Общественно-государственная природа феномена «скрываемой информации». Ложь и обман как психологические категории и способы защиты скрываемой информации

Термин «информация» (от лат. informatio — разъяснение, изложение, сообщение) в самом широком смысле означает, во-первых, сообщение о каких-либо явлениях, событиях, о чьей-либо деятельности и т. п. (коммуникативный аспект) и, во-вторых, сведения об окружающем мире и протекающих в нем процессах, которые воспринимают живые системы (в том числе и человек) и управляющие машины в процессе своей жизнедеятельности и работы (гносеологический аспект)¹.

Процесс передачи информации между любыми объектами всегда протекает в системе, кото-гая структурно состоит из трех элементов, а именно: индуктора (источника информации), канала передачи (операциональный аспект) и рецепиента (адресата, которому предназначена та или иная информация).

Зададим себе вопрос: возможны ли сбои в работе этой системы, — иными словами, могут ли;! меть место искажение или блокировка информации со стороны индуктора, обусловленные объективными или субъективными факторами? ²

В природном мире (вне человеческого общества) искажение в процессе передачи информации от одного объекта к другому — явление крайне редкое и представляет собой скорее исключение из правил (например мутации — сбои в передаче посредством молекул РНК наследственной информации, закодированной в спиралях ДНК, вызванные, скажем, воздействием на родительскую особь повышенной радиации или иного негативного фактора).

В то же время искажение информации или ее блокада, обусловленные волевыми (сознательными и целенаправленными) действиями индуктора в отношении рецепиента, в мире животных и неодушевленных материальных объектов принципиально невозможны по причине отсутствия у последних сознания и свободы воли³.

Так, хорошо известно, что язык животных представляет собой достаточно сложную систему сигнализации. При помощи сигналов самого разного качества — стереотипных движений, поз, цветов, звуков, запахов и т. д. животные сообщают друг другу биологически значимую информацию (сообщения об опасности, сигналы тревоги, покорности или угрозы, наличия или отсутствия з определенном месте пищи и т. п.).

Одной из важнейших характеристик языка животных является его генетическая заданность, фиксированность, в результате чего он включает в себя лишь ограниченный набор сигналов (к примеру, у человекообразных обезьян количество сигналов достигает 90 единиц).

Жесткая фиксированность языка животных заключается в том, что его сигналы представляют собой ключевые стимулы, которые автоматически вызывают или блокируют инстинктивные действия у рецепиента. Таким образом, в данном случае сознательный волевой характер действий индуктора, направленных на сокрытие информации или передачу ее рецепиенту в заведомо искаженной форме, попросту исключен.

Наглядной иллюстрацией к этому положению является язык «танца» пчел, расшифрованный лауреатом Нобелевской премии австрийским ученым К. Фришем. Так, рабочая пчела, которая обнаружила нектар, возвращается в улей и инстинктивно (в первом приближении — автоматически) совершает целый комплекс сигнальных движений, адресованных другим рабочим пчелам (пробеги по сотам в определенном направлении, подергивания брюшком и др.). Характер этих движений полностью соответствует дальности и направлению пчелиного полета за нектаром.

Вы можете представить себе пчелу, обладающую «скверным» характером, которая «сознательно» скрывает от своих сородичей месторасположение пищи либо, что «еще хуже», своим танцем задает им ложное направление полета?

Таким образом, еще раз подчеркнем, что феномен «сознательно скрываемой или искажаемой индуктором информации» в мире животных объективно не существует в силу инстинктивного характера организации психических процессов даже у наиболее высокоорганизованных представителей животного мира.

Можно с уверенностью утверждать, что указанный феномен присущ исключительно человеку, обусловлен отличительными особенностями его психики и носит сугубо общественный характер.

Более того, в настоящее время не подвергается сомнению тот факт, что феномен «сокрытия рентной'¹ информации» чрезвычайно широко распространен в человеческом обществе, пронизывает его сверху донизу и выполняет важную стабилизирующую функцию как по отношению к отдельно взятому члену общества, наделенному качественно своеобразной системой потребностей, индивидуальным сознанием и волей к действиям, направленным на удовлетворение этих потребностей, так и по отношению ко всему обществу в целом⁵.

Как на макро, так и на микроуровне феномен «сокрытия информации» (шире — «защиты информации») имеет в человеческом обществе столь широкое распространение по причине того, что обладание определенными сведениями, во-первых, приносит те или иные дивиденды владельцу такой информации, а во-вторых, заставляет его принимать меры к тому, чтобы информация не стала известной претенденту (претендентам) на ее получение, поскольку разглашение такого рода рентной информации наносит ее эксклюзивному обладателю (индивидуальному или групповому) больший или меньший урон, заставляя его (обладателя) претерпеть, так сказать, определенный ущерб материального или иного характера.

Очевидно, что в любом типе государственно структурированного общества⁶ независимо от особенностей его политической организации и экономического уклада мы имеем дело с множеством несовпадающих, а зачастую взаимоисключающих интересов (материальных, социальных и духовных), носителями которых выступают конкретные индивиды или их корпорации (включая государственные образования), обладающие эгоцентрическим (индивидуальным или корпоративным) сознанием, эгоистическими установками и волей к совершению действий, направленных в первую очередь на защиту и приумножение своих материальных и иных благ.

В силу ограниченности материальных ресурсов и их неравномерного общественного распределения разнонаправленность интересов приводит к многочисленным прямым и закамуфлированным социальным конфликтам как на макро, так и на микросоциальном уровнях.

В условиях действия вышеуказанной негативной установки общественного и индивидуального сознания практически все объекты окружающего мира (в том числе и люди) начинают рассматриваться индивидом с манипулятивной точки зрения, под углом той практической выгоды, которую они способны принести.

В государственно-организованном обществе (особенно на поздних этапах развития) любая рентная информация начинает рассматриваться индивидами как самостоятельная ценность, а феномен «защиты приносящей дивиденды информации» принимает тотальный характер.

Максимально упрощая суть дела, можно констатировать, что для взаимодействия двух изолированных абстрактных индивидов типичной в таком обществе становится ситуация, когда один индивид владеет приносящей ему определенные блага информацией и не желает ни с кем ею делиться (поскольку это нанесет ему прямой или косвенный ущерб), а другой индивид стремится заполучить эту информацию с тем, чтобы самому начать извлекать из нее прибыль.

При этом все многообразие такого рода взаимодействий принципиально сводится к трем базовым ситуациям, а именно:

1) кто-либо владеет рентной информацией, и никто другой об этом не знает;

2) владелец рентной информации скрывает саму информацию, скрывает сам факт облада
ния информацией, но претендент на ее получение знает о факте обладания и начинает борьбу за
присвоение информации;

3) владелец рентной информации скрывает саму информацию, но не скрывает общего факта
обладания информацией.

Таким образом, каждый раз мы можем наблюдать типичную ситуацию противостояния потенциального индуктора (владельца рентной информации) и потенциального рецепиента (претендента на завладение рентной информацией).

В этом противоборстве владелец рентной информации, отстаивая собственное благополучие, вынужден применять специальные способы по ее защите.

Что же мы можем отнести к таким способам «защиты информации»?

К способам защиты рентной информации необходимо отнести ложь, обман, уход от темы и запирательство.

При этом, на наш взгляд, именно ложь и обман являются главенствующими методами, которые владелец рентной информации использует в своем противостоянии с претендентом на ее получение.

Рассмотрим теперь психологическую сущность указанных нами категорий и укажем на имеющиеся между ними различия.

В сознании обывателя понятия ложь, обман, неправда выступают в роли синонимов, что отражено в соответствующих определениях, приведенных в толковых словарях. Так, в словаре современного русского литературного языка мы встречаем такое определение: «ложь — намеренное искажение истины; обман, неправда»⁷.

Однако вдумчивый подход к уяснению сущности этих категорий позволяет выделить совершенно определенные критерии, в соответствии с которыми четкая дифференцировка вышеназванных понятий представляется уже не столько возможной, сколько необходимой с точки зрения научной корректности.

Блестящий анализ данной проблематики, выполненный известным русским психологом В. В. Знаковым, привел к ясному определению признаков, на основании которых как категориальное разграничение, так и практическая дифференциальная диагностика понятий (явлений) лжи, обмана и неправды не вызывают больше каких-либо затруднений.

В. В. Знаков приводит три строгих критерия, позволяющих провести такую дифферен-цировку. Это, во-первых, объективная (фактическая) истинность или, напротив, неистинность информации, сообщенной индуктором. Во-вторых, субъективная истинность или неистинность сообщения (вера или неверие самого индуктора в истинность сделанного им утверждения). И, в-третьих, наличие или отсутствие у индуктора намерения (умысла) посредством своего сообщения ввести рецепиента в заблуждение относительно истинного положения вещей⁸.

В соответствии с указанными критериями неправда⁹ (оставляя в стороне некоторые незначимые в нашем случае тонкости) может быть определена как сообщение, не соответствующее действительности и сделанное индуктором, во-первых, без умысла ввести рецепиента в заблуждение, а, во-вторых, основанное на добросовестном заблуждении индуктора в отношении истинности сделанного им сообщения.

Иначе говоря, в данном случае человек сам ошибочно верит (вследствие неполноты имеющейся в его распоряжении информации) в реальность чего-либо и в силу этого, сам того не осознавая, вводит другого в заблуждение.

Неправда как информационный и коммуникативный феномен лежит в основе такого хорошо всем известного явления, как быстрое (особенно в смутные времена) распространение слухов, когда изначально некритично воспринятое кем-либо и не соответствующее действительности сообщение с необычайной скоростью распространяется (в условиях информационного вакуума) среди населения.

Как уже было сказано, главенствующими способами защиты рентной информации являются ложь и обман.

Ложь как информационно-коммуникативный феномен представляет собой двоякое явление.

С одной стороны (информационный аспект), ложь — это осознанный и не соответствующий действительности продукт вербальной и (или) невербальной деятельности индуктора, имеющий своей целью намеренное введение рецепиента в заблуждение.

С другой стороны (коммуникативный аспект), ложь есть непосредственная сознательная деятельность индуктора, направленная на доведение до рецепиента сведений, заведомо не соответствующих действительности, осуществляемая с умыслом создания у последнего искаженного представления о реальном положении вещей.

Иными словами, ложь представляет собой «умышленную передачу сведений, не соответствующих действительности»¹⁰.

Говоря о лжи, мы, в соответствии с критериями В. В. Знакова, констатируем, что, во-первых, индуктор доводит до сведения рецепиента сообщение, заведомо не соответствующее действительности, во-вторых, индуктор прекрасно осознает, что сделанное им сообщение не соответствует действительности, и, наконец, в-третьих, индуктор делает это сообщение умышленно, имея осознанное намерение при помощи своего сообщения создать у реципиента искаженное представление о реальной действительности. Однако, сформулировав общее определение лжи как способа защиты рентной (и только рентной) информации, В. В. Знаков не предложил какой-либо классификации форм лжи.

В этой связи мы полагаем необходимым упомянуть о довольно оригинальной попытке такой классификации, предпринятой французом Клодом Милетаном, чей труд под названием «Психология лжи» был опубликован в России более ста лет назад¹¹.

Принципиально К. Милетан выделял пять методов порождения лжи, а именно:

1) метод преувеличения (байки рыболова о невиданном улове или рассказ пчеловода о небы
вало низком урожае меда);

2) метод приукрашивания с целью облагораживания рассказа («все это было так беспо
добно»);

3) метод полной подмены информации, когда лжец изымает из общего повествования какие-
либо реальные факты и помещает на их место выдуманную им информацию.

В качестве примера здесь можно привести хорошо известную анекдотичную ситуацию, когда неверный муж далеко за полночь возвращается домой от любовницы и на законный вопрос супруги: «Где ты был?» — принимается рассказывать ей ту или иную историю, зачастую весьма правдоподобную, однако от начала и до конца им выдуманную (например, об оказании помощи людям, попавшим в автокатастрофу);

4) метод неполной подмены информации, когда лжец изымает из общего повествования лишь
определенную часть информации и заменяет ее либо откровенным вымыслом, либо реальными
фактами, однако заимствованными им из другого временного интервала.

Так, например, тот же неверный муж может с успехом рассказать жене историю о каком-либо происшествии на работе, действительно имевшем место, однако позаимствованную им из своего прошлого (до знакомства с женой).

Очевидно, что этот метод гораздо выгоднее и удобнее для лжеца, поскольку в данном случае ему не приходится выдумывать и удерживать (а это весьма непросто) в сознании детали своего рассказа. Лжец просто-напросто «списывает» реальные подробности из памяти и с легкостью отвечает на уточняющие вопросы противостоящей стороны;

5) метод лжи по умолчанию (с помощью умалчивания реальных фактов).

В нашем контексте первый и второй методы лжи по К. Милетану не представляют для нас интереса, поскольку они не являются (в узком смысле этого слова) способами защиты рентной информации.

Ясно, что прибегающий к ним субъект не имеет корыстных целей по введению своего партнера в заблуждение, а руководствуется исключительно мотивами личного тщеславия («красного словца») или развлечения скучающей публики.

В. В. Знаков относит эти два метода лжи по К. Милетану к разновидностям неправды в форме иносказания или вранья¹².

Последний же упомянутый К. Милетаном метод лжи в общем и целом совпадает с раскрытым нами ниже частным случаем обмана по В. В. Знакову, а именно: обманом посредством полуправды — и также является в данном контексте незначимым.

Что касается лжи посредством полной или частичной подмены информации, то мы позволим себе заметить, что такая ложь как способ защиты рентной информации имеет весьма широкое распространение и всегда должна приниматься во внимание специалистами в области полиграфных проверок.

Таким образом, мы рассмотрели основные тезисы относительно феномена лжи как способа защиты рентной информации.

Теперь перед нами встает вопрос: чем же по своей сути обман отличается от лжи?

В своих работах В. В. Знаков дает совершенно четкое определение обмана, а именно, когда мы говорим об обмане, то в первую очередь акцентируем внимание на том, что «обман основан на сознательном стремлении одного из участников коммуникации создать у партнера ложное представление о предмете обсуждения, но обманывающий не искажает факты».

Отличительный признак обмана — «полное отсутствие в нем ложных сведений, прямых искажений истины»¹³.

Таким образом, в соответствии с критериями В. В. Знакова обман как информационно-коммуникативный феномен имеет место тогда, когда: во-первых, индуктор доводит до сведения реце-пиента сообщение, носящее истинный характер, во-вторых, индуктор отдает себе отчет в истинном характере доводимой им до рецепиента информации и, в-третьих, индуктор стремится довести до рецепиента реальную информацию так, чтобы создать у последнего искаженное представление о действительном положении вещей.

Согласно классификации В. В. Знакова операционально обман реализуется двояким образом: с помощью полуправды и посредством правды¹⁴.

В первом случае индуктор сообщает рецепиенту некоторые подлинные факты, одновременно намеренно умалчивая о других истинных фактах (которые имеют большое значение для восприятия информации в целом) с надеждой на то, что на основе реальной, но неполной информации рецепиент сделает ошибочные выводы.

Можно сказать что, используя полуправду, индуктор рассчитывает на эффект «обманутого ожидания», поскольку на основе реальной, но неполной информации рецепиент делает прогноз в наиболее вероятном (с учетом этой информации) направлении, а индуктор (на основе полной информации) действует в ином направлении.

В. В. Знаков подчеркивает, что «обманутый (в отличие от поверившего лжи. — С. Оглоблин, А. Молчанов) всегда является невольным соучастником обмана: он жертва собственных неадекватных представлений о действительности и неполноты информации»¹⁵.

Чтобы проиллюстрировать рассмотренную нами разновидность обмана (обмана с помощью полуправды), напомним тот факт, что на реальной, однако вводящей противника в заблуждение информации строится все военное искусство и базируется большинство оперативных комбинаций спецслужб.

Представим себе, к примеру, ситуацию, когда одна из участвующих в вооруженном противостоянии сторон (красные) планирует осуществить на определенном участке фронта прорыв оборонительных линий противника (синих), который, в свою очередь, ожидает удара красных, но не имеет данных о том, в каком именно месте будет нанесен удар.

Чтобы успешно реализовать оперативный план, красным необходимо скрыть от противника направление главного удара, на котором к моменту начала операции ими должно быть обеспечено (втайне от синих) подавляющее преимущество в живой силе и технике. С этой целью командование красных проводит специальную операцию по дезинформации синих (формированию у них уверенности в том, что удар будет нанесен в каком-либо ином месте).

С этой целью красные приступают к «секретной» отправке фалынколонн с порожним автотранспортом в район ложного плацдарма. Одновременно с этим разведка красных инсценирует (причем реальными действиями) повышенную активность своих разведгрупп на ложном направлении главного удара.

Командование синих на основании собранных разведкой данных (регулярное передвижение в определенном направлении колонн красных и участившиеся в последнее время рейды развед-

групп противника в определенном районе) приходит к выводу, что удар красных будет нанесен именно из этого района. Синие сосредотачивают в этом районе свои основные силы и, следовательно, неизбежно оголяют другие участки своей оборонительной линии.

В результате в назначенное время красные превосходящими силами наносят сокрушительный удар по оголенному участку обороны синих и успешно прорывают его. Все, цель достигнута!

В приведенном (кстати, весьма распространенном в истории военных противостояний) примере мы имеем дело с типичным случаем обмана, направленного на защиту рентной информации и осуществленного при помощи полуправды.

В самом деле, индуктор (красные), с одной стороны, утаивает некоторые реальные факты (то, что колонны следуют порожними, а на истинном направлении главного удара разведка осуществляет усиленный сбор информации), а с другой — доводит до сведения рецепиента (синие) реальные факты (передвижение в определенном направлении транспортных колонн и повышенная активность в ложном районе разведгрупп красных), на основании которых рецепиент (синие) делает ошибочный вывод о нанесении красными главного удара из района ложного плацдарма.

В разобранном примере вина за ошибочно принятое решение и, следовательно, поражение целиком лежит на командовании синих.

То же самое мы можем утверждать и в отношении любого другого успешно осуществленного обмана, а именно: если нас обманули, то, как правило, в этом мы виноваты (в силу жадности, глупости или легкомыслия) не меньше, чем сам обманщик.

В то же время, как совершенно справедливо подчеркивает В. В. Знаков, «...неверно было бы полагать, что любая полуправда является обманом. Если человек честно признает, что он не может открыто высказать все, что знает о каком-либо случае, то он не обманывает окружающих, а просто говорит неполную правду. Так может поступить начальник уголовного розыска на встрече с журналистами. В межличностных отношениях " честная полуправда" может проявляться в такой черте характера как скрытность»¹⁶.

Другая описанная В. В. Знаковым разновидность обмана — это обман с помощью правды, а точнее, с помощью правды, которая преподносится искусным обманщиком таким образом, чтобы в нее никоим образом нельзя было поверить. Характеризуя эту разновидность обмана с операциональной точки зрения, В. В. Знаков пишет, что она также проявляется двояко: «В общении людей она реализуется либо тогда, когда обманывающий точно знает, что партнер не верит ему, ожидает от него лжи, либо тогда, когда, наоборот, обманщик считает, что именно правда покажется собеседнику наиболее невероятной»¹⁷.

Первый случай, с точки зрения В. В. Знакова, может быть наглядно проиллюстрирован на примере, который приводит в своем трактате «О лжи» Аврелий Августин (выдающийся теолог и учитель христианской церкви 4—5 вв. н. э.).

Блаженный Августин описывает следующую ситуацию. Во-первых, некто знает, что в лесу, через который проходит дорога, укрывается шайка разбойников, которые грабят всех проезжающих по этой дороге. Во-вторых, этот некто уверен совершенно, что человек, спрашивающий его о том, безопасна ли дорога через лес, принимает его за лжеца. Далее, этот некто имеет в отношении задающего вопрос самые добрые намерения и, чтобы оградить его от неминуемой беды, отвечает, что дорога абсолютно безопасна. В результате путник выбирает иной путь и благополучно минует опасный участок дороги¹⁸.

Следовательно, констатирует В. В. Знаков: «...сказав правду, субъект обманул собеседника наш взгляд, в данном случае В. В. Знаков допускает логическую ошибку и, ошибившись раз, противоречит затем данному им же самим общему определению обмана.

В самом деле, некто на вопрос о том, безопасна ли дорога через лес, отвечает (зная при этом, что дело обстоит прямо противоположным образом), что дорога свободна и абсолютно безопасна, т. е. в сообщении индуктора содержится намеренно искаженная информация о реальных фактах, в то время как, согласно определению, данному самим же В. В. Знаковым, отличительный признак обмана — полное отсутствие в нем ложных сведений, прямых искажений истины. Далее, в определении феномена обмана, данном Знаковым, красной нитью проходит положение о том, что его целью является не что иное, как умышленное создание у рецепиента искаженного представления о действительности.

В данном же случае индуктор изначально «имеет благие намерения» и стремится создать в сознании рецепиента как раз прямо противоположную, а именно — истинную картину действительности, и добивается этого при помощи намеренно искаженного им сообщения (дорога через лес свободна и безопасна). Здесь, как мы полагаем, речь идет исключительно о психологическом приеме «использования духа противоречия»²⁰.

Таким образом, ситуация, описанная в трактате Блаженного Августина, является зеркальным отражением первой разновидности обмана (по В. В. Знакову) при помощи правды, когда индуктор точно знает, что рецепиент не верит ему, ожидает от него лжи, и тогда намеренно сообщает ему реальные факты, ожидая, что рецепиент истолкует их превратно.

По нашему мнению, чтобы адекватно проиллюстрировать первую разновидность обмана при помощи правды, необходимо ситуацию, описанную Августином, перевернуть с ног на голову, а именно представим себе следующее: во-первых, некто прекрасно знает, что на каждого, кто проходит дорогой через лес, нападают разбойники и грабят его, и, во-вторых, этот некто абсолютно уверен в том, что спрашивающий считает его (возможно и не безосновательно) законченным лжецом.

Тогда, желая просто подложить путнику свинью, а может быть и находясь с разбойниками в сговоре, некто сообщает ему истинную правду (реальные факты) о том, что лес полон разбойников, что нападение неминуемо и что, наконец, объездная дорога (через степь), напротив, совершенно безопасна. В результате под действием некорректной мыслительной установки (лжец всегда говорит ложь) путник делает ошибочный вывод из истинной посылки и принимает роковое решение ехать непременно через лес.

Чтобы на наглядном примере раскрыть сущность второй операциональной разновидности обмана при помощи правды, то есть, когда искушенный обманщик полагает, что именно реальные факты покажутся собеседнику наиболее невероятными, обратимся к похождениям полицейского по имени Роберт Лейси из романа Роберта Дейли «Принц города».

Лейси, сотрудник полицейского управления, чтобы собрать необходимые доказательства по крупному делу о коррупции, начинает работать под прикрытием и внедряется в мафиозную среду. Улики по делу, которые он записывает на специальное устройство скрытого ношения, как правило, Лейси получает во время бесед с гангстерами и коррумпированными чиновниками. Но со временем тучи над Лейси сгущаются, и преступники начинают подозревать его в связях с федералами. Очевидно, что та минута, в которую гангстеры обнаружили бы закрепленный на теле Лейси передатчик, стала бы в его жизни последней.

Мы позволим себе процитировать отрывок из беседы Лейси с одним из мафиози:

«— Давай-ка, не будем сегодня садиться поблизости от музыкального автомата, а то запись, понимаешь, в прошлый раз у меня вышла хреновая. — Не смешно, — ответил Ди Стефано.

Тут Лейси принялся болтать о том, что он работает на федералов, так же, как и снующая туда сюда официантка, которая умудрилась засунуть передатчик себе в...

Все сидящие рядом весело рассмеялись. И только смех Ди Стефано был глухим»²¹.

В данном примере мы можем видеть, что налицо все элементы рассматриваемой нами разновидности обмана. Это, во-первых, намерение индуктора (Лейси) создать у рецепиента (Ди Стефано) искаженное представление о действительном положении вещей (Лейси порядочный гангстер, он не работает на федералов, он не записывает на магнитофон беседы с преступниками), во-вторых, совершенно реальные факты, сообщаемые индуктором рецепиенту (работа Лейси на правительство Соединенных Штатов, запись разговоров на магнитофон и реальные помехи в записи, создаваемые музыкальным автоматом) и, в-третьих, итоговый результат (подозрения Ди Стефано в отношении Лейси в значительной степени ослабели).

Приведенный пример показывает, что обман при помощи правды представляет собой настоящее искусство, поскольку требует грамотной и сценически выверенной подачи правдивой информации таким образом, чтобы на основе реальных фактов противостоящая сторона сделала ошибочные выводы.

Очевидно, что человек для успешного овладения этим приемом защиты рентной информации должен обладать незаурядным актерским талантом и развитым самообладанием.

Итак, мы рассмотрели два основных способа защиты рентной информации (ложь и обман) с точки зрения их общих характеристик.

Мы рассмотрели также некоторые подходы к классификации частных способов как лжи, так и обмана.

Какие же выводы мы можем сделать относительно операциональных преимуществ (психологического комфорта и наличия отступных путей в случае неудачи), которые предоставляют человеку ложь или обман как способы защиты рентной информации?

С точки зрения Ю. И. Холодного, высказанной им в одной из частных бесед, несомненным представляется тот факт, что поскольку психологически обман очень удобен, то он обладает перед ложью рядом преимуществ, а именно:

1. Обманщику в отличие от лжеца ничего не надо выдумывать. Ему также ничего не надо
запоминать из вымышленных им обстоятельств и фактов, чтобы впоследствии самому не запу
таться при повторном изложении собственной версии произошедшего.

2. Обманщику в отличие от лжеца нет необходимости заранее добиваться определенной сте
пени детализации вымышленных им обстоятельств и фактов, чтобы затем не попасть в тяжелое
положение в случае возникновения к нему дополнительных уточняющих вопросов, связанных с
тонкими нюансами обстоятельств и фактов, имевших с его слов место. Следует заметить, что
многие лжецы терпели фиаско именно под давлением грамотно выстроенной системы уточняю
щих вопросов (на языке следователей и оперативных работников такой способ работы носит
название метода «ловленных нестыковок» в показаниях).

3. Обман в сравнении с ложью обладает тем преимуществом, что в случае неудачи его слож
нее доказать в смысле изобличения человека именно как сознательного обманщика, а не как чело
века невнимательного или, имеющего, скажем, плохую память. Таким образом, обман предостав
ляет дополнительные возможности для психологического маневра — возможность разоблаченно
му обманщику сослаться на некие обстоятельства, которые просто не позволили ему воспринять
и запомнить тот или иной факт.

4. Обман в сравнении с ложью является более комфортным и с узко психологической точки
зрения — в собственных глазах обманщик в отличие от лжеца не совершает чего-либо предосуди
тельного, поскольку сообщаемая им информация соответствует реальным фактам. Это, в первую
•очередь, относится к разновидности обмана с помощью полуправды.В то же время, как уже было сказано выше, обман требует от человека, использующего этот прием, очень грамотной, дозированной подачи информации, а если рассматривать обман с точки зрения техники его исполнения, то искусство тонкого обмана граничит с мастерством профессионального актера, обладающего к тому же незаурядным самообладанием.

Это замечание относится, прежде всего, к разновидности обмана посредством правды.

Ложь и обман являются главенствующими, но не единственными способами защиты рентной информации. Помимо них, как мы уже говорили, существуют еще два способа защиты рентной информации, а именно уход от темы и установка на запирательство.

Явления ухода и запирательства впервые были детально описаны доктором психологических наук, профессором Л. Б. Филоновым в 1979 году в связи с разработкой им психологической

Явление ухода имеет место в том случае, если претендент на завладение (получение) рентной информации имеет невысокий социальный статус или, по крайней мере, положение претендента в социальной иерархии и его властные полномочия не выше, чем у владельца скрываемой информации.

Феноменологически явление ухода заключается в том, что человек в ходе направленной беседы начинает избегать тех «опасных зон» (тем разговора), которые имеют то или иное отношение к скрываемой им информации. При этом, как правило, непосредственно используются такие увертки, как подмена предмета разговора, применение формальных отговорок и использование стандартных фраз, ирония, сарказм, перевод содержательной беседы в русло абстрактного рассказа, «забалтывание» собеседника, а также негативные высказывания.

В том случае, если опрашиваемый (допрашиваемый) демонстрирует увертки из арсенала ухода такие, например, как забалтывание и перевод беседы в русло абстрактного рассказа, то, по свидетельству Аскольда Марковича Петрова (оперативника с 40-летним стажем, бывшего начальника отдела по особо важным делам уголовного розыска ГУВД Пермской области, а ныне одного из старейших и наиболее уважаемых полиграфологов России), следует незамедлительно пресекать такого рода приемы и при этом «...необходимо вести наступательную тактику... и...настойчиво переводить разговор на конкретные обстоятельства дела, из-за которого опрашиваемый находится на допросе»²³.

В своей книге Л. Б. Филонов описывает также и механизм, названный им «установкой на запирательство».

Согласно точке зрения Л. Б. Филонова при установке на запирательство лицо, скрывающее ту или иную рентную информацию, прибегает к рассказу о «постороннем человеке», чтобы перевести на него подозрение, а самому остаться вне критической ситуации.

Мы, однако, полагаем, что подобная трактовка феномена «запирательства» ни в коей мере не отвечает его глубинной сути в плане социально-психологического анализа, а потому мы присоединяемся к мнению Ю. И. Холодного, который относит феномен «запирательства» к явлению, обусловленному преимущественно фактором социально-ролевого характера.

В этой связи Ю. И. Холодный отмечает, что запирательство как способ защиты рентной информации имеет место лишь в том случае, когда актуальный социально-ролевой статус претендента (в системе отношений власти и подчинения) является значительно более высоким, чем статус владельца информации и, уход от критической темы не может обеспечить защиту скрываемой фактологии.

Ю. И. Холодный раскрывает глубинную суть феномена «запирательства» посредством следующей формулы: «Я отказываюсь говорить на эту тему. Я все прекрасно знаю, но, тем не менее, ничего Вам не скажу»²⁴. Очевидно, что в этом случае стоимость (объективная или субъективная) информации, на которую «запираются», однозначно превышает дивиденды от ее разглашения.

К классическому случаю запирательства как способа защиты рентной информации Ю. И. Холодный относит, например, поведение верного воинской присяге солдата, который совершенно открыто отказывается отвечать на вопросы захватившего его в плен противника.

Итак, мы последовательно рассмотрели феномен защиты рентной информации, постулировали тот факт, что это явление в государственно-организованном обществе носит тотальный характер и подробно разобрали способы защиты такого рода информации, которые имеет в своем арсенале ее владелец.

Таким образом, мы описали ситуацию борьбы за обладание информацией преимущественно под углом зрения одной из противостоящих сторон, а именно — ее владельца.

Поэтому в следующей главе мы, следуя общей логике изложения материала, разберем ситуацию с точки зрения другой стороны — со стороны претендента на завладение информацией. Иначе говоря, мы опишем методы выявления скрываемой информации, в том числе психофизиологический метод, одной из разновидностей которого и являются проверки на полиграфе.

.Глава 2.