В России

Из материала предыдущей главы вы уже знаете, что уже в глубокой древности человек пытался использовать динамику протекания ряда физиологических процессов в целях выявления скрываемой информации («детекции лжи»).

В Новое время одним из первых, кто предложил использовать анализ динамики физиологических процессов для изобличения преступников, был автор знаменитого романа о приключениях Робинзона Крузо — Даниэль Дефо.

В своем трактате под названием «Эффективный проект непосредственного предупреждения уличных ограблений и пресечения всяких иных беспорядков по ночам», который вышел в свет 1730 году, Дефо писал, что «у вора существует дрожь (тремор) в крови, которая, если ею заняться, разоблачит его... Некоторые из них настолько закостенели в преступлении, что... даже смело встречают преследователя; но схватите его за запястье и пощупайте его пульс; и вы обнаружите его виновность»¹.

Идеи великого романиста начали реализовываться на практике лишь спустя полтора столетия. Толчком для этого стали работы итальянского физиолога А. Моссо, материалы экспериментов которого были опубликованы в его монографии под символичным названием «Страх».

В 1877 году при помощи гидроплетизмографа (примитивного устройства для измерения пульса и кровенаполнения сосудов) Моссо зафиксировал, что во время приема в клинике у одной из его пациенток внезапно, без всяких видимых причин, возросли пульсации. Моссо так описал этот случай: «...это поразило меня, и я спросил женщину, как она себя чувствует; ответ был — " хорошо"... Я тщательно проверил прибор, чтобы убедиться, что все в порядке. Тогда я попросил пациентку рассказать мне, о чем та думала минуты две назад. Она ответила, что, рассматривая отсутствующим взором книжную полку, висевшую напротив, остановила свой взгляд на черепе, стоявшем среди книг, и была напугана им, так как он напомнил ей о ее болезни»².

Эксперименты Моссо носили сугубо лабораторный характер и никоим образом не могут рас-: матриваться как исследования в области «детекции лжи» в узком смысле слова.

Приоритет в прикладном использовании психофизиологического метода «детекции лжи» -принадлежит выдающемуся итальянскому криминалисту Чезаре Ломброзо, который в 1895 году изложил в своей широко известной книге «Преступный человек» первый практический опыт применения гидроплетизмографа в ходе проверки фигуранта по уголовному делу об ограблении. Проведя психофизиологическое исследование, Ч. Ломброзо не зафиксировал видимых изменений динамики артериального давления в ответ на предъявление стимулов, связанных с ограблением. В то же время он обнаружил падение артериального давления в ответ на вопросы по другому лету, связанному с хищением паспортов.

Как выяснилось позднее, Ломброзо не ошибся в своих выводах, когда «оправдал» подозреваемого в ограблении, который реально оказался причастным к хищению партии паспортов.

В 1902 году Ч. Ломброзо был привлечен к расследованию уголовного дела об изнасиловании • убийстве девочки. В ходе расследования этого дела был задержан некто Тосетти.

Ч. Ломброзо вновь применил гидроплетизмограф и обнаружил «незначительные изменения» пульсе, когда Тосетти делал в уме математические вычисления; однако, когда ему предъявлялись изображения израненных детей, регистрируемая запись пульса не показала никаких внезапных изменений, в том числе — и на фотографию убитой девочки. Результаты последующего расследования убедительно доказали, что Тосетти был невиновен в этом преступлении»³.

Практика Ч. Ломброзо на протяжении десятка лет являлась уникальной и не находила последователей. В этот период, по словам Ю. И. Холодного, технология инструментальной «детекции лжи» «погрузилась в инкубационный период лабораторных изысканий»⁴.

Подавляющее большинство исследований в области инструментальной «детекции лжи» в начале прошлого века носили лабораторный характер.

В Западной Европе одними из первых, кто провел серию психологических экспериментов в этой области, были Макс Вертгеймер и Юрген Клейн, которые в 1904 году опубликовали статью под названием «Психологическая диагностика состава преступления»⁵. Научная новизна статьи заключалась в идее приспособить классический ассоциативный эксперимент в целях выявления скрываемой человеком информации.

Суть ассоциативного метода в яркой художественной форме передана в рассказе К. Чапека «Эксперимент доктора Роуса».

Сюжет рассказа состоит в том, что в маленький чешский городок (в 30-е годы прошлого столетия) приезжает американский психоаналитик, чех по происхождению. Профессор Роус объявляет, что он намерен публично продемонстрировать свое мастерство профессионального психолога-аналитика. В назначенный им час собирается элита городка, журналисты и простонародье. Роус прилюдно приступает к работе с лицом, подозреваемым в совершении убийства. Роус начинает диктовать подозреваемому слова и предлагает ему отвечать на них первым пришедшим в голову словом-ассоциацией. Поначалу подозреваемый вообще не желает иметь дело с профессором Роусом, однако постепенно «наивная» игра в слова захватывает его.

В начале публичного эксперимента профессор Роус предъявляет подозреваемому нейтральные слова-стимулы, такие как: пиво, улица, собака.

Затем психоаналитик начинает включать в обследование слова, связанные с частными признаками совершенного преступления. Так, в ответ на слово «кафе» подозреваемый отвечает словом «шоссе», а на слово «пятно» дает ответ «мешок» (местная полиция уже располагала к тому времени сведениями о том, что пятна крови преступник вытер мешком). На слово «спрятать» был получен ответ «зарыть», а на слово «лопата» подозреваемый ответил словом «яма». В свою очередь слово «яма» вызвало ассоциативный ответ — «забор» и т. д.

В результате ассоциативного сеанса профессор отправляет полицейских в точно определенное место, где они раскапывают яму (кстати, находящуюся рядом с забором) и находят труп потерпевшего⁶.

Операционально-ассоциативный метод представлял собой процедуру, в ходе которой обследуемый должен был в тот миг, когда под воздействием предъявленного стимула (слова) у него в сознании возникала какая-либо ассоциация (отличная от прямого значения слова-стимула), как можно быстрее нажимать на механический ключ, связанный с секундомером.

Основным информативным признаком, который в классическом ассоциативном эксперименте принимался в расчет, было латентное время ответа испытуемого.

Теоретически ассоциативный метод «диагностики состава преступления» базировался на том постулате, что то или иное событие в жизни человека оставляет в его памяти тем более прочный след, чем более аффективно окрашенным оно явилось. Поэтому реакции на слова-стимулы,

непосредственно относящиеся к устанавливаемому событию, должны отличаться от реакций на нейтральные (не связанные с событием) стимулы.

Как уже было сказано, процедура ассоциативного эксперимента применительно к расследованию преступления состояла в том, что подозреваемому называли слова-стимулы, на которые он должен был отвечать первым пришедшим ему в голову словом, причем отвечать как можно быстрее.

При этом слова-стимулы содержательно разделялись на критические (релевантные, т. е. относящиеся к существу дела) и нейтральные (иррелевантные, т. е. не имеющие отношения к преступному эпизоду).

Общий список слов-раздражителей состоял обычно из 60—100 пунктов, среди которых содержалось около 20 критических раздражителей, причем в начале процедуры в обязательном порядке предъявлялось 10—15 нейтральных слов-стимулов с тем, чтобы адаптировать обследуемого к процедуре проверки.

Для непричастного лица все слова-стимулы должны были представляться гомогенными (однородными, равнозначными), а лицо, причастное к устанавливаемому событию, должно было (по замыслу исследователей) ярко реагировать на критические раздражители.

Эмпирически (опытным путем) было установлено, что человек, знакомый (и скрывающий это) с обстоятельствами расследуемого дела, демонстрировал реакции, специфичность которых выражалась, во-первых, в необычности содержания ассоциативного ответа на критическое слово-раздражитель (прямое реагирование словами, относящимися к делу, а также совершенно бессмысленные ответы или простое повторение стимула и т. д.), а во-вторых, в увеличении латентного времени ассоциативной реакции на критические стимулы.

К сожалению, как мы уже отметили выше, в начале прошлого века ассоциативные эксперименты в Западной Европе в большинстве своем носили исключительно лабораторный характер и чрезвычайно редко проводились с лицами, подозреваемыми в совершении реальных преступлений.

Техническое обеспечение ассоциативных экспериментов также оставляло желать лучшего, в частности нельзя было точно измерить латентное время ассоциативной реакции.

К тому же прикладная ценность «диагностики состава преступления» снижалась в силу стереотипного характера ассоциативных процессов.

А. Р. Ратинов по этому поводу высказал мнение, что «...в силу повторяемости жизненных явлений, способов совершения и раскрытия преступлений и сходства во многих чертах тех или иных обстоятельств в различных уголовных делах, человеческие ассоциации нередко становятся стереотипными. Соответственно их словесное выражение оказывается сходным у многих людей. Поэтому каждый допрашиваемый может реагировать на словесные сигналы как виновный и, наоборот, преступник, пользуясь ассоциациями-стереотипами, окажется вне подозрений»⁷.

Тем не менее, несмотря на то, что описанные ассоциативные эксперименты по «диагностике состава преступления» никоим образом нельзя относить к инструментальной «детекции лжи» в узком смысле слова, они составили ту необходимую теоретическую базу, на которой начала вскоре свое бурное развитие технология полиграфных проверок.

Так, в 1914 году итальянец В. Бенусси использовал анализ динамики процесса дыхания (изменения частоты и глубины) при проведении допросов подозреваемых в совершении преступлений.

В это же время начал свои изыскания в области инструментальной детекции лжи и американский психолог Уильям Марстон⁸, прошедший в начале прошлого века в Германии подготовку уГуго Мюнстерберга (одного из основоположников психологии труда и яркого представителя ас-социанистской психологии).Первая мировая война, которая началась летом 1914 года, настоятельно продиктовала необходимость внедрения новых методов в деятельность контрразведывательных органов противоборствующих сторон.У. Марстону, как психологу и члену научно-исследовательского комитета Соединенных Штатов, было поручено дать оценку возможностей методов инструментальной «детекции лжи» в рамках борьбы с германским шпионажем.

Группа психологов, в которую входил У. Марстон, изучив тогдашний уровень развития психофизиологической детекции лжи, констатировала, что «blood pressure deception test» («тест выявления лжи посредством артериального давления»), предложенный У. Map-стоном, являлся наиболее эффективным из существовавших в тот момент методов детекции.

Результативность «теста выявления лжи при помощи артериального давления» достигала 97(1)%.

Научно-исследовательский комитет предложил контрразведке Соединенных Штатов внедрить в свою деятельность инструментальную «детекцию лжи», а Уильяма Марстона назначить специальным агентом Министерства обороны США по использовании инструментальной «детекции лжи» в целях борьбы с германской агентурой.

В 1917 году, когда активность кайзеровской агентуры достигла своего апогея, произошло хищение чрезвычайно важных секретных документов из сейфа одного американского высокопоставленного военного. У. Марстону поставили задачу выявить похитителя документов. В число подозреваемых было включено около 70 человек.

В результате проведенной огромной работы из всего круга подозреваемых специалисты указали на того из них, кто был в соответствии с результатами тестирования причастен к хищению.

Принятое У. Марстоном решение оказалось верным и похититель документов, которого служба наружного наблюдения взяла под контроль, вскоре был задержан с поличным в момент передачи секретной документации кайзеровскому агенту.

Таким образом, технологии полиграфных проверок должны были получить в среде военных широкое признание, однако вскоре первая мировая война завершилась капитуляцией Германии, и У. Марстон так и не получил должность специального агента.

Несмотря на то, что Министерство обороны США в то время оставило положительный опыт детекции лжи без должного внимания, полиграфные проверки постепенно стали входить в практику американской криминальной полиции. Эта тенденция была связана, прежде всего, с возникновением группы прогрессивно мыслящих специалистов, которым, собственно, и принадлежит главенствующая роль в трансформации технологии полиграфных проверок в широко и успешно применяемый метод раскрытия преступлений.

Среди пионеров техники полиграфных проверок необходимо назвать сотрудника полиции штата Калифорния Джона Ларсона, который в 1921 году сконструировал первый прообраз современного профессионального полиграфа (аппарат Ларсона одновременно регистрировал изменения динамики относительного артериального давления, пульса и дыхания), а также первым среди полицейских начал систематически применять «тест выявления лжи при помощи артериального давления»⁹.

Деятельность У. Марстона привела к тому, что «...к 1932 году метод был применен в 1928 случаях при розыске тел жертв. Проверки на «детекторе лжи» постепенно стали применяться полицейскими подразделениями ряда штатов США. В 1935 году на «детектор лжи» обратиловнимание Федеральное бюро расследований (ФБР) США, которое в 1938 году впервые (после У. Марстона) применило полиграф при расследовании дела о шпионаже»¹⁰.

В 1933 году ученик Ларсона Леонард Килер (в то время сотрудник лаборатории научных методов раскрытия преступлений при Северо-Западном Университете) сконструировал профессиональный полевой полиграф, который был специально предназначен для целей «детекции лжи».

Л. Килер сыграл выдающуюся роль в становлении индустрии полиграфных проверок в Соединенных Штатах. Достаточно указать на то, что именно Л. Килер разработал первую модель профессионального полевого полиграфа и организовал его серийный выпуск.

Помимо этого, Л. Килер открыл первую в США специальную школу по подготовке полиграфологов и первым начал проводить коммерческие проверки на полиграфе в системе отбора персонала и служебных разбирательств.

К началу второй мировой войны в Соединенных Штатах уже три фирмы организовали выпуск полиграфов на серийной основе. Полиция к этому времени широко применяла полиграфные проверки более чем в 30 штатах. Динамично развивалась также практика применения полиграфа и в сфере бизнеса.

Примерно в это же время Соединенные Штаты начинают экспорт своих полиграфов, а также методологии полиграфных проверок (Польша, Китай), а японские разработчики конструируют и запускают в серийное производство собственную модификацию полиграфа, которая получила название «психогальванометр» и была впервые применена по делу о государственном шпионаже в конце 30-х годов прошлого столетия.

Задачи по защите государственных интересов, связанных с вступлением Соединенных Штатов в войну, послужили тому, что Американское психологическое общество провело комплексное исследование, направленное на оценку научной обоснованности и практической полезности полиграфных проверок в военной области.

Проведенное исследование привело специалистов к заключению, что «...методы детекции лжи разработаны в достаточной мере, существуют необходимые технические средства и имеется в наличии определенное число хорошо подготовленных специалистов. Из перечисленных трех факторов наиболее важным является человеческий, так как именно от него зависит успех или неуспех усилий по детекции лжи. При наличии компетентного специалиста результаты проверок на полиграфе оказываются весьма полезными. Когда такие специалисты отсутствуют, применение метода и аппаратуры не должно осуществляться»¹¹.

Заключение Американского психологического общества в значительной степени повлияло на то, что полиграф в Соединенных Штатах стал широко использоваться при решении задач по защите государственной и военной тайны¹².

Развитие психофизиологического метода выявления скрываемой информации в начале 20-х годов прошлого века вызвало резонанс и в Советской России, в которой на тот момент времени идеологический гнет и политика изоляционизма в области психологии еще не получили своего законченного развития, а потому советские психологи имели возможность знакомиться с работами своих зарубежных коллег, а также проводить собственные оригинальные исследования в области детекции.

¹⁰.)В этой связи необходимо более подробно остановиться на экспериментах, проведенных в области инструментальной детекции лжи Александром Романовичем Лурия (впоследствии профессором факультета психологии МГУ и ученым с мировым именем), которому, несмотря на то, что его работы не являлись психофизиологической детекцией в узком смысле слова, принадлежит, как уже было сказано выше, приоритет в формулировании базового принципа технологии психофизиологической «детекции лжи»¹³.

Напомним, что с психологической точки зрения исследования А. Р. Лурия носили характер типичного ассоциативного эксперимента.

Однако А. Р. Лурия внес в классические для того времени схемы лабораторных аффективно-ассоциативных экспериментов, во-первых, существенную новизну в плане изменения характера стимуляции испытуемых¹⁴.

А. Р. Лурия пришел к выводу, что избежать искусственного характера раздражителей в ходе экспериментов возможно лишь в ходе изучения ассоциативно-аффективного поведения людей, испытывающих реальные выраженные негативные эмоции, обусловленные действительными житейскими обстоятельствами.

В этой связи на руку А. Р. Лурия сыграла академическая «чистка» студенчества, которая прокатилась по всей стране в начале 1924 года. «Чистка» преследовала цель исключения из переполненных Университетов и институтов студентов, не справляющихся с академической нагрузкой, а также «социально-неблагонадежный» элемент. В результате этой в высшей степени сомнительной большевистской акции численность студентов, исключенных из некоторых высших учебных заведений, доходила до 30%.

В те годы исключение молодого человека из института, как правило, было равнозначно крушению всех его планов на успешную в будущем карьеру. Поэтому неудивительно, что пережитые отрицательные эмоции у тех студентов, которым выпало пройти процедуру «чистки», представляли для них достаточно серьезную, а главное, естественную психологическую травму.

А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев отобрали из числа студентов, проходящих «чистку», 30 испытуемых¹⁵.

Во-вторых, по сравнению с классическим ассоциативным экспериментом, А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев добавили также к процедуре обследования регистрацию сопряженной с вербальным ассоциативным ответом простой моторной реакции указательного или среднего пальца руки

испытуемого, которая записывалась на ленту кимографа¹⁶ при нажатии пальца на специально сконструированный пневматический ключ¹⁷.

Анализ результатов своих исследований А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев провели, если можно так выразиться, в четырех плоскостях, разложив общий поведенческий ответ испытуемого на четыре компоненты, а именно:

1) описание внешнего поведения в широком смысле этого слова;

2) анализ латентного времени вербальной ассоциативной реакции;

3) описание смыслового содержания вербальных ассоциативных реакций;

4) анализ сопряженных моторных реакций.

Выяснилось, что внешние поведенческие реакции испытуемых оказались резко выраженными и отчетливо могли быть подразделены на два прямо противоположных типа.

В то время как успевающие (имеющие пролетарское происхождение) студенты, осознавая, что проверка им ничем особенным не грозит, в целом демонстрировали адекватное отношение к процедуре эксперимента и даже проявляли некоторый интерес к происходящему с ними, то испытуемые из другой группы проявляли такие реакции, как общее возбуждение, ерзанье на стуле, внезапное покраснение или побледнение, громкие крики, удары руками по столу и т. д.

Что касается среднего латентного времени ассоциативных вербальных реакций, то его продолжительность (2, 19 с) оказалась значительно повышенной по сравнению с латентным временем ответов в классических, лишенных аффективного напряжения лабораторных экспериментах (1, 4—1, 6 с). Латентное время в экспериментах Лурия и Леонтьева превышало среднее реактивное время в опытах основоположника ассоциативного метода Юнга (1, 5 с) в среднем на 46 %,

Яркие различия выявились и в продолжительности латентного времени при ответах на критические и нейтральные вербальные стимулы: при ответах на критические стимулы латентный период увеличивался в среднем на 24, 3 %¹⁸.

При ответе на критический стимул А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев нередко наблюдали неадекватный по своему смысловому содержанию характер слова-ассоциации, что также ярко отражало силу аффективных процессов, возникающих в момент ответа у опрашиваемого лица.

Сопряженные моторные реакции А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьев анализировали, во-первых, с точки зрения их совпадения с вербальным ответом на стимул, а во-вторых — в плане их интенсивности и формы.

Выяснилось, что при предъявлении критических слов-стимулов часто имело место рассогласование априори сопряженных вербального и моторного ответов. При этом моторная реакция могла как опережать вербальную реакцию, так и, наоборот, предшествовать ей.

В плане интенсивности моторные реакции на критические раздражители отличались от реакций на нейтральные стимулы значительно более выраженной силой нажатия пальца на пневматический ключ.

.Но особенно показательными оказались отклонения в форме моторных реакций на критические стимулы. Оказалось, что эти реакции полностью выпадают из ряда гомогенных (однородных) стереотипных двигательных ответов на индифферентные слова-раздражители. А. Р. Лу-рия и А. Н. Леонтьев наблюдали, как правило, разрушенную почти до неузнаваемости картину моторного ряда¹⁹. Таким образом, можно констатировать, что в ходе экспериментов А. Р. Лурия и А. Н. Леонтьева наблюдались резкие нарушения моторных реакций, которые логично было бы объяснить дезорганизующим влиянием параллельно протекающих и скрытых от внешнего наблюдателя аффективных процессов. Косвенным подтверждением этого являлось то обстоятельство, что в повторных пробах, которые следовали непосредственно за внешним «выплеском» аффективного напряжения, процент дезорганизации сопряженных моторных реакций в ответ на критические стимулы резко падал, а общая форма кривых ответа фактически возвращалась к норме.

В результате проведенных исследований А. Р. Лурия сформулировал базовый постулат инструментальной «детекции лжи», формулировку которого мы позволим себе привести еще раз.

Согласно А. Р. Лурия, «единственная возможность изучить... внутренние «скрытые процессы сводится к тому, чтобы соединить эти скрытые процессы с каким-нибудь одновременно протекающим рядом доступных для объективного наблюдения процессов поведения, в которых внутренние закономерности и соотношения находили бы свое отражение»²⁰.

Сопряженная моторная методика А. Р. Лурия обладала перед классическим ассоциативным экспериментом еще и тем преимуществом, что она позволяла с той или иной степенью точности определять, была ли продемонстрированная экспериментатору внешняя вербальная реакция отражением именно первой ассоциации, возникшей в сознании опрашиваемого лица в ответ на предъявленный ему критический стимул.

В ходе экспериментов стало ясным, что целевая инструкция, требующая от испытуемого нажимать пальцем на пневматический ключ всегда одновременно с вербальным ответом, жестко закреплялась в сознании испытуемого, и легкий нажим (затем умышленно прерванный) на ключ фиксировался на ленте кимографа даже тогда, когда испытуемый намеренно не вербализовывал первую, пришедшую ему в голову в ответ на критический стимул ассоциацию²¹.

С 1927 по 1932 годы А. Р. Лурия провел ряд экспериментов в лаборатории экспериментальной психологии при Московской губернской прокуратуре. Эксперименты были направлены на прояснение вопроса о том, действительно ли можно экспериментальным путем отличить причастного к преступлению человека от непричастного к преступлению лица.

В течение пяти лет А. Р. Лурия удалось обследовать около пятидесяти человек, обвиняемых в совершении убийства или в соучастии в убийстве.

А. Р. Лурия установил, что в большинстве случаев у истинных преступников в результате применения к ним сопряженной моторной методики возникали объективные симптомы, которые позволяли отличать их от непричастных лиц.

В своей научной автобиографии, опубликованной в 1982 году, А. Р. Лурия указывал на то, что «применяя эту процедуру сравнения реакций на различные типы слов у одного и того же испытуемого, мы часто обнаруживали действительного преступника среди других подозреваемых... Эта работа оказалась практически полезной для криминалистов, являясь ранней моделью

детектора лжи»

¹⁹Впоследствии многие из отечественных ученых стали придерживаться того мнения, что сопряженная моторная методика А. Р. Лурия представляет собой одну из разновидностей «детектора лжи»²³.

На рубеже 30-х годов прошлого столетия ранняя советская психология, проходившая наиболее свободный и творческий этап своего развития, открыто признавала перспективность метода инструментальной «детекции лжи».

Так, в 1929 году русский психолог Николай Добрынин писал, что «с помощью этих точных аппаратов (полиграфов. — С. Оглоблин, А. Молчанов) можно зарегистрировать выражения наших эмоций и аффектов, связанные с изменениями дыхания, пульса и кровенаполнения»²⁴.

Можно только предполагать какое дальнейшее научное и прикладное развитие в Советском Союзе получили бы работы А. Р. Лурия и его зарубежных (в первую очередь американских) коллег, если бы внутри страны во второй половине 30-х годов не возобладала (во многом по объективным причинам) государственная политика одностороннего изоляционизма и ксенофобии.

Однако история не знает сослагательного наклонения, и мы с сожалением должны констатировать, что к 1938 году в СССР все исследования в области инструментальной «детекции лжи» были по инициативе сверху в срочном порядке свернуты.

Крупный отечественный специалист в области истории зарождения и развития технологии инструментальной «детекции лжи» Ю. И. Холодный связал воедино (помимо общих тенденций развития сталинской России) два частных фактора, определивших на несколько десятилетий политику государственного запрета на проведение полиграфных проверок в СССР.

Первый фактор, по мнению Ю. И. Холодного, формально был связан с опубликованием в Советском Союзе книги итальянского криминалиста Э. Ферри «Уголовная социология», в которой последний предложил в качестве одного из методов проверки истинности показаний подозреваемых использовать сфигмограф (устройство, являющееся составной частью профессионального полиграфа, которое, регистрируя колебания стенок крупных кровеносных сосудов, определяет динамику пульса человека). Работа Ферри вызвала в среде советских юристов большой интерес в связи с разработкой в 20—30-е годы прошлого века теории советского доказательственного права.

Советский юрист М. С. Строгович дал, например, достаточно противоречивую оценку отмеченной Ферри прогрессивной технологии, хотя и не отрицал, что в предложении Ферри содержались ценные и интересные мысли.

Вторым и определяющим, с точки зрения Холодного, фактором, предопределившим «замораживание» теории и практики инструментальной «детекции лжи» в Советском Союзе, явилось заявление Генерального Прокурора СССР А. Я. Вышинского, в котором он заметил, что «вот этого Ферри, который рекомендовал открывать преступников при помощи сфигмографа, отмечающего изменения в кровообращении обвиняемого, т. Строгович рассматривает как ученого, открывшего «новые плодотворные пути» в науке доказательственного права. Эту галиматью проф. Строгович принял в 1927 году за теорию, содержащую ценную и интересную

мысль»

²³После такого заявления дальнейшая судьба технологии «детекции лжи» в Советском Союзе была предрешена на целые десятилетия²⁶.

В 1950-х годах, когда полиграф получает за рубежом окончательное признание со стороны государственной власти и бизнесменов и начинается широкий экспорт этой технологии из США в другие страны, в Советском Союзе ангажированные юристы-теоретики с усердием продолжали клеймить пресловутый «лай-детектор».

В качестве «высокого» образчика подобных разоблачений «реакционных методов» установления истины мы позволим себе привести высказывание советского юриста С. Я. Розенблита (1954), который писал:

«Как " новшество" в арсенале орудий пыток начали фигурировать лай-детекторы, которые широко применяются американской полицией не только в качестве приборов, якобы помогающих следователю разоблачать ложь в показаниях подозреваемых, но и в качестве приспособления, непосредственно причиняющего физические страдания допрашиваемому: в лай-детектор вмонтирован аппарат, регистрирующий реакцию кожи на слабый электрический ток, однако от оператора лай-детектора зависит сила пропускаемого тока, и нередко через тело допрашиваемого пропускается электрический ток такой силы, что жертве причиняются неимоверные физические страдания».

То, что Розенблит писал в своей статье о непосредственном ходе полиграфной проверки, напоминает, скорее, скверный анекдот и сегодня, кроме смеха и сожаления, вызвать ничего не может:

«Так называемый разоблачитель лжи представляет собою аппарат, производящий разряды в теле человека и вызывающий электрошок... За действием аппарата лично наблюдает американец, но у него имеется помощник-лаборант, немец, бывший гитлеровец... На голову допрашиваемого...надевают современный терновый венец. Немец немедленно включает ток и начинает регулировать дозы, наблюдая за быстро движущимися стрелками каких-то приборов. Жертва чувствует, будто тысячи иголок пронизывают тело, нервы, внутренности. Боль и страдания ужасны. Одновременно чувствуется, что железная рука сжимает тебе сердце и доводит до безумия. Невозмутимый гитлеровец регулирует свой аппарат,...следователь диктует ответы, а американец улыбается с удовлетворением палача»²⁷.

Очевидно, что подобная критика, звучавшая в те годы из уст представителей советской юриспруденции, велась не по линии объективного научного анализа, а определялась исключительно идеологическим давлением и конъюнктурными (корыстными) мотивами отдельных правоведов.

Таким образом, как уже было отмечено выше, СССР как в последние предвоенные годы, так и в первые послевоенные десятилетия стоял особняком от процесса широкого распространения полиграфных проверок в других странах.

Ведущая роль в распространении технологий инструментальной «детекции лжи» принадлежала после окончания второй мировой войны Соединенным Штатам.

Уже к началу 1950-х годов полиграф нашел свое широкое применение в деятельности ЦРУ, ФБР, АНБ²⁸, Управлений полиции в большинстве штатов, а также в сфере частного предпринимательства.

При этом с середины 50-х годов прошлого века все без исключения граждане США, поступающие на службу в ЦРУ, подвергались скрининговым (кадровым) проверкам.

В 1951 году острый дефицит квалифицированных специалистов-полиграфологов привел к открытию армейской школы операторов полиграфа.

В начале 1970-х годов в Соединенных Штатах происходит лавинообразный рост количества полиграфных проверок, проводимых как федеральными структурами, так и частнопрактикующими специалистами в сфере бизнеса.

К началу 1980-х годов в США осуществляли полиграфные проверки около 6 тысяч лицензированных специалистов, которые обеспечивали до 2 млн. проверок ежегодно.

Обострение холодной войны в это время привело к изданию (1983) получившей широкую известность Директивы № 84 президента США Рональда Рейгана «Защита информации, касающейся национальной безопасности», которая была впоследствии отменена на основе пролоббированного антигосударственными элементами заключения, предоставленного экспертным Управлением по оценке технологий (УОТ) Конгресса США.

Директива позволяла «...потребовать прохождения испытаний на полиграфе, если это окажется необходимым в процессе расследования несанкционированного разглашения засекреченной информации. Инструкции и руководящие указания должны, как минимум, позволять руководству принимать меры к тому, чтобы отказ сотрудника от испытаний на полиграфе в рамках расследования кон-кретного случая разглашения всегда сопровождался отрицательными для него последствиями»²⁹.

В Соединенных Штатах пришли к заключению, что «...центральной проблемой... является вопрос не о том, полезен ли полиграф, а о том, есть ли научное обоснование для его использования;... а параллельно был сделан вывод о том, что... доказательства достоверности проверок на полиграфе в приложении к уголовным расследованиям реально существуют»³⁰.

Федеральные ведомства весьма активно использовали скрининговые полиграфные проверки. В 1980-х годах скрининг стал обязательной практикой в рамках спецпроверок, проводившихся в отношении поступающих на работу в Министерство обороны, ЦРУ, АН Б.

При этом следует отметить тот факт, что крупнейшим потребителем технологии «детекции лжи» являлся частный бизнес, терпевший большие убытки, обусловленные воровством и иными проявлениями нелояльности наемного персонала.

В то же время в США в тот период не существовало прописанных в Федеральном законодательстве правовых норм, четко регламентирующих правомочность (неправомочность) применения технологии «детекции лжи» в том или ином случае, а также конкретный порядок проведения полиграфных проверок. Отсутствие правовой базы привело к появлению на рынке услуг значительного количества неквалифицированных специалистов³¹, которые осуществляли проверки на низком уровне, что дало правозащитным организациям повод расценивать применение полиграфа как нарушение прав человека.

В 1980-х годах власти США предприняли ряд важных шагов, направленных на упорядочение подготовки специалистов и применения полиграфа как в государственном, так и в коммерческом секторе.

В 1985 году на базе армейской школы операторов полиграфа (штат Джорджия) был организован Институт полиграфа МО США, который стал единственным учебным заведением в стране, осуществляющим подготовку специалистов для федеральных ведомств.

В 1988 году был принят Федеральный закон «О защите служащих от полиграфа (ЕРРА — «The Employee Polygraph Protection Act»), который жестко регламентировал основания и порядок проведения полиграфных проверок в государственной сфере и бизнесе.

К началу 1990-х годов в Соединенных Штатах был определен перечень федеральных ведомств, имеющих право применять в своей деятельности полиграф.

По данным Ю. И. Холодного, к этим ведомствам относятся: Государственный департамент США, ЦРУ, ФБР, АНБ, полиция, Секретная служба (охрана президента) США, Бюро по контролю за алкоголем, табачными изделиями и огнестрельным оружием, Почтовая служба США, Таможенная служба США, Министерство финансов, Министерство труда, Министерство транспорта и некоторые другие³².

Закон ЕРРА резко ограничил применение полиграфа в сфере бизнеса. Среднее количество проверок, проводимых ежегодно, составило около 500 тыс. против 2 млн. проверок, осуществлявшихся ежегодно до вступления ЕРРА в силу.

К концу 20-го столетия в США в области применения технологии «детекции лжи» начинает доминировать государственный сектор (около 3000 специалистов против 2000 коммерческих полиграфологов).

На сегодняшний день Соединенные Штаты являются в количественном отношении мировым лидером в области инструментальной «детекции лжи». Американские полиграфологи проводят до 1 млн. проверок в год, т. е. больше чем все вместе взятые специалисты из более чем 60 стран — пользователей полиграфа.

Несмотря на принятие ЕРРА, в целом ограничивающего использование полиграфа, американская полиция неуклонно расширяет практику проведения полиграфных проверок в области кадрового отбора и внутренних расследований (служебных разбирательств). Так или иначе применяют в своей деятельности полиграф подавляющее большинство полицейских подразделений США.

В организационном плане стоит отметить, что «ведущие полиграфологи страны объединены в Американскую ассоциацию полиграфа (АРА), которая в 1988 году насчитывала 1800 членов... Членами АРА являются также 132 иностранных полиграфолога из различных стран Европы, Азии, Америки и Африки. Помимо АРА, являющейся ведущей общественной профессиональной организацией специалистов данного профиля, в каждом из штатов существуют региональные организации полиграфологов, а также две ассоциации — Ассоциация полиграфологов полиции и Ассоциация полиграфологов, специализирующихся на расследовании преступлений, совершенных на сексуальной почве»³³. Американская ассоциация полиграфа издает профильный журнал «Polygraph» (рис. 3.1) и имеет в качестве своей эмблемы фигуру богини справедливости «Фемиды» (рис. 3.2).

Экспорт технологии «детекции лжи» Соединенными Штатами привел к распространению метода по всему миру.

Как уже было сказано, на сегодняшний день более 60 стран мира практикуют полиграфные проверки силами своих государственных и коммерческих специалистов.

К числу таких стран относятся: Россия (около 100 достаточно квалифицированных специалистов и около 10 специалистов топ-класса), Канада, Китай, Германия, Великобритания, Италия, Франция, Испания, Венгрия, Болгария, Индия, Южная Корея, Израиль, Япония, Аргентина, Бразилия, Украина, Польша, Белоруссия, Казахстан, страны Балтии и многие другие^3/1.

Вызывающим, на первый взгляд, удивление является тот факт, что в начале третьего тысячелетия слабая в экономическом и политическом отношении Россия является вслед за Соединенными Штатами крупнейшим и наиболее продуктивным пользователем полиграфа в мире.

³²