Развитие законодательства об ответственности за грабеж – исторический аспект

В России до XVIII в. термины " кража" и " грабеж" обозначали соответственно коварное (тайное) и отважное (открытое) хищения. В Артикул воинский 1715 г. из немецкого права было перенесено и закреплено деление хищений на насильственное и ненасильственное, что было социально обусловлено. Ненасильственное открытое и тайное хищение при переводе было названо " кража", а насильственное - " грабеж". При императоре Петре I сложилась ситуация, когда понятия " кража" и " грабеж" употреблялись в двух значениях одновременно.

Установление пути, который в уголовном законе прошли те или иные конструкции и понятия, имеет существенное методологическое и практическое значение, так как раскрывает их сущность и состоятельность в уголовном праве в конкретный исторический период. Как верно заметил барон Розенкампф, " тот не может правильно судить о нынешнем положении дел, кто не старался приобрести полных сведений о прошедших; сравнение одних с другими требует познания в обоих". Особый интерес в части эволюции понятий кражи и грабежа в уголовном праве представляет военно-уголовное законодательство Петра I, основой которого были зарубежные источники права.[4]

К XVII в. сформировались два самостоятельных, не составляющих части единого целого понятия завладения чужим движимым имуществом: кража - тайное (трусливое и коварное) утаскивание, увод или увоз (изъятие) чужого движимого имущества без права на него; и грабеж - открытое (отважное) отнятие (присвоение) этого имущества с использованием права победителя.

Слова " татьба" и " кража" происходят от церковно-славянского языка и обозначают презираемый, трусливый, таинственный образ действия. Грабеж, в противоположность краже, получил значение имущественного самоуправства и открытого отнятия вещей как после применения силы, так и без него, но по праву сильного. По мнению Д. Тальберга, древнее " понятие грабежа выражает вообще всякое противозаконное отнятие находящейся во владении другого вещи и чаще всего совпадает с понятием самоуправства". К преступлениям это деяние долго не относилось, а в начальный период криминализации считалось менее предосудительным, чем тайное хищение: " что с бою взято, то свято". Даже в Артикуле воинском 1715 г. Петра I при взятии городов и крепостей грабить с " позволения" разрешалось (арт. 104, 106, 107). И.Я. Фойницкий установил, что в " самых ранних памятниках наших уже упоминаются как тяжкое имущественное преступление татьба (татиным обычаем, тайно), или кража (украдом, крадучись). Открытые наезды дружинами практиковались часто и рассматривались как проявления дозволенной отваги, особенно по отношению к чужеземцам".

В Соборном уложении царя Алексея Михайловича 1649 г. (далее - Соборное уложение) допускалась возможность соединения и кражи, и грабежа с насилием в отношении лица в татебных и разбойных делах, что самими понятиями " кража" и " грабеж" не охватывалось. Насилие еще не выделялось как самостоятельный способ хищения, как его самостоятельная форма. В термин " разбой" изначально не входили формы хищения. В русском языке он обозначал агрессивное нападение боем. Часто разбоем назывался путь разбойников к грабежу - разбитие, но не само хищение[5].

В законотворчестве в период правления Петра I почти полностью отсутствовали научные приемы. Работа юристов, как заметил Г.С. Фельдштейн, была " направлена на сводку разновременных постановлений при помощи простого приписывания их к старым узаконениям и на заимствование, далее, целиком западноевропейских сборников с приспособлением их для тех потребностей, которые предъявляет практическая жизнь" [6].

Составителем проекта Артикула воинского 1715 г., по мнению П.О. Бобровского, можно считать саксонского ученого, юриста Эрнста Фридриха Кромпена. В основу этого памятника права положен шведский Военный артикул короля Густава II Адольфа (в ред. Карла XI, 1683 г.), дополнения в него внесены из датского и бранденбургского военных артикулов с заимствованиями толкователей Петра Паппи и Гойера.

Предтечей общеуголовных составов преступлений, по П.О. Бобровскому стал " Артикул краткий (воинский), выбранный из древних христианских прав иже о богобоязни и наказании различных злостей, а именно за смертное убийство, за прелюбодеяние, за воровство, за измену, за неверность и протчая...", составленный в 1705 г. Этот Артикул написал на немецком языке барон доктор прав Генрих фон Гюйссен. Перевод Артикула на церковно-славянский язык был сделан некачественно. Переводчик, давая определения оригинальных статей из разных иностранных законов, не находил в русском языке подходящих юридических терминов. В Артикуле воинском встречаются и юридические определения из немецких имперских военных артикулов, подчинявшихся тогда Уголовному уложению Карла V (известной " Каролине").

Как отмечает П.О. Бобровский, источники Устава воинского Петра I " имеют общеевропейский, лучше сказать - романо-германский характер, подобно тому, как источники сих последних берут свое начало из законов греко-римских, дополненных законами рыцарскими и каноническими. В юридических определениях " Устава воинского царя Петра Алексеевича" очевидно прямое влияние римских идей, принявших с течением многих столетий более или менее сходные формы у народов романо-германских и перешедших с этими формами в наш устав. Рецепция иноземных законов есть факт, общепризнанный историческою и юридическою науками. Христианские народы западной Европы, романского и германского племен, совершили свой переход из одного возраста в другой до начала Тридцатилетней войны посредством чужой науки, чрез изучение и применение к своему быту памятников древнеримской мысли".

Структура Артикула воинского существенно отличается от всех вышедших до него законов русских. Нормы об общих преступлениях обладали внутренним единством, были сконструированы на основе незнакомых нам принципов, разделены незнакомыми нам основаниями и не соответствовали ни одному (до этого времени принятому) понятию о подобных преступных деяниях.

Реформа Петра I проходила в условиях осуществления неудовлетворительных переводов, элементарной невозможности найти в русском языке необходимые термины для переводимых понятий. Поэтому для Артикула воинского характерна казуистичность " редакций статей, в нем не приводилось обобщенных понятий о составах тех или иных преступлений против собственности" [7].

Преступления против имущества выделены в самостоятельную гл. 21 " О зажигании, грабительстве и воровстве". Деяния, именуемые воровством и грабительством, составляли две формы хищения. Их исследователи пришли к выводу, что формы различаются по старому принципу как тайное (воровство или кража) и открытое (грабеж) хищения. Л. Белогриц-Котляревский был уверен, что термин " кража" " в воинских артикулах, как и в Уложении 1649 года, имеет исключительно тесный смысл тайного похищения чужой собственности". И.Я. Фойницкий полагал, что когда " на почву русского права перенесен немецкий состав Diebstahl в смысле исключительно тайного похищения чужого движимого имущества, то этот термин найден более пригодным, чем татьба".

Л. Белогриц-Котляревский отстаивал свою позицию, указывая:

1) в арт. 194 в описании объективной стороны (" кто его величества или государственныя деньги в руках имея, из оных несколько утаит, украдет.") термины " утаит" и " украдет" употребляются как синонимы. Следовательно, " тайный способ действия, означаемый словом " утаит", должен рассматриваться как присущий характеру действия, называемого словом " украдет".

2) в арт. 193 к вору приравнивается лицо, присваивающее чужую вещь, которое в получении вещей " запрется или иным каким способом искать будет, чтоб утаить". По мнению Л. Белогриц-Котляревского, это сделано в связи со сходством способов действия, практикуемых такими преступниками. Описанный способ действия тайный, значит, явное присвоение чужой собственности не подойдет под такое правонарушение. Так как это деяние приравнено к воровству, то по аналогии открытый способ не может составлять и способ воровства. Аналогично арт. 195, приравнивающий сокрытие (присвоение) находки к краже, исключает открытый способ действия, соответственно и кража - " тайное похищение чужой собственности";

3) арт. 185 различает два вида грабежа: с насилием и без него. На это указывает значение слова " пограбит". С одной стороны, оно отличается от выражения " силою ограбит", означающего насильственный грабеж или явный захват чужой собственности вопреки воле ее хозяина. С другой стороны, предшествуя слову " побьет", слово " пограбит" указывает на такой способ действия, который не переходит в формы насилия, передающиеся словами " побьет, поранит или умертвит". Способ же действия при похищении чужой собственности, не переходящий в побои, очевидно, будет никакой другой, как явный захват этой собственности;

4) арт. 106 словом " грабить" передает выражение " добычу себе чинить", а его смысл не требует, чтобы грабеж сопровождался применением насилия к лицу, он будет иметь место и в случае явного захвата чужой собственности вопреки воле ее хозяина. " При завоевании города граждане его, само собою разумеется, силою вещей часто ставились в невозможность оказывать сопротивление грабящему неприятелю, а потому и должны были, скрепя сердце, молча смотреть на факт грабежа, если не хотели подвергнуться насилиям вторгнувшегося в их город врага";

5) арт. 107 выражением " чинить добычу" обозначает расхищение чужой собственности, неприятельского обоза тогда, когда уже нет неприятельской силы, способной оказать сопротивление, когда неприятель " из обозу или с поля весьма збит". Кроме того, по смыслу этого артикула грабеж будет и тогда, когда не только нет сопротивления со стороны пострадавшего неприятеля, но и захваченная добыча предоставлена захватчиками на свободное расхищение (начальство назначает каждому его часть). Грабеж представляется в артикулах и в виде явного, дозволенного законом расхищения чужой собственности (собственности неприятеля, когда он будет взят в плен), и в виде заочного (когда неприятель оставит свой обоз и убежит).

По поводу первого довода Л. Белогриц-Котляревского следует заметить, что его утверждение о том, что термины " утаит" и " украдет" в арт. 194 имеют одно значение, голословно. Скорее всего, в иностранной норме-источнике речь шла о хищении государственных средств вообще, а так как общее понятие " похищение" отечественному праву не было известно, переводчики зарубежных источников Артикула воинского попытались передать его указанными терминами, дополняющими друг друга, стремясь расширить это понятие и распространить его на все случаи похищения, возможные в данной ситуации (" государственныя деньги в руках имея"). Позднее в гл. 35 " О похищении казны и о краже казенного" Проекта Уголовного уложения 1754 г. в аналогичном составе запрещаются не утайка и кража из казны, а кража и татьское похищение " для своей корысти".

В отношении второго довода укажем, что термин " утаить" в арт. 193 предполагает не собственно способ действия, а цель удержания вещи каким-либо образом при себе (" каким способом искать будет, чтоб утаить"), ее присвоение. И здесь очевидна попытка отражения неизвестного отечественному праву понятия " хищение". Само приравнивание преступлений арт. 193 и 195 к воровству (краже) еще не говорит нам об объективной стороне самого воровства, даже наоборот, убеждает нас, что сам термин " воровство" мог также использоваться при переводе иностранного понятия " хищение".

По поводу третьего довода утверждаем следующее. Во-первых, пытаясь разделить выражение " силою ограбит" и слово " пограбит" (арт. 185), Л. Белогриц-Котляревский не замечает, что они используются как заменяющие друг друга: " пограбит" - это сокращенный вариант " силою ограбит". В этом артикуле две группы объективно равнозначных деяний разделены по месту и времени их совершения. Преследуются вооруженные нападения, совершенные " на пути и улицах", или если " ночью с оружием в дом ворвется", сопровождающиеся такими альтернативными или совокупными признаками, как соответственно " силою ограбит или побьет, поранит и умертвит" или " пограбит, побьет, поранит или умертвит". Очевидно, что речь идет об одной и той же группе деяний. Во-вторых, грабеж совершался с психическим принуждением, а не просто открыто. Грабеж всегда был результатом физического превосходства в бою или под угрозой реальной опасности превосходящей силы, когда противник признавал свое поражение заочно. Любое действие вооруженного захватчика, как пишет сам Л. Белогриц-Котляревский, вынуждало " скрепя сердце, молча смотреть на факт грабежа". Здесь не может быть речи об отсутствии принуждения, оно налицо.

Последнее обстоятельство в равной степени ставит под сомнение четвертый и пятый доводы Л. Белогриц-Котляревского, так как арт. 106 и 107 предполагают очевидное превосходство сил победившей стороны и сопровождение присвоения добычи принуждением. В пятом своем доводе Л. Белогриц-Котляревский пытается разорвать связь разграбления (присвоения добычи) с победой в бою. Но разграбление - результат применения силы, т.е. грабеж, а не кража.

С нашей точки зрения, грабеж проявляется исключительно как насильственное хищение - присвоение чужого имущества после боя или без него, но под действием устрашения.

1. Артикул 186 в специальном хищении различает две, известные гл. 21 Артикула воинского, формы хищения, четко противостоящие друг другу: " покрадет, или у оных что насильно отъимет". Законодатель использует переводные слова " отнимать", " грабить", " брать" как друг друга дополняющие или заменяющие. Он делит хищение по новому принципу на кражу и насильственное отнятие (грабеж).

2. В арт. 187 речь идет о краже человека, а не о его грабеже. Очевидно, что слово " кража" взято для обозначения понятия " хищение" вообще. Переводчики, столкнувшись с недостаточностью терминологического аппарата в русском праве, стали использовать при переводе произвольные термины, более или менее близкие к переводимому явлению. Закономерно, что законодатель и переводчики иностранных норм употребляли термин " кража" для обозначения более широкого понятия, нежели тайное хищение. По этой же причине рассматриваемое деяние переводится еще и как воровство.

3. Анализируя арт. 185, Л. Белогриц-Котляревский намеренно упустил из виду толкование этой нормы, согласно которому к вору приравнивается тот, кто " ворвется без оружия, или войдет в дом без насильства, в конюшню или хоромы, или отопрет сундуки, хоромы воровскими ключами, от чего никакого насилия или убийства опасаться не надлежало". Данная трактовка относится ко всей группе грабительства и указывает на значение насилия для установления форм хищения, отделяет все ненасильственное от грабежа и приравнивает к воровству.

Но важнейшим доказательством деления в Артикуле воинском хищения на общий состав хищения (ненасильственный тайный или открытый) и квалифицированный насильственный служит не толкование его норм, а выявление имеющегося деления хищения на формы в зарубежных источниках.

И.Я. Фойницкий, как было замечено ранее, считал, что немецкий состав Diebstahl (воровство) понимается в смысле исключительно тайного похищения. Если обратиться к современным представлениям немецкого права в отношении Diebstahl, то это понятие есть " нарушение собственности путем изъятия в целях использования собственности" (А. Эзер), что предполагает как тайное, так и открытое изъятие. Особо в немецком праве выделяется деяние Raub (грабеж), которое представляет " исторически возникшее соединение нападения на личностные ценности (насилие против личности) и на собственность как имущественную ценность, поскольку целью насилия является изъятие собственности" (Г. Арцт).

В древнем немецком праве (до рецепции римского) существовало аналогичное допетровскому представление о делении хищений по способу действия. Выделялись воровское (Diebstahl), исподтишка (diebisch) тайно совершаемое посягательство на движимое имущество и открытое (Raub) - отважное и дерзкое. Данные деяния не считались частью одного целого, они понимались как самостоятельные преступления, первое - против собственности, второе - против общей безопасности (нарушение мира). При этом суровые нравы древнего немецкого общества, как и русского, признавали Raub менее преступным и наказуемым. Открытое преступление предполагало отвагу и желание отомстить или отстоять право силой в честном бою, тогда как поводом для тайного обыкновенно служила презренная трусость и корыстолюбие. Грабеж (Raub), по словам Гримма, " был столь же не постыдным и не бесчестящим поступком, как и Todschlag (неумышленное убийство); грабеж можно противопоставить тайному воровству подобно тому, как Todschlag - преступлению Mord". По словам Франца фон Листа, в немецком праве Mord - это " тайно, изменнически, воровски совершенное убийство", а Todschlag - " убийство в открытом, честном бою, за которое виновный всегда готов дать ответ".

С полным переходом судебных функций от частного лица и общины к государству и в результате нравственной победы закона над правом сильного в немецком праве (под римско-католическим влиянием) выработано представление о насилии как уголовном преступлении. Деление хищения на отважное (открытое) и трусливое (тайное) теряет социальную значимость. На замену ему приходит обусловленное новыми общественными отношениями общее деление хищения на ненасильственное и насильственное. Как заметил в начале XX в. А.А. Жижиленко, " тайный и открытый способ действия в настоящее время не признаются так резко отличающимися друг от друга, как это признавалось прежде, когда тайному способу действия как коварному противополагался открытый как более благородный, и так как оба эти способа противополагаются насильственному, от которого они существенным образом отличаются присоединяющимся моментом насилия над личностью... то способ действия при похищении может быть собственно сведен к ненасильственному (тайному и открытому) и насильственному".

В течение Средних веков законы о земском мире и сборники права (до " Каролины") включили признак насилия в деяние Raub, существенно ужесточив наказание за него и исключив обязательный признак открытости действия. Под Diebstahl объединяются тайное и открытое воровство без насилия. Грабеж (Raub) совершается силой (Gewalt) или угрозой (Drohung) наличной (актуальной) опасности для жизни и здоровья лица. П.А. Фейербах пояснял: " Похищение может воспоследовать нарушением врожденных прав (разбоем) или без онаго (воровством в тесном смысле)". В грабеже (Raub), по его замечанию, присвоение " вещи должно учинено быть с насильством над владельцем оной", когда грабитель " механически или психологически довел владельца до невозможности воспрепятствовать похищению у него вещи. Следовательно, грабеж учинен быть может преодолением телесных сил владельца (vis ablative seu absoluta) или преодолением его воли, то есть возбуждением страха от зол (vis compulsiva)". Именно это представление заняло главенствующее положение в немецком уголовном праве, включая " Каролину" 1532 г., к моменту военно-уголовных реформ Петра I.

Более того, очевидно, что под действием греко-римского права данное понимание хищения распространилось по всей Европе. Новое деление хищения на насильственное и ненасильственное проникло как в теорию уголовного права, так и в практику западноевропейских уголовных законов. Прежние представления частного правосудия, происходящие из субъективно-нравственного взгляда на преступление первобытнообщинного общества, отмирали сами собой, уступая место новым ценностям, в первую очередь признанию ценности человеческой жизни. Отсюда последовал и запрет насилия, запрет права сильного и преследование насильственного хищения.

Таким образом, в Артикуле воинском закреплено новое деление на хищение простое (кражу или воровство) и хищение насильственное. Последнее с легкой руки законодателя было объединено понятием грабительства в названии гл. 21 Артикула воинского, несмотря на то что собственно грабеж (отнятие или присвоение чужого имущества) составлял только одно из двух действий насильственного хищения: " грабить и насилить" или " силою отнимать" (арт. 182), " насильно брать" (арт. 183), " силою ограбит" (арт. 185), " насильно отъимет" (арт. 186).

Как видно из изложенного, понятия " кража" и " грабеж" в законодательстве Петра I попали под влияние позднего греко-римского права в части представлений о делении хищения на простое и квалифицированное насильственное. Непосредственными источниками данного подхода в Артикуле воинском было романо-германское законодательство, уже отражавшее в том или ином виде это деление.

Использование для обозначения новых форм хищения старых терминов, предназначенных в Соборном уложении для описания иного деления, привело к определенным последствиям в осмыслении хищений и его форм. Вот почему сделанные выводы очень важны для понимания дальнейшей эволюции данного института. Они приоткрывают исторические причины и условия сохранения социально не обусловленного деления хищения на трусливое (тайное - кража ст. 158 УК РФ) и отважное (открытое - грабеж ч. 1 ст. 161 УК РФ), несмотря на выработанное социально обусловленное деление хищения на простое и насильственное.