Марш Северного Креста

И весь мир ебался, вкусно жрал, срал и веселился, а я тонул в отчаянье и озлобленности, наблюдая за ними из-за стекол черных очков. Идеалы рушились один за другим, и за развеивающимся пеплом восставали серые громады реальности. А мы закуривали тяжелые сигареты, поправляли очки и маршировали строем через улицы, пропитанные дерьмом человеческого существования. Мир безжалостен, но глуп, если считает, что у нас нечем ему отплатить.

Мы маршировали ровным огромным строем, колоны тянулись, в едином ритме, единым шагом. Тяжелые ботинки отбивали мостовую, крутя землю в нашу сторону. Похоже на бег Алисы, только здесь все иначе и не так безжалостно. Закованные в черную форму, кожаные плащи и штаны, с красной и белой символикой, несказанно неотвратимо, как возвращающееся октябрьское небо в тяжелых тучах, готовых прорваться дождем и гноем.

Дивизион, который вернется поголовно. Дивизион, в котором отсутствие звезд значит больше, чем их наличие. Дивизия, марширующая под знаком северного креста.

Мы – контроль и надзор, закон и кара, наказание и уничтожение. Подошвы наших тяжелых ботинок топтали одинаково листву и человеческие лица. Все это невыносимо системно, упорядоченно и отточено, словно продвижение стилета к сердцу.

Ветер бил в наши лица, приносил мелкую морось, но холод не трогал ни наши сердца, ни нашу форму. Трагедия и драма, вы забыли что это такое. Наши суровые лица и короткие стрижки напомнят вам, почему все заслуженно.

И вот мы здесь, и да воздастся. Так о чем ты молил бога, ничтожество? Месть замечательна. И вот мы, дивизион борьбы со счастьем. Наш марш северного креста, выбитого на предплечьях плащей, разрывает этот мир и вселенную. На белых лицах ни тени улыбки, ни капли веселия. Мы суровы и жестоки, мы круты и знаем это. Мы рождены умереть, и мы убиваем.

На нас смотрят со злобой и ненавистью, страхом и подчинением, а мы – камни, мы скалы о которые расплющиваются стаи их взглядов. Разбивается шепот и недовольство. Мы – средоточие всей ненависти, всей неприязни, злобы и недовольства. Мы – центр всего зла и негатива, мы – многоликое чудовище, порождение всех и страданий. Мы – идеологические уроды и дегенераты мировоззрений, со сломанной психикой и стальными нервами. Железобетонные головы и мраморные лбы, мы – поклонники идеи. Наши глаза горят фанатизмом, истины сплевываются с зубов, а кулаки всегда готовы прижать невинного.

Марш северного креста, это, блядь, не парад безхуевых религий! Мы несем свои святыни, флаги и герба, полотна гордо реют на ветру вселенной под грязным небом под великий марш чести, гордости и славы.

Наши ботинки опускаются единым ритмом, выбивая каменный отступ из мостовой, наши тела и руки двигаются синхронно, словно множественная копия одного. На ходу мы достаем сигареты, вставляем в рот, закуриваем – все единым ритмом, зеркальные отражения друг друга. Мы выдыхаем один дым единым ритмом, мы шагаем целым единством, это ближе семьи и любого общества, даже муравьев, даже единого разума.

Все выточено и отточено, наши короткие стрижке в стиле Joy, наши сердца бьются в одном ритме, наши глаза за стеклами уставлены в будущее. Даже наши мысли одинаковы: верность истине и идеи наполняет их.

Я шел и думал: какого черта я-то забыл в этом сборище?

Джесси стояла в толпе, у самого края, протиснувшись вперед, взирала на шествие огромными, безумными от страха глазами. Пыталась разыскать меня среди одинаковых образов. На миг глаз остановились, удержались – но в это нельзя верить до конца. Она кричала что-то смываемое ревом толпы, бесцельно и бессмысленно, в унитаз отходов их ротовых полостей, а ведь когда-то мир начинался со слова. Сейчас, она скорее походила на шлюху у дороги, чем на возлюбленную. Рядом стояли Вестчер, Карт и Диккенс. Лица у всех суровые, злобные.

Карт сжимал кулаки, словно пылающий яростью факел негодования. Он уничтожил бы нас всех, раздавил, бросил в грязь свиньям. Мы отняли его отца. У Джесси – любимого. Мы забрали у них все, подарив лишь ненависть.

Но все скрылось. Марш продолжался – они остались позади. Все когда-то остается позади, и ты думаешь, что сам потерялся где-то на этих дорожках, пока не осознаешь, что все гораздо паршивей, словно выбора никогда и нет.

Но человеческая свобода – единственное, что никогда не было иллюзией. Бог постарался, чтоб мы не раз пожалели об этом.

И вот на сегодня парад завершен. Мы ужинаем в барках и расходимся – стройной толпой одиночек. Но наши формы при нас, наши мысли и идеи, эту целостность не разбить никогда и ничему.

-Эй, идем с нами, парень! Праздник только начинается!

Они окружили меня, словно щебечущая стайка. Кожаная форма полотно подчеркивает круглые формы девушек из Дивизиона Убиваемой Радости, их лица прекрасны даже за черными стеклами очков, волосы восхитительно спадают. И эти эмблемы Северного Креста на рукавах. Я счастлив знать, что они наши. Они счастливы знать, что мы – их. Шлюхи и уебки. Северный Крест марширует прямо к тебе, бог.

Их обворожительные улыбки и флюиды действуют как вытекающие из самок феномены на самцов. Но сейчас я иду домой. В натянутых штанах, жаждущий свободы, но я иду домой.

Бар под дубом, «Добродушная компания». Мне рады здесь как всегда. Старая добрая атмосфера, мою форму сразу же обливают волной ненависти и презрения. Огромный рыжий бородач показательно сплевывает на пол. Все притихли, выжидают, встревоженными псами. Я сажусь за свое обычное место и заказываю свое обычное пиво. Бармен долго целит меня взглядом, словно готовясь спустить им курок, потом выполняет заказ.

Здесь ничего не менялось на протяжении многих лет. И вот, я одел свои мысли в эту форму – и меня уже ненавидят. Они всегда знали меня, и мои мысли. Добродушная компания. Обитель радушья. Северный Крест уничтожает все это. Я с наслаждением пью пиво.

Двери распахнулись, и внутрь ввалилась шумная компания. Светлые лица очерчены улыбками, смех и веселье. Все тут же обернулись к нарушителям гнетущей атмосферы кислыми рожами. Компания замерла на пороге, мрачнея с каждой секундой.

Карт, Вестчер, Диккенс и Джесси. Я помахал им бутылкой с пивом.

Они смотрели на меня с нескрываемой ненавистью и злобой, серьезные, как и тогда. Форма, все дело в форме, облачающей наши эмоции и мысли. Нутро ведь у всех одно.

Они проходят мимо и располагаются в противоположном конце зала, заказывают что обычно. Меня словно нет. Игнорируют. Я смотрю на них, потом отворачиваюсь. Сижу и пью пиво. Оно отвратительно. Царящая здесь атмосфера отвратительна.

Ненависть и злоба, презрение и откровенная вражда. Они бы растерзали меня, уничтожили, если б духу хватило. Когда-то они свергнут наш аппарат, взорвут всю машину, перекрывшую им кислород к счастью. Мы – скопление всей ненависти. Но уничтожив нас, как долго они смогут жить счастливо? Спокойное время после уничтожения мирового зла – конец как в сказке. Только здесь я на стороне врагов. Злодей. Урод. Ублюдок.

Я чувствую на себе их взгляды. Между нами было слишком многое, чтобы оставить это так просто. Но все очень хрупко. Особенно склеенное из хрусталя остатками надежды.

Мог ли когда-нибудь кто-нибудь из нас предположить, что все так обернется? Мы верим в тебя – говорили они. А что сейчас? Многое изменилось?

Мне не нужны эти эмоции, этот сентиментализм и романтизм. Я – суровый и крепкий дегенерат из дивизии Северного Креста. Мы те уроды, что крадем у людей счастье.

Диккенс ещё смотрит на меня – кожей чувствую. Недавно он стоял отчаянный, полубезумный и раздавленный, и мог лишь вымолвить: как?.. зачем?.. почему?.. Раздавленный этой новостью. Теперь он полон ненависти и злобы.

Все они полны ненависти и злобы. Я просто не исключение, друзья.

Его отец вступил в Северный Крест, когда ему было восемь. Мой отец вступил туда тогда же. Вряд ли они дружили. Маленький Диккенс был уничтожен этим известьем. Я был уничтожен этим известьем. Рана, которую не закрыть. Но мы пытались выжить. Все стало уже не тем. Они забрали у нас полмира, оттяпали жадной пастью здоровенный кусок планеты, прожевали и выплюнули.

И Диккенс убил своего отца. Восьмилетний, обезумевший мальчик. Никто не подумал на него. Так получилось – что обвинили моего отца. Расстрел. Рев автоматов, запах пороха и ворох выплевываемых гильз, стена пуль. Труп. Второй обезумевший мальчик. Два разных человека – одна ненависть – один обезумевший мир.

Откуда берется все это зло? В чем корень несчастий, страданий, бед? Что с ним не так? Мы ненавидели Северный Крест. В нас не было ничего, кроме ненависти. А потом туда ворвались Карт, Вестчер и Джесси и золотыми лучами рассеяли тьму. Мы стали обычной шальной компанией, тая в своих сердцах ненависть и злобу. Все мы – жертвы этой чудовищной машины.

И вот я облачаюсь в форму Северного Креста и применяю к себе их идеологию и идеи. Я предал их всех. Своих друзей. Никаких сожалений. Кого я обманываю?

Но все подобные чувства ничего не стоят. Я винтик в огромной машине, я чешуйка на огромном панцире, мы слиты воедино. Северный Крест горит в моем сердце, мои мысли чисты, а мозги промыты, наш марш разобьет эту планету. Мы сокрушим всех этих людей. Наши черные очки, кожаные куртки, тяжелые ботинки и сигареты, отточенный ритм в едином движении. Это место больше не мой дом.

Я допиваю пиво, расплачиваюсь и выхожу. Дверь хлопает дважды.

Они вываливаются за мной следом и догоняют у дуба.

-Эй, мразь! – летит в спину оклик, врезается камнем в лопатки.

Меня выгибает, боль пронзает позвоночник, но я не пошатнулся. Я поворачиваюсь, как ни в чем не бывало.

-Кто из вас это сделал?

-Я! И что, тварь? Я сделаю так и ещё раз!

Карт с перекошенным от ненависти лицом хватает булыжник и бросает мне в лицо. Остальные смотрят безучастно. Мой нос может хрустнуть, разлететься кровавыми брызгами, раздробить губы и зубы. Я слегка поворачиваю тело – и камень проносится мимо.

-Это может расцениваться как нападение на солдата Северного Креста. А это чревато, Карт.

-Заткнись, шавка! – орет он. – Ты, ПРЕДАТЕЛЬ! Ничтожество, мразь! Я убью тебя!

-Карт, ни слова больше.

-НЕ СМЕЙ ЗВАТЬ МЕНЯ ПО ИМЕНИ, ТВАРЬ!

Он хватает еще один булыжник и бросает. Булыжник ударяет меня в грудь и отлетает. Карт стоит с перекошенным лицом, искаженным яростью и слезами. Остальные смотрят безучастно. Мне не больно. Северный Крест на груди защищает меня.

-Это будет расцениваться как нападение на солдата Северного Креста. Я вынужден задержать тебя, приятель.

Я иду к нему медленно, давая время развернуться и убежать. Но он не двигается, стоит, крепко уверенный на своем. Грозит мне кулаком.

-Давай, иди сюда! Я не боюсь тебя! Я НЕ БОЮСЬ НИКОГО ИЗ ВАС! Я ненавижу вас! Я ВАС ВСЕХ УНИЧТОЖУ!

-Значит, ты восстаешь против нас? Ты будешь уничтожен.

Никаких эмоций. Абсолютное равнодушье. Мы роботы, облаченные вместо железных тел в мясо. Наши сердца бьются, но так же стучали бы шестеренки этих железяк. Я – скала, я надвигаюсь на него неумолимой угрозой, и он отступает, в ярости и слезах. Хватает с земли камни и бросает в меня. Все они летят мимо. Я собираюсь раздавить его.

Обезумев, Карт бросается на меня с кулаками. Я перехватываю его руку в ударе и ломаю. Сочный треск костей, словно гром в преддверии адского крика. Волна боли окунает сознание, а я – машина. Карт падает на колени, рука неестественно вывернута, он кричит и плачет, клянет всех и вся. Я бью его тяжелым ботинком в лицо. Брызгает кровь. Кровь всегда льется. Кровь лилась, когда Джесси теряла девственность. Кровь лилась, когда умирал отец. Кровь лилась, когда я пытался пустить себе пулю в висок и промазал. Кровь лилась, когда рождался Иисус. Кровь рода людского. Ты спускаешь курок, бог, мы спускаем дерьмо в унитаз. Я избивал Карта ногами.

-Хватит! – передо мной встал Диккенс. В лоб мне смотрело черное дуло пистолета, и его рука не дрожала. Его лицо было бледным и вытянутым, губы закусаны, но в этих глазах была чудовищная уверенность. Он всегда был сильным парнем, Диккенс. Он никого не смог бы понять.

Я выпрямился, чуть запыхавшись, с колотящимся сердцем, вспотевший и разгоряченный, и твердо смотрел на него из-за черных стекол.

-Ты направляешь на МЕНЯ пистолет? – спросил я.

-Да, – твердо ответил Диккенс. Его голос был спокойным и не ломался.

-Ты направляешь пистолет на Северный Крест.

-Да.

-Ты знаешь, чем тебе это грозит?

-Да.

-Знаешь, что ждет тебя после?

-Да.

-Твою семью, твоих близких?

-Да.

-И ты все равно готов нажать на курок?

-Да.

-Одумайся, Дик[1].

-Отойди.

Я отступил на пару шагов. Карт смотрел на нас снизу ошалевшими глазами, испуганный, жалкий, избитый, в крови. Отвращение захлестывало меня. Его кровь на моих ботинках. Потом Карт захохотал. Сидел и смеялся, словно сошел с ума. Это противно. Остальные по-прежнему были безучастны. Немые статуи наблюдателей. Ты словно в суде. Никто не должен тебя судить.

-Вставай, – сказал ему Диккенс.

И Карт поднялся, с трудом, но улыбкой, словно разом стал королем ситуации. Ничтожность его хохота усугубляли лишь наши взгляды. Он подошел ко мне, вразвалочку, избитый, жалкий, но невероятно счастливый и величавый. Словно это была его сила.

-Ха-ха! Ну, что ты, недоносок форменный? Теперь тебе твой Северный Крест не поможет!

Карт скалился придурковатой ухмылочкой мне прямо в лицо. Потом внезапно схватил меня за яйца.

-Что, уже обоссался от страха?

Я врезал ему в лицо. Карт отлетел, рухнул на спину, смешно завалился, разбрасывая по воздуху капли крови, сопли и осколки зубов.

-БЛЯДЬ! – заорал он. – Блядь! БЛЯДЬ!

Он лежал, плакал и скулил. И уже не поднимался.

-И что, ты счастлив этим? – спросил Диккенс. – Рад причинять боль другим людям? Приносить страдания? Уничтожать их и принижать? Доволен своей властью? Горд собой?

-Да, Дик, – безапелляционно ответил я. Карт стонал и плакал. – Я рад.

-Зачем ты делаешь все это?

-Я ненавижу вас всех.

-Умри, – сказал Диккенс.

И нажал на курок.

Я стоял как стоял. Ничего не произошло. Ничего не дрогнуло.

-СТОЙ! – кричала Джесси.

Она встала между нами, безумная, раскинув руки, словно готовая подняться на крест. Он не смог выстрелить в нее.

-Подожди, Диккенс. Не стреляй, пожалуйста. Я хочу поговорить с ним.

Он смотрел в ее безумное лицо, так же без эмоций. Вестчер по-прежнему оставался за рамкой событий.

-Хорошо, – сказал Диккенс. Пистолет не опускал.

Джесси обернулась ко мне, из глаз катились слезы. Я словно оказался в холодной Варшаве, продуваемой всеми ветрами, унылой и серой, бесчеловечной. Я смотрел в ее лицо, такое бледное, такое прекрасное. Я не мог решить, было ли это лицо шлюхи или возлюбленной, не смотря на всю нашу идеологию, не смотря на весь Северный Крест. Он горит слишком ярко.

-Почему, Джо? Зачем? – она подошла совсем близко, мимо скулящего Карта, коснулась рукой моего бледного от теней черных очков и формы, короткой стрижки, лица. – Почему ты вступил в Северный Крест?

Я молчал. Ее ладонь слишком нежная и хрупкая. Мир слишком хрупкий, его должно пробивать тяжелыми скобами.

-Ты ведь ненавидел их. Ты всегда ненавидел их. Ты и сейчас ненавидишь их. Так почему?

Я молчал. Остальные молчали. Диккенс не двигался, его вытянутая рука до сих пор не дорожала, хотя он столько времени боролся со смертельной тяжестью пистолета. Вестчер урвал свой куш и молчал, довольный и неподвижный. Все рвали свое из этих мгновений.

-Это из-за меня? Из-за того, что я не выбрала тебя? Что я выбрала другого? Но я не смогла полюбить тебя, я…

-Нет, – эти слова дались мне просто. Словно все ничего не значило для меня. – Это не из-за тебя.

Я вырвался из ее ладоней и пошел кругом, как маятник, дуло пистолета неотступно следовало за мной, словив на мушку и уже не отпуская, как ракета самонаведения.

-Дело не в тебе. Хотя ты и причастна. Я просто действительно ненавижу всех вас. Ненавижу этот мир. Ненавижу человечество. Ненавижу людей. Они отвратительны. С этим давно пора что-то сделать. Я столько лет вынашивал в себе эту ненависть. И вот она созрела. Северный Крест! – я с силой ударил себя по груди.

-О, Джо… – с болью пропела Джесси.

-Если бы ты была со мной – я смог бы смириться. Всего лишь смириться со всем этим. Но не более. Я не мог бы ненавидеть их меньше. Наверно, тогда все было бы по-другому. Но ничего не изменить. Ничего не вернуть. Ты не сможешь побороть мою ненависть. Никто не сможет. Она исчезнет только с моей смертью. НО Я НЕ УМРУ, Я УНИЧТОЖУ ЭТОТ МИР РАНЬШЕ! – я остановился и кричал, ей в лицо, в небо, в мир. – СЕВЕРНЫЙ КРЕСТ НЕ ОСТАНОВИТЬ! МЫ ИДЕМ К ТЕБЕ, БОГ!

Она уже не могла выносить это. Джесси рухнула на колени и плакала. Только стонала. Больше ничего.

Я повернулся к Диккенсу. Его глаза и черный провал дула смотрели в мои щиты черных очков.

-Стреляй, Дик. Я даю тебе последний шанс все исправить. У меня ведь тоже есть оружие.

-Нет, нет! – закричала Джесси.

-Стреляй! Убей эту мразь! – закричал Карт.

-Думаешь, нужно упрашивать меня, чтобы я тебя застрелил? – спросил Диккенс.

Но он не двигался. Я тоже. Пистолет молчал.

- Не надо! – стонала Джесси, размазывая. – Мы убежим! Убежим все вместе! Джо вернется к нам, и все будет как прежде! Мы будем все вместе!

-Мы уже не будем вместе! Опомнись, дура! – орал Карт. – Он ПРЕДАТЕЛЬ!

-Вы все обвиняетесь в нападении на солдата Северного Креста, восстании против Северного Креста и приговариваетесь к смерти на месте. Приговор приводится в исполнение немедленно.

Я полез за оружием. По лбу Диккенса сбежала капля пота.

-Дерьмо! – Вестчер подошел к нему быстрым шагом. Схватил руку с пистолетом, и вдавил курок. – ТЫ, БЛЯДЬ, НЕ ПОЛУЧИШЬ МОЮ ЖЕНЩИНУ!

Грохнул выстрел. Я упал.

Наверно, пуля пробила мне лоб. Наверно, побежала струйка крови. Джесси бешено верещала. Карт ликующе орал. Диккенс ошеломленно вздрагивал. Лицо Вестчера искажала ярость. Я падал. Наверно – к тому моменту я был уже мертв.

Темнота. Наверно, на крики собрались уже остальные солдаты Северного Креста. Наверно, их всех схватят и убьют. Особо жестоким способом. Их счастье уничтожат.

Северный крест пылает ярко.

Мы уничтожаем счастье и сеем ненависть. Мы ненавидим всех. Может, на руинах мира вырастут самые замечательные цветы. А нет – не жалко. Пусть все идет прахом.

Мир слишком ненавистен, чтобы оставить его в порядке.

Joy Division

[1] Dick (англ.) – хуй.