Люди и их двойники – тема отражения.

“ Одним из преломлений гофмановского двоемирия является тема двойника.” (Жирмунская Н.А. Новеллы Э.Т.А. Гофмана в сегодняшнем мире.) Пожалуй, одной из самых важных тем творчества Гофмана – это тема двойников. Эту тему можно подразделить еще на две: тема двойников в социуме (подмена человеческой индивидуальности общими стереотипами)и тема двойственности человеческого сознания. Если говорить о первой, то она прекрасно освещена и в “Песочном человеке” и в “Золотом горшке”. А тема двойственности человеческого сознания настолько срослась с душой самого Гофмана, что кажется и все его произведения вышли из нее.

Разберем сначала первую тему. В произведениях Гофмана всегда звучала едкая ирония по поводу бюрократизма общества, ему претило то, что общество ценит в людях не таланты, не индивидуальность, не мысли и чувства, а внешние, общие элементы. Против подобной “уравниловки” Гофман нашел прекрасный метод борьбы – литературный прием двойников. Об этом превосходно говорит в своей работе Н.Я.Берковский: “...Уже в «Золотом горшке» появляется с тех нор навсегда с Гофманом связанная тема двойника — в комедийно-сатиричес­ком своем варианте. Двойник здесь не назван двойником, как это станет делать Гофман в дальнейшем, и тема двойника здесь только сквозит в одном, другом, третьем фрагментах пове­сти. Пятаявигилия: Вероника Паульман предается грезам. Ансельм стал гофратом, она - женой его, они снимают прекрас­ную квартиру на одной из лучших улиц, у нее модная шляпа, новая турецкая шаль, все это очень ей к лицу, и в элегантном неглиже она завтракает у себя на балкончике. Мимоидущие франты задирают головы кверху, и она слышит, как франты восхищаются ею. Возвращается гофрат Ансельм, вышедший по делам еще с утра. Он поглядывает на свои золотые часы с репетицией и заводит их. Пошучивая и посмеиваясь, из жилет­ного кармана он извлекает чудесные серьги, самой модной ра­боты, которые он и надевает на нее. Вероника бежит к зеркалу. чтобы посмотреть, какая она в этих серьгах. Проходят месяцы, и вот не Ансельм, потонувший где-то в дебрях дома Линдхорста, влюбленный в золотую змею Серпентину, стал гофратом как все того ожидали, но регистраторГеербранд. В зимний день, в именины Вероники, не глядя на мороз, в башмаках чулках, с букетом цветов к ней является Геербранд, ныне гофратГеербранд. Он преподносит ей пакетец, откуда ей блеснули прекраснейшие серьги. Еще какие-то месяцы миновали, и гос­пожа надворная советницаГеербранд уже сидит на балкончике давно задуманного дома, на задуманной улице, прохожие мо­лодые люди лорнируют ее и делают по поводу нее самые лест­ные замечания — вигилия одиннадцатая. Эпизоды в вигилии пятой и в вигилии одиннадцатой почти тождественны. Все по­вторилось как бы по заказу вечного возвращения. В эпизодах те же действующие лица. Разница во временах года: в грезах Вероники было лето, в действительности Вероники — зимний день, но это ничуть не существенно. И тут и там муж, гофрат по табели о рангах. Можно опустить подробности, что героем одного эпизода был красивый и поэтически настроенный Ан­сельм, а другого — скучнейший прозаик Геербранд. Вероникаот одного гофрата перешла к другому гофрату же, гофрат со­хранился, что единственно важно. Человек может обменивать­ся без потерь на другого человека, если существо обоих — иму­щество, положение, место в бюрократической иерархии. Гофрат Геербранд — двойник гофрата Ансельма. В роли жениха или мужа каждый из них дублирует другого. Брак с одним гофра­том — копия брака с другим, даже в подробностях, даже в серь­гах, которые они приносят в подарок своей невесте или жене. Для Гофмана слово «двойник» не совсем точное: Ансельма Ве­роника могла бы обменять не только на Геербранда, а на сотни, на великое множество их. Суть не в удвоении, суть в том, что подтачивается единственность человеческой личности. Если кого-то можно приравнять к кому-то другому, то почему бы не приравнять его еще к самому неопределенному множеству дру­гих. Существовал Ансельм как лицо однократно данное, через Геербранда, через брак Вероники с Геербрандом Ансельм пре­вратился в явление, данное многократно, суммарное, типовое. Двойник — величайшая обида, какая может быть нанесена че­ловеческой личности. Если завелся двойник, то личность в ка­честве личности прекращается. Двойник — в индивидуальнос­ти потеряна индивидуальность, в живом потеряна жизнь и Душа...

По Гофману, человеку как целостному явлению, как ду­ше, как личности не дано осуществить себя во внешнем ми­ре, человек принят во внешний мир как деталь, по какой-то своей частности, как студент Ансельм -- по таланту почер­ка. Остальное не имеет спроса, не считается. А по частностям каждый заменим другими...”

В Золотом горшке не только Ансельм имеет двойника в этом смысле. Вероника тоже имеет двойника – Серпентину. Правда, сама Вероника не подозревает об этом. Когда Ансельм подскальзывается на пути к возлюбленной Серпентине и разуверивается в мечте – Вероника, как социальный двойник, приходит к нему. И Ансельм утешается социальной, общей деталью – “синими глазками” и милой внешностью. Подменяет Серпентину на тех же основаниях, на каких поменяла Вероника Ансельма на гофрата Геербранда. Правда, романтический дух Ансельма не дал ему совершить предательство и стать такими как все.

В “Песочном человеке” проблема социальных двойников поставлена намного острее. Заводная кукла Олимпия – это как раз скопление всех возможных штампов, нужных обществу для признания человека, и ничего больше. Обществу, оказывается, не нужна человеческая душа, не нужна индивидуальность, вполне достаточно механической куклы. И здесь эта проблема пересекается еще и с проблемой эгоизма – никому не нужны человеческие мнения и мысли – нужно, чтобы их выслушивали, чтобы признавали и соглашались, и этого досаточно. Обратимся к работе Берковского: “Гофман любил подсмеиваться, какие удобства вносит в жизнь своей среды человек-автомат. Сразу же отпа­дает всяческая озабоченность по поводу ближнего, нет беспо­койства о том, что ему надобно, что он думает, что чувствует... В новелле «Песочный человек» студент Натаниэль не мог не влюбиться в куклу по имени Олимпия, которую ему подсунул профессорСпалланцани, — она только слушает, но сама ничего не говорит, не судит, не критикует; у Натаниэля великая уверенность, что она одобряет его произведения, которые он перед нею читает, что она восхищается ими. Олимпия — деревянная кукла, вдвинутая в общество живых людей, слывущая тоже человеком среди них, самозванка, вти­руша, Tintruse. Принявшие втирушу, обольщенные ею несут возмездие - они заражаются сами ее деревянными качествами, глупеют, оболваниваются, как это и случилось с Натаниэлем. Впрочем, Натаниэль кончил безумием...” В Олимпии Натанаэль, как Нарцисс любуется лишь собой, в ней он любит свое отражение, за счет нее он удовлетворяет свои амбиции. И ему не важно, есть ли у куклы сердце. Кстати, Натанаэль тоже, как и Ансельм – романтик, один из тех, кому дано видеть другую реальность. Но его эгоизм и страх позволяют увидеть лишь дорогу вниз. Его романтизм обращен вовнутрь, а не во вне. Эта закрытость и не позволяет ему увидеть реальность.

Об этом неплохо говорит Карельский в своем предисловии к полному собранию сочинений Э. Т. А. Гофмана: “...В повести " Песочный человек" (созданной, кстати, сразу вслед за " Эликсирами дьявола") ее герой Натанаэль - еще один юный представитель клана " энтузиастов" - одержим паническим страхом перед внешним миром, и эта миробоязнь постепенно приобретает болезненный, по сути, клинический характер. Невеста Натанаэля Клара пытается образумить его: "...мне думается, что все то страшное и ужасное, о чем ты говоришь, произошло только в твоей душе, а действительный внешний мир весьма мало к тому причастен... Ежели существует темная сила, которая враждебно и предательски забрасывает в нашу душу петлю... то она должна принять наш собственный образ, стать нашим " я", ибо только в этом случае уверуем мы в нее и дадим ей место в нашей душе, необходимое ей для ее таинственной работы". Не дать темным силам места в своей душе - вот проблема, которая волнует Гофмана, и он все сильнее подозревает, что именно романтически-экзальтированное сознание этой слабости особенно подвержено. Клара, простая и разумная девушка, пытается излечить Натанаэля по-своему: стоит ему начать читать ей свои стихи с их " сумрачным, скучным мистицизмом", как она сбивает его экзальтированность лукавым напоминанием, что у нее может убежать кофе. Но именно потому она ему и не указ: она, выходит, убогая мещанка! А вот заводная кукла Олимпия, умеющая томно вздыхать и при слушании его стихов периодически испускающая " Ах! ", оказывается Натанаэлю предпочтительней, представляется ему " родственной душой", и он влюбляется в нее, не видя, не понимая, что это всего лишь хитроумный механизм, автомат.

Этот выпад, как легко почувствовать, куда убийственней, чем насмешки над юношеским донкихотством Ансельма или Бальтазара. Гофман, конечно, судит не целиком с " трезвых" позиций внешнего мира, в стан филистеров он не переметнулся; в этой повести есть блистательные сатирические страницы, повествующие о том, как " благомыслящие" жители провинциального городка не только принимают куклу в свое общество, но и сами готовы превратиться в автоматы. Но первым-то начал ей поклоняться романтический герой, и не случайно эта гротескная история кончается его подлинным сумасшествием”.

Интересен гофмановский прием в “Песочном человеке” - Клару Натанаэль обзывает “...бездушный, проклятый автомат”, а в Олимпии признает высочайшую гармоничную душу. В этой подмене видится жесточайшая ирония – эгоизм Натанаэляне знает границ, он любит только себя и готов принять в свой мир лишь свои отражения...

Оставим на время Натанаэля и посмотрим на эту ситуацию в целом. Олимпия – воплощенная насмешка над обществом. И эта издевка была рассчитана именно на пробуждение совести у людей “благочестивого общества”. Даже по тексту видно, что у Гофмана была явная надежда хоть на какую-то положительную реакцию, правда слабая. Чего стоят одни только резюмирующие замечания Гофмана об атмосфере, установившейся в этом обществе среди " высокочтимых господ" после обнаружения обмана с манекеном: " Рассказ об автомате глубоко запал им в душу, и в них вселилась отвратительная недоверчивость к человеческим лицам. Многие влюбленные, дабы совершенно удостовериться, что они пленены не деревянной куклой, требовали от своих возлюбленных, чтобы те слегка фальшивили в пении и танцевали не в такт... а более всего, чтобы они не только слушали, но иногда говорили и сами, да так, чтобы их речи и впрямь выражали мысли и чувства. У многих любовные связи укрепились и стали задушевней, другие, напротив, спокойно разошлись". Это все, конечно, очень смешно, но в иронико-сатирической аранжировке здесь предстает очень серьезная социальная проблема: механизация и автоматизация общественного сознания. Убийственная ирония Гофмана борется с ней жестоко и беспощадно, иногда все-таки побеждая...

Разберем теперь вторую тему: двойственность человеческого сознания. Именно из этой темы вышло все двоемирие Гофмана, в том числе и двоемирие вещей и природы. Способность видеть за внешним скрытое дарило Гофману и высочайшее блаженство, и невыразимые страдания от того, что его никто не понимал. Все его герои – такие же одиночки по жизни, как и он, только одиноки они не внешне, а намного страшнее – они одиноки душой. И своими произведениями Гофман пытается показать всю красоту того мира, что прекрасной музыкой звучала в его душе, раскрыть понимание мироздание, что требовательно рвалось наружу: в музыку, в сказки и новеллы.

Любой человек по Гофману – двойственнен. Только одни закрывают на это глаза, другие же признают свою двойственность. В мире “Золотого горшка” и “Песочного человека” существует три лагеря противостояния. Первый – это не люди, но феи или злые духи – это не важно. Главное то, что живут они больше в мире невидимом и несут нам познания о нем, его мудрость или его философию, как темную сторону, так и светлую. Второй лагерь – это филистеры, достопочтенные бургеры – закостенелые в своих убеждениях люди, которые не хотят, и потому не могут видеть многообразия реальности. Им важны лишь определенный набор шагов от рождения и до смерти. А третий лагерь – совсем немногочисленный – те самые романтики, что мечутся от первых до вторых. Эти словно живут на пересечении двух реальностей, постоянно совершая свой выбор то в пользу одного, то в пользу другого. Именно на их внутреннем конфликте и построены сюжеты произведений.

В Золотом горшке жителем мира невидимого прежде всего является Линдгорст – могущественный Саламандр. Его двойственность заключается в том, что он вынужден прятать от людей свою истинную сущность и притворяться тайным архивариусом. Но он позволяет своей сущности проявляться для тех, чей взор открыт миру невидимому, миру высшей поэзии. И тогда тот, кто мог, видел его превращения в коршуна, его царственный вид, его райские сады дома, его поединок. Ансельму открывается мудрость Саламандра, становятся доступны непонятные знаки в рукописях и радость общения с обитателями мира незримого, в том числе и с Серпентиной. Еще одним жителем невидимого является старуха с яблоками – плод союза драконова пера со свеклою. Но она представитель сил темных и всячески пытается помешать осуществлению замыслов Саламандра. Ее мирской двойник – старуха Лиза, колдунья и ворожея, заведшая Веронику в заблуждение... В Песочном человеке таким жителем является образ Песочного человека, он, хоть и не участвует в самом действии, но косвенно влияет на весь сюжет. А также адвокат Коппелиус, который воплощает злые силы, влияющие на душу Натанаэля. Весь их мир Натанаэлю не позволяет увидеть прежде всего безумный страх, но мир этот подразумевается...

Почтенными бюргерами в Золотом горшке являются прежде всего конректор Паульман и Геербранд. Но и в них присутствует двойственность. Бесшабашная вечеринка с пуншем проявляет в них видения мира незримого. Но они не открываются ему с радостью. После вечеринки они закрывают чудеса словом “сумасшествие”, и эта общепринятая мера спасает их веру в надежность и стабильность узкого и привычного мирка. В Песочном человеке таковы, как ни странно Лотар и Клара. Но здесь ни не выглядят отрицательными персонажами, поскольку сравниваются с Натанаэлем. И поскольку тот в своем безумии спустился даже ниже обычного уровня сознания, то Клара и Лотар – для него высоты, которых он не может достичь.

Теперь о них самих, о романтиках, об Ансельме и о Натанаэле. Я уже говорила, что рассматриваю их как два полюса на шкале человеческого бытия. Духовное видение – оно как дополнительная возможность человеческой души, само по себе оно нейтрально, но с его помощью можно как возвысится до небывалых высот, как это произошло с Ансельмом, так и спуститься ниже некуда, как случилось с Натанаэлем. Двойственность вырвала их из объятий привычного и заставила выбирать. В случае с Ансельмом его выбор и высокие духовные качества, его любовь и вера помогают ему достичь Атлантиды – жизни в гармонии и поэзии. А Натанаэля его страх, его эгоистическая любовь к себе, безверие и вечные сомнения приводят к сумасшествию и самоубийству.

О двух лагерях говорит в своей работе “Эрнст Теодор Амадей Гофман” Миримский И.В.: “Основная тема, к которой устремляется все творчество Гофмана, — это тема взаимоотношения искусства и жизни; основные образы — художник и филистер.

«Как высший судия, — писал Гофман, — я поделил весь род человеческий на две неравные части. Одна состоит только из хороших людей, но плохих или вовсе не музы­кантов, другая же — из истинных музыкантов. Но никто из них не будет осужден, наоборот, всех ожидает блажен­ство, только на различный лад».

«Хорошие люди» — филистеры, довольные своим зем­ным существованием. Они послушно исполняют в этой трагикомедии, в этой одновременно страшной и смешной фантасмагории, которая называется жизнью, свою бес­смысленную роль и в самодовольстве и духовной нищете своей не видят роковых тайн, скрывающихся за кулисами. Они счастливы, по это счастье ложное, ибо оно куплено дорогой ценой самоотречения, добровольного отказа от всего истинно человеческого, и прежде всего от свободы и красоты.

«Истинные музыканты» — романтические мечтатели, «энтузиасты», люди не от мира сего. Они с ужасом и от­вращением смотрят на жизнь, стремясь сбросить с себя ее тяжелый груз, бежать от нее в созданный их фантазией идеальный мир, в котором они будто бы обретают покой, гармонию и свободу. Они счастливы по-своему, по и их счастье тоже мнимое, кажущееся, потому что вымышленное или романтическое царство — фантом, призрачное убежище, в котором их то и дело настигают жестокие, неотвратимые законы действительности и низводят с поэти­ческих небес на прозаическую землю.

В силу этого они осуждены, подобно маятнику, колебаться между двумя мирами — реальным и иллюзорным, между страданием и блаженством. Фатальное двоемирие самой жизни, как в микрокосме, отражается в их душе, внося в нее мучитель­ный разлад, раздваивая их сознание. Однако в отличие от тупого, механически мыслящего филистера романтик яко­бы обладает «шестым чувством», внутренним зрением, которое открывает ему по только страшную мистерию жизни, но и радостную симфонию природы, ее поэзию, «священное созвучие всех существ, составляющее глубо­чайшую ее тайну». Выразить этот поэтический дух при­роды призвано искусство, которое и является, по мнению Гофмана, единственной целью и смыслом человеческого бытия.”

Еще один интересный момент – в творчестве Гофмана двоемирие, проявившись раз в романтической душе, уже не покидает ее, словно отрезает пути назад. И Ансельм и Натанаэль пытаются вернуться в мир обыденный и влиться вновь в привычное общество. Но внутренний резкий диссонанс не позволяет сделать этого окончательно ни одному, ни другому. Но так происходит лишь в гофмановских произведениях. Сам он прекрасно понимал, что общество может затянуть даже самого увлеченного романтика и подрезать ему крылья. Спеленать мечту, заставить стереть лицо и заменить его серой маской... Вот самый главный страх Гофмана и с этим он боролся до конца.

Двоемирие в природе и быту (мир вещей)

“Однако в душе подлинного романтика живет не толь­ко боль, рожденная двойственностью бытия, но и тоска по утраченной гармонии, стремление преодолеть разрыв: «Он чувствовал, как в его душе просыпалось что-то неве­домое и причиняло ему ту блаженную боль, которая и есть бесконечная тоска, сулящая человеку иное, высшее суще­ствование». Романтическая тоска — это для Гофмана не только вечное неосуществимое желание сбро­сить земную оболочку, слиться с бесконечным, это и стрем­ление вернуться в лоно матери-природы, приобщиться к ее таинствам, найти в них разрешение внутренних противоречий. В душе романтика «раздается божественный звук, рожденный чудесной гармонией в сокровенной глубинеприроды». Потому-то он и способен понять «чудесные голоса природы», ибо «на всякий тон откликается тон, ему созвучный»” (Славгородская Л. В. “Гофман и романтическая концепция природы”).

Из двойственности человеческого сознания вытекает двоемирие в природе и в вещах. Это взгляд человека, видящего скрытое. Отдельно от него этот мир не виден. Лишь романтику доступны сказочные видения, звуки небесных сфер, понимание мировой гармонии. И глазами таких романтиков мы видим в гофмановских повествованиях мир удивительный, иногда прекрасный, иногда ужасающий, но как нельзя притягательный. “...Романтик и в пей­заже может ощущать «человеческое начало», и человече­ское сознание может населить образами природы, ибо «если ты проник в глубокий смысл природы, то картины ее засияют в твоей душе во всем их великолепии». Именно таков внутренний мир героев Гофмана, у которого одни и те же элементы пейзажа характеризуют и реальную обстановку действия, и душевное состояние ге­роя, и музыку.” (Там же). Каждая вещь, каждый предмет у Гофмана имеет внутреннюю сущность. Философский смысл предметного мира раскрывает нам глубины авторского замысла.

Рассмотрим с сначала “Золотой горшок”, пытаясь проникнуть в двоемирие вещей и природы. Первая встреча Ансельма с удивительнымпроисходит у куста бузины, где он влюбляется в прекрасную Серпентину. Эта встреча могла произойти только в гармонии природы. Природа – это проявление высшей поэзии, божественного замысла на земле и только через нее может прийти чудо. Кто же такая змейка Серпентина, произошедшая от брака духа Саламандра и зеленой змеи. Напрашивается аналогия с Библией...В каббалистическом смысле змея – это символ желания и воплощения.Но, если Саламандр посредством любви к змее был вынужден воплотиться в земном обличье, то для Ансельма любовь к змее - это желание воплотить гармонию души своей в реальность, реализовать свои мечты, стать поэтом. Этой любовью начинается его путь к совершенству. Препятствиями на пути встают вещи, олицетворяющие слуг зла. Когда Ансельм впервые приходит к Линдгорсту, его встречают неумолимые стражи – дверная ручка превращается в лицо ненавистной старухи, а шнур звонка – в исполинскую змею, которая на этот раз олицетворяет всепоглощающий страх. Атлантида, которую Линдгорст обещает Ансельму, есть не что иное, как рай, как жизнь в гармонии. Интересна версия В. Гильманова в работе “Мифологическое мышление в сказке Э.Т.А.Гофмана “Золотой горшок”” о том, что Золотой горшок – это символ святого Грааля. И что Ансельм как раз находится в поисках своего Грааля, как совершенства.

Гармонично вплетаются два мифических повествования о Фосфоре и Саламандре. Они действительно пропитаны если не восточной напыщенностью, как заявил регистратор Геербранд, то, по крайней мере, духом восточной философии. Пожалуй, надо сказать, что Гофман вообще увлекался магическими и философскими трактатами и алхимия духа ему была известна. Это сквозит в каждом его произведении. И если на первый взгляд эти истории больше похожи на сказки, на самом деле они скрывают глубокий духовный смысл. История о юноше Фосфоре есть не что иное, как история о сотворении мира и метаморфозах человеческой души. Сама лилия, как говорит сам автор, это видение священного созвучия всех существ, то есть видение и понимание гармонии мира. И изначально человеческая душа пребывала в этом счастливом блаженстве, не задумываясь, но затем захотела понять принципы мироздания, стать подобной тем самым творцу. Искра, что Фосфор заронил в душу лилии – мысль. И с мыслью душа познает и боль и страдания. Теперь ей предстоит пройти огромный путь к совершенствованию, чтобы уже сознательно вернуться к видению гармонии. И этот путь предстоит также и Ансельму.

Примечательна еще одна находка автора – метафора зеркал. Здесь двоемирие реализуется в образах зеркала, которые в большом количестве встречаются в повести: гладкое металлическое зеркало старухи-гадалки, хрустальное зеркало из лучей света от перстня на руке архивариуса Линдгорста, волшебное зеркало Вероники, заколдовавшее Ансельма. Зеркала – это известный магический инструмент, который всегда пользовался популярность у всех мистиков. Считается, что человек, наделенный духовным видением, способен с помощью зеркала легко увидеть мир незримый и действовать через него, как через своего рода портал.

Сады и диковинки в доме архивариуса Линдгорста – это преддверие чудес рая. А заодно и индикатор правильности пути Ансельма. Пока его душа на правильном пути, он может видеть и слышать отголоски мира чудесного, он открыт. Но как только он соступает с пути истинного, поддавшись чарам старухи Лизы и Вероники, он видит лишь герани в горшках да стайку взбаломошных воробьев, поскольку закрыт. За что и расплачивается – лишь в одухотворенном состоянии он может постигать тайны древних манускриптов, без духовного видения он не может разобрать таинственных крючков и закорючек на пергаменте. Вследствие чего и ставит кляксу на оригинал и попадает под стекло.

Стекло – тоже замечательная метафора. Гофман подразумевает, что под стеклом живет большинство людей. Они закрыты от чудес мира непроницаемым панцирем. И лишь тот, кто хоть однажды вырвался на свободу, способен почувствовать тяжесть пребывания под стеклом, состояние закрытости. А. Ботникова “Функция фантастики в произведениях немецких романтиков: “Состояние запертости в стеклянной колбе Ансельму чрезвычайно тягостно, тогда как находящиеся в таком же положении три ученика Крестовой школы и два писца чувствуют себя как нельзя более удобно. Стеклянная колба, в которую заперт Ансельм, предстает как метафора изоляции человека от богатства внешнего мира, его неспособности овладеть им. То, что другим, “прозаическим” душам кажется нормальным состоянием и даже благоденствием, для “поэтической” натуры Ансельма нестерпимо. Отдавшись во власть Вероники, сблизившись с конректором Паульманом и регистратором Геербрандом, Ансельм лишил себя возможности поэтического существования, отрекся от мечты”. С помощью веры и любви к своей мечте, Ансельму удается вырваться из тяжкого плена... Он получает Золотой горшок, из которого в момент союза с Серпентиной вырастает прекрасная огненная лилия. Перевести это можно так: он достигает совершенства, преодолев все препятствия, и его душа наконец обретает окончательное видение гармонии мира, когда он соединяется со своей мечтой и Музой. Гофман сам немного разоблачает свою сказку, когда в конце устами Линдгорста заявляет: “Да и разве блаженство Ансельма не есть что иное, как жизнь в поэзии, которой священна гармония всего сущего открывается как глубочайшая из тайн природы! ”

И опять же процитирую Л.В. Славгородскую: “...у Гофмана каждая деталь находит свое место в целом, оказывается необходимой и органической составной частью единой и стройной системы. Именно благодаря романтической иронии в его творчестве возни­кает мастерски организованный, в высшей степени осмыс­ленный мир образов Гофмана, основанный на глубокой и безошибочной внутренней логике. Идею романтической иронии Гофман воспринял как мировоззренческий и художественный принцип. Реализуя этот принцип в своем подходе к миру, в изображении про­тиворечий действительности, Гофман достиг той жизнен­ной конкретности и масштаба в отражении конфликтов своей эпохи, которые сделали его писателем мирового зна­чения”.

Перейдем теперь к Песочному человеку. В этой новелле меньше символики и мифологических образов, но попытаемся найти и разобрать их. Один из главных символов, что шествует через все повествование – это “глаза”. Мрачный Коппелиус еще в детстве пытается лишить глаз маленькогоНатанаэля, Песочный человек засыпает песком глаза непослушных детей, продавец барометров Коппола (двойник Коппелиуса, выражение одной и той же темной силы) пытается продать Натанаэлю глаза и продает подзорную трубу, пустые глаза Олимпии, потом кровавые глаза куклы, которыеСпаланцани бросает в грудь Натанаэлю и т.д. и т.п. За этим мотивом скрывается много смыслов, но главный из них таков: глаза – это символ духовного видения, истинного зрения. Тот, кто обладает “настоящими глазами” и живым взором способен видеть мир и воспринимать его истинную красоту. Но тот, кто лишен глаз или заменил их искусственными, тот обречен видеть мир искаженным, испорченным. А поскольку глаза – это окна души, то и в душе происходят соответствующие изменения. Поддавшись темным силам, Натанаэль соглашается поменять “глаза” - он покупает у Копполыподзорную трубу. “Механическое ужасает, когда нам прямо показано живое, вытесненное механическим, когда налицо все претензии ме­ханического, вся его злость и обман. Старый оптик-шарлатан Коппола-Коппелиус достает из кармана лорнеты, очки и вы­кладывает их перед собой. Он достает еще и еще очки, весь стол занят ими, из-под очков сверкают и горят настоящие жи­вые очи, тысячи очей; взгляд их судорожный, воспламененный, красные, как кровь, лучи пронзают Натаниэля. В этом эпизоде смысловой центр новеллы о песочном человеке — подмена ме­ханическим искусством живого и самобытного, узурпация, про­изводимая механическим...” (Берковский Н.Я.) А сделал он это в силу своего эгоизма, он и раньше не желал видеть дальше собственного носа, как мы замечаем это уже в его письмах. Он желает признавать лишь собственное видение и ничье другое, поэтому он изначально готов сменить истинное видение и ступить на темный путь. Когда он совершает свой выбор, в его комнате послышался леденящий предсмертный вздох – этот вздох означал духовную гибель Натанаэля. Он сохраняет способность видеть мир сокрытый, но лишь его темную часть, обитель ужаса, обмана и лжи.

Однако милосердная судьба дает Натанаэлю шанс – после ужасных событий Клара спасает его, он сам зовет ее ангелом, что вывел его на светлую стезю. Но не удерживается... Когда они с Кларой поднимаются на ратушу чтобы обозреть красоты природы, он смотрит в проклятую подзорную трубу - тут сумасшествие окончательно поглощает его. Он уже не может смотреть на мир открыто, раз спустившись в бездны ужаса, он уже не в силах вернуться оттуда.

Вся новелла – это зашифрованный символами путь души к деградации. Ключом к темному пути является эгоизм, сопутствуют ему безверие и сомнения. И заслуженной наградой является сумасшествие и самоубийство, как один из главных грехов.

В этой главе, мне кажется, нужно рассмотреть еще одну тему – тему взаимосвязи описаний природы и музыки в творчестве Гофмана. Гофман был прекрасным музыкантом, и всю его жизнь он шел с ней рука об руку. Обратимся снова к работе Славгородской: “ Музыка — самое полное выражение романтической тоски, «ее предмет—бесконечное». Она яв­ляется в то же время и «всеобщим языком природы»: «Разве музыка, живущая в нашей душе, может быть иной, чем та, которая, подобно глубокой, лишь высшему пониманию доступной тайне, скрыта в самой природе?». И еще: “Эмоциональный настрой романтической души созвучен «таинственной музыке сфер, которая есть великий неиз­менный принцип жизни самой природы». В этом созвучии рождается новая гармония, которая яв­ляет собой высшее достижение духовной жизни человека.” Во всех произведениях Гофмана звучит музыка, то прекрасная и яркая, то таинственная или мрачная. Его произведения превосходно ложаться на музыку – чему замечательное доказательство “Щелкунчик”, переложенный на музыку Чайковского и заслуживший мировую популярность. Он также является автором оперы " Ундина" на сюжет повести романтика Фуке, известной у нас по переводу Жуковского. Музыка пронизывает всю его прозу не только как тема, но и как стиль. В шелесте листьев мы слышим музыку, в голосах – музыку, в течении вод – музыку, в монотонном голосе повествователя – опять музыку. В ней – гармония космоса и бесконечности, весь человеческий мир и природа могут быть выражены этим универсальным языком. Магия тоже может быть выражена музыкой. Сама музыка – великая магия, способная перевернуть душу и сделать ее лучше и совершенней...

Заключение.

Творческий путь Э.Т.А. Гофмана яркой звездой прочертил ослепительный след на небосклоне гениев литературы, он был короток, но незабываем. Трудно переоценить влияние Гофмана на мировую литературу, а особенно на русских писателей. До сих пор творчество его волнует умы и души, заставляя делать переоценку мира внутреннего и внешнего. Произведения Гофмана представляют собой необъятное поле для исследований – каждый раз, перечитывая одно и то же, открываешь все новые горизонты мысли и фантазии автора. И, наверное, одним из самых замечательных свойств произведений этого романтика является то, что они “лечат” душу, позволяя самому заметить в себе пороки и исправить их. Они открывают глаза на многообразие мира, показывая пути к обладанию богатством мироздания.

Тема двоемирия существовала всегда. Практически в любом художественном произведении можно услышать ее отголоски, почти каждого писателя волновала она. Но, как мне кажется никто так не раскрыл ее и не показал во всей ее многоплановости как Э.Т.А.Гофман. Именно поэтому все критики говорят о знаменитом гофмановском “двоемирии”, характеризуя его творчество...

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ПО ГОФМАНУ

1. Бент М.И. Поэтика сказочной новеллы Гофмана как реализация общеромантической эволюции // В мире Э. Т. А. Гофмана. Вып. 1. Калининград, 1994. - С. 75-87.

2. Берковский Н. Э.Т.А. Гофман // Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. - Спб.: Азбука-классика, 2001. - С. 419-489

3. Ботникова А. Б. Функция фантастики в произведениях немецких романтиков // Проблемы художественного метода. Рига, 1970. - С. 110-128

4. Бэлза И. Э.Т.А. Гофман и романтический синтез искусств // Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - С.11-34

5. Гильманов В. Мифологическое мышление в сказке Э. Т. А. Гофмана «Золотой горшок» // В мире Э. Т. А. Гофмана. Вып. 1. Калининград, 1994. - С. 27-40.

6. Жирмунская Н.А. Новеллы Э.Т.А. Гофмана в сегодняшнем мире // Жирмунская Н.А. От барокко к романтизму: Статьи о французской и немецкой литературах. - Спб.: Филологический факультет СПбГУ, 2001. - С. 383-402.

7. Карабегова Е. Роль автора-повествователя в сказочных повестях Э. Т. А. Гофмана // В мире Э. Т. А. Гофмана. Вып. 1. Калининград, 1994. - С. 63-74.

8. Карельский А. Эрнст Теодор Амадей Гофман / Вступ.ст. в кн.: Гофман Э.Т.А. Собрание сочинений. - В 6т., Т 1. - М.: Художественная литература, 1991. - С. 3-25.

9. Миримский И.В. Эрнст Теодор Амадей Гофман // Миримский И.В. Статьи о классиках. - М., 1966. - С. 79-132.

10. Парнов Е. Крылья сказки за плечами // Парнов Е. Фантастика в век НТР: Очерки современной научной фантастики. - М.: Знание, 1974. - С. 40-55.

11. Подковыркин П.Ф. Поэтика романтизма в повести-сказке Э.Т.А. Гофмана “Золотой горшок”. Практикум // https://ppf.asf.ru/Gofman.html

12. Славгородская Л.В. Гофман и романтическая конепция природы. - // Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - C.1 85-216.

13. Тураев С.В. Гофман и романтическая концепция личности..// Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - C. 35-14. Федоров Ф.П. Время и вечность в сказках и каприччио Гофмана // Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - C. 81-106

15. Чавчанидзе Д. Романтический мир Эрнста Теодора Амадея Гофмана /Вступ.ст. в кн.: Э.Т.А. Гофман “Золотой горшок” и другие истории. - М.: Издательство " Детская литература", 1981. - С. 4-12.

16. Шевченко Г.А. К проблеме литературного характера в творчестве Гофмана // Из кн.: Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Научсовет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - С. 235-246.