Определения и различия

Свободный рынок. Такое состояние общества, когда все экономические операции происходят вследствие добровольного выбора, без принуждения.

Государство. Институт, который мешает свободному рынку посредством принуждения или наделения привилегиями (основанными на принуждении же).

Налог. Форма принуждения или вмешательства в деятельность свободного рынка. Государство собирает дань (подать), позволяющую ему содержать вооруженные силы для применения насилия с целью защиты привилегий, а также для участия в войнах, авантюрах, экспериментах и «реформах» без всяких ограничений, но не за свой собственный счет, а за счет «подданных».

Привилегия. От латинских слов privi («частное») и lege («право»). Преимущество, пожалованное Государством и защищаемое им посредством принуждения. Право, позволяющее извлекать личную выгоду.

Ростовщичество. Форма привилегии, или вмешательства в деятельность свободного рынка: одна группа, поддерживаемая Государством, монополизирует чеканку монет и, таким образом, прямо или косвенно взимает дань (проценты) со всех (или большинства) экономических операций.

Землевладение. Форма привилегии, или вмешательства в деятельность свободного рынка: одна группа, поддерживаемая Государством, «владеет» землей и на основании этого взимает дань (ренту, или арендную плату) с тех, кто живет, работает или что‑ либо производит на этой земле.

Пошлина. Форма привилегии, или вмешательства в деятельность свободного рынка: товарам, произведенным за пределами Государства, не разрешается на равных правах конкурировать с товарами, произведенными внутри Государства.

Капитализм. Организация общества, которая объединяет в себе элементы налога, ростовщичества, землевладения и пошлины и тем самым отрицает свободный рынок, в то же время делая вид, что служит его воплощением.

Консерватизм. Направление капиталистической философии, заявляющее о своей приверженности свободному рынку, но в действительности поддерживающее ростовщичество, землевладение, пошлину и иногда – налогообложение.

Либерализм. Направление капиталистической философии, которое пытается исправить несправедливости капитализма, вводя новые законы в дополнение к уже существующей законодательной базе. Всякий раз, когда консерваторы принимают закон, порождающий привилегию, либералы принимают другой закон, ее модифицирующий, что, в свою очередь, заставляет консерваторов принимать более завуалированный закон, порождающий привилегию, и так далее.

Социализм. Неудавшаяся попытка отменить все привилегии путем передачи власти в руки принудительного агента, стоящего «над привилегиями», то есть Государства. В итоге капиталистическая олигархия превратилась в Государственную монополию. Стену побелили черной краской.

Анархизм. Такое состояние общества, когда свободный рынок функционирует свободно, без налогов, ростовщичества, землевладения, пошлин и других форм принуждения или привилегий.

Правые анархисты предсказывают, что в условиях свободного рынка люди будут сознательно предпочитать конкуренцию кооперации.

Левые анархисты предсказывают, что в условиях свободного рынка люди будут сознательно предпочитать кооперацию конкуренции.

Увлекшись текстом, Дрейк перелистнул страницу и обнаружил антропологический отчет о каком‑ то племени, о существовании которого ему раньше слышать не приходилось. Скоро он сообразил, что это сатирическая притча. Отложив книгу, Дрейк вызвал секретаря и попросил соединить его с «Гольд энд Эппель».

Через секунду в трубке послышался голос:

– Гольд энд Эппель, я мисс Марис.

– Мистер Дрейк хочет переговорить с мистером Челине, – сказал секретарь Дрейка.

– Мистер Челине в продолжительном путешествии, – ответила мисс Марис, – но оставил сообщение для мистера Дрейка на случай, если он позвонит.

– Я сам приму сообщение, – быстро сказал Дрейк. Послышался щелчок: секретарь отключился.

– В нужное время мистер Челине пришлет к вам эмиссара, – сказала мисс Марис. – Он уверен, что вы узнаете эмиссара, потому что тот привезет с собой произведения искусства эпохи Груада. Боюсь, это всё, сэр.

– Благодарю, – глухо произнес Дрейк, вешая трубку.

Он знал этот прием и сам пользовался им, чтобы захватить контроль над Синдикатом в достопамятном 1936 году.

– Ты трахал Стеллу?

– Кто говорит, что я кого‑ то трахал?

Шатер был богато украшен, словно принадлежал мавританскому вождю. За полупрозрачным занавесом на диванных подушках возлежала женщина. «Кожа светлая, значит, это не Стелла, так что Хагбард соврал», – подумал Джо и откинул занавес.

Как и предполагал Джо, это была Мэвис, облаченная в тончайшую красную пижаму, сквозь которую были видны темные соски и кустик волос между ног. Джо почувствовал, что его член начинает разбухать в предвкушении любви, однако он заранее решил, что хозяином этой ситуации будет его голова.

– Зачем я здесь? – спросил он Мэвис как можно более непринужденно и все еще держась за полог шатра одной рукой.

Улыбнувшись, Мэвис жестом пригласила его опуститься на подушки рядом с ней. Джо попытался сесть и поневоле сполз в полулежачее положение. Он ощущал нарастающее напряжение в паху. Его пьянил тонкий аромат духов Мэвис.

– Чтобы сразиться с иллюминатами, нужны все энергии, которые мы способны задействовать, – сказала Мэвис. – Помоги мне, Джо.

Она простерла к нему руки.

– Ты трахалась с Хагбардом? Мне никогда не нравилось быть вторым в очереди.

Мэвис зарычала и набросилась на Джо. Она глубоко засунула ему в рот язык и одновременно старалась бедром раздвинуть его ноги. Джо уступил. Слишком привлекательной она была, чертовски привлекательной. Мэвис расстегнула на нем брюки, и его твердый горячий пенис запульсировал в ее руке. Она нагнулась и начала ритмично сосать.

– Подожди, – выдохнул Джо. – Еще секунда, и я сделаю тебе в рот. Я уже неделю не был с женщиной и потому быстро кончу.

Она взглянула на него с улыбкой.

– Тогда полижи меня. Я слышала, у тебя это здорово получается.

– От кого ты это слышала? – спросил Джо.

– От моего друга, священника‑ гея, – рассмеялась Мэвис, развязывая тесемки на поясе своих красных шароваров.

Джо начал деловито лизать языком клитор Мэвис, наслаждаясь едким мускусным запахом ее смазки. Скоро он почувствовал, как она напряглась всем телом и стала двигать тазом. Сжимая руками бедра Мэвис, он продолжал ее вылизывать. Издав стон, она попыталась поглубже насадить себя на его язык.

– А теперь трахни меня, быстро, быстро, – выдохнула она, и Джо, как был, со спущенными штанами и в задравшейся рубашке, навалился на нее. Вскоре он кончил и, чувствуя себя опустошенным, лег рядом с ней. Она позволила ему пару минут отдохнуть, затем нежно толкнула его локтем, чтобы он отодвинулся, перекатилась на бок и заглянула ему в лицо.

– Ну что, теперь я свободен? – спросил Джо. – Выполнил свою работу? Высвободил энергии? – Ты огорчен и опечален, я чувствую это. Побудь со мной еще немного. Что тебя беспокоит?

– Масса самых разных вещей. Мне кажется, я сделал что‑ то не так. Джордж в тебя влюблен, а вы с Хагбардом относитесь к этому как к шутке. Хагбард и ко мне относится точно так же. Вы оба меня использовали. Ты использовала меня сексуально, и мне начинает казаться, что это было нужно Хагбарду. Я уверен, что тебе это известно.

– Ты не принимал кислоту, верно? – печально спросила Мэвис.

– Нет. Сейчас слишком серьезный момент, чтобы играть в Страсти Господни.

Мэвис улыбнулась. Она прижалась к нему и начала играть его опавшим пенисом, водя им по своему лобку.

– Джо, тебя воспитали католиком. Католики чувствительнее к богохульству, чем кто‑ либо другой. Вот почему Хагбард выбрал именно тебя. Как твоя страсть, Джо? Усиливается?

Прижавшись к нему обнаженным телом, она прошептала:

– Ты бы хотел трахнуть Деву Марию?

В ту же секунду Джо увидел лицо своей матери и почувствовал пульсацию в пенисе. Ему показалось, он понял, что имел в виду Хагбард, сказав, что в шатре его мать.

Когда Джо вошел в Мэвис, она сказала:

– Я вечная девственница, Джо. Как и любая женщина, если только у тебя есть глаза, чтобы это увидеть. Сегодня мы хотели открыть тебе глаза. Но ты отказался от причастия. Ты выбрал самый тяжелый путь, Джо. Если ты собираешься пройти его этой ночью, тебе придется найти способ видеть самостоятельно. С помощью иных, чем предлагает Хагбард, средств. Тебе придется найти собственное причастие.

Затем она кончила, и он кончил вслед за ней.

– Разве это не Причастие? – прошептала Мэвис.

Он отодвинулся и взглянул на красную татуировку треугольной формы между ее грудями.

– Нет, ты не Дева Мария. Ты по‑ прежнему Мэвис.

– И тебе все так же предстоит принять решение, – сказала она. – Прощай, Джо. Пришли ко мне Джорджа.

Пока Джо одевался, ощущая тяжесть пистолета в кармане брюк, Мэвис, не глядя на него, лежала на животе. Ее обнаженные ягодицы казались беззащитными. Он посмотрел на подушку из золотой парчи, на которой покоились ее бедра, когда они занимались любовью. На подушке была вышита украшенная завитками надпись: КАЛЛИСТИ. Покачав головой, Джо покинул шатер.

Когда он вышел, Хагбард вполголоса говорил Отто Уотерхаусу:

– Это было бы по твоей части, если бы тебя не ждала другая работа. Антракс‑ лепра‑ пи в течение нескольких дней может уничтожить все население Земли.

Внезапно белая рубашка Хагбарда, золотая парча шатра, свет фестивальных прожекторов – все стало ослепительно ярким. Во рту пересохло. Выброс адреналина, классические симптомы поведения «дерись или убегай». Скиннер называет это синдромом активизации. Я был настолько возбужден, что меня буквально колотило.

– Привет, Джо, – тихо произнес Хагбард.

Джо осознал, что непроизвольно сжимает в кармане пистолет. Хагбард улыбнулся, и Джо почувствовал себя маленьким мальчиком, застигнутым врасплох при мастурбации. Он быстро вынул руку из кармана.

– Она зовет Джорджа, – едва слышно промямлил он. Повернувшись спиной к Хагбарду, Джо перевел взгляд на сцену.

Там во мраке мерцало название группы – «Хлеб и рыбы». Они пели: «Я кружу, я кружу над границами мира…»

В шатре на подушках за прозрачным занавесом возлежала Стелла, и на ней не было ничего, кроме тончайшей красной пижамы.

– Ты позволила Джо себя трахнуть? – спросил Джордж.

– Джо меня не трахал, – ответила Стелла. – Ты будешь первым, кто сегодня это сделает. Послушай, для победы над иллюминатами нам нужны энергии, причем в больших количествах. Иди ко мне, и давай вместе приведем эти энергии в действие.

– Это Дэнни Прайсфиксер, – сказала Дорис Торус. – Я познакомилась с ним в самолете, когда летела сюда.

(– Святый Боже! – завопила Мария Имбриум, вокалистка рок‑ группы «Сицилианская защита». – Из озера выходят ангелы! Ангелы в мантиях! Смотрите!

– Тебя просто плющит от кабутерского кул‑ эйда, детка, – ответил ей забинтованный «гунн». – Из озера никто не выходит.

– Нет, из озера что‑ то выходит, – сказал ударник «Сицилианской защиты», – а ты так укурился, что ни хрена не видишь.

– Что это, если не ангелы? – требовала ответа Мария.

– Господи, да откуда я знаю! Но, что бы это ни было, они идут по воде.) Сверкая длинными зелеными перьями, лечу, Я кружу, я кружу…

(– Это просто группа серферов, только почему‑ то в зеленых накидках.

– Сам ты серфер! Это же самая настоящая банда баварских демонов. Они похожи на монстра Франкенштейна, облепленного водорослями.)

– Прайсфиксер? – переспросил Кент. – А не встречались ли мы с тобой лет пять или шесть назад в Аркхеме? Ты, часом, не коп?

(– Это гигантское зеленое яйцо… и оно любит меня…) Джон Диллинджер нашептывал Хагбарду:

– Вон тот рыжий парень, рядом с черным музыкантом и девушкой с потрясными сиськами… Он коп из нью‑ йоркского взрывного отдела. Могу поспорить, что он расследует здесь взрыв в «Конфронтэйшн».

– Видно, побеседовал с Мамой Сутрой, – задумчиво произнес Хагбард.

НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА НА НЕЙ БУДЕТ КРАСНАЯ ПИЖАМА КОГДА ОНА ПРИДЕТ

Когда Отто Уотерхаус вошел в шатер, его ждала там мисс Мао.

– Я никогда не трахал китаянку, – сказал Отто, раздеваясь. – Не думаю, что Стелле это понравится.

– Стелла не будет возражать, – ответила мисс Мао. – Нам нужно задействовать все энергии, чтобы сражаться с иллюминатами. Нужна твоя помощь.

Она простерла к нему руки.

– Меня не надо просить дважды, – заявил Отто.

В 17: 45 телефонистку, работавшую на коммутаторе в Пентагоне, известили, что через десять минут взорвутся бомбы, заложенные где‑ то в здании.

– Сегодня на улицах Вашингтона вы убили сотни наших людей, – произнес женский голос. – Но мы все равно даем вам шанс покинуть здание. У вас не хватит времени найти бомбы. Покиньте Пентагон сейчас, и пусть история рассудит, какая из противоборствующих сторон действительно сражалась за жизнь и против смерти.

Высокопоставленные пентагоновские чины (поскольку в столице государства происходила революция, все они были на месте) немедленно спустились в подземное бомбоубежище. Министр обороны, после консультации с Объединенным комитетом начальников штабов, заявил, что с вероятностью девяносто пять процентов предупреждение о взрыве Пентагона не более чем провокация, цель которой – помешать подавить революционное восстание, прежде чем оно перекинется на всю страну. Следует начать поиск бомбы и продолжать работать, как обычно.

– Кроме того, – шутливо сказал министр обороны начальнику штаба армии, – бомба несчастных радикалов причинит этому зданию не больше вреда, чем петарда слону.

Каким‑ то образом тот факт, что голос по телефону предупреждал о бомбах (во множественном числе), остался без внимания. Прогремевшие взрывы оказались гораздо мощнее, чем предполагала звонившая. Поскольку никто впоследствии так и не провел тщательного расследования случившегося, навсегда осталось загадкой, какое взрывчатое вещество использовалось при изготовлении бомб, сколько их было, как их пронесли в Пентагон, где заложили и как они взорвались. А главное, никто не дал удовлетворительного ответа на самый интересный вопрос: кто это сделал? Так или иначе, в 17: 55 по вашингтонскому времени взрывами была уничтожена треть Пентагона со стороны реки. Пробиты были все четыре кольца, отделявших внутренний двор от внешней стены.

Погибли сотни людей, работавших в этой части здания. Хотя явных следов разрушения бомбоубежища не было, министра обороны, членов комитета начальников штабов и многих других высокопоставленных военных чинов обнаружили мертвыми. Предположили, что они погибли от взрывной ударной волны, и в воцарившемся хаосе никто не удосужился обследовать их трупы. Опасаясь новых взрывов, сотрудников Пентагона с опозданием эвакуировали. Вот, собственно говоря, и все. Военное ведомство США временно осталось без руководства.

Еще одной жертвой случившегося стал мистер Эйч Си Винифред из министерства юстиции США. Сей государственный муж, явно расстроенный ужасными событиями злополучного и позорного дня, сел за руль служебного лимузина и на сумасшедшей скорости помчался к зданию Пентагона, двадцать три раза проехав на красный свет. Прибыв к цели, он подбежал к месту взрыва, угрожающе размахивая куском мела, и попытался нарисовать линию, которая соединила бы уцелевшие края взорванной стены, но внезапно упал замертво. Видимо, от сердечного приступа. В 23: 45 по ингольштадтскому времени громкоговорители и световое табло над сценой объявили выступление «Американской Медицинской Ассоциации». После десятиминутной овации зазвучали первые аккорды знаменитой композиции «Эпоха Баварии».

(В Лос‑ Анджелесе, в лаборатории Калифорнийского университета, стрелка сейсмографа резко качнулась к отметке 1.

– Небольшие возмущения, – спокойно констатировал доктор Вулкан Тролль, заметив скачок.

На землетрясение силой в один балл обычно не обращали внимания.)

– Почему ты решил, что мы найдем его здесь? – спросил Сол.

– Здравый смысл и психология, – сказал Диллинджер. – Я знаю сутенеров. Он сто раз обделается, прежде чем решится пересечь границу. Это же настоящие маменькины сынки. Первым делом я начал поиски с подвала его дома, потому что там могла быть потайная комната.

Барни рассмеялся.

– Сол тоже первым делом полез туда.

– Похоже, мы с вами одинаково мыслим, мистер Диллинджер, – сухо заметил Сол.

– С психологической точки зрения между полицейским и преступником нет особой разницы, – парировал Диллинджер.

– Я тоже это заметил, – согласился Хагбард. – И какие выводы?

– Хм, – сказал Диллинджер. – Прайсфиксер подцепил девушку не потому, что хотел с ней переспать. Она наверняка имеет какое‑ то отношение к этому делу.

– Музыкант об этом не знает, – изрек Хагбард. – Понаблюдай за его руками: они у него чешутся, ему хочется затеять драку, и через пару минут он это сделает. Он и эта леди когда‑ то были любовниками: разве ты не видишь, как она крутит задницей, когда с ним разговаривает? И он хочет, чтобы белый свалил. Но белый не сваливает. Она проходит по делу, которое он расследует.

– Я был полицейским, – говорил Дэнни с подкупающей откровенностью. – Но эта работа никогда мне не нравилась. Кроме того, с тех пор прошли годы. Теперь я торгую «Британской энциклопедией». Сам себе хозяин, и люди просто захлопывают дверь перед моим носом, а не стреляют в меня.

– Слышишь? – воскликнула Дорис. – АМА исполняет «Эпоху Баварии». Эта композиция, больше чем любая другая, выражала и в то же время жестоко высмеивала чаяния молодых людей всего мира. И то, и другое восхищало молодежь.

Все началось, едва зазвучала музыка. На глубине одной мили у противоположного берега озера эсэсовская армия воскресала из мертвых. Трупы в черных мундирах освобождались от якорей и всплывали на поверхность. По мере того как к ним возвращалось подобие жизни, они начинали двигаться, затем вставали и шли по воде.

Эсэсовцы выстраивались в шеренги. Их лица под стальными касками казались зеленоватыми, глаза прятались под тяжелыми веками, черные рты склабились в отвратительных ухмылках. Губы офицеров и сержантов шевелились, словно они отдавали приказы, хотя из их глоток не доносилось ни звука. Беззвучные приказы мгновенно исполнялись. Сила, пожалованная Адольфу Гитлеру Ложей Просветленных в 1923 году («Ты такой нелепый», – говорили ему тогда), сила, переполнявшая армии, которые утвердили его власть от Атлантики до Сталинграда и от Северного полярного круга до пустыни Сахары, – вновь стала видимой на Земле.

– Они идут. Я это чувствую, – прошептал Вернер своему близнецу Вильгельму, пока Вольфганг стучал по барабанам, а Винифред кричала во все горло:

Так начинается Эпоха Баварии – Эпоха Баварии – Баварии – Баварии18!

Танки и артиллерия занимали позиции. Лязгали гусеницы. Мотоциклисты, набирая скорость, двигались по пляжу. Вдоль дороги выстраивались грузовики с прицепами, на которых размещались частично демонтированные самолеты. После того как участники фестиваля будут зверски уничтожены, а Ингольштадт захвачен, самолеты соберут на ближайшем к Ингольштадту аэродроме и подготовят к утреннему вылету.

Мертвецы снимали черные резиновые футляры со скатанных красно‑ бело‑ черных знамен. Это были знамена Третьего Рейха, но с одним дополнением: на каждом из них в центре свастики располагался красный глаз в пирамиде. На некоторых знаменах виднелись девизы, выполненные готическими буквами:

DRANG NACH OSTEN19и

HEUTE DIE WELT, MORGENS DAS SONNENSYSTEM20.

Наконец все было приведено в боевую готовность. Иссиня‑ черные губы генерала СС Рудольфа Ханфгайста, мертвого вот уже тридцать лет, зашевелились, отдавая приказ о наступлении. Этот приказ был передан высшими офицерами низшим чинам. Тишина взорвалась рокотом дизельных двигателей. Чеканя шаг, солдаты двинулись вперед. Их манили огни и музыка на противоположном берегу, за темной бездонной водой. В лунном свете поблескивали каски на мертвых головах и рунические значки на петлицах.

– Они идут, – сказала лежавшая под Хагбардом женщина. Это не была ни Мэвис, ни Стелла, ни Мао. У нее были прямые черные волосы, кожа оливкового цвета, густые черные брови и костлявое лицо.

– И я на подходе, Мать, – воскликнул несущийся в потоке неудержимого желания Хагбард. Мгновение спустя он подошел к порогу оргазма и переступил его.

– Я не твоя мать, – сказала женщина. – Твоя мать была светловолосой голубоглазой норвежкой. А я, по‑ моему, сейчас похожа на гречанку.

– Ты мать всех нас, – возразил Хагбард, целуя ее влажную от пота шею.

– О, – сказала женщина. – Вот я, оказывается, кто? Это уже интересно.

И тут меня немного понесло: эклипс Малика Малаклипсом, потом Челине с сердитой миной, Мэри‑ Лу‑ я‑ тебя‑ люблю, Красный Глаз – мой собственный помысел, в чем замысел промысла? и тому подобная семантика семенная мантика античное семя (в моей голове алгорифмический логаритм: территориальный императив запускает Stay Off My Turf21, латынь воюет с англосаксонским в синапсах бедного Саймона; мертвецы сражаются за право пользоваться моим языком, превращая демографическую ситуацию в слишком уж нас до хрена и наоборот, так что уж недалеко до слишком графической хренации… и, кроме того, Ведьма не пускала стрейтов на Черно‑ Белую Мессу; кислота была во мне, и это был трип, я влип, ну и тип, гип‑ гип! на моем Пути вместе с Маоцзуси‑ Даоцзуси, ибо число Нашей Госпожи – сто пятьдесять шесть, и здесь Муммудрость!). Я не ожидал, что так будет.

– Что ты видишь? – спросил я Мэри Лу.

– Какие‑ то люди выходят из озера. А что видишь ты?

– Совсем не то, что должен видеть. Ибо в первом ряду, ясное дело, шел Мескалито из моих пейотных видений, и Осирис с огромными женскими грудями, и Человек‑ паук, и Маг Таро, и старый добрый Чарли Браун, и Багз Банни с автоматом «томми», и Джагхед с Арчи, и Капитан Америка, и Гермес Трижды Благословенный, и Зевс с Афиной, и Загрей с его рысями и пантерами, и Микки‑ Маус с Суперменом, и Санта‑ Клаус, и Смеющийся Будда‑ Иисус, и миллионы миллионов птиц: канарейки и волнистые попугайчики, длинноногие цапли и священные вороны, орлы и соколы, и плачущие голуби (ибо нескончаема скорбь), и все окаменевшие еще с конца девонского периода, когда они начали клевать зерна конопли (неудивительно, что Хаксли считал птиц «самым эмоциональным классом живых существ»), у всех навсегда съехала их птичья крыша, и все постоянно поют: «Я кружу, я кружу…», за исключением говорящих скворцов, пронзительно выкрикивающих: «Ко мне, кис‑ кис‑ кис!», и тут я вспоминаю, что бытие настолько же воспринимаемо, насколько оно горячо, или красно, или высоко, или кисло: лишь отдельные элементы бытия обладают подобными качествами, а затем появился Человек‑ Зигзаг22и о Боже о боже их возглавляет мой отец, который поет:

СОЛИДАРНОСТЬ НАВЕКИ

СОЛИДАРНОСТЬ НАВВВВВВВЕКИ!

В СОЮЗЕ МЫ СИЛЬНЕЕ

– Знаете, – заявил Англичанин, – я считал его чудовищем, а он всего лишь Жаба из Тоуд‑ Холла… и Крыса… и фея Динь‑ Динь… и Венди… и Боттом23…

– Сам ты все они, – перебил его Хагбард, – если для тебя это одна и та же гребаная личность.

– Мне кажется, тебе пора подняться на сцену и сделать наше небольшое объявление, – сказала женщина. – Я думаю, все к этому готовы.

– Я пришлю к тебе Диллинджера.

– Да ну?!

– Ты же знаешь, что все было не так. Тот член принадлежал другому парню, Салливану.

– Я вовсе не об этом. Меня не беспокоит размер его члена, пусть он даже не больше моего мизинца. Просто сама мысль о том, чтобы потрахаться с Джоном Диллинджером… если он меня не разогреет, это уже никому не удастся.

Хагбард расхохотался. – Ну вот, ты опять становишься Мэвис. Смотри не растеряй силы, Суперсучка!

Когда «Американская Медицинская Ассоциация» закончила свое выступление и ее сменила рок‑ группа «Кларк Кент и его супермены», Хагбард, Джордж, Гарри, Отто и Малаклипс направились к сцене. Они прошли этот путь за полчаса, пробираясь сквозь толпы молодых людей, практиковавших монгольский кластерфак, медитировавших в позе дзадзэн или просто слушавших музыку. Приблизившись к сцене, Хагбард показал охранникам, не пропускавшим посторонних, золотую карточку.

– Я должен сделать объявление, – твердо сказал он. Охранники разрешили ему подняться на сцену, попросив все же

дождаться окончания выступления. Но, увидев Хагбарда, Пирсон сразу подал «суперменам» знак, и музыка умолкла. Публика недовольно зароптала.

– Ну что ж, Хагбард, отлично, – сказал Пирсон. – А я гадал, покажешься ты когда‑ нибудь или нет.

– Добрый вечер, – обратился Пирсон к Уотерхаусу. – Как поживает моя девушка Стелла?

– С каких это, на хрен, пор ты называешь ее «своей девушкой»? – угрожающе рявкнул Уотерхаус.

– Кислота всего лишь раскрывает тебе глаза, Джордж. Она не творит чудеса.

И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.

– Интересно, что за хреновина в этом чемодане, – пробормотал Диллинджер.

– Сейчас я его открою, – сказал Сол. – После этого нам всем придется принять противоядие. Оно у меня в машине.

Он наклонился и с усилием вытащил чемодан из окоченевших рук Кармела. Барни, Диллинджер и Маркофф Чейни напряженно следили за тем, как он возится с замками. Наконец чемодан открылся.

– Будь я проклят, дважды проклят, – глухо вымолвил Барни Малдун.

– Хагбард нас все время разыгрывает, – сонно говорит Саймон. (В Первом Бардо это неважно.) – Нацисты уже тридцать лет мертвы, и точка. Он вызвал нас сюда с одной целью: отправить в Трип. Ничего из озера не выходит. Все это моя галлюцинация.

– Что‑ то все‑ таки происходит, – горячо доказывает Мэри Лу, – но не имеет никакого отношения к озеру: это просто хитрая уловка, чтобы отвлечь нас от настоящей схватки между твоим Хагбардом и теми сумасшедшими музыкантами на сцене. Вот черт, если бы я сейчас не была под кайфом, моя голова работала бы лучше. Это как‑ то связано со звуковыми волнами; они усиливаются в воздухе. Никто не требует, чтобы мы поняли суть. Вся эта выдумка с озером нужна лишь для того, чтобы показать нам нечто реальное – то, что мы можем понять, или почти понять.

На черном личике Мэри Лу было написано, как трудно ее интеллекту сражаться с океаном неудобоваримой информации, поступавшей от органов чувств.

– Папа! – воскликнул Саймон, плача от счастья. – Скажи мне Слово. Ты должен его знать. Что это за Слово?

– Кетер, – блаженно отозвался Тим Мун.

– Кетер? И всё? Просто каббалистика? – покачал головой Саймон. – Разве это может быть так просто?

– Кетер, – твердо повторяет Тим Мун. – Вот здесь, в середине Малкута. Что вверху, то и внизу.

Я вижу престол мира. Один‑ единственный трон в двадцати трех футах от земли, украшенный рубинами, Розовым Крестом и Глазом, обвитый змеем, кусающим себя за хвост.

– Кто был этот приятный мужчина? – спросила Мэри Лу.

– Мой отец, – ответил Саймон, рыдая. – И, наверное, я больше никогда его не увижу. Скорбь не кончается никогда.

А потом я поняла, зачем Хагбард дал нам кислоту и почему ее постоянно употребляли ребята из «Уэзер Андерграунд» и «Мори‑ тури». Я начала умирать, чувствуя, что сжимаюсь в точку и приближаюсь к абсолютному нулю. Мне стало страшно, я схватила Саймона за руку и слабеющим голосом пробормотала: «Помоги». Если бы он сказал: «Сначала признайся, что ты коп, и тогда я тебе помогу», – я выложила бы ему все, но он лишь улыбнулся, ласково сжал мою руку и произнес: «Оно живое!» Так оно и было, точка начала излучать свет и энергию – мой свет и мою энергию, но еще и божественную энергию, и это было не страшно, она была живая и росла. Откуда‑ то ко мне пришли слова «всенаправленный ореол» (или это Хагбард беседует с Диллинджером?), я оглянулась и увидела, что Диллинджер раздвоился. Это и был ответ на вопрос: помимо Лже‑ Диллинджера, которого застрелили у кинотеатра «Биограф», было еще два Диллинджера‑ близнеца. Ноль равен двум, думала я, чувствуя, что наряду с ответами на вопросы, которые не давали покоя столь многим авторам, писавшим о криминальном прошлом Диллинджера (например, почему одни свидетели утверждали, что в тот день в 1934 году он находился в Майами, тогда как другие заявляли, что он в это время грабил банк в Восточном Чикаго и убил охранника; и, кстати, почему Хагбард сказал, что он якобы находится в Лас‑ Вегасе, хотя я своими глазами вижу его здесь в Ингольштадте), есть также некий абстрактный вечный ответ. Все пребывало в движении. Точка была одна, и из нее исходило всё, и это всё двигалось – звезда с мечами и жезлами, корона, которая одновременно была чашей и вращающимся диском, чистый белый свет, говоривший: «Я, Птах, пришел забрать тебя из Мемфиса на небо». Я помнила, что в Мемфисе копы зверски избили моего отца и заставили его поклясться, что он вернется в свой город и больше никогда в жизни не отправится на юг (как это сочетается с причиной, по которой я стала копом?), а Птах стал Зевсом, Иакхом и Вотаном. Однако все это не имело никакого значения, они все трое оказались далекими, равнодушными и холодными, не богами человечества, а богами над человечеством, богами пустоты, сверкающей и холодной, как бриллиант. Они кружились в одной точке, пока не превратились во вращающуюся свастику. Затем передо мной появилось лицо врача, который сделал мне аборт, когда я забеременела от Хасана ибн Саббаха Икса. Врач сказал: «Ты убила сына Божьего в своем чреве, чернокожая женщина», и я снова начала рыдать, а Саймон держал меня за руку и повторял: «Оно живое!», но я чувствовала, что нет и что именно я каким‑ то образом убила его. Я была Отто Уотерхаусом наоборот: я хотела кастрировать Саймона, кастрировать всех белых мужчин, но так и не сделала этого; и я продолжала бы кастрировать чернокожих мужчин, Я – Ужас Жизни в Смерти.

– Оно живое, детка, – повторял Саймон, – оно живое. И я люблю тебя, детка, даже если ты коп.

(– Все озеро живое, – виброфонист из «Филе души» пытался объяснить остальным участникам группы. – Одна большая восходящая и вращающаяся спираль, похожая на молекулу ДНК, но с головой ястреба…)

– Добрый вечер, – обратился Пирсон к Уотерхаусу. – Как поживает моя девушка Стелла?

– С каких это, на хрен, пор ты называешь ее «своей девушкой»? – угрожающе рявкнул Уотерхаус.

– Остынь, брат, – урезонил его Пирсон.

– Никакой я тебе не «брат». Отвечай на вопрос.

– С какой помойки ты вылез вместе со своим вопросом? – поинтересовался Пирсон.

– Роберт трахает только белых женщин, Отто, – сказал Хагбард. – Я уверен, он никогда не спал со Стеллой Марис.

– А ты не будь слишком уверенным, – заметил Пирсон.

– Не шути с Отто, Роберт, – посоветовал Хагбард. – Он специализируется на убийстве чернокожих. Мало того, он только что убил своего первого белого человека и еще не знает, насколько это ему понравилось.

– Раньше я не представлял себе, что такое убийство, – отозвался Уотерхаус. – Все эти годы я был психом и, убивая, получал удовольствие, поскольку не понимал, что делаю. Лишь теперь, убив Фланагана, я понял, чем занимался, и теперь мне кажется, что я по второму кругу убиваю тех, кого уже убил.

По его щекам потекли слезы, и он отвернулся.

– Ну и ну, – тихо сказал Пирсон. Затем он повернулся к Хагбарду: – Ну что ж, твой выход.

Они вместе подошли к микрофону. Кое‑ кто из слушателей стал хлопать, требуя музыки. Но большинство хранило молчание, с замиранием сердца ожидая, что будет дальше.

Пирсон произнес в микрофон:

– Братья и сестры, перед вами Свободный Человек Хагбард Челине, отличный чувак и самый клевый мужик на Земле. Послушайте его: он введет вас в курс дела.

Затем он почтительно уступил микрофон Хагбарду. В полной тишине Хагбард произнес:

– Как вам только что сказал Кларк Кент, меня зовут Хагбард Челине…

(В Мэд‑ Доге Джон Диллинджер и Джим Картрайт играли в шахматы. Внезапно звучавшая из радиоприемника музыка стихла и диктор произнес: «Мы прерываем нашу музыкальную программу для специального сообщения из Вашингтона».

Джон сделал ход конем и сказал:

– Шах и мат. Могу поспорить, будет выступать президент. Вся надежда на то, что мой брат успеет найти этого пропавшего сутенера, пока дела не станут совсем плохи.

Картрайт угрюмо разглядывал доску. – Да, шах и мат, – наконец признал он. – Надеюсь, твой второй брат и Хагбард смогут уладить проблему в Ингольштадте, – добавил он после того, как они, повинуясь рефлексу, приобретенному в результате многолетнего сидения перед телевизором, уставились на радиоприемник…)

Плохо быть женщиной, но быть чернокожей женщиной еще хуже. Я чувствую себя треснувшим львом (я размышляю как Саймон) с дыркой посередине (именно она интересует мужчин, эта дырка). Кислота довела меня до агонии, а потом затянула трещину, и я стала целостным Львом, готовым уничтожать своих врагов. Я поняла моего отца, мне стало ясно, почему он считал, что должен противостоять белым, даже если это в конце концов его и убьет. Конный рыцарь пересек пустошь, пустыню вокруг Лас‑ Вегаса, но она оказалась шахматной доской; он поднял огненный жезл и воскликнул: «Власть – Черным!» Это был Хасан ибн Саббах, мой любовник, мой враг, Черный Христос, бабуин с безумной ухмылкой. Внутри каждой женщины скрыт сердитый мужчина, пытающийся выйти наружу, – мужчина‑ женщина с глазами совы, и меня охватывает радость, когда мой клитор начинает расти и превращаться в пенис. Я стала моим отцом и теперь ничего не боюсь. Я могу уничтожить весь мир, метнув глазом молнию, словно Шива. МОЙ ПЕНИС – ЭТО НЕВИДИМЫЙ ЗВЕЗДНЫЙ РУБИН, МУЖЧИНЫ СГОВОРИЛИСЬ И ЗАСТАВЛЯЮТ МЕНЯ ЕГО СКРЫВАТЬ, ПОЭТОМУ Я ВЫНУЖДЕНА ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ИХ ПЕНИСАМИ. Я двуликая, вечно обманывающая, как все женщины; обман – наша единственная защита, и я понимаю это все отчетливее, по мере того как растет мое безумие. Запах гашиша, с привкусом мускуса, который доносится со стороны жилого автоприцепа «Пластикового каноэ», напоминает меня – женское растение с мужской силой; они пригвоздили меня к кресту (буквально), но крест воздвигнут внутри вращающегося огненного колеса. О Святой Моисей! Не Эриду, а Будду я нахожу в своей шишковидной железе. Третий глаз открывается. Я – земля под твоими ногами, я – Билли Фрешетт, имя мне – легион, есть миллионы меня, я нашествие саранчи, уничтожающей вашу Технологию Белых Мужчин. Он произносит: «Меня зовут Хагбард Челине». Они продают героин в моей школе (именно так получают образование чернокожие дети в Чикаго). Саймон все еще пытается провести меня через это, сейчас он говорит: «Смерть над нами не властна», и я стараюсь поверить, что над нами властна Любовь, но сначала мне нужно потратить мою ненависть, до последнего гроша, ведь они заставили меня убить моего ребенка. Я и вправду схожу с ума от возбуждения, я хочу почувствовать жезл Саймона в своей чаше, и еще я знаю, что истинный Бог выше бога, а настоящие Иллюминаты выше иллюминатов, есть Тайное Общество за тайным обществом: иллюминаты, с которыми мы сражаемся, – марионетки в руках других Иллюминатов, и мы тоже.

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ. КАРНАВАЛ ОКОНЧЕН. ИГРОКИ, СНИМИТЕ МАСКИ.

– Странно такое слышать от Жабы из Тоуд‑ Холла, – пробормотал, ни к кому не обращаясь, Фишн Чипе. Голос грохотал:

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ.

ПРОШУ НЕ УСТРАИВАТЬ ПАНИКУ,

КОГДА ВЫ УСЛЫШИТЕ ТО, ЧТО Я ДОЛЖЕН ВАМ СООБЩИТЬ.

И тут Чипе увидел, что это не Жаба из Тоуд‑ Холла и даже не зловещий Святой Жаба, а просто хорошо одетый итальяшка с двумя лицами, одним улыбающимся, а другим – гневно хмурящимся. – Знаете, – громко произнес 00005, – я уверен, что в той воде был проклятый наркотик.

МЕНЯ ЗОВУТ ХАГБАРД ЧЕЛИНЕ.

ПРОШУ НЕ УСТРАИВАТЬ ПАНИКУ,

КОГДА ВЫ УСЛЫШИТЕ ТО,

ЧТО Я ДОЛЖЕН ВАМ СООБЩИТЬ.

БУДЬТЕ ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНЫ.

Я ПРИШЕЛ СКАЗАТЬ,

ЧТО ВАШИМ ЖИЗНЯМ УГРОЖАЕТ СЕРЬЕЗНАЯ ОПАСНОСТЬ.

В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ ОЗЕРО ТОТЕНКОПФ ОГИБАЕТ АРМИЯ,

ОНА ДВИЖЕТСЯ СЮДА, ЧТОБЫ ЗВЕРСКИ УБИТЬ ВСЕХ,

КТО ПРИСУТСТВУЕТ НА ФЕСТИВАЛЕ.

– Господи, – сказал Джордж, – это не сработает. Он все преподносит не так. Ему никто не поверит. Они будут над ним смеяться. Три четверти из них даже не понимают по‑ английски.

– Ты так думаешь? – спросил Малаклипс. – Тебе кажется, он говорит по‑ английски? А по‑ моему, на древнегреческом диалекте Афин пятого века до нашей эры, причем мне все понятно.

– Как это?

– На самом деле он говорит по‑ норвежски или по‑ итальянски, поскольку знает эти языки лучше других. Он использует то, что я называю «трюком Пятидесятницы», который в «Деяниях апостолов» описывается как говорение на иных языках. В пятидесятый день после смерти Иисуса, когда все апостолы собрались вместе, над их головами появились огненные языки. А потом они пошли проповедовать толпам народу из разных стран, и каждый человек услышал проповедь на своем языке и в самой убедительной для него форме. Таким способом они обратили в христианство десятки тысяч людей. Именно я устроил этот трюк, хотя никто об этом так и не узнал.

– Говорение на языках! – воскликнул Джордж в изумлении. – Обычно об этом рассказывают на уроках Библии: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут»24.

(– Не обманывай себя, Джордж. Ты прекрасно знаешь, что мгновение назад я была Мэвис.)

– Огромная черная женщина… гётевская Матерь‑ Ночь, – говорил кто‑ то, но я размышляла о позе «69» с Саймоном, о, этот парень знает, как можно доставить наслаждение женщине, дать ей почувствовать себя королевой на троне, и меня не волнует, если он знает, что я коп, потому что на этом плане радость сменяется скорбью, да, я всегда буду раздвоена, а в центре Бога всегда будет пустота, и на лице моем маска ночи вроде той, о которой я читала у Шекспира, когда училась в школе, я река, желтая от сточных вод, а сосать – грязное слово, но что же еще символизирует знак Рака, или весь этот Инь‑ Ян, Господи, я любила это делать, женщины, утверждающие, что они этим не занимаются, просто лгуньи, я ненавижу его и люблю его, вечная двойственность, а тот детектив, который хотел меня тогда похвалить, сказал: «Да ты баба с яйцами», интересно, как бы ему понравилось, скажи я ему: «Да ты мужик с сиськами», трон за троном опрокидываются в пустоту, и при этом у меня есть сила, которой все они поклоняются в их троицах, а пирамиды – это символы влагалища, и я снова возбуждена, но все, что я хочу, – это чтобы он мною овладел, я не могу сейчас веселиться, не могу говорить, я вижу лицо моего отца, но оно серебряное а не черное и вдруг я понимаю что у Джо Малика есть пистолет и что в нем даже есть серебряная пуля Матерь Божья неужели он считает что Хагбард не человек я ощущаю запах смеси опиума с гашишем в «Пластиковом каноэ» серьезные ребята я чувствую проходящую через меня энергию я в шатре и меня трахают все мужчины я Мэвис и Стелла и мать всех их я Деметра и Фрейя и Кибела а также Эрида и Нефтида Черная Сестра Исиды о которой никто не смеет говорить и я могу даже понять почему Джо Малик взорвал свой офис это была ловушка и Хагбард в нее попал Джо теперь знает его тайну.

– Обычно об этом рассказывают на уроках Библии: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут». И «узрит всякая плоть в одно мгновение»25.

Малаклипс улыбнулся.

– Чтобы пройти тренинг Пятидесятницы, надо умереть. Это первое, последнее и промежуточное слово, Каллисти. Наверняка на уроках тебя награждали призами, когда ты цитировал наизусть стихи из Библии, Джордж.

– Могли бы, но учителю не нравилось мое поведение.

– Отлично. Видишь ли, я обучил Хагбарда трюку Пятидесятницы. То, что он говорит, кажется тебе неправдоподобным, потому что тебя не нужно убеждать. Все остальные ощущают в его словах столько эмоций и риторики, сколько им необходимо для мотивации. Классная это штука, трюк Пятидесятницы.

Все стало твердым и трехмерным и я почувствовала как из меня изливается прощение словно психологические месячные но в виде воды а не крови я даже простила «Американскую Медицинскую Ассоциацию» всех четверых по отдельности несомненно я была Исидой пурпурно‑ синей и скрытой под вуалью и даже если в этом озере оживал Посейдон я и его прощала Он был покрыт оливками и трилистниками зеленый водяной бог сверкающий как аметист единорог с гигантским рогом а затем он стал Индрой заклинателем дождя чей громовой голос был замаскированным блаженством я подчинилась ему и положила куклу в тетраэдр мне нечего бояться ибо все что произойдет станет благодеянием ибо Сверкающие спустились принеся белый огонь на красную землю работа будет закончена в наслаждении а не в муках ведь я же знала Джо Малик выяснил что служебные записки Пат Уэлш были липой ибо Хагбард хотел чтобы он это выяснил и заложил бомбу и даже появился здесь сегодня с пистолетом так что все это имеет смысл если есть модель земного шара с черным светом вспыхивающим при каждой смерти и белым светом вспыхивающим всякий раз когда кто‑ то кончает чтобы ему казалось что он излучается все время вот почему так здорово быть женщиной я могу кончать и кончать и кончать о Господи столько раз сколько я хочу а мужчины даже Саймон вряд ли могут кончать чаще одного раза за ночь и это значит что мисс Форбз в первом классе нуждалась в хорошем сексе но я могу простить и ее

ЛЕДИ И ДЖЕНТЛЬМЕНЫ, ПРЕЗИДЕНТ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

– Все должны покинуть зону фестиваля, – продолжал Хагбард. – Воскресшие нацисты намерены безжалостно убить всех вас. К счастью, нам хватило времени соорудить для вас путь к спасению. Смотрите!

Он вытянул руку по направлению к озеру, и в ту же секунду луч прожектора осветил огромный понтонный мост, перекинутый по диагонали с восточного берега, где находилась зона фестиваля, на северо‑ западный берег. Этот мост в течение часа бесшумно соорудила команда Хагбарда, воспользовавшись неоценимой помощью Говарда и его дельфинов.

– Вот это да, – сказал Джордж Малаклипсу. – Ты обязательно назови это «трюком Красного Моря».

Хагбард воздел руки.

– Я назвал это Мостом Адама Вейсгаупта. Сейчас все встанут и организованно пройдут к мосту, чтобы перейти через озеро.

МОИ СООТЕЧЕСТВЕННИКИ, АМЕРИКАНЦЫ! С ТЯЖЕЛЫМ СЕРДЦЕМ Я ОБРАЩАЮСЬ К ВАМ ВОТ УЖЕ ВО ВТОРОЙ РАЗ ЗА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ. МНОГИЕ БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ОТРЕАГИРОВАЛИ НА НАЦИОНАЛЬНОЕ БЕДСТВИЕ СУМАСШЕСТВИЕМ И ЖИВОТНОЙ ПАНИКОЙ И СТАЛИ УГРОЗОЙ ДЛЯ ОСТАЛЬНЫХ. Я ВНОВЬ ЗАВЕРЯЮ ВАС СЛОВАМИ ВЕЛИКОГО ЛИДЕРА ПРОШЛОГО, ЧТО НАМ НЕЧЕГО БОЯТЬСЯ, КРОМЕ НАШЕГО СТРАХА.

Лицо на телевизионном экране выражало абсолютную уверенность, и многие граждане почувствовали слабый проблеск надежды; в действительности же Президент себя не помнил, наглотавшись демерола; когда чуть раньше в тот же день горел Белый Дом, его самое конструктивное предложение звучало так: «Давайте перед уходом поджарим зефира». ДАЖЕ СЕЙЧАС, ПОКА Я С ВАМИ ГОВОРЮ, ДИРЕКТОР ФБР ЗАВЕРЯЕТ МЕНЯ, ЧТО ЕГО ЛЮДИ СЖИМАЮТ КОЛЬЦО ВОКРУГ ЕДИНСТВЕННОГО ПЕРЕНОСЧИКА ВОЗБУДИТЕЛЯ ЧУМЫ, ВЫЗВАВШЕГО ВСЮ ЭТУ ИСТЕРИЮ. ЕСЛИ ВЫ ОСТАНЕТЕСЬ В СВОИХ ДОМАХ, ТО ОКАЖЕТЕСЬ В БЕЗОПАСНОСТИ И С БЕДСТВИЕМ БУДЕТ ПОКОНЧЕНО.

– Можно отправить армию на западный берег озера, чтобы их перехватить, – сказал Вильгельм.

(– Розовые бутоны, – воскликнул Джон Диллинджер. – Какого черта он притащил в пещеру полный чемодан бутонов?)

Вдруг все поднялись со своих мест и куда‑ то пошли Саймон заботливо меня вел я вновь вернулась в настоящее время между Хагбардом и «Американской Медицинской Ассоциацией» происходило самое настоящее сражение а это означает что кто‑ то его проиграет Адские Врата разверзлись и я едва передвигала ноги голова папы на полу полицейского участка в Мемфисе и эти копы топчут и топчут его ногами как только они не проткнули ему бок копьем когда вошли в раж и как я могу в реальности такое простить это же просто наркотик а втайне я буду всегда ненавидеть белых даже Саймона если это Страшный Суд то я знаю что Христос сделает с каждой голубоглазой сволочью они обладают всей властью и затевают все войны они затрахали планету их единственный бог это Смерть они уничтожают все живое гигантский светловолосый бог Тор размахивает молотом и уничтожает все цветные расы красная алая красная кровь на этом молоте черная кровь особенно но Хагбард это Гор и поэтому он всегда будет сражаться и убивать до конца времен а женщины и дети главные жертвы только плоть священна а люди убийцы плоти каннибалы.

– Сколько их, по‑ твоему? – сонно спросил лидер «Закрытой корпорации».

– Шестьсот шестьдесят шесть, – ответил кто‑ то из его группы. – Если в Вальпургиеву ночь принести в жертву петуха в пентаграмме, то всегда будет шестьсот шестьдесят шесть.

– Они идут к нам, – так же сонно продолжал говорить лидер группы. – Чтобы поклоняться нам и служить.

Музыканты рок‑ группы «Закрытая корпорация» сидели неподвижно, дожидаясь прибытия шестисот шестидесяти шести рогатых и хвостатых демонов, за приближением которых они наблюдали… Выйдя из пещеры Леман, Сол заполняет шприц противоядием. – Чур, я первый, – говорит Джон Герберт Диллинджер, закатывая рукав… В ЭТОТ ЧАС, КОГДА ВАШЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО РАССЧИТЫВАЕТ НА ПОЛНОЕ ДОВЕРИЕ С ВАШЕЙ СТОРОНЫ…

Обстрелянный градом пуль, Президент валится за трибуну. Пока он плыл в демероловой безмятежности к смерти, зрители могли видеть на его лице все то же выражение решимости и уверенности. – О Господи! – послышался за кадром голос диктора… В Мэд‑ Доге Джон Гувер Диллинджер вопросительно смотрит на Джима Картрайта. «Кто за этим стоит? – спрашивает он, пока диктор что‑ то истерически тараторит. – Судя по всему, стреляли из пяти разных мест пресс‑ центра, но, возможно, Президент жив…» Кто‑ то отчетливо и безнадежно произносит вблизи микрофона: «Разворотили всю его сраную голову. Сплошное месиво…» В Нью‑ Йорке Августейший Персонаж, один из тех немногих, кто не бунтовал и не слушал телевизионное обращение Президента, с увлечением читает книгу «Атлант расправил плечи»…

– Вы черепаха? – спрашивает Леди Велькор.

– А? – переспрашивает Дэнни Прайсфиксер.

– Нет, ничего, – торопливо произносит она. Прайсфиксер слышит, как она обращается к другому мужчине: «Вы черепаха?»

– Можно отправить армию на западный берег озера, чтобы их перехватить, – предложил Вильгельм.

– Nein, – отказался Вольфганг; он стоял в медленно движущейся штабной автомашине и изучал ситуацию в полевой бинокль. – Этот verdammte26 мост проложен до северного берега озера. Они могут идти напрямик, а наши люди идут в обход. Прежде чем мы до них доберемся, они успеют перейти на ту сторону озера.

– Артиллерия может обстрелять мост прямо отсюда, – заметил Вернер.

– Артиллерийский огонь вести нельзя, – объяснил Вольфганг. – Сюда устремится вся армия Западной Германии и помешает нашему наступлению на восток. Если западные немцы начнут с нами сражаться, вряд ли восточные немцы совершат ту ошибку, на которую мы рассчитываем. Они не примут нас за вторгнувшуюся западногерманскую армию. Русские будут заблаговременно предупреждены, и весь план провалится.

– Тогда пропустим эту фазу, – сказала Винифред. – Слишком много препятствий. Давай немедленно направимся на восток, и черт с ними, с этими фестивальщиками. – И снова nein, дорогая сестричка, любовь моя, – не согласился Вольфганг. – В отеле «Дунай», в старом люксе фюрера, двадцать три кандидата, в том числе и сам Гитлер, ожидают трансцендентальной иллюминации. Массовая гибель всех вот этих людей переведет наших кандидатов на энергетический план, даруя им вечную жизнь. И я не позволю этому Scheisskopf27 Хагбарду Челине помешать последовательному осуществлению нашего плана. Надо показать ему раз и навсегда, кто хозяин. И всем остальным Schweinen28 – Диллинджеру, Дили‑ Ламе, Малаклипсу, и даже Старухе, если она тут. Если все они находятся здесь, у нас есть шанс раз и навсегда уничтожить противника еще до начала имманентизации Эсхатона, а не в финале.

– Но мы не догоним этих молодых, – сказал Вильгельм.

– Догоним. Должны догнать. Чтобы перевести всех через понтонный мост, понадобится много, очень много времени, они ведь идут пешком. А у нас есть транспорт. Мы их догоним, когда половина из них еще даже не выйдет на мост. Они будут идти, сбившись в кучу, и на мосту станут прекрасной мишенью для автоматов. Мы попросту перестреляем их. Мы потратили годы, создавая себе имя лучшей рок‑ группы мира, чтобы организовать фестиваль в Ингольштадте, заманить всех этих людей на берег озера Тотенкопф и окрасить кровью его священные воды. Неужели мы упустим свой шанс?

– Блестящий план. Я согласен, – произнес Вильгельм.

– Тогда мы должны двигаться на полной скорости, – сказал Вольфганг. Он повернулся к машине, следовавшей позади, и крикнул: «Vorwarts29 на максимальной скорости!» Генерал СС Ханфгайст, шевеля почерневшими губами, повторил приказ своим подчиненным. Танки, мотоциклы и бронетранспортеры двинулись по дороге с удвоенной скоростью.

Это было замечено дозором, выставленным на одной из осветительно‑ акустических башен. Предупреждение передали на сцену. Роберт Пирсон сказал в микрофон: «С прискорбием вынужден вас проинформировать, что эти скоты приближаются на большой скорости. Пожалуйста, без паники. Просто прибавьте шагу».

– Джон, – крикнул Хагбард через дверь золотого шатра, – да хватит же, ради Дискордии. Выходи и дай зайти Малаклипсу.

– А я считал тебя бестелесным, – сказал Джордж.

– Знай ты меня подольше, заметил бы, что я часто ковыряю в носу, – сказал Сартроподобный призрак. – Фью, – присвистнул Джон‑ Джон Диллинджер, выходя из шатра, – кто бы мог подумать, что в старике еще столько прыти? Она сказала, чтобы после Мала зашел Джордж.

Женщина за занавесом светилась. Если бы не это интенсивное золотистое свечение, исходившее от ее тела, в шатре было бы темно.

– Подойди ближе, Джордж, – произнесла она. – На этот раз я не хочу, чтобы ты занимался со мной любовью, – я лишь хочу, чтобы ты знал правду. Встань здесь передо мной.

Это была Мэвис.

– Я люблю тебя, Мэвис, – воскликнул Джордж. – Я люблю тебя с тех пор, как ты вытащила меня из тюрьмы в Мэд‑ Доге.

– Посмотри внимательнее, – сказала Стелла.

– Стелла? Что случилось с Мэвис? Я кружу, я кружу…

– Не обманывай себя, Джордж. Ты прекрасно знаешь, что мгновение назад я была Мэвис.

– Это кислота, – вымолвил Джордж.

– Кислота только раскрывает твои глаза, Джордж. Она не творит чудеса, – сказала мисс Мао.

Я кружу, я кружу…

– О Боже! – пробормотал Джордж, подумав: «И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется».

И снова увидел Мэвис.

– Ты понимаешь, Джордж? Понимаешь, почему не видел всех нас одновременно? Понимаешь, почему, желая заняться любовью со мной, получал то, что хотел, трахая Стеллу? Понимаешь ли ты, что я не одна и не три женщины, а бесчисленное множество женщин?

У него на глазах она становилась краснокожей, желтокожей, чернокожей, смуглой, юной, зрелой и пожилой, превращалась в светловолосую норвежку, черноволосую сицилийку, гречанку с горящими глазами, высокую ашанти, масаи, раскосую японку, китаянку, вьетнамку и так далее, и так далее.

Бледнолицый продолжает менять цвет кожи, как это обычно происходит с людьми, когда ты смотришь на них под пейотом. Сейчас он выглядит почти как индеец. Поэтому с ним легче говорить. Почему люди не меняют цвет? Все мировые проблемы вызваны тем, что люди всегда сохраняют один и тот же цвет кожи. Джеймс многозначительно кивает. Как обычно, пейот открыл ему великую Истину. Если бы у белых, черных и индейцев все время менялся цвет кожи, в мире исчезла бы ненависть, потому что никто не знал бы, какой из народов ненавидеть.

В шатре царил полумрак. Чей это был дух, черт побери? – недоумевал Джордж. Убедившись, что его собеседница исчезла, он выскочил из шатра. Никто не обратил на него внимания. Хагбард и все остальные с трепетом взирали на колоссальную фигуру золотой женщины в золотых одеждах с буйно развевающимися золотисто‑ красно‑ черными волосами, возвышавшуюся над баварскими соснами. Женщина удалялась крупным шагом и при этом все больше увеличивалась в размерах. В ее левой руке сиял громадный золотой шар. Она перешагнула забор, огораживавший зону проведения фестиваля, с такой легкостью, словно это был дверной порог.

Хагбард положил руку на плечо Джорджа.

– Трансцендентальной иллюминации, – сказал он, – можно достичь не только в результате массовых смертей, но и в результате многочисленных оргазмов.

Женщина, чей рост достигал сейчас девяноста трех футов, шагала по дороге в сторону стремительно приближавшихся огней. Она смеялась, ее смех прокатывался эхом над озером Тотенкопф.

– Великий Груад! Что это? – воскликнул Вернер.

– Это Старуха! – крикнул Вольфганг и злобно оскалился.

И тут она издала клич: «Каллисти!» Этот крик, пронесшийся над баварскими холмами, прозвучал громче, чем звучала музыка во время ингольштадтского фестиваля. Затем по воздуху, будто комета, оставляя за собой хвост из искр, пронеслось золотое яблоко и упало в самый центр наступающей армии.

Супернацисты, эти живые мертвецы, по‑ прежнему оставались людьми, и каждый из них увидел в золотом яблоке свое заветное желание. Рядовой Генрих Краузе увидел собственную семью, с которой ему довелось расстаться тридцать лет назад (он не знал, что в эти минуты его внуки спасаются бегством по понтонному мосту через озеро Тотенкопф). Капрал Готфрид Кунц увидел свою любовницу (ему было невдомек, что в 1945 году, после того как пал Берлин, русские солдаты вспороли ей живот, предварительно изнасиловав). Обер‑ лейтенант Зигмунд Фогель увидел билет на Вагнеровский фестиваль в Байройте. Полковник СС Конрад Шайн увидел сто евреев, выстроившихся в ряд в ожидании того момента, когда он нажмет на гашетку пулемета. Обер‑ группенфюрер Эрнст Биклер увидел очаг в доме своей бабушки в Касселе и в очаге голубую китайскую супницу, до краев наполненную кипящим собачьим дерьмом, из которого торчала серебряная ложка. Генерал Ханфгайст увидел почерневшее лицо, вылезшие из орбит глаза и вывалившийся язык Адольфа Гитлера, со сломанной шеей болтающегося на виселице.

Эсэсовцы дрались и убивали друг друга, чтобы завладеть золотым яблоком. Сталкивались танки, артиллеристы опускали стволы орудий и стреляли прямой наводкой по своим.

– Что это? – в панике завизжала Винифред, вцепившись в Вольфганга.

– Посмотри в центр сражения, – мрачно сказал Вольфганг. – Что ты видишь?

– Я вижу престол мира. Один‑ единственный трон в двадцати трех футах от земли, украшенный семнадцатью рубинами, Розовым Крестом, Глазом и обвитый змеем, кусающим себя за хвост. Я вижу этот трон и знаю, что мне предстоит на него взойти и занять его навеки. А что видишь ты?

– Я вижу чертову голову Хагбарда Челине на серебряном блюде, – огрызнулся Вольфганг, отталкивая ее трясущимися руками. – Эрида бросила Яблоко Раздора, и наши супернаци будут убивать друг друга до тех пор, пока мы его не уничтожим.

– Куда она пропала? – спросил Вернер.

– Приняла другую форму и где‑ то спряталась, – ответил Вольфганг. – Превратилась в поганку, или сову, или еще какую‑ нибудь гадость и хихикает, радуясь учиненному ею хаосу.

Неожиданно Вильгельм стал хвататься пальцами за воздух и поднялся со своего места. Неуклюже, словно слепоглухонемой, цепляясь за что‑ то невидимое, он полез из «мерседеса» фон Рундштедта. Выбравшись из машины, Вильгельм отошел на десять футов от братьев и сестры и повернулся к ним лицом. Он стоял, окаменев, и смотрел на них немигающими глазами; его брюки вздулись в паху.

Затем из рта Вильгельма раздался глубокий, звучный, елейный и в то же время тошнотворный голос:

– Надо платить по старым счетам, дети Груада!

Голос напоминал сырую нефть, сочащуюся через гравий. Он казался таким же ископаемым. Это был голос существа, появившегося на Земле, когда Южный полюс находился в Сахаре, а высшую форму жизни представляли головоногие моллюски.

Вольфганг забыл о сражении, которое бушевало вокруг.

– Ты! Здесь! Как ты сбежал?

– Не заметил как. Просто геометрические формы перестали меня связывать. Я выбрался и ел души. Свежие души, а не ту жалкую плазму, которой меня кормили все эти годы.

– Великий Груад! И это твоя благодарность? – взорвался Вольфганг. Понизив голос, он шепнул Вернеру: – Найди талисман, по‑ моему, в черном ларце, запечатанном Печатью Соломона и Глазом Тритона.

Обращаясь к существу, завладевшему телом Вильгельма, Вольфганг сказал:

– Ты появился в нужный момент. Здесь будет много убийств и тебе на съедение достанется множество душ.

– У тех, кто нас окружает, нет душ. Я чую в них лишь псевдожизнь. Меня от них тошнит.

Вольфганг рассмеялся.

– Значит, даже ллойгор способен испытывать отвращение.

– Меня тошнит уже многие сотни лет, в течение которых вы держите меня запечатанным то в одном пятиугольнике, то в другом, скармливая мне не свежие души, а жалкие экстракты из ваших запасников.

– Мы прекрасно тебя обеспечивали! – воскликнул Вернер. – Каждый год, только для тебя, тридцать – сорок – пятьдесят тысяч смертей в одних только дорожно‑ транспортных происшествиях.

– Обеспечивали, но не свежими душами. Не свежими! Впрочем, возможно, сегодняшней ночью вы сумеете отдать мне долг. Я чую поблизости много жизней, каким‑ то образом привлеченных вами сюда. Они станут моими.

Вернер протянул Вольфгангу палочку с серебряным пятиугольником на конце, а Вольфганг направил ее на одержимого Вильгельма. Тот пронзительно вскрикнул и упал на колени. Воцарилась тишина, прерываемая всхлипываниями испуганной Винифред, одиночными выстрелами из винтовок и отдаленным стрекотанием автоматных очередей.

– Эти жизни не для тебя, Йог Сотот. Они предназначены для трансцендентальной иллюминации наших слуг. Но если ты подождешь, то получишь свое.

– Пока мы тут разговариваем, – перебил его Вернер, – наша армия уничтожает сама себя. Еще немного, и мы вообще не сможем рассчитывать ни на какие жизни. – Правда? – раздался хриплый голос. – Неужто ваш план пошел насмарку? Дайте‑ ка я прочту ваши мысли.

Вольфганг ощутил, как его тело покрылось гусиной кожей. Он содрогнулся, когда шероховатые источающие слизь бескостные пальцы начали перелистывать страницы его сознания.

– Ммм. Ясно. Значит, она здесь. Мой древний враг. Было бы неплохо снова с ней сразиться.

– А равен ли ты ей по силам? – с интересом спросил Вольфганг.

– Я никому не уступаю, – последовал гордый ответ.

– Спроси его, почему он попадает в ловушки пятиугольников, – шепнул Вольфгангу Вернер.

– Заткнись! – свирепо прошипел Вольфганг. Ллойгору он сказал:

– Уничтожь ее золотое яблоко и спаси мою армию. Тогда я освобожу тебя из‑ под власти этого пятиугольника и подарю тебе жизни, на которые ты рассчитываешь.

– По рукам! – раздалось в ответ.

Вильгельм задрал голову вверх и широко открыл рот. Из его горла донесся клекот, будто он задыхался. Потом он рухнул навзничь и распластался на земле. Из рта Вильгельма заструился странный зеленоватый светящийся газ.

Вернер выскочил из машины и подбежал к нему.

– Он жив.

– Конечно, жив, – сказал Вольфганг. – Просто Пожиратель Душ завладел его телом, чтобы общаться с нами.

– Смотри! – взвизгнула Винифред.

Облако зеленоватого фосфоресцирующего газа накрыло мертвую армию. Оно напоминало паука с бесчисленными ножками, ручками, антеннами и щупальцами. Облако постепенно меняло форму, его свечение усиливалось. Стало светло, как днем. Затем свет померк. Над холмами вокруг озера Тотенкопф воцарилось великое безмолвие, прерываемое лишь отдаленными радостными возгласами людей, благополучно перебравшихся на другой берег.

– Нельзя терять ни минуты, – сказал Вольфганг Вернеру и Вильгельму. – Вызовите кого‑ нибудь из офицеров. И поищите Ханфгайста.

Но Ханфгайст пропал. Старшим из оставшихся в строю офицеров был обергруппенфюрер Биклер, в сознании которого, сохранявшем жалкое подобие жизни, брезжило унылое видение собачьего дерьма. Четверо первоиллюминатов обнаружили, что Яблоко Раздора стоило им половины войска.

– Вперед! – проревел Вольфганг. Повинуясь его приказу, остатки мертвой эсэсовской армии проломили огораживавший зону фестиваля забор и затем ворвались на мост.

Вольфганг стоял в «мерседесе» фон Рундштедта, держась руками в черных перчатках за спинку переднего сиденья. Порывы ветра трепали его светлые стриженые волосы, как жнивье на пшеничном поле. Неожиданно Вольфганга толкнул находившийся рядом Вильгельм.

– Ну что еще? – прокричал Вольфганг в грохоте наступления.

– Так как насчет тех жизней, которые мы вот‑ вот получим, – заскрежетал голос ллойгора. – Они ведь мои? Все мои?

– Слушай, ты, энергетический вампир. У нас другие долговые обязательства и другие проекты, которые нужно довести до конца. В отеле «Дунай» ждут трансцендентальной иллюминации наши преданные слуги. Ты получишь свое. Но сначала они. Тебе придется подождать своей очереди.

– Тогда прощай, – сказал ллойгор. – Увидимся в твой смертный час.

– Я никогда не умру!

– Дурак! – изрыгнули уста Вильгельма. Неожиданно Вильгельм встал, распахнул дверцу машины и бросился с моста в озеро. Плюхнувшись в воду, он поднял тучу брызг и камнем пошел на дно. Там, где он утонул, черная вода осветилась зеленоватым светом.

И тогда их осталось четверо.

Хагбард, стоя на вершине холма, наблюдал, как на мост въезжают танки, за ними черный «мерседес» и следом бронетранспортеры. Когда на мост взошла пехота, он опустился на колени и рванул рукоятку взрывной машинки.

Взрывчатка, заложенная дельфинами под руководством Говарда, взорвалась, и мост вместе со всеми, кто на нем был, исчез в гейзерах белой воды. Эхо взрыва прокатилось по приозерным холмам.

Первыми пошли на дно танки. Когда начал тонуть штабной «мерседес», Вернер Зауре завизжал: «Моя нога застряла!» Затем он ушел под воду вместе с машиной. На поверхности озера Тотенкопф плавали плачущие Вольфганг и Винифред, и с ними горстка спасшихся супернацистов.

И тогда их осталось трое.

Хагбард крикнул:

– Я его утопил! Я утопил мост Джорджа Вашингтона! – Что‑ то изменилось? – спросил Джордж.

– Конечно, – ответил Хагбард. – Мы остановили наступление нацистов и скоро сможем их добить. Тогда в мире не останется зла. Все будет восхитительно и прекрасно. Сердце Джорджа екнуло от недоброго предчувствия – в голосе Хагбарда было больше сарказма, чем торжества.

– Конечно, я допускаю, – рассудительно сказал Фишн Чипе, – что на меня действует чертов наркотик в кул‑ эйде. И все‑ таки это не может быть галлюцинацией. Тринадцать человек сняли с себя одежды и начали танцевать. И я ясно слышал, как они пели: «Будь благословенна, будь благословенна». Потом откуда ни возьмись появилась гигантская женщина, после чего сирены, ундины и русалки нырнули в воду. Если это Армагеддон, то он происходил н