. Какой позор? Не понимаю. Пожили и разошлись. Ты вот жила с каким-то у себя во дворе. Когда молодая была.

Таисия Петровна. Что!!!

Николай. Да я знаю, подумаешь. Ну, был у тебя кто-то до отца. Ерунда какая.

Федор Иванович. Ты... сопля человеческая.

Николай. Да не ругайтесь вы. Сейчас еще это будем обсуждать. Тоже мне, секрет.

Федор Иванович. Да кто тебе эту гадость сказал?

Николай. Да сказали.

Таисия Петровна. Клавдия небось.

Николай. Ну, и жила ты с ним, и что? Ничего.

Федор Иванович. Пройдись, пройдись ногами по матери.

Николай. А я это уважаю. Я это уважаю. Но и вы уважайте. У меня свое, у вас свое.

Федор Иванович. Ты себя с нами не можешь равнять! Сравнил!

Николай. Я такой же человек.

Федор Иванович. В том-то и дело, что не такой. У тебя совести нет, а у нас есть. Ты родителям, которые над тобой всю жизнь тряслись, ты хочешь подкинуть неизвестно чью жену с неизвестно каким ребенком. Ты этого хочешь, до это­го достукиваешься.

Таисия Петровна (мягко). Ты неправильно понимаешь верность, Коля, сына. Ты, прости, еще как мужик — ноль. С Ниной ты жил почти три месяца и отправил ее куда подаль­ше. А там что у тебя было? Горячая, думаешь, любовь? Нет, минутная страсть. Крашеные глазки, крашеные кудри — и все. А увидел бы все это без крашеных глазок — и побежал бы куда ноги несут. Но после женитьбы не больно много ты этой краски увидишь. Увидишь рожу, какая есть.

Федор Иванович. Тем более надо еще разобраться, чей ребенок. Через семь лет, мужики говорят, только посмотришь и скажешь — твоя кровь или не твоя. А ты уже разлетелся! Ребенок рождается от минуты, это недолго. Чему значение придавать.

Таисия Петровна. Это не любовь, а слепня. Она быстро проходит. Глаза протрешь — и вот оно: никакой культуры поведения. Одни глаза намазанные.

Бабка. Видел бы он ее. Какие глаза там намазанные! Без на­мазки черные.

Таисия Петровна. Да небось уже видел. Видел свою Надю в последнем виде?

Николай. Да нет.

Бабка. Ой, какая страшная! Глазищи ввалились, губы черные... Ногами еле перебирает.

Таисия Петровна. Ну, выглядит она не так уж плохо. Так все женщины почти чувствуют... Особо тут страшного нет.

Николай. Да она травилась!

Бабка. Травилась!

Николай. Мне ее соседка по общаге сказала. Я ведь туда ездил.

Таисия Петровна. Все. Значит, ребенок родится урод. Все.

Николай. Ее в больницу даже отправили.

Таисия Петровна. А ты знаешь, что это такое? Без рук или с двумя головами.

Николай. Ну и что?

Таисия Петровна. А тебе все равно, какой у тебя будет ребенок? Ты камень, камень.

Федор Иванович. Коля, ты валишь на себя большое дело, что и всю жизнь не расхлебаешь.

Николай. Что вы все кричите? Я вот смотрю на вас и думаю: ну что кричат? Мне лень с вами в полемику вступать. Чудаки какие-то.

Таисия Петровна. А для тебя уж все решено?

Николай. Само собой.

Таисия Петровна. Сюда опять, к нам приведешь?

Николай (смеется). Почему это?

Федор Иванович. А что, уголок снимешь? Учти, я тебе в таком деле не отец и никто.

Николай. Не поможешь, значит? Ой, не могу. (Смеется.)

Федор Иванович. Ты чего смеешься? Ремня захотел?

Николай (смеется). Ой, не могу. Ремень, папа, ушел в далекое прошлое.

Федор Иванович. А вот посмотрим. (Вынимает из брюк ремень. Руки не слушаются его.)

Таисия Петровна (кричит). Над отцом издеваешься, ко­торый тебя растил, только для тебя жил, музыкой с тобой занимался!!!

Федор Иванович (все еще путаясь в ремне). Вот я ему по­кажу музыку! Сейчас, сейчас покажу! (Выщелкивает ремень.)

Николай (буквально катаясь от смеха). Ой, не могу!

Отец бьет Колю. Бабка кидается между ними. Коля хохочет и падает от смеха.

Бабка. Не трожь его! Он из вас один! Из вас единственный! Не трожь, говорю, погана рожа! (Закрывает его собой.)

Отец бросает ремень в угол комнаты, тяжело дышит. Таисия Петровна сидит потрясенная.

Федор Иванович ходит из угла в угол. Бабка сажает Колю на стул, стоит над ним.

Федор Иванович. Ты думаешь, жизнь так гладко катилась? Думаешь, у нас с матерью не было разного там? Все бывало. Я тоже живой человек, тоже живу и чувствую, но надо вовремя остановиться, подумать и щелкнуть выключателем.

Таисия Петровна. Отец тоже не из бревна сделан. У него были ошибки. Но он все забыл ради тебя, ради тебя одного. И мы снова сошлись.

Бабка. Сошлися, да. Зачем только.

Федор Иванович. Сколько я тогда передумал, невозможно сосчитать. Но решил: нет. Нет и нет. У меня сын растет.

Николай. Да знаю я об этом, мама к тебе еще на работу к ди­ректору ходила.

Федор Иванович. Знаешь, стало быть, можешь оценить. Теперь ты взрослый и понимаешь, что ничего не может удер­жать человека, никакой директор, ни родители, ничего. Вот как тебя сейчас. Но человек вспоминает о совести. В тебя вступило, это я себя узнаю. Но мы — Козловы, понимаешь? Мы все ради семьи, ради своих. Мы все сюда несем с матерью, все тебе. А кому еще? Нам, что ли?

Николай. Все. Теперь скажу я. Я хочу внести ясность в это дело. (Быстро.) Я вашу точку зрения полностью разделяю. И я полностью с вами согласен.

Пауза.

Таисия Петровна. Вот и хорошо. Ну и молодец.

Федор Иванович. Ты?

Николай. Я вообще ни о чем подобном даже, похожем, не думал. Это все вы за меня сочинили. Я вообще не собираюсь жениться. Вот что.

Федор Иванович. Как это?

Николай. Я бы еще собрался на Наде, но, когда мне девчата ее сказали, какое там дело вышло, я сразу отошел в сторону. Отравилась — это такое дело. Это можно срок схлопотать. Лучше не вязаться с этим делом. Покушение на самоубийство, вот как называется. Чересчур она, что ли, гордая.

Таисия Петровна. Да не чересчур, не чересчур. Она вон, если правду сказать, к нам приходила, тебя ждала.

Николай. А вы что?

Таисия Петровна. А мы ее проводили, все честь честью.

Николай. И правильно сделали.

Пауза. Все приходят в себя. Бабка садится.

Федор Иванович. Ну, а почему тогда на Нине не женишься?

Николай пожимает плечами.

Таисия Петровна. Он же сказал, ему рано.

Федор Иванович (медленно). А вообще ты меня удивил. Я не ожидал.

Николай. Не ожидал?

Федор Иванович. Так... Мы тут воевали, а ты так погляды­вал и думал. Пусть поволнуются, а я полюбуюсь. А мне смеш­но. Бейтесь лбом об стенку.

Николай. Да вы мне не дали слова сказать.

Федор Иванович. Когда надо было, ты свои слова вставлял.

Таисия Петровна. Действительно, как-то нехорошо. Мог бы подумать о нас. Мы ведь только о тебе думали.

Федор Иванович. Молодой ты, Коля, а уже делов натворил. Двух девочек чуть в гроб не загнал.

Николай. Ну, пошло по новой.

Федор Иванович. Я тебя так воспитывал?

Николай. Давай, валяй.

Федор Иванович (уже потише). Для тебя слово «со­весть» — ничто.

Николай. Давай хоккей смотреть.

Садятся, смотрят телевизор.

Федор Иванович. Мама, принеси мне воды, таблетку за­пить. (Держится за голову.)

Таисия Петровна идет из комнаты, ступает в прихожую и тут же возвращается, закрыв за собой дверь.

Таисия Петровна. Там Нина стоит. В прихожей. С Галькой на руках.

Все замерли. Бабка встает.

Бабка (уходя в боковушку). Я не могу так.

Николай. Я же говорил — гордость, гордость. Она ко мне неровно дышит.

Федор Иванович. Кто-то тебя любит.

Николай. Меня многие любят.

Бабка проходит через комнату с узелком.

Бабка. Пока до свидания. Я пойду к Клаве.

Таисия Петровна. Мам, ты видишь, что творится. Утрясет­ся все — я тебя обратно возьму.

Бабка. Я тебе что, сундук с клопами, возьмешь ты меня.

Таисия Петровна. Да не сердись. Я за тобой приду.

Бабка. Пока до свидания. (Уходит.)

Над потемневшей сценой высвечиваются качели, на которых медленно и печально покачивается

Нина с ребенком на руках.

Федор Иванович. Принеси все же воды.

Таисия Петровна. Не могу. Что хочешь.

Федор Иванович. Сходи ты, Коля.

Николай. Пап, третий период.

Федор Иванович выходит в прихожую и тут же воз­вращается.

Федор Иванович. Там не Нина, там Надя стоит с ребенком. Ты перепутала все на свете. (Садится, держась за голову.)

Таисия Петровна. Бабушка впустила, что ли? Почему с ребенком?

Медленно открывается дверь, входит закутанная фигура с ре­бенком.

Надя. Я к вам пришла жить, у вас хорошо, две комнаты. Мебель.

Николай. Родила, что ли, кого? Я ни при чем, я ни при чем, могу подсчитать.

Надя. Я к вам пришла жить. Он у меня родился без головы, его не прокормишь.

Таисия Петровна. Потому что ты травилась.

Надя медленно и печально возносится на таких же качелях, что и Нина.

Не обращайте на них. Если на них не обращать, они отстанут. (Оживленно.) Хоккей скоро кончится? Спать хочу.

Николай. Уже все. (Встает, потягивается, но вынужден при­гнуться, так как над его головой проносится Надя.)

Таисия Петровна встает и идет на полусогнутых среди беспо­рядочно мечущихся качелей. Качели снижаются. Федор Иванович становится на четвереньки и ползет на кухню. Николай все глубже уходит с головой в кресло

и застывает почти в горизонтальном положении, задрав ноги кверху, чтобы отталкивать налетающие качели.

Занавес

Библиотека драматургии: https://www.lib-drama.narod.ru