Ей Богоматерь путь не близкий Укажет средь донских степей, Небесные готовя ризки Для крестной дочери своей.

Проектировал храм профессор Санкт-Петербургской академии художеств академик И.И.Горностаев. В 1874 г. 23 июня местное духовенство, при огромном стечении народа освятило место для воздвигаемого храма, а в 1875 г. в день празднования " Казанской ик. Божией Матери" была совершена закладка камня.

В 1885 г. было завершено строительство храма и 8 сентября освящен главный предел Казанской иконы Божией Матери, Митрофаном еп. Новочеркасским. 15 сентября был освящен придел в честь апп. Петра и Павла архимандритом Иустином из Николо-Бабаевского монастыря. На столь великом событии присутствовало до 15.000 человек.

Игуменья Арсения—Усть —Медведицкого монастыря— в миру Анна Михайловна Себрякова.

Своим словом, как мечом, она действовала на душу ближнего, отсекая ее нечистоту, действовала и делом, ставя иногда в такое положение, что или надо отказаться от собственного самолюбия или другой какой страсти.

Указывая на эти страсти, живущие в сердце, она давала приходящим совет выходить из них (то есть из страстей), достигать чистоты сердца, чего единого ищет от нас Господь.

Про все, что выдалось на свете, Мы словно знали наперед: Был в девятнадцатом столетье Когда—то тридцать третий год.

Обычен или високосен, Он шел сквозь бури напролом, Вот только Болдинская осень Задела пушкинским крылом.

Да стал людской удел суровей, Как детский плач, невыносим, Когда в сугробистом Сарове Скончался старец Серафим.

И в самой сердцевине лета, Когда духмяный зреет Спас, У Себряковых в час рассвета Меньшая дочка родилась.

В именье праздник сей явился Предвестником счастливых мук, Чтоб в час означенный пролился Младенческого крика звук.

Ей Богоматерь путь не близкий Укажет средь донских степей, Небесные готовя ризки Для крестной дочери своей.

Сколько странников ходило

и скитальцев по Руси!

Солнце ль голову палило,

дождь ли серый моросил -

шли, гонимые судьбою,

и в лаптях, и босиком,

то безлюдною тропою,

то проезжим большаком.

Шли с прошением в столицу

или с нищенской сумой,

богомолец шел молиться,

шел солдат с войны домой.

Каторжанин из Сибири,

погорелец без угла -

всем им крышей небо было,

и еда одна была -

хлеб да лук, да чья-то милость,

да вода из родника...

Мало что переменилось,

хоть сменялись, шли века.

Льется время... Век двадцатый

отплясался на стране,

и стоят все те же хаты,

поредевшие вдвойне.

В хатах тихо меркнут люди,

обнищавшие втройне,

и не знают, что же будет

в их деревне, в их стране.

Войны, ссылки, труд дешевый,

принужденье и обман,

как тяжелые оковы,

крепко спутали крестьян.

Ни вздохнуть, ни просветлиться,

на Москву - тяжелый взгляд,

словно враг засел в столице

и ничтожит все подряд...

Но страшней, чем пораженье,

хуже хаоса в стране -

злое, тихое вторженье

в душу русскую извне

Постепенно, год от года

все подлее и сильней

заражение народа

грязью новых смутных дней!

Никого не удивляет

то, что даже бабы сплошь

по неделям запивают,

унося последний грош...

Сколько ж это будет длиться -

молодой, в расцвете лет,

не нашел опохмелиться

и покинул белый свет?

И при всем честном народе

в борозду, к земле упал.

Был ты весел, всем угоден...

Но ушел... Сгорел... Пропал...

А вослед тебе, без счета,

души новые летят...

Что потом, в конце полета?

Что там? Рай? Иль снова ад?

Неприкаянные дети,

без тепла и без царя

вы помыкались на свете

и ушли. За так. Зазря.

Без креста, без покаянья,

и кому теперь нужны

ваши мысли и страданья,

ваши слезы, ваши сны?

Слез Россия не считает -

все века в слезах живет...

Но уже заметно тает

несгибаемый народ.

День прошел. И почему-то -

лежа, глядя в потолок,

вдруг решил сходить на хутор

опечаленный Росток.

Вот он -

дом, а в доме тусклый свет,

будто ждет и сам кого-то,

сам не спит столетний дед.

Приготовился для встречи -

двери настежь, свет в проем,

- Добрый вечер!

-Уж не вечер!

Заходите с Богом в дом!

Молвит дед: “Теперь, с дороги

выпьешь чаю моего! ”

Подает Ивану кружку,

и Иван, одной рукой,

поудобней взяв за дужку

раз глотнул! глотнул другой!

Что случилось, непонятно,

но буквально с двух глотков

повернулась жизнь обратно -

в юность, в детство,

в глубь веков!

Не Россия - Русь Святая

открывалась все ясней,

благолепие являя

мужику из наших дней!

И не знал, какие силы

потерял народ его,

потому что хитро скрыли

в “Богоносце” - Божество.

Два глотка - такая малость,

трав целебных волшебство,

но в Иване не осталось

от Ивана ничего!

- Ты пришел просить совета,

тихо начал Федосей-

что придешь, я знал про это,

был мне знак на случай сей.

Коль ты здесь, то слово в слово

слушай все, что знаю я...

Род твой суть - Петра Ростова,

от него пошла семья.

Говорят, что все Ростовы

ростом были велики,

лошадиные подковы

гнули эти мужики!

Толк в крестьянстве понимали,

жили Верой и трудом,

и Отечество спасали,

если враг врывался в дом.

Божий крест несли со всеми...

Кто же думал, что потом,

изойдет Ростовых племя, -

станет пьяненьким... Ростком!

Ты! Иван, себя забывший!

Бивший бедную жену!

Никудышный, все пропивший,

шел ты медленно ко дну!

Заплутался, загрешился,

но Господь тебя смирил -

спьяну ты руки лишился,

той руки, которой бил!

Так теперь всю жизнь влачиться,

в одиночку куковать,

ни работать, ни креститься,

и родных не приласкать...

- Сон я видел...

- Разумею,

что Господь тебе явил

бой Георгия со Змеем -

бой святых и черных сил!

как летел Великий Воин

на невиданном коне.

Оставляя за плечами

семицветную дугу,

он лучами, как мечами,

бил по страшному врагу.

В жуткой схватке все смешалось

и исчезло, как пришло,

только радуга осталась

да родимое село.

К удивленью, вслед за этим

появились у окна

дом покинувшие дети

и покойница жена.

Но жена! Свиданья с нею

долго ждал Иван Росток:

эти руки, эту шею,

этот выцветший платок

он лелеял от забвенья

в изболевшейся душе,

чтобы вымолить прощенье

запоздалое уже...

Было ль, нет? Исчезли разом

Воин, дочки и жена,

отогнав виденья сна,

о себе напомнил разум.

Дал Иван себе свободу -

по-ребячески, навзрыд,

слезы лил, вздыхая тяжко.

Под иконами, рыдая,

не стесняясь никого,

никого не обвиняя,

лишь себя же самого,

голосил крестьянин русский,

вспоминая жизнь свою:

и жену в цветастой блузке,

и детей, и всю семью,

и отца, и мать, и деда,

страшный голод на селе,

и войну, и крик “Победа! ”

с липким хлебом на столе...

Голосил. Отголосился

и затих.

- Время близко... Ангел вскоре

вострубит на небесах,

и на всем земном просторе

воцарится Божий Страх.

Потекут людские реки -

царь и раб - к плечу плечом -

первый век с последним веком,

убиенный - с палачом.

- Ты со всеми заблудился,

но спасаться - одному!

И теперь меня послушай -

сон тебе затем и был,

чтобы дар бесценный - душу,

ты, Иван, не загубил!

Так исполни ж волю эту!

Проплутавши столько лет

повернись, несчастный, к свету,

и иди, ползи на свет!

Крест взвали себе на плечи,

он тяжел, но ты иди,

чем бы ни был путь отмечен,

что б ни ждало впереди!

- В чем же крест мой? Кто же знает?

На душе - один лишь страх!

- Все Господь определяет,

всякий знак - в его руках.

Ты поймешь и не пугайся

ни судьбы, ни слов, ни ран...

Время близко. Собирайся.

Торопись. Иди, Иван!

(ГОЛОС ФОНОМ):

- Где ты был, мой сын жестокий?

Я стучался в дверь твою.

Посылал к тебе пророков,

говорил про жизнь в раю,

исцелял тебя в болезни,

и в печали утешал,

ждал тебя... но бесполезно...

Звал тебя, но ты не внял.

За твою больную душу

на Голгофе был распят

и просил... но ты - не слушал,

ты себе готовил - ад!

Ты прельщался красотою,

властью, славою земной,

ты смеялся надо мною,

путь избрав себе иной.

Ты презрел мои старанья,

поселив в душе разврат,

и грешил без покаянья,

и гордыней был объят.

Прожил, душу убивая

для утробы, словно зверь,

ни молитв, ни слез не зная...

Что же хочешь ты теперь?

______________________

Quot; Путь борьбы против страстей - путь самый трудный. Он указан Иисусом Христом и Им же назван тесным и прискорбным. Другой путь более легкий, которым идут многие, это - жизнь по страстям. Так говорила матушка Арсения.