Политика и экономика независимы друг от друга — можно построить конкурентноспособную экономику и без демократических свобод

Опыт некоторых стран, пренебрегших демократическими свободами ради сверхбыстрого экономического роста, демонстрирует цену такого подхода, которую заплатит не только народ, но и сами власть предержащие.

После распада одной страны президентом был избран бывший диссидент-антикоммунист. США оказали ему не только моральную, но и материальную поддержку, но существенная часть американской помощи была разворована, при этом возникло несколько беспрецедентно крупных состояний. Коррупция достигла небывалого уровня, и в конце концов народное возмущение заставило президента уйти в отставку. К власти пришел генерал П., который начал с того, что ужесточил законы по борьбе с коррупцией и арестовал несколько самых крупных предпринимателей (обязанных своими состояниями прежнему режиму). Самый богатый человек страны, контролировавший около 15 % национального богатства, чудом избежал ареста. Впрочем, бизнесмены вскоре вышли на волю: им удалось достичь компромисса с президентом. П. «попросил» их поделиться с государством и обществом; бизнесмены заплатили штрафы в государственный бюджет, а также поддержали несколько общественных инициатив (в частности, подарили землю университету). Впрочем, основная сделка заключалась в следующем: президент обязался не преследовать магнатов до тех пор, пока они способствовали росту экспорта и ВВП. Обе стороны сдержали свое слово. Президент не только не экспроприировал собственность крупных бизнес-групп, но и поддерживал их бюджетными деньгами с помощью субсидируемых кредитов. С другой стороны, за десятилетие экспорт увеличился с пяти до 30 % ВВП, а сам ВВП вырос ровно в два раза (за следующее десятилетие — еще почти в два раза). Впрочем, президент практически уничтожил политическую оппозицию, причем не стесняясь в средствах. Лидер оппозиции К. пережил пять покушений, смертный приговор, несколько эмиграций и похищение из эмиграции; и только вмешательство США спасло ему жизнь.

Экономический рост обеспечил генералу победу на двух выборах подряд. Однако со временем П. уверовал в то, что для продолжения экономического роста президентом страны должен быть он — и только он. Чтобы выдвинуть свою кандидатуру на третий срок, ему пришлось изменить Конституцию. Впрочем, выяснилось, что П. плохо представлял себе степень народного недовольства. Несмотря на практически полное отсутствие демократических институтов, оппозиция почти выиграла выборы (или действительно выиграла, поскольку до сих пор остаются сомнения в том, насколько честно были подсчитаны голоса). Пораженный неблагодарностью избирателей, П. окончательно разочаровался в демократии и объявил себя пожизненным президентом. Через восемь лет его убил ближайший соратник, глава одного из силовых ведомств. Еще через восемь лет правящая военная элита была вынуждена провести выборы президента. Соперничество между двумя лидерами демократической оппозиции позволило генералам удерживать власть еще в течение нескольких лет. Лишь более чем через 30 лет после прихода П. к власти на президентских выборах победил тот самый лидер оппозиции К., который выиграл бы выборы у П., если бы не подтасовка результатов.

Изложенная выше история Южной Кореи представляется столь же актуальной для понимания нашего будущего, как история Северной Кореи — для понимания прошлого. Успехи первой вошли в учебники экономического роста, поскольку ей удалось в течение жизни одного поколения превратить бедную страну в индустриальную, а затем высокотехнологичную державу, повысить доход на душу населения в 12 раз. Не стоит, впрочем, полагать, что воспроизвести экономические достижения Кореи очень легко. Промышленная политика генерала Пака выдерживалась благодаря его способностям угадывать, какие именно отрасли корейской экономики необходимо поддерживать в данный момент. На удивление тогдашних экономических советников, его решения оказались очень точными. Однако по сравнению с сегодняшней Россией его задача представляется не слишком сложной. Уровень глобальной конкуренции был гораздо ниже нынешнего, а последовательность построения индустриальной экономики вполне предсказуема. В постиндустриальную эпоху гораздо труднее угадать, какие отрасли могут завоевать глобальный рынок даже в ближайшем будущем.

Впрочем, корейским генералам не откажешь ни в твердости, ни в последовательности, ни в широте экономического мышления. Правительству в основном удавалось выполнять свои обещания о временной поддержке конкретных отраслей. Промышленная политика переключалась на новые приоритеты, даже когда лоббисты соответствующих подразделений чеболов были против. Кроме того, неотъемлемой частью экономической политики стало развитие человеческого капитала. Доля населения с высшим образованием выросла в шесть раз, а средняя продолжительность жизни увеличилась на 17 лет. Поэтому неудивительно, что около половины феноменального роста было обеспечено за счет увеличения предложения труда в экономике и повышения производительности факторов производства.

С другой стороны, как возместить целому поколению корейцев жизнь без демократии? Судя по результатам выборов 1971 г. и 1990-х гг., а также регулярным, беспощадно подавлявшимся массовым выступлениям против авторитарного режима, это поколение считало, что даже беспрецедентные экономические достижения не стоят тридцати лет несвободы.

Еще печальнее выглядят итоги генеральского правления для самих генералов. Пак Чон Хи был убит (пережив покушение, в котором погибла его жена), а его преемники Чон Ду Хван и Ро Дэ У были приговорены к смертной казни и пожизненному заключению за военный переворот и коррупцию. По иронии судьбы их помиловал — уже будучи президентом — Ким Дэ Чжун, чудом переживший режим Пака, Чона и Ро и ставший впоследствии лауреатом Нобелевской премии.

Миф 29

Приписки позволяют обмануть внешних инвесторов, но не угрожают компании. Точно так же можно построить эффективную экономику без независимых источников информации о работе бюрократии

Головокружительный взлет и столь же стремительное падение американской корпорации Enron вошли в историю. Буквально за 15 лет после своего создания Enron превратилась из провинциальной газопроводной компании в седьмую по капитализации корпорацию мира. Enron считали компанией будущего — и с точки зрения оригинальной бизнес-идеи (торговля производными ценными бумагами на поставки энергии), и по способу организации бизнеса (децентрализованное принятие решений), и финансового менеджмента (повсеместное применение «структурированных финансов», позволяющих чудесным образом привлекать капитал без выпуска акций и увеличения задолженности на балансе).

Акционеры были счастливы: те, кто купил акции в начале 1998 г. и реинвестировал дивиденды в покупку тех же акций Enron, учетверили вложенный капитал всего за три года. Вложения в индексные фонды, к примеру, принесли бы им за это время лишь 30 %! Однако в течение всего лишь одного 2001 г. курс акций упал до нуля, ключевые менеджеры были вынуждены уйти в отставку, компания обанкротилась. С тех пор один из высших руководителей компании покончил с собой, несколько человек уже осуждены, многим предъявлено обвинение. Расследование вскрыло огромные проблемы как внутри компании, так и в деятельности инфраструктуры американского фондового рынка — регуляторов, аудиторов, инвестиционных банков.

Интересно разобраться не только в том, как менеджменту удалось заморочить голову инвесторам и, по существу, отобрать у них десятки миллиардов долларов. Хорошо бы понять, почему система приписок привела к полному разрушению бизнеса Enron. Несмотря ни на что, исходная бизнес-идея Enron была действительно замечательной; до самых последних дней существования компании подразделение, торгующее производными ценными бумагами на поставки природного газа, продолжало приносить существенную прибыль. Кроме того, в Enron работали лучшие люди отрасли, закончившие ведущие университеты и обладающие выдающимися творческими способностями. И все же система приписок привела к тому, что компания регулярно принимала ошибочные инвестиционные решения, которые и съели все ее ресурсы.

Менеджмент и исходные акционеры компании были заинтересованы любой ценой поддерживать рост курса ее акций, чтобы успеть реализовать свои опционные контракты и продать свои акции близоруким инвесторам по сверхоптимистичным ценам, пока обман не раскроется (или до того, как какой-нибудь из «маниловских» проектов вдруг принесет огромную прибыль).

В конце каждого квартала менеджеры «управляли» отчетами так, чтобы — только на бумаге — превзойти ожидания инвесторов. Так и возникла система «структурированных финансов», когда под каждую сделку создавались внебалансовые «инструменты специального назначения», резко снижающие возможность выяснить реальное положение дел. За три года финансовый директор Энди Фастоу зарегистрировал 3000 компаний (включая более 800 офшорных).

В конце концов, высший менеджмент уже и сам не мог определить, принесет ли данная сделка прибыль или нет. Это хорошо понимали руководители подразделений, которые предлагали все новые проекты (например, расширение изначальной бизнес-идеи за счет новых отраслей и территорий — водоснабжения, электричества, широкополосных коммуникаций, выхода на иностранные рынки). В подавляющем большинстве этих проектов реальная вероятность успеха была ниже приемлемой, однако чудеса финансовой отчетности позволяли докладывать о хороших результатах и получать доход от реализации опционов. Несколько руководителей с треском провалившихся проектов реализовали опционы и акции на десятки миллионов долларов каждый.

Предприниматели, не понаслышке разбирающиеся в проблеме оптимизации налогов, зададут закономерный вопрос: почему же Enron и подобные ему компании не перешли на двойную бухгалтерию, используя один набор документов для внешней отчетности, а второй — для управления компанией и создания стимулов внутри корпоративной иерархии?

Оказывается, приписки, нацеленные на завышение стоимости компании, существенно отличаются от схем сокрытия доходов от налогообложения. Уклонение от налогов автоматически согласует стимулы всех сотрудников, связывая их круговой порукой без потери внутренней эффективности. Если какое-то подразделение добивается успешных результатов и получает зарплату в конверте, у него нет причин доносить в налоговую инспекцию.

В Enron же приписки были нужны для того, чтобы выдать плохие результаты за хорошие. Нужно было обеспечить молчание именно тех подразделений, чьи результаты были завышены, иначе они могли начать задавать неприятные вопросы. Не случайно знаменитое письмо вице-президента Шеррон Уоткинс о проблемах Enron начиналось с фразы: «Те из нас, кто не разбогател в последние годы…».

Утечка информации о приписках могла привести к резкому падению курса акций компании и лишить высшее руководство многомиллионных доходов. Поэтому менеджмент предпочитал закрывать глаза на провалы подчиненных, вознаграждая их за отчетные, а не реальные достижения. Это выразилось в распространении краткосрочных опционов по всем уровням корпоративной иерархии. Независимо от реального положения дел все ключевые сотрудники были кровно заинтересованы в том, чтобы инвесторы продолжали верить в сверхъестественные доходы Enron. Система приписок расползлась по всей компании, уничтожая стимулы и разъедая стоимость.

К сожалению, Enron конца 90-х гг. удивительно напоминает не только некоторые российские корпорации, но и саму систему государственной власти, сформировавшуюся в России в последние годы. Посредники американского фондового рынка — аудиторы, рейтинговые агентства, инвестиционные аналитики — не выполнили свои функции честного, непредвзятого контроля над действиями менеджеров Enron. Так же и в России: отсутствие свободных выборов и независимых СМИ, подконтрольность всех ветвей власти одному центру не позволяют контролировать действия бюрократов.

Российские избиратели — акционеры корпорации «Россия» — не могут получить информации о реальном положении дел. Телевизионная картинка, как и отчетность Enron, показывает, что нет поводов для беспокойства. В случае с Enron подавление всех каналов подотчетности привело к потере управляемости. Эта же угроза нависла и над российской властью. Что бы ни делали отдельные чиновники или подразделения госаппарата, высшее руководство вынуждено признавать их успехи. У него не осталось независимых от бюрократии оценок ее деятельности, поэтому создать работающую систему стимулов невозможно.

Если не возродить институты прозрачности и подотчетности бюрократии обществу, то в ближайшем будущем Россия превратится в страну со счастливыми избирателями и неэффективным правящим классом, медленно, но верно упускающую свой шанс догнать развитые страны. Мы удвоим ВВП на бумаге, но опыт Enron не оставляет надежды, что мы удвоим его на самом деле.

Американские инвесторы в конце концов вынесли вотум недоверия руководству Enron, проголосовав ногами. В отличие от них нам некуда бежать. Значит, следует добиваться подотчетности нанятых нами менеджеров.

Миф 30