После маскарада. Глава 11.

Только ближе к ночи Даниэль сумел оказаться у Диксов, где его ожидала вся компания. Помимо дороги в другой конец Мидиана через все возможные пробки, этому предшествовал ещё и отрезок разговора вернувшегося Вуна и нашего героя, чьё описание можно обозначить так: они поливали друг друга сахарными помоями. А Эсфирь иногда вставляла невесомые словечки, сопровождая их невинным смешком. В общем, Даниэль был счастлив тем, что маскарад завершился и предполагал дальнейшую череду встреч.

Для него это был вечер потрясений. Но после ухода из общества Андерса и Эсфирь те события, что способны неприятно ошеломить душу, не закончились. Из среды роскоши и богатств он попал в трущобы. Из изысканности верхов – на самое дно. Он был не в первый раз в бедной части Мидиана, но с наступлением ночи срывало с себя вуаль всё то, что было скрыто.

Даниэль ставил машину на ближайшей к дому Диксов платной стоянке. И первое, что он увидел - это почтенные и уважаемые годы в лице нищего старика, скончавшегося от холода на улице. Его окоченевший труп в лохмотьях тянули на полозьях из одного узкого закоулка, сетуя на то, что не только в приютах, но ещё и в моргах скоро не будет мест...

Люди были в тупике, откуда возможно лишь одно спасение - перейти к Андерсу. Вун хотел завлечь к себе волей-неволей больше людей, чего бы то не стоило.

Дани старался оставаться невидимкой во мраке. На всякий случай он накинул на голову широкий шарф, перебросив один конец через плечо. Идти нужно было несколько улиц. Это приблизительно минут десять. Из пивных доносились гогот и хохот – самые тоскливые и надрывные. Из какой-то квартиры - детский плач. И почти на каждом доме - плакаты Андерса с протянутой дружественно рукой.

Когда Дани был здесь впервые, то не прослеживалось такой сильной разрухи. Стало больше разбитых стёкол, заколоченных витрин и баров. Расцвет последнего произошёл не без участия Вуна. Можно предположить, что скрытая жизнь трущоб связана и с развитием самой древней профессии и с торговлей наркотиками, что в общем-то не пресекалось.

Как заставить кого-то подчиниться? Нужно сделать ничем, утопить личность в грязи, испортить, задурманить, пошатнуть стержень и обязательно соврать, что порок - это вовсе не порок, а норма.

- Привет. Все спят, кроме меня. Хочешь лапши? – и Скольд немного заробел, впуская Даниэля за порог. Он даже прекратил жевать. Пахло дешёвыми и едкими специями к полуфабрикату, холодом, как в погребе, кисловатым и затхлым табаком и освежителем воздуха с орхидеями.

- Убей меня, только не говори больше слова «лапша», - произнёс Дани. На лице его не было эмоций - только стерильность пустой психиатрической палаты. Но он ни чистый белый лист, а лист, исписанный, перечёрканный, смятый сегодняшними событиями на столько, что не осталось живого места. Таким его Скольд не знал раньше.

Дани молча снял верхнюю одежду и, сидя на полу, как ребёнок или пьяный, медленно и серьёзно начал развязывать мокрые от снега узлы шнурков на сапогах. Кропотливая работа и нудная. Это самое лучшее и весёлое, что приходилось делать Дани за сегодняшний вечер.

Скольд сказал на одном дыхании:

- Прости нас за то, что мы тебя подвели, что не препятствовали Вуну. Я подумал, что это было бы правильней, чем…

Он остановился, поняв, что слова его лишние до нелепого.

- Всё уже сделано, - тихо, но строго промолвил Даниэль, с трудом освобождаясь от одного сапога. Скольд сел напротив.

- Почему здравый смысл заговорил во мне тогда, когда уже ничего не вернуть? - смотря куда-то на пожелтевший от времени потолок с пластмассовым красным абажуром, спросил сам у себя Дикс.

- Это нормально, Дикс. Ведь ты же человек. Ты обязан свершать ужасные ошибки, - разобравшись со своей обувью, пояснил Даниэль. Он не спешил подниматься с пола.

- Утешил. Я тебя тоже хочу утешить: я узнал, где живёт твоя Адели. Она…

Скольд предполагал, что данное известие его друг воспримет радостно и восхищённо, но реакция его была далека даже от намёка на эти чувства. Дани прервал Дикса с острой тревогой и с захлёстывающим волнением:

- Нет! Не говори. Нельзя. Нельзя нам видеться. Что-то мне подсказывает, что нужно прекратить заваруху с Андерсом, а затем уже устраивать свою личную жизнь. Интуитивно я осознаю, что так надо. Звучит странно и нелепо. Но именно так будет правильно. Ну, ты понял. Если скажешь, то я не устою и сделаю так, чтоб мы наконец-то с ней увиделись.

Скольд смотрел на него вопросительно и не понимал, зачем так усложнять ситуацию и раздувать драму, руководствуясь лишь предчувствием. Но предчувствия никогда не подводили Даниэля. Дикс без лишних вопросов и уточнений пообещал, что не скажет ничего про неё, раз то так необходимо.

На Дани затеплился посторонний луч. Луч не извне, а изнутри. Адели- его надежда. Надежда – это сладкий воздух, без которого невозможно живым преодолеть мост, раскинутый от Ничего до Достижения большой цели. Шаги – сами действия. Но главное – это воздух. Без него получится прийти к конечной и победной точке только мёртвым.

Даниэль сейчас точно пригубил вина. Он говорил с медлительной и сочной нежностью, с упоением:

- Но тем не менее… О, Скольд! Все пути ведут к женщине. Варвар, сминающий заживо в своих лапах человеческий скелет, готов мурлыкать, когда утыкается носом в пышную грудь. Полководец, ведущий за собой тьмы и тьмы на битвы, сам сражён женщиной. У великого оратора может сбиться речь от вида точёных колен, зовущих из под подола. Мужчина - это Одиссей, так или иначе всегда и неизбежно приплывающий в Итаку Пенелопе.

- Это точно! Но при условии, что варвар, полководец и оратор являются натуралами.

Дани продолжил с улыбкой:
- А Адели... Как я хочу сделать её самой-самой своей и быть её. Да мало ли, что я хочу.

- Да-а-а… Мало ли, - многозначительно растянул Скольд. И мечтательно ухмыльнулся.
-… И ещё чтоб окна нашего дома выходили в сад, а там яблони, клёны и тихий пруд с лебедями.
- А дети ваши бегают, орут, надувают мыльные пузыри.
- Нет, не мыльные. Носом. Из соплей. Большие-пребольши-и-и-е.
- Слушай! Сегодня я решил посмеяться над шуткой Алессы, чтоб ей понравиться. Ну как же? Я её поддерживаю, восхищаюсь её чувству юмора и остроумию. Вот. А у меня из носа в тот момент, когда я засмеялся, вылетела козява. Она такая была ещё огромная и жиденькая немного.

Они раскатисто рассмеялись. Скольд утирал слёзы и никак не мог уняться от хохота. Даниэль избавлялся от накипевшего за несколько часов. Неприятно волочить за собой остатки прежнего.

Алесса, Иен и Рейн проснулись и вышли к ним. Авилон незамедлительно голосом, хрипловатым от сна, спросил:

- Что там?... Расскажи.

Даниэль обратился к нему, не меняясь в лице и не прекращая смеяться:
- Сначала ты кое-что расскажешь. Каково это, Рейн – быть подобным Андерсу?

Хлам нужно выбрасывать вовремя, а не оставлять пылиться в душе. Лучше сейчас высказать всё. Слова иногда тяжелее каменного блока в египетской пирамиде.

Авилон вспыхнул. Но себя сдержал. Он сказал лишь:

- Ты знаешь, что меня гложет уведенное и произошедшее! Хватит.

Даниэль заливался смехом:

- В Мидиане же нет свободы! Поэтому поделись со мной наболевшим… Или мне нужно приковать тебя наручниками, если так привычнее? Эту смерть мы пронесём внутри вплоть до нашей смерти! Мы убийцы, Рейн!

- Мы всё искупим. Я найду путь.

Дани поднялся и дружески похлопал его по перебинтованному плечу:

- Отлично. Найди!..

Рейну оставалось только стискивать зубы от боли.