Заветная поляна

Жили в таёжной деревне Тойской Парфен да Марья. Хлебом своим кормились, богатым не кланялись. Как-то зимой поехал Парфен на реку сети проверять, да по неосторожности в прорубь угодил. Изловчился, однако, на лед выбрался. Бухнулся в сани, погнал лошадь в село. Да морозище коркой ледяной по рукам-ногам сковал, не доехал, застыл в дороге.

Трудно стало Марье. Хозяйство без мужика, и детей на руках двое — Васятка да Аннушка.

Только одна беда в дом не идет — другую за собой тащит. Надсадилась на мужичьей работе Марья, да и слегла. Похворала недельку, а почуяв, что смерть пришла, позвала детей. Васятка-то совсем малолеток — сидит под лавкой, рёвом ревет; Анютка большенькой уже была — прикусила губёнку, подошла к матери.

— Смотри, дочка, береги себя и братца. От дома не отлучайся, бедных людей не гнушайся, богатых опасайся.

Сказала и умерла.

Зажила Анютка, как мать наказывала: дом прибирала, за братцем смотрела, и люди, чем могли, ей помогали. Вот и девушкой стала: замуж пора. Да случилась беда большая — загорелась баня у одного ротозея, искры ветром понесло, а сушь стояла, и заполыхало села в разных концах жарким пламенем. Вмиг полсела выгорело. И Анюткина изба сгорела. Только братца успела спасти. Идти Анютке некуда. Пришлось к богатому мужику в работники наниматься. Крысаном его звали.

Работает Анютка, старается, а Крысан все кричит:

— Кормлю вас, дармоедов!

Дочери его Малашка да Наташка того больше злятся: Анютка, вишь, лицом чистенькой была, походка лёгонькая, а те — рябые, жирные, как гусыни откормленные, при каждом шаге охали да ахали.

Вот и невзлюбили красоту; матери жалуются:

— Женихов наших отобьёт, парни многие на неё засматриваются. Вон и Федька зенки на нее пялит.

Федька, хозяйский сын, был полудурок. Видит, что за Анютку никто не вступается, начал к ней приставать. Уследил как-то в сенях, когда она за водой ходила, давай лапаться. Анютка изловчилась и надела ведро дураку на голову, да еще коромыслом по хребту ударила. После забоялась: «Выгонит хозяин, куда с братцем пойду?»

Но Федька хоть и дурак, а понимал, что на смех поднимут — эко девка парня угостила. Смолчал и приставать перестал.

Так зима прошла. Летом Анютке вольготней: хозяин в поле на покос либо в город уедет, а хозяйка с дочерьми в саду чай сосут из блюдечек. Анютка же в лесу грибы да ягоды собирает. В одной руке лукошко, другой Васятку ведет. И ему спокойней — от тычков подальше.

Как-то набрели на подранка — оленёнка хроменького. Анютка ему рану в ручейке обмыла, листик целебный приложила, травинкой перевязала. Оленёнок скоро поправился, побежал резво, а за ним Васятка вприпрыжку. Потянулись с того дня к Анютке зверюги хворые: то зайка прибежит с рваным ухом — от собак спасался, то горлица прилетит с крылом перебитым, раз даже медвежонку занозу из лапы вытащили. Всем помогала, и всяк зверь в тайге знал её и любил. Только однажды почувствовала: будто глядит на неё из-за кустов кто-то. Оглянется — никого. И так всегда: войдёт в лес и почувствует — кто-то стоит, на неё глядит. Иной раз услышит — сучок треснет, либо веточка заколышется. Оглянется — опять никого. Забоялась было Анютка, но потом подумала: «Кажется всё». Но спиной чувствовала чей-то взгляд на себе. От этого и боязно и отрадно.

Пролетело лето, отхлюпала осень дождями, зима с морозами на санях прикатила. В лес теперь не выберешься. Хуже прежнего Анютке стало. Крысан все кричит:

— Проедаете больше, чем работаете!

Малашка с Наташкой задурили. Однажды вечером похлёбку из свежих грибов затребовали. У Анютки грибов полный короб насушен, а им свежих вынь да подай.

— Какие сейчас грибы?! — взмолилась была. — Зима!

Но Наташка с Малашкой и слушать не хотят, кричат:

— Давай грибов свежих!

В это время Федька в избу вбежал. Перепуганный, дышит часто, мычит, выпученными глазами на окошко показывает.

Долго от него слова добиться не могли, но потом отошел, рассказал. Шли, дескать, парни гурьбой по селу, и Федька с ними. Вдруг с Крысанова плетня медведя увидали. Ясное дело, кто за кол схватился, кто за ружьём побежал. А медведь спокойно так на дорогу вышел — на самое видное, место. И увидали все — не простой он, не бурый. Шкура серебром переливается, ярко светится, глаза слепит. Парни-то со страху колья, ружья побросали и — врассыпную. А Федька перемахнул через плетень да в избу и заскочил.

Однако не поверили хозяин с хозяйкой — мало ли что дураку примерещится. К соседским ребятам сходили, а тем стыдно, что целой ватагой медведя испугались, условились на Федьку свалить — он, дескать, крикнул, они не разобрались, а это корова была.

Вернулись хозяин с хозяйкой злые, на Анютку напустились:

— Почему сор в избе?! Почему ухват не на месте?!

Малашка с Наташкой своё занудили:

— Хотим грибов белых! И всё!

Хозяин и взревел дурным голосом:

— Ступай в лес, без грибов не возвращайся, не то выкину обоих на улицу.

Сам доволен, что зло сорвал, а Анютке деваться некуда. Собралась, поцеловала тайком Васятку, вышла на крылечко. А уж ночь была. Кругом темень непроглядная, но вступила на землю Анютка и заметила — вроде светлеть стало, ветерок тёплый-тёплый подул. И чувствует, как летом, в лесу, смотрит на неё кто-то. Подошла к калитке, глянула и диву далась: стоит у плетня лукошко, грибов белых полнёхонько: один к одному, только что сорванные. Анютка и не знает, что делать. Вдруг кто-то за спиной сказал шёпотом:

— Бери, девушка, грибы, не бойся.

Удивилась, спросила негромко:

— Ктой-то здесь? Покажись, добрый человек.

Но никто не ответил, лишь облачко невдалеке показалось и растаяло.

Взяла Анютка лукошко, внесла в избу, на стол тихонько поставила, сама спать легла.

Утром проснулись хозяин с хозяйкой, удивились:

— Летом грибов не всякий раз наберешь, а она, гляди-ка, сейчас белых принесла!

Смекнул Крысан:

— Грибки зимой в цене, барину коли в город отвезти, хорошую деньгу получить можно.

Съездил, и правда — немалые деньги привёз. Ну и надумал опять в лес Анютку отправить: «Авось еще принесёт».

Делать нечего, не скажешь ведь, что грибы у калитки нашла, не поверят. А уж снег повалил, ветер студёный подул. Еле добрела Анютка до леса. А как вошла, так сразу тихо стало: снег валить перестал, ветер не дует.

Бредёт по заячьей тропинке, дырявыми валенками по снегу похрустывает, а у самой из головы не выходит: «Кто грибы у калитки поставил? Кто говорил ласковым голосом?»

Чувствует — будто опять на неё глядит кто-то, и теплей на душе становится. Поглядела по сторонам, прислушалась — никого не видно. Лишь стоят вперемежку сосны да ели, вершинами тихо помахивают — словно кланяются.

Побрела дальше по следам заячьим и вышла на большую поляну, белым снегом покрытую. Посреди ель стоит вековая — стройная, высокая, вершиной в небо уперлась. Тропа к ней ведет.

Подошла Анютка, глянула и руками развела: стоит под елью корзина с грибами белыми, словно в подарок приготовлена.

«Кто же поставил?»

Только подумала, знакомый голос за спиной:

— Бери, девушка, не бойся, за доброту твою лес дарит грибы.

Как ни смотрела Анютка — никого не увидела, как ни просила — никто не отозвался. Только на душе теплей.

Взяла корзину, оглянулась в последний раз и направилась в обратный путь.

Но как из леса вышла, тепло вдруг исчезло куда-то, будто его и не было. Опять ветер подул, снег повалил. Еле добрела до села. Зашла в избу — хозяин руками развёл:

— Ну-у.у-у… не думал, что принесёт!

Повёз грибы в город, опять деньги получил. Подумал однажды: «Где ж это она грибы берёт? … Никак, напрятала летом в лесу, а сейчас таскает».

Но потом решил: «Пусть ещё сходит; коли принесёт — значит, много их там».

Дал ей на этот раз большую корзину. Вытолкнул на крыльцо и захлопнул дверь.

Вернулась Анютка в лес, на заячью тропу набрела, на знакомую полянку вышла и опять чувствует, будто смотрит на неё кто-то. А на душе так легко и светло стало, что не выдержала, спросила громко:

— Покажись, добрый человек, зачем прячешься?!

Знакомый голос ответил:

— А не забоишься?

— Чего ж я забоюсь, коли душа у тебя добрая, — ответила смело Анютка. — Покажись.

Только успела сказать, как заклубилось перед ней белое облачко, голубым светом засветилось, растаяло. И встал огромный медведь: шкура серебряным светом переливается, искорки от неё отскакивают. Стоит Анютка завороженная, слова не вымолвит. А медведь голосом человеческим:

— Не бойся, девушка, не бойся, милая.

Анютка и так видит, что медведь не страшный: его и зайцы не боятся — сидят рядом, ушками шевелят, лапками перебирают, а белки-резвушки по ели зеленой прыгают, весело посвистывают. Взял медведь Анютку за руку, повел вокруг ели. Обошли. Она глазам не верит — лес вроде тот, и ель, и поляна, а зимы нет: цветет всё, зеленеет вокруг, на деревьях птицы поют, над цветами шмели жужжат.

Протерла Анютка глаза кулачком, воскликнула:

— Уж не спится ли мне?!

А медведь засмеялся, пошел ещё раз вокруг ели, и вышел из-за неё богатырь-молодец. У Анютки сердечко и затрепетало, словно птенец на ладони. Никогда такого красавца не видывала: кудри до плеч вьются; в глазах синь небесная. Подкосились у Анютки колени, но подхватил её молодец на руки, зашептал слова ласковые:

— Милая Аннушка, ненаглядная. Давно за тобой наблюдаю, по душе пришлась — будь мне женой, тайге хозяйкой!

Только успел сказать, как выскочили на полянку зайцы, в лапках по большому белому грибу держат, сложили все грибы в Анютину корзину, сели рядышком. А молодец сказал:

— Отнеси, Аннушка, грибы хозяину в последний раз, а сама с братцем к нам приходи, вместе жить станем. Хозяину накажи, чтоб в лес не показывался, не то худо ему будет.

Поклонилась, хотела было корзину взять, да где ж ей такую тяжесть унести? Молодец взглянул на корзину, да так пристально, что она сразу в маленькое лукошко превратилась. Подал Анютке и сказал:

— Неси домой, да не ставь где-нибудь на дороге, не то опять в большую превратится — не донесёшь.

Поклонилась Анютка в пояс, взяла лукошко и пошла в село. А как вернулась, лукошко на крыльцо поставила, так оно в большую корзину на глазах превратилось: с места не сдвинешь.

Выскочили хозяин с хозяйкой на крыльцо, за ними Федька-дурак с жирными сёстрами, еле втащили корзину в избу. Крысан совсем задурил от алчности, орёт на весь двор:

— Запрягай лошадей, Фёдор. В лес поедем, найдём, где она грибы прячет.

Анютка вспомнила наказ молодца, чтоб хозяин в лес не показывался. Хотела сказать, но тот слушать не хочет, кричит:

— Несите короба, да побольше, враз увезти надо, чтоб другим не досталось!

Фёдор лошадь в сани запряг, подвёл к крыльцу. Сел Крысан, Анютке приказал садиться. Но та стоит, ехать не хочет. «Нельзя, — говорит, — и все тут». Схватил тогда Крысан кнут, хлестанул Анютку. Упала она от боли на землю, но слова не вымолвила.

Братец Васятка увидел, что сестрёнку бьют, вцепился ручонками в хозяина, плачет:

— Не бей сестрёнку! Не бей родненькую!

Крысан понял, что Анютка ничего не скажет, схватил Васятку, засверкал глазами, зарычал:

— Не поедешь — ему достанется!

Делать нечего — взяла Васятку на руки, прижала к груди, села в сани. Обрадовался Крысан, махнул Федьке рукой — гони, мол, быстрее. Въехали в лес.

— Показывай, — говорит Крысан, — где грибы брала?

Анютка туда-сюда глядит, а полянки той нет. Увидит ель большую, подъедут — ан нет, место не то. Крутил, крутил Крысан по тайге, разозлился вконец, схватил Анютку за косу — хотел кнутом по спине хлестануть, да Федюха заорал дурным голосом. Оглянулся Крысан, и ноги от страха к земле приросли: стоит перед ним огромный медведь, пасть оскалил, вот-вот лапой ухватит. Закричала тогда Анютка:

— Не надо, медведушка, не надо, батюшка, бог с ним, пусть живет — человек ведь!

Но медведь зарычал грозно:

— Не может он человеком называться, коли душу злую имеет. Нет такому прощения!

Взглянул медведь в глаза Крысановы, да так пристально, что Крысан вдруг уменьшаться в росте стал. Нос удлинился, руки к плечам подобрались, ещё немного и… в крысу превратился. Засверкал злыми глазёнками, зубами защёлкал, побежал в кусты. А хвост длинный, будто кнут, за ним поволочился.

Охнул Федюха, глаза выпучил и погнал лошадь из леса.

А медведь обернулся молодцем, подошел к Анютке, успокоил ласковым голосом и повёл ее с братцем на полянку заветную.