Глава 14. Да-да, там сидел Малыш Клипп

Да-да, там сидел Малыш Клипп. Плоский нос, волосы, торчащие во все стороны, всклокоченная борода – таким знала его Рони всю свою жизнь. Теперь он сидел здесь, на пороге пещеры, и ей казалось, что никого прекрасней она никогда не видела. С криком радости кинулась она ему на шею:

– Малыш Клипп! О, это ты!... Как хорошо!... Что... что ты пришел!... – Рони была так счастлива, что не могла говорить.

– Знатный вид отсюда, – сказал Малыш Клипп. – И река, и лес – всё как на ладони.

Рони рассмеялась:

– Да, видно. Ты пришел полюбоваться на реку и на лес?

– Не! Ловиса послала меня тебе хлеб принести. Он развязал кожаный мешок и вынул оттуда пять огромных круглых хлебов.

Тут Рони снова закричала:

– Бирк, гляди! Хлеб!... У нас есть хлеб! Она взяла один каравай, уткнулась в него лицом, вдохнула его запах, и слезы выступили у нее на глазах.

– Хлеб Ловисы, а я и забыла, что на свете бывает такое чудо!

Рони отломила краюху и впилась в нее зубами. Она отломила кусок и Бирку, но он не взял, стоял мрачный, молчал, а потом ушел в пещеру.

– Ловиса подумала, что у тебя уже нет хлеба, – сказал Малыш Клипп.

Рони все ела хлеб – каким божественно вкусным казался он ей! И тут она остро почувствовала, что тоскует по Ловисе.

– Откуда Ловиса узнала, что я в Медвежьей пещере?

– Ты что, считаешь свою мать дурой, что ли? – фыркнул Малыш Клипп. – А где тебе еще быть?

Он испытующе поглядел на нее. Вот она, их Рони, их красивая маленькая Рони сидит здесь и уплетает хлеб, будто ей ничего в жизни больше и не надо. Теперь ему осталось только выполнить еще одно поручение. Ловиса велела это сделать как-нибудь похитрее, и Малыш Клипп не знал с чего начать, потому что особой хитростью он не отличался.

– Послушай, Рони, – сказал он неуверенно. – А ты домой не собираешься?

Тут в пещере что-то грохнуло – это Бирк подал Рони знак, что слышит их разговор.

Но сейчас для Рони никого, кроме Малыша Клиппа, не существовало. Она так о многом должна была расспросить его, ей так многое хотелось узнать. Малыш Клипп сидел рядом с ней, поэтому, задавая вопросы, она глядела не на него, а только на реку и лес. И спрашивала так тихо, что Малыш Клипп едва ее слышал.

– Ну, как вам там в замке живется?

И Малыш Клипп сказал ей чистую правду:

– Печально у нас в замке, Рони. Возвращайся-ка ты домой!

Рони поглядела на реку и лес.

– Ловиса послала тебя, чтобы ты это сказал?

Малыш Клипп кивнул:

– Да!... Тяжело нам без тебя, Рони. Все только и ждут, чтобы ты вернулась домой.

Рони поглядела на реку, на лес и тихо спросила:

– А Маттис? Он тоже ждет, чтобы я вернулась домой?

Малыш Клипп выругался:

– Чертов бык! Разве поймешь, что у него на уме и ждет ли он кого-нибудь или нет.

Они немного помолчали, а потом Рони спросила:

– А он хоть вспоминает обо мне?

Малыш Клипп насторожился. Вот именно сейчас, понял он, ему и надлежит проявить мужскую хитрость, поэтому он промолчал.

– Скажи мне все, как есть, Малыш Клипп, Маттис хоть когда-нибудь произносит мое имя?

– Не, – нехотя выдавил из себя Малыш Клипп. – И никто другой в его присутствии не смеет назвать тебя по имени.

Экая незадача! Вот он и выболтал то, о чем Ловиса приказывала ему молчать. Да-да, ловко же эта девчонка из него все вытянула! И он с мольбой взглянул на Рони:

– Все будет в порядке, если ты вернешься в замок.

Рони замотала головой:

– Нет, домой я не вернусь! Никогда! Раз Маттис не считает меня своей дочкой! Скажи ему это, скажи так громко, чтобы все в замке услышали.

– Больно надо, – сказал Малыш Клипп. – Даже Лысый Пер не решится ему такое сказать. Ох-ох-ох, – продолжал Малыш Клипп. – А как Лысый Пер ослабел за последнее время, ужас! Да разве могло быть иначе при всех бедах, которые на нас обрушились? Маттис только и делает, что орет на всех. Кто бы что ни сказал, всё не по нем.

И с разбоем дело обстоит хуже некуда. Лес битком набит солдатней, они тут на днях даже схватили Пельё. И фогт посадил его в карцер на хлеб да воду, а там, в карцере, уже сидели двое из шайки Борки. И говорят, фогт дал честное слово, что до конца этого года выловит всех разбойников из здешних лесов и они, мол, понесут наказание по заслугам. А что это значит «наказание по заслугам»? – спросил Малыш Клипп. – Уж не надумал ли фогт всех нас казнить?

– И теперь он никогда больше не смеется? – спросила Рони.

Малыш поглядел на нее с изумлением:

– Кто? Фогт?

– Нет, Маттис.

И Малыш Клипп рассказал ей, что с того самого утра, когда она у всех на глазах перепрыгнула через пропасть, никто ни разу не слышал, чтобы Маттис засмеялся.

Малыш Клипп собрался уходить, пока окончательно не стемнело. Ему до ночи велено было вернуться в замок, и он заранее боялся предстоящего разговора с Ловисой. Поэтому он еще раз решился попросить Рони:

– Слушай, Рони, возвращайся-ка лучше домой, сделай это для меня, очень тебя прошу. Вернись! Ну, вернись, пожалуйста!...

Но Рони покачала головой и сказала:

– Поблагодари Ловису за хлеб и поцелуй ее тысячу раз!...

И тут Малыш Клипп поспешно сунул руку в свой кожаный мешок и воскликнул:

– Ой, чуть не забыл! Я ведь принес еще соли. Вот бы мне влетело, если бы я забыл тебе ее отдать.

Рони взяла кулечек и сказала:

– Моя мать обо всем подумает. Она знает, что нужно для жизни. Но как она догадалась, что у нас осталось всего-навсего несколько крупинок соли? Ну, скажи?...

– Наверно, любая мать может это почувствовать, – сказал Малыш Клипп. – Все они чувствуют, когда их ребенок нуждается в чем-нибудь.

– Нет, не все, а только такая мать, как Ловиса.

Она долго стояла на площадке и смотрела вслед уходящему Малышу Клиппу, как он легко сбегает по узкой тропинке к лесу, и вошла в пещеру, только когда он скрылся в гуще деревьев.

– Гляди-ка, а ты, оказывается, не ушла с ним, не вернулась все-таки в замок, к своему отцу, – пробурчал Бирк.

Он уже лежал на подстилке из еловых веток. В темноте пещеры Рони не видела его лица, но услышала, что он сказал, и этого было достаточно, чтобы она вспыхнула.

– У меня больше нет отца, – яростно проговорила она. – Но если ты будешь болтать всякий вздор, то имей в виду – я могу обойтись и без брата.

– Прости, сестра, я, наверно, несправедлив, – печально сказал Бирк. – Но ведь иногда я догадываюсь, о чем ты думаешь.

– Ага, – ответила ему из темноты Рони, – я сейчас думаю о том, что прожила на свете одиннадцать зим, и боюсь, что двенадцатая принесет мне смерть. А мне еще очень хочется жить, Бирк. Понимаешь?

– А ты не думай о зиме, – сказал Бирк. – Думай о лете!

Да, сейчас жаркое лето. С каждым днем становилось все жарче, это было самое веселое лето из всех, что Рони помнила. Каждый день в полуденный зной они купались в холодной речке. Они плавали и плескались, как выдры, и течение относило их к тому месту, где грохот водопада был таким оглушающим, что плыть дальше становилось небезопасно. Река обрушивала свои воды с высокой скалы, и тот, кто попал бы в этот кипящий водоворот, простился бы с жизнью.

Но Рони и Бирк точно знали, где надо подплыть к берегу, если не хочешь рисковать.

– Как только увидишь издали Водопадную Жабу, – предупреждала Рони, – стоп! Дальше плыть нельзя.

Водопадной Жабой она называла большой валун, выглядывавший из воды неподалеку от водопада. Для Рони и Бирка он был предостерегающим знаком. Увидев Водопадную Жабу, они тут же поворачивали к берегу, что, к слову сказать, было делом нелегким и требовало больших усилий. Тяжело дыша и посинев от холода, лежали они потом на скале, грелись на солнышке и с интересом наблюдали за выдрами, которые неутомимо плавали и ныряли между прибрежных камней.

Под вечер, когда жара спадала, они отправлялись в лес, чтобы поездить верхом. Правда, после того случая с друдой они не сразу нашли своих лошадей. Хитрюга и Дикарь, видно, так перепугались в тот раз, что избегали теперь и тех, кто сидел на их спинах во время этой страшной погони.

Жеребята еще долго дичились, но потом и они забыли про друд, снова выбегали на поляну по первому зову и так же охотно, как прежде, скакали наперегонки. Рони и Бирк давали им всякий раз вволю набегаться, а потом еще долго спокойно ехали по лесу.

– До чего же хорошо идти рысью в такой теплый летний вечер, – сказала Рони, а про себя подумала: «Почему в лесу не круглый год лето? И почему я не могу быть всегда веселой?»

Она любила лес и все, что его наполняло. Любила все деревья, все бочаги, озера, ручьи, мимо которых они проезжали, все поросшие мхом холмы, все полянки, покрытые земляникой и черникой, все цветы, всех зверей и птиц. Но почему же все-таки грусть подчас одолевала ее? И почему после осени должна непременно наступить зима?

– О чем ты думаешь, сестра моя? – спросил ее Бирк.

– Я думаю о том, что... под огромным камнем живут темные тролли, – сказала Рони. – Весной я видела, как они здесь танцевали. Темных троллей и лохматых тюх я люблю, а вот серых гномов да злобных друд терпеть не могу, так и знай!

– Еще бы! А кто их любит?

Темнеть теперь стало намного раньше. Время белых ночей миновало. По вечерам Рони и Бирк сидели у очага и смотрели, как на белесом небе зажигаются бледные звездочки. Но чем больше сгущалась тьма, тем ярче сверкали звезды и, как раскаленные угли, мерцали над лесом. Небо было еще летним, однако Рони знала, о чем они, мерцая, возвещают: скоро наступит осень!

– Да, я ненавижу злобных друд, – повторила Рони. – А ведь странно, правда, что они нас здесь так долго не тревожат? Видно, они просто не знают, что мы живем в Медвежьей пещере.

– Точно. Ведь их пещеры за лесом, на том склоне горы, на реку они не выходят, – сказал Бирк. – А серые гномы почему-то не проболтались, не то проклятые друды давно бы на нас напали.

Рони содрогнулась.

– Давай лучше не будем о них вспоминать, – сказала она. – А то еще приманим их сюда.

Потом наступила ночь. А вслед за ночью пришло утро. Начинался новый теплый день, и они, как обычно, побежали купаться.

И вот тут как раз и налетели злобные друды. Не одна и не две, а множество – большая страшная стая. Воздух вдруг стал кишмя кишеть ими, с шипом и посвистом мчались они к реке и кричали:

– Ого-го! Эй вы, красивенькие человечки, там, в воде, сейчас потечет ваша кровушка! Ого-го!

– Ныряй, ныряй, Рони! – крикнул Бирк.

Они нырнули и плыли под водой, пока хватило дыхания. А когда вынырнули, то увидели, как потемнело небо от несметной стаи злобных друд, и поняли, что теперь их уж ничто не спасет. На этот раз – это они понимали – им от беды не уйти.

«Похоже, они заботятся о том, чтобы я больше не боялась зимы», – с горечью подумала Рони, вслушиваясь в яростное шипение и сиплый посвист гнусных тварей.

– Эй вы, красивенькие человечки, там, в воде, сейчас вы почувствуете, как остры наши когти!... Сейчас ваша кровушка потечет, ого-го!...

Злобные друды всегда пугали свои жертвы, прежде чем напасть на них. Чего им в конце концов торопиться? Вонзить когти в мягкое тело, а затем растерзать его в клочья они всегда успеют. Ведь они получали не меньшее наслаждение, когда летали вот так, с посвистом и шипом, вселяя ужас во все живое и ожидая, когда главная друда подаст сигнал: «Пора!»

А пока что она, самая злобная и самая страшная из всех, большими кругами парила над рекой. Ого-го! Ей было не к спеху. Но скоро, очень скоро она первая вонзит свои когти в нежную кожу тех маленьких человечков, что бултыхаются сейчас в воде. Пожалуй, начнет она вон с того черноголового или, может быть?... А рыжего что-то не видно, но ничего, подождем, пока он вынырнет, ого-го! Сколько острых когтей ждут его, не дождутся, ого-го!...

Тут Рони вынырнула, чтобы набрать воздуха. Глазами она поискала Бирка. Где он? Она его не видела, его нигде не было. Она даже застонала от ужаса. Где он? Неужели утонул? Неужели оставил ее одну с этими друдами?

– Бирк! – в отчаянии крикнула она. – Бирк, где ты?

В этот миг главная друда, шипя и свистя, стала падать, как коршун, чтобы схватить ее, и Рони зажмурилась...

«Бирк, брат мой, как же ты оставил меня одну в такую страшную минуту, Би-и-рк!...»

– Ого-го! – шипела главная друда. – Вот теперь-то и потечет кровушка!

Но друде почему-то захотелось еще немного помучить свою жертву, совсем чуть-чуть... Ого-го!... Она сделала еще один круг над рекой. И тут Рони услышала голос Бирка:

– Сюда!... Рони!... Скорей!...

Вниз по течению неслась вырванная порывом ветра березка с зеленой кроной. Вот за нее и ухватился Бирк, чтобы спрятаться в зеленых ветвях. Рони едва разглядела его рыжую голову среди березовой листвы. Да, это был он! Он не бросил ее одну. Какое счастье!

Если хоть чуть помедлить, течение унесет его. Рони снова нырнула и поплыла под водой так быстро, как плывут, когда спасают кому-нибудь жизнь... И вот она уже возле Бирка. Он схватил ее за руку и рывком подтянул к себе. Теперь они оба крепко держались за ствол дерева и неслись по течению, прикрытые сверху густой зеленой листвой.

– Бирк, – прохрипела Рони еле слышно, – а я подумала, что ты утонул.

– Пока еще нет, – прошептал Бирк. – Но скоро мы оба утонем. Слышишь, как гудит водопад?...

Да, Рони слышала этот грозный гул воды, страшный голос водопада. И в эту пенящуюся, бурлящую круговерть их неумолимо несла стремнина. Водопад был уже совсем рядом, Рони это знала, она это чувствовала. А течение разгоняло их березку все быстрее, и все громче грохотал водопад. Вот сейчас, сейчас вода перевалит за гребень, рухнет с ними вниз, и начнется их последний путь, тот, что людям дано совершить лишь один раз.

Ей захотелось быть сейчас поближе к Бирку. Перехватывая руками ствол березы, она придвинулась к нему. Она знала, он думает сейчас то же, что она: лучше водопад, чем друды.

Бирк положил ей руку на плечо. Что бы ни случилось, они будут вместе до конца, сестра и брат, и ничто теперь их не разлучит.

А злобные друды просто обезумели. Куда делись эти маленькие человечки? Ведь пришло уже время рвать их в клочья. Но где они? Почему их не видно?

На реке не было ничего, кроме ветвистой березы, которую мчала стремнина. Детей, притаившихся в ее густой листве, друды не видели и, вопя от ярости, молниями метались над водой...

А Рони и Бирк были уже далеко от их дикой стаи и злобного воя не слышали. Зато они слышали все нарастающий грохот водопада и понимали, что сейчас наступит конец.

– Сестра моя, – прошептал Бирк.

Эти слова Рони не разобрала, но поняла их по движению его губ. И хотя из-за шума падающей воды они не слышали голосов друг друга, они продолжали вести свой разговор. Ведь им надо было успеть так много сказать. Про то, что, когда так сильно любишь, не боишься даже самого страшного, и про то, как хорошо так сильно любить... Вот о чем они говорили, хотя ни единого слова расслышать было невозможно. А потом они разом замолчали, взялись за руки и зажмурились.

Вдруг они почувствовали такой сильный толчок, что очнулись. Березка со всего маху врезалась в Водопадную Жабу. От удара деревцо затормозилось, закружилось в воде, и, прежде чем стремнина снова увлекла его, течение оттеснило березку ближе к берегу.

– Рони! – крикнул Бирк. – Давай рискнем!

Он оторвал ее руки от ветки, за которую она держалась, и оба они оказались в вспененном водовороте. Теперь каждый должен был сам бороться с безжалостной стихией за свою жизнь. Течение неумолимо тащило их к водопаду. А так близка была эта спокойная вода у берега, так близка и недостижима.

«Водопад наверняка победит нас», – подумала Рони.

Сил у нее уже не было вовсе. Сейчас она мечтала только об одном – перестать сопротивляться течению, погрузиться в воду, дать себя унести потоку и навсегда исчезнуть в белой пене. Но совсем рядом с собой она видела плывущего Бирка. Он, повернув голову, глядел на нее. Он все время оборачивался, искал ее глазами, и тогда она решила еще раз попытаться выплыть. И Рони поплыла. Из последних сил, до полного изнеможения.

И вдруг оказалось, что она уже бултыхается в спокойной воде. Бирк вцепился в нее, подхватил и доплыл с ней до берега. Но там силы изменили и ему...

– Но мы должны... Ты должна... – чуть слышно прохрипел он.

Необъяснимо как, но они все же выбрались, полумертвые, на разогретые солнцем прибрежные камни и тут же уснули, а может быть, потеряли сознание и даже не ведали о том, что спаслись.

В Медвежью пещеру они вернулись, когда солнце опустилось уже совсем низко. На каменной площадке у входа в пещеру сидела Ловиса, она ждала их.