Глава xXVIII

Красные войска, двинутые от р. Селенги по Джидинскому тракту, опоздали к Нарыну на несколько часов. Они в тот же день догнали нас (пехота на подводах) и, выражаясь профессиональным языком — сели нам на хвост. Первый арьергардный бой барон вынужден был дать в 11 часов дня, в районе станицы, на покатом в строну противника склоне. Левый фланг полка упирался в скалистую сопку, а правый доходил до реки. Позиция представляла много выгод для оборонявшегося, потому что левый фланг был обеспечен от обхода, с фронта трудно было бы наступать по открытому склону, и только правый фланг вызывал опасения, в смысле обхода его по другому берегу реки.

На правом фланге полка, у реки, залегла 6–я сотня, составленная из лам и доведенная до 250 всадников, один взвод, который переправился на противоположный берег Джиды для наблюдения за флангом. Красные начали бой силами двух батальонов. Они спустились с бугра, на котором стоит Атаман — Никольская, и довольно дружно двинулись вперед, чтобы сбить нас лобовой атакой. Но вынуждены были настолько плотно залечь на дистанции 1000–1200 шагов, что не смогли подняться, несмотря на пополнение их цепей резервами. До наступления темноты противник вел энергичную ружейную и пулеметную перестрелку с нашим полком. Вечером красные со стороны реки обошли правый фланг барона, 6–я сотня оказалась отрезанной от полка и почти целиком уничтожена. Уцелел лишь тот взвод, который находился на правом берегу Джиды и, таким образом, первый подвергся нападению обходной колонны противника. Гибель сотни в значительной степени зависела от того, что ею временно командовал прапорщик Кузнецов, бывший секретарь Улясутайского консульства, скоропалительно произведенный бароном в офицерский чин, без достаточного боевого стажа.

В 20 часов барон вывел свои части из боя. В бою убит помощник командира 3-го полка, подъесаул Бородин, являвшийся одной из колоритнейших фигур дивизии, с навыками профессионального вестового, у которого, вместе с производством в офицерский чин, проявились его первобытные инстинкты. Его труп удалось вынести из боя лишь в сумерках, вследствие интенсивности огня красных.

После десятичасового боя барон снял 3–й и 2–й полки (последний во время боя у станицы охранял 3–й полк от глубокого обхода со стороны излучины реки в урочище Саркетуй) и повел их на запад к Харацаю, где его ожидал генерал Резухин. Урочище Саркетуй имеет в поперечном сечении, то есть от гор до гор (с запада на восток), около 5 верст. Оно заполнено глубокой излучиной реки Джиды, сильно забежавшей в этом пункте на север и также круто возвратившейся у своему общему стремлению на восток. И дорога, повинуясь течению реки, делает широкую дугу, а затем полого втягивается в гору, заросшую густым лесом. На перевале, у высоты “529” барон огляделся. “Вот прекрасное место для засады”, — вероятно, подумал он и для этой цели укрыто расположил дивизию 3–го полка с обеих сторон лощины, по которой дорога поднимается к перевалу.

Утро 9 августа, влажное и тихое, не успело еще вступить в свои права, когда на изгибе дороги в урочище Саркетуй показались красноармейские части. Солнышко, перегнувшееся через каменный барьер, озолотило пылившую колонну пехоты и быстрым темпом погнало вверх туман, который окутывал ночью берега беспокойной Джиды… Между тем, батальон подходил все ближе и ближе; каждая рота перед нами, как на ладони. Когда же разведчики поравнялись с нашими притаившимися пулеметами, тут не выдержали нервы начальника команды, штаб-ротмистра Озерова. Он открыл огонь по колонне с дистанции 200 шагов, в то время как условия позволяли ему подпустить противника на самую короткую дистанцию. Под влиянием внезапности, красноармейцы приостановились, затем дрогнули, как-то раздались вдруг вширь, и бодрой поступью стремительно покатились вниз. С полсотни шевелящихся или уже затихших тел осталось там, где находилась голова батальонной колонны.

В продолжении нескольких последующих дней неизменно повторялся тот же порядок: через час — полтора после выступления дивизии в поход красноармейцы показывались в районе нашей последней стоянки и вступали в перестрелку с арьергардом. Унгерновцы отходили, не принимая боя. В то время, когда дивизион 3–го полка стоял в засаде возле высоты 529, барон отходил на запад вверх по течению реки Джиды. Утром с 9 до 12 часов кормили лошадей верстах в десяти на восток от Харацая под вечер прошли поселок Харацайский и ночевали на пологом, обширном склоне горы среди реденького соснячка.

День 9 августа завершился сырым вечером. Костры отбрасывали лишь ограниченные круги тускло — желтого цвета, поглощаемого обычным для того края холодным туманом. Невзирая на то, что было начало августа (по новому стилю), здесь ощущалось первое дыхание осени. С гольцов всю ночь тянуло столь резкой сыростью, что тут мы на собственном опыте узнали, почему местные жители в продолжении года ни на одни сутки не расстаются с шубами.

В 4 часа 10 августа зашевелилась наша десятиверстная “гидра контрреволюции”. Как всегда в походе по вражеской территории, сперва потянулся авангард. Это была одна из сотен того полка, которому выпала очередь идти в голове колонны. Через полчаса на дорогу вытянулись полки, пулеметные команды, артиллерия и несколько сот повозок дивизионного обоза. В стороне от дороги проходили табуны, которых гнали всадники команды Бурдуковского. Дальше десятка два пеших, босоногих оборванцев, под наблюдением конных “бурдуковцев”, энергично поторапливали хворостинами и криком быков, устало передвигавших ноги.

Эти жалкие погонщики скота относились к разряду заживо погребенных офицеров и всадников, которые имели несчастье в чем-либо провиниться или же подпасть под подозрение. Часть из осужденных на изгнание из строя сразу же погибала, а некоторым счастливцам удавалось зацепиться на время за жизнь в качестве поднадзорных погонщиков. В категорию подобных отщепенцев попал наш единственный кадровый конно-артиллерист, капитан Оганезов за то, что во время какого-то боя имел неосторожность обстрелять сопку, на которой находился сам “дедушка” — барон. В оправдание незадачливого командира батареи следует сказать, что его ошибка была не так уж груба, по причине отсутствия в дивизии средств связи. Через несколько дней после этого случая, в босой растерзанной фигуре я с трудом признал бравого капитана, еще так недавно щеголявшего своими тишкетами.

Под вечер 10 августа к дивизии присоединились еще 6 сотен, оторвавшихся в бою под Ново-Дмитриевкой. Этот отряд привел ротмистр Забиякин. Он шел параллельным курсом, без дорог верстах в десяти севернее реки Джиды. Отряд несколько раз предпринимал попытки прорваться на тракт для соединения с дивизией, но до 10 августа каждый раз натыкался на красных, двигавшихся вслед за бароном. Во время боя у станицы Атаман — Никольской до нас дошли слухи по бурятскому “беспроволочному телеграфу” об отряде, прошедшем верстах в десяти к северу от станицы; с того времени мы поджидали Забиякина на каждой остановке. Барон казался заметно обрадованным. Он обласкал Забиякина и произвел в чин подполковника. Горячо благодарил также и начальника пулеметной команды, штаб-ротмистра Аргентова за то, что последний вывез все пулеметы, невзирая на отсутствие дорог. Людям в возвратившихся сотнях барон дал двухдневный отдых от нарядов.

Краткая запись в дневнике о событиях 11 августа гласила: “Двинулись на Хамней. В 14 часов кормежка, не доходя 8 верст до этого поселка. Прошли Хамней и ночевали”. Бивак для ночлега выбран был в 10 верстах за поселком Хамней, у реки того же наименования. На этой стоянке барон разделил дивизию на две части. Он решил оставить генерала Резухина в арьергарде с первой бригадой, двумя орудиями и четырьмя пулеметами. Что же касается самого барона, то отсюда он ушел на запад с 3–м и 4–м полками, с отдельным отрядом Бишерельту-гуна, доведенным до 5 сотен монголов, артиллерийским дивизионом (8 орудий), пулеметными командами, обозами и лазаретом.

На рассвете загремели выстрелы. К заставе подходили красные. Генерал Резухин приказал полкам занять гребень гор на левом берегу реки Хамней, чтобы задержать противника на один день и этим позволить барону оторваться от нас на переход в 25–30 верст. Со стороны красных наступал полк пехоты. Привыкшие уже к тому, что мы не принимали арьергардного боя, красноармейцы несколько раз бросались в атаку через падь и предпринимали также попытки охвата правого фланга нашей позиции со стороны реки, неся заметные потери. Во время боя прекрасно, безотказно работали батарея поручика Балка и пулеметная команда подъесаула Иванова. Отличились, по обыкновению, казаки оренбуржско-забайкальской сотни, неоднократно бросавшиеся в контратаки. Под вечер подошли к красным какие-то подкрепления и батарея. Но было уже поздно что-нибудь исправить в их положении, потому что к этому времени красноармейский полк понес столь чувствительную убыль в рядах, что утратил боеспособность.

В сумерках бригада Резухина снялась с позиции. Ночью она прошла станицу Цакирскую, а на рассвете, после двадцативерстного перехода переправилась через р. Джиду против пади речки Хайки (правый приток Джиды). За тот короткий промежуток времени, пока полки брели через реку, генерал произвел беглый осмотр местности. Требовалось дать урок вежливости противнику, сделавшемуся до неприличия назойливым, хотя бы для того, чтобы иметь возможность спокойно подняться на Модонкульский голец.

К большому удовольствию генерала, тут же непосредственно у брода возвышалась отвесная сопка, поросшая сосной. На ней генерал расположил 1–й полк, все пулеметы и одно из орудий. 2–му же конному полку он приказал отойти вверх по пади и укрыться от взоров противника. К тому времени, когда все приготовления закончились и люди отведены от винтовок, красные подошли к переправе.

Пятнадцать — восемнадцать конных красноармейцев выехало на левый берег Джиды и долго, минут двадцать, исследовало место переправы. Затем они перешли на нашу сторону, внимательно осмотрели занятую нами сопку и, наконец, вернулись на свой левый берег. В тот же момент сквозь узкую, вырытую специально для дороги к крутому берегу траншею на прибрежный песок хлынуло несколько сот красноармейцев — одни пешком, другие на подводах. Когда вся эта воинская часть сгрудилась у переправы на дистанции не свыше 400–500 шагов от наших пулеметов, генерал подал команду: “Огонь! ”

В красноармейской группе поднялась типичная паника. Люди метались в поисках выхода. Но бежать некуда: высокий, обрывистый берег крепко замкнул своих жертв, а единственный выход — дорожная траншея — в первый же момент оказалась плотно забитой повозками. В инстинктивном порыве перебраться через двух-трехсаженный барьер берега живые взгромождались на сраженных соратников с тем, чтобы, в свою очередь, уступить место новым быстро сменившимся фигурам в защитной одежде. Вероятно, лишь незначительной части красноармейцев, попавших в засаду, посчастливилось выскочить из этой переделки. Этот прощальный жест генерала Резухина очень не понравился красноармейскому командованию. После того случая оно остановило преследование, что позволило бригаде беспрепятственно удалиться в пределы Монголии.