Ее знаменитая подруга

Именно сейчас, когда Урсула в ожидании ребенка оставила всякие попытки найти себе серьезное занятие, работа нашлась сама собой, интересная и полезная для разведки. 21 октября 1930 года руководитель телеграфной Трансокеанской службы Киомин, уже знакомый нам Плаут пригласил ее работать к себе. Урсула привела в порядок политический архив, состоящий из вырезок из немецкой и английской прессы. Попутно она задавала Плауту множество самых разнообразных вопросов, так как он оказался одним из крупнейших знатоков Азии и Китая. Он познакомил молодую женщину с несколькими журналистами, в том числе с представителем ТАСС. Урсуле было обидно до слез, что она не может прекратить играть роль представительницы

«шанхайского общества» и вынуждена общаться с советским журналистом, соблюдая множество условностей. Ей страстно хотелось выложить Плауту всю правду о себе, однако, как признала позже сама Урсула, «у меня хватило ума не сделать этого».

Плаут оказался не только интересным, но и весьма полезным человеком. Сам того не зная, он сыграл решающую роль в судьбе Урсулы. Как-то раз он сказал ей, что знает американскую писательницу Агнес Смедли, которая живет в Шанхае. Еще в Германии Урсула с большим интересом прочитала ее автобиографическую книгу «Одинокая женщина». Теперь Агнес Смедли работала в Китае корреспонденткой газеты < Франкфуртер цайтунг>, хотя придерживалась гораздо более левых взглядов.

– У меня с ней вышла забавная история, – рассказывала Урсула мужу. – Помнишь, в Берлине, кажется в 1929 или 1930-м, партия организовала большую выставку на Потсдамской площади? Ту, на которой мне поручили продавать книги? К моему прилавку подошли два индуса, я вспомнила про Агнес, и мне захотелось продать им книгу «Одинокая женщина». Я рассказала им содержание книги, с особенным упором на то, что автор была замужем за индусом. «Все правильно, – ответил один из них. – Я тот индус, который был женат на Агнес Смедли».

Урсуле очень хотелось познакомиться со знаменитой американкой, но она стеснялась проявить инициативу, считая ее, как она говорила, < значительно более крупной личностью>. Узнав, что Плаут знаком с Агнес, Урсула попросила его помочь и организовать встречу. Плаут связал их по телефону, и женщины договорились встретиться на следующий день.

– Мой рост метр семьдесят, – объясняла Урсула, – очень темные волосы, большой нос. Думаю, вы узнаете меня при встрече.

Американка рассмеялась.

– Вы, европейцы, всегда так точны? Мне тридцать четыре года. Особых примет не имеется...

Днем их встречи, по случайному стечению обстоятельств оказалось 7 ноября, 13-ая годовщина революции. Урсула купила букет красных роз, и поставила его дома, вспомнив, как весело она и ее товарищи отмечали этот праздник в Германии. В центре города было людно, но Урсула и Агнес сразу же узнали друг друга. Американка не была красавицей, хотя Урсула считала черты ее лица правильными. Каштановые волосы, не слишком густые, зеленые глаза, выступающий вперед лоб, простая одежда. Типичный образ «интеллигентной работницы» – охарактеризовала ее Урсула.

У Агнес в руках был букет ярко-красных роз, почти таких же, какие стояли дома у Урсулы. Он резко выделялся на фоне ее скромного темно-синего платья. Подарок представителю ТАСС, с которым Урсула уже была знакома.

Женщины зашли в кафе. Там, не спеша попивая охлажденный чай, Урсула отвечала на подробные расспросы Агнес, впервые после прибытия в Шанхай рассказывая о своей принадлежности к компартии, причем фактически постороннему человеку. Однако, упомянув о своей изоляции, Урсула не стала просить Агнес помочь ей установить контакты. А вдруг писательница не коммунистка, хоть и придерживается левых взглядов?

«Ей здесь нелегко», – подумала Урсула. Она уже слышала о случае, когда Агнес оскорбила американскую «богему» тем, что на чаепитии американского клуба поинтересовалась, почему за столом не присутствуют китайцы. – Извините, – ответили ей, – среди членов клуба и гостей китайцев нет. Им не разрешено посещать клуб. После этих слов Агнес Смедли поднялась и ушла, не попрощавшись. Англичане ее тоже терпеть не могли из-за того, что в прошлом она имела отношение к революционному движению в Индии. Китайцы также следили за каждым ее шагом. Действительно, трудная жизнь.

Урсула и Агнес подружились. Они встречались или беседовали по телефону каждый день. Обширная домашняя библиотека Агнес, состоящая из немецких, английских, индийских, китайских книг, была предоставлена в распоряжение Урсулы.

На рождество 1930-го года Урсула и Агнес побывали в китайском театре, где все роли, даже женские, исполняли мужчины. Звездой среди них был актер по имени Мейланфань, мастерство и пластичность которого восхитили Урсулу. Это был настоящий праздник. Дома и у знакомых ее ждала гора подарков, в основном книги. Горький, Стендаль, Эренбург, Рильке...

Агнес предложила ей еще работу – аннотировать пять книг для журнала левой направленности, нелегального и постоянно меняющего названия. Издавал его китайский поэт Лю Сун, с которым она быстро подружилась. В то время журнал назывался «Поток». В дальнейшем она часто сотрудничала с этим журналом – конечно, под псевдонимом. Как взвились бы на дыбы ее знакомые из «высшего общества», если бы узнали, что она пишет статьи для китайского «левого» журнала! Переводила для газеты, в которой работала Агнес, статью о крестьянах и Красной Армии в Китае. И постоянно поддерживала своим присутствием находившуюся в вечно подавленном состоянии Агнес. Американка отличалась сложным характером. Это была очень эмоциональная и нервная женщина, требовавшая к себе всяческого уважения, обижавшаяся даже по самым незначительным поводам. Настроение ее часто менялось. Иногда она была неуемно весела, заражая своим весельем окружающих, но гораздо чаще пребывала в подавленном состоянии, и инстинктивно тянулась к более уравновешенной и оптимистичной Урсуле. Могла позвонить в три часа ночи, страдая от депрессии, и Урсула мчалась к ней.

Агнес не признавалась в своей принадлежности к партии. Иногда в оценке ситуации была слишком эмоциональна, иногда выражала свою точку зрения туманно и расплывчато, но даже споры и разногласия не могли помешать женщинам крепко дружить.

– Я боготворю Агнес, – признавалась Урсула мужу.

Когда та переехала в квартиру неподалеку от дома, где жили Рольф и Урсула, супруги были очень рады, а Рольф оказался столь любезным, что помог обставить новое жилище, спроектировал мебель – скромную, но со вкусом. Агнес страдала неврозом, в 1932 году ее положили в больницу. Обострение болезни было вызвано тем, что писательница с головой ушла в работу над новой книгой о Китае. Урсула денно и нощно была подле нее, спала рядом с ней, навещала ее в больнице.

Но именно эта неуравновешенная американка оказала Урсуле услугу, круто изменившую ее жизнь. Вскоре после знакомства, присмотревшись к молодой немке, она сказала, что, если та согласится, ее мог бы навестить один коммунист, которому можно полностью доверять. Так она познакомилась с Рихардом Зорге...

«Я его всегда очень любила»

Впервые Урсула и Зорге встретились в ноябре 1930-го года, когда молодые супруги еще жили у Вальтера. В то время легендарный разведчик был в самом расцвете сил. Ему было тридцать пять лет, он был и красив, и обаятелен, и, что называется, неотразим. «О нем нельзя думать, не видя его перед собой», – признавалась Урсула, описывая его привлекательную внешность. < Продолговатое лицо, густые, вьющиеся волосы, глубокие уже тогда морщины на лице, ярко-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, красиво очерченный рот>...

В их первую встречу Урсула еще не знала его имени, да оно ничего бы ей и не сказало. Рихард говорил, что слышал о том, что она хочет помочь китайским товарищам в их борьбе. Он честно предупредил ее об ответственности и опасности того, чем ей предстоит заниматься, порекомендовал еще раз все обдумать, тем более что Урсула ждала ребенка – это уже было заметно. – Пока вы можете отказаться, – сказал он. – Вас никто в этом не упрекнет.

Ей показался обидным вопрос, сможет ли она работать в духе интернациональной солидарности? Она не понимала, что перед первой встречей он не раз задавал этот вопрос сам себе, и что не пришел бы, если бы не был уверен в ее согласии. Потом она стала лучше понимать, какое это опасное и ответственное дело – вербовка, как точно надо рассчитывать каждый шаг...

– Смогу, – резко ответила Урсула. – Я с тем и ехала сюда, чтобы заниматься партийной работой.

Согласие было получено, и Рихард перешел к делу. Следующие полчаса они

посвятили обсуждению ее первого задания. Это была организация встреч с

китайскими коммунистами. Встречаться с ними на территории города, вне европейского поселения, было опасно. Во-первых, это сразу бросалось в глаза, а во-вторых, город сам по себе был опасен. В китайской части города часто совершались ограбления и убийства. Поэтому неплохо было бы организовывать встречи на территории сеттльмента.

Итак, Урсула предоставляет для совещаний комнату в своей квартире, но сама она присутствовать при разговоре не должна. На этом они пока и остановились. Вскоре начались встречи. Зорге руководил ими два года, затем, в 1932 году, на этой работе его заменил Карл Римм.

Должно быть, для проверки и тренировки Зорге предложил ей присутствовать на демонстрации на центральной улице города – естественно, не в качестве участницы, а как стороннего наблюдателя. Как эта демонстрация отличалась от манифестаций в ее родной Германии! Она стояла, прижав к груди пакеты с покупками, играя роль благовоспитанной буржуазной барыни, напуганной происходящим. Но ее лицо, как она ни старалась, все равно выдавало ее истинные чувства, темные глаза гневно сверкали. Женщина видела, как избивают и арестовывают китайцев, видела их лица – лица людей, подписавших себе смертный приговор, потому что в Китае арест во многих случаях был равнозначен смерти. Тогда она поняла, что ради этих людей она готовы выполнить любую работу, которая от нее потребуется.

Представитель Коминтерна в Китае Герхард Эйслер, с которым Урсула была знакома еще по работе в Германии, увидел молодую женщину возле витрины магазина, рядом с которым происходила кровавая расправа с демонстрантами. Урсула понятия не имела, что он в Китае, да и видела его за все время пребывания в этой стране только один раз. Эйслер посоветовал ей постараться выглядеть более женственной – хотя бы надеть шляпу. В глазах Урсулы женственность не сочеталась с коммунистическими взглядами – но, впрочем, если это нужно для дела...

Эйслер знал и о том, что отец Урсулы был активным участником немецкого рабочего движения и пользовался заслуженным уважением. Вскоре после того, как они встретились с Герхардом, Коминтерн также предложил ей сотрудничество. Совмещать эти две работы было невозможно: пришлось выбирать между Зорге и Коминтерном.

– Я считаю, что вы должна работать в моей группе, – довольно твердо сказал как-то Зорге. – Замена, с точки зрения конспирации, нежелательна. Однако окончательное решение все равно за вами.

Урсула осталась с Зорге и его группой. В то время она даже не задумывалась, кто они такие и какие задачи выполняют. Лишь значительно позднее она узнала, что все это время работала на разведку Генерального штаба Красной Армии. Впрочем, для нее это ничего не меняло, более того, известие о том, что Зорге работает на СССР, обрадовало ее. Это было время, когда иностранные коммунисты всем, чем только могли, старались помочь первой стране победившего социализма.

В 1931 году у Урсулы родился сын, которого она назвала Мишей в честь Михаила Голда, американского коммуниста и писателя, редактора американского левого журнала «Нью мессес».

Рихард поздравил ее с этим событием. Урсула подвела его к детской кроватке, немного смущенная тем, что речь идет не о работе, а о таком сугубо личном деле, как ребенок. Он склонился над кроваткой, осторожно отвернул край одеяльца и долго молча рассматривал малыша. «В чем дело? – удивилась Урсула, не ожидавшая от своего начальника такого внимания. – Наверное, такого маленького он еще никогда не видел...» Она не понимала еще, что даже такой оптимист, как Зорге, не может не чувствовать одиночества, что он тоже мечтает о семье, о детях... Вскоре после этого, в 1932 году, находясь в Москве, он встретит Катю Максимову и начнет заговаривать с руководителями Разведупра о свадьбе, о семейном уюте, о детях. Кто знает, какую роль сыграл в этом крохотный Миша? Впрочем, мечта останется мечтой: брак с Катей был зарегистрирован 8 августа 1933 года, когда Зорге был уже в Японии, откуда он так и не вернулся...

Ребенок занял все мысли Урсулы. Вскоре после его рождения она писала Юргену и Маргарите: < Не могу нарадоваться на своего ребенка и в то же время не приходить в ужас от того, что он поглотил меня всю, с головы до пят. От меня нынче ничего не осталось ни для Рольфа, ни для политики, книг и вас. Только он один – все остальное лишь в той мере, в какой это касается ребенка. Это новый для меня мир, с совершенно новыми чувствами и мыслями>.

Но как же недолго продолжалось это < поглощенное> состояние – всего одиннадцать дней! А потом вновь появилась политика, и в следующем письме – к матери – рассказы о ребенке уже чередуются с рассуждениями о советской пятилетке.

В этом же году Урсула и Рольф переехали на новую квартиру. Этому событию

предшествовал разговор Урсулы и Зорге.

– Гельмут ничего не знает о моей нелегальной деятельности, – ответила женщина на настойчивое предложение Зорге снять другую квартиру. – Его репутация и дом вне подозрений. Это отличное место для прикрытия. – Зато его жена вечно сидит дома. А мы не можем так рисковать. Зачем подвергать наших товарищей и, кстати, вашего друга лишнему риску?

Урсула и сама понимала, что Рихард прав. Гельмут был старым другом Рольфа, с восемнадцати лет. Он с интересом и симпатией относился к Китаю, знал и о ее политическом прошлом. Вместе с тем, у нее и в мыслях не было рассказать ему о своей работе. Их друг был удачливым коммерсантом, честолюбивым и гордящимся своим взлетом из самых низов. Он много внимания уделял своей карьере, хотя и видел слабости буржуазного общества. Рихард был прав: Урсула не имела права друга такому риску – если бы явка в его доме была раскрыта, не только карьера потерпела бы крах, но ему грозили куда более серьезные неприятности. Впрочем, они с Рольфом и так давно уже подумывали о том, чтобы зажить своим домом, и предложение Зорге только подтолкнуло неизбежное.

Урсула и Рольф подыскали подходящий дом в районе, находящемся под французским управлением. 1-го апреля 1931 года супруги переехали на авеню Жофра, 1464. Поселок был расположен как бы в маленьком парке, каждый дом окружали деревья. Из дома имелось два выхода, что было очень важно для безопасности встреч. Комнаты были изолированы, слуги без звонка не появлялись, пройти незаметно по лестнице, ведущей на второй этаж, было невозможно. Примерно раз в неделю Рихард Зорге и его соратники рано утром приходили сюда. Урсула не присутствовала при их беседах и лишь следила, чтобы им не мешали. Они все время приходили в разное время и уходили тоже поодиночке, с короткими интервалами. Зорге задерживался дольше всех, давал Урсуле для обеспечения алиби какую-нибудь журналистскую работу, но, в принципе, в Шанхае контакты между европейцами были делом естественным и не нуждались в объяснении. Китайские товарищи обучали Урсулу языку, что создавало их визитам видимость легальности. Впрочем, конспирация была

поставлена отменно: за два года Зорге, как минимум, восемьдесят раз побывал в их доме, и об этом никто не знал.

Урсула понимала необходимость конспирации, а также то, что ей не следует ни присутствовать при разговорах, ни вообще проявлять какой-то интерес к тому, что ее не касается. «Однако, – как вспоминала позже она, – мое стремление не показаться любопытной порождало во мне неуверенность – я не знала, о чем мне следует говорить с Рихардом». В своем стремлении Урсула дошла до того, что на вопросы Зорге она отвечала практически односложно. Долгих разговоров не получалось. Однажды, после неловкой паузы, возникшей во время их более чем сдержанной беседы, Урсула сказала: «Вам пора уходить». Он был единственным из ее партийных товарищей, к кому она обращалась на «вы».

– Итак, меня выгоняют, – спокойно и немного грустно констатировал Зорге, взял шляпу и вышел. Урсула опустила голову, но промолчала и не задержала его. Чутким женским взглядом она не раз замечала то, чего не видели другие. Бывали дни, когда этот человек, обычно веселый и жизнерадостной, приходил молчаливым и подавленным. Только спустя двадцать лет Урсула до конца поняла, как же тяжела жизнь разведчика – тогда, когда она ответила советскому представителю в Берлине: «Я занималась этим делом двадцать лет – с меня хватит!»

А в первые недели весны 1931-го года он пригласил Урсулу прокатиться с ним на мотоцикле. Они мчались так быстро, как это было возможно. Скорость привела Урсулу в восторг, она словно заново родилась, забыла обо всем на свете – она никогда до того не ездила на мотоцикле. Она смеялась, сбросив маску солидной дамы, которую носила до этого, шутила, болтала без умолку.

– Быстрее, еще быстрее, Рихард! – смеясь, требовала она, и мотоцикл мчался по дороге еще быстрее, ветер свистел в ушах. Лишь спустя полгода, навещая Рихарда в больнице после очередной аварии – его нога была в гипсе – она узнала, что он всегда ездил с недозволенной скоростью. А тогда... Зорге вел машину уверенно, и ей совсем не было страшно. После этой прогулки Урсула перестала испытывать смущение, напряженность и скованность в их общении растаяли без следа. Право же, ради такой поездки стоило и нарушить строгие правила конспирации.

Зорге не учил Урсулу конспирации. Она научилась сама – в условиях Китая это получалось естественным образом. Как она позднее писала, < опыт других может, конечно, оказаться полезным, но ответственность за собственную жизнь учит особенно основательно думать о других и своей собственной судьбе и соответственно действовать>. Она проверяла, нет ли за домом слежки, часто приглашала в дом представителей «высшего общества», чтобы нелегальные гости терялись на их фоне. Зорге расспрашивал Урсулу о ее прежних знакомых – Зеебоме, Вальтере, Бернштайне... Всех их она приглашала, если было нужно, и скрупулезно передавала содержание их бесед. Ей нравилось смотреть, как Рихард слушает ее. По выражению его лица она чувствовала, насколько важной была информация, и постепенно научилась направлять беседы со знакомыми в нужное русло. Урсула становилась разведчицей.

«Мы с Рихардом», – гордо говорила Урсула. Работая вместе, они дополняли друг друга, создавая достаточно гармоничный союз – хотя она по-прежнему не знала, на кого работает. Зорге выслушивал ее мнение, ее оценки, иногда соглашался, иногда – нет, но всегда относился к мнению Урсулы с интересом. Если она была слишком лаконична, он спрашивал: «А что вы по этому поводу думаете?» «Зачем ему мое мнение? – недоумевала Урсула. – Да и сама информация – неужели она важна для него? Ведь у него огромные связи». Но как-то раз он сказал: «Хорошо, хорошо, правильный анализ», – и Урсула поняла, что он учил ее. Она училась с радостью, и была счастлива, что находится бок о бок с такими замечательными людьми, как ее новые товарищи, рядом с Рихардом. Это была та жизнь, о которой она мечтала. Она по-прежнему не знала, на кого работает, но никогда не спрашивала об этом. Урсула знала лишь столько, сколько было необходимо, и не стремилась узнать больше, понимая, что, чем меньше человеку известно, тем меньше он в случае провала может выдать.

Постепенно Урсула приобретала опыт, ее знания ширились. Рихард стал давать ей все более и более сложные поручения. Она обрабатывала поступающую информацию, переводила донесения с английского языка на немецкий, фотографировала документы. Получала почту и донесения, встречалась с теми китайцами, которые по разным причинам не могли приходить к ней. Понемногу занималась и вербовкой. Постигала основы конспирации. «Конспирация стала моей второй натурой, поскольку товарищи, которых надо было уберечь, действовали в условиях постоянной опасности. Забота о них вошла у меня в плоть и кровь, так же, как и забота о моем маленьком сыне… Так же как меня будило малейшее проявление жизни ребенка, точно так же я настораживалась при малейших неожиданностях, возникавших в окружении товарищей>.