Глава 23. Филип Маркейд: Какая-то девушка подошла ко мне в «Мамочке», на мне был такой индейский шарф, и она сказала: «Вау

Филип Маркейд: Какая-то девушка подошла ко мне в «Мамочке», на мне был такой индейский шарф, и она сказала: «Вау, прямо как Кит Ричардс!»

Она взяла мой шарф и обмотала вокруг своей шеи. Прошло время, я попросил ее отдать мне шарф назад, а она представилась и сказала: «У меня есть немного геры, но я не умею колоться, если ты меня ширнешь, я с тобой поделюсь». И мы пошли к ней домой на Двадцать третью стрит. Оказалось, что у нее только полпакетика. Мне бы точно не хватило забалдеть, и я так и сказал: «Мне ширяться без мазы».

Но я все равно ее вмазал, и так мы подружились с Нэнси Спанджен.

Элиот Кид: Первые два раза, когда мы встречались с Нэнси Спанджен, я с ней спал. Она заговорила со мной в «Максе», и я сказал себе: «Только не это».

Но от нее фиг отцепишься. Я в том смысле, что Нэнси была охуенной занозой в заднице. Думаю, наша тусовка была чуть ли не первой, где девочки и мальчики были просто друзьями, равными. Но и при всем при этом Нэнси постоянно гундела. Ее было трудно любить. Мы обычно издевались над ней. Она постоянно приходила ко мне на хату, ей хотелось вырубить, и она просто трясла меня, пока я не соглашался.

Ричард Ллойд: Примерно в то время в Нижнем Ист-сайде стало очень, очень популярно быть джанки. По утрам можно было видеть, как люди выстраиваются в очереди, словно в кино на хит – очереди метров на двадцать, а те, кто продает наркоту, бегают вдоль очереди и говорят: «Готовьте деньги, мы откроемся через десять минут». Или: «Никаких однодолларовых. Только пятерки и десятки».

А еще у них было меню типа: «Сегодня у нас есть коричневый герыч, белый герыч и кокаин». Или: «Сегодня кое-что особенное, вы будете в восторге».

Представь, ты говоришь с соседом или там газету читаешь, и ждешь, пока откроется дурь-дом. Это были тебе не всякие отстойные, слюнявые психи – это были скульпторы, художники, почтальоны, судомойки, официанты, официантки и музыканты. Абсолютно нормальные. И я привык бегать сюда между выступлениями – прибежать, ширнуться, и назад.

Филип Маркейд: Иногда затариваться в дурь-доме было по-настоящему страшно. Ты идешь в заброшенный дом, входишь, там совершенно темно, ты крадешься вверх по лестнице, где нет половины ступенек. Ты не видишь вообще ничего, абсолютная темнота, потом доходишь до лестничной площадки, а на каждом этаже по свечке.

Так ты проползаешь два или три этажа, а потом неожиданно БАБАХ – ты врезался в кого-нибудь – оп-па, вот и народ – и ты оказываешься в очереди из двухсот человек, поднимающейся по лестнице. И вот ты стоишь в очереди, в абсолютной темноте, а какой-нибудь уебок командует: «Соблюдать очередь!»

Все вели себя тихо, потому что всем хотелось купить дозу. Когда ты наконец оказывался наверху лестницы, там за дверью сидел парень. В двери – только маленькая дырка. Ты суешь туда деньги и говоришь «К» или «Г», смотря по тому, хочешь ты кокаина или героина.

Тебе дают маленький пакетик, и ты съебываешь оттуда в надежде, что внизу тебе скажут: «Зеленый свет». Это значит, что можно выходить, что снаружи нет копов. Если говорят «Красный свет», значит, надо ждать, и это действительно страшно, но только годы спустя я понял, что в этом была немалая часть удовольствия.

Ричард Ллойд: Мы с Ричардом Хеллом однажды пошли вырубать, и нас заловила полиция, затолкала в здание и обыскала. Они нашли у Хелла иглу и сказали: «Это откуда?»

Ричард сказал: «Я собираю антикварные иглы».

Потом он начал гнать про то, что он мазохист, и дырки у него в руках потому, что ему так нравится. Он говорил: «В чем проблема? Я втыкаю в себя всякую фигню. Я знаю, что это отклонение».

Так что они просто забрали героин и отпустили нас. Когда копы ушли, Хелл сказал: «Черт бы побрал этих ебаных копов, им только и нужно, что наша дурь, теперь придется идти опять вырубать – а у нас даже баяна нет».

Ричард Хелл: Джанк-тусовка была как секс, просто веселуха. Я хочу сказать, на этом деле еще был притягательный налет запретности, но при этом никто не считал джанк опасным.

Знаешь, технически, даже если у тебя развилась зависимость, достаточно две недели ничего не принимать, и она исчезнет. И так ты это и воспринимаешь. И тебе кажется, что ты сможешь прожить в таком режиме года четыре-пять, пока не увязнешь в этом слишком глубоко. Это был простой прикол, но знаешь, самый главный прикол – что ты разгоняешься. С героином дела идут лучше!

Артуро Вега: Мне не нравится героин. Мне он совсем не нравился, но я ширялся несколько раз за компанию с Ди Ди. Первый раз, когда он меня уколол, я не мог двигаться. Я не мог встать. И мне дико хотелось сблевать. Меня тошнило, тянуло в сон, и я говорил, как те джанки на улице.

Ди Ди сказал мне: «О, тебя крепко вставило, могу сказать по твоему голосу, хотел бы я говорить так же, как и ты, это значит, что тебе действительно хорошо».

Я сказал: «Оооо, милый, оо, нет, не моооогу, о, не могу встать, Ди Ди».

Ди Ди же ответил: «Ну и отлично!» Ха-ха-ха.

Я сказал: «Нет, я сейчас сблюю».

В другой раз он ширнул меня первым, потом зарядился сам и начал синеть. Я чуть не обосрался. Ди Ди спросил меня: «Как думаешь, со мной все в порядке?»

Я ответил: «Не знаю, Ди Ди, тебе виднее».

Он не отключился, ничего такого, но я увидел, как его кожа стала резиновой и посинела, и у меня поехала крыша. Я заорал: «О Господи!»

Пэм Браун: Когда я впервые увидела Ramones в «CBGB» и увидела Джоуи Рамона, я сказала: «Мой клиент». Я в него безумно влюбилась. Так что я собрала чемоданы и переехала к нему жить. Ди Ди и Конни спали на кровати около окна, и мы с Джоуи каждый вечер, лежа под одеялом, прикрывали головы и надеялись, что в нас ничего не попадет, потому что Ди Ди и Конни дрались.

Конни совсем не дружила с головой. Я шла в «CBGB» с Конни – и вот уже она тащит меня куда-то, ловит такси: оказывается, она спиздила три сумочки у бедных панковских девочек! Оп – и она уже в такси, роется в кошельках – знаешь, совсем сбрендила.

Артуро Вега: Я пустил Конни, Ди Ди и Джоуи Рамона на свой чердак на Второй стрит. С Джоуи не было проблем. С ним все было отлично. Мы отлично уживались. И мне нравилась Конни. Она обычно звала меня «Артуро, моя ненависть» вместо «Артуро, моя любовь». Она говорила: «Я бы тебя возненавидела, но не могу».

А все потому, что я всегда говорил ей правду. Я говорил: «Конни, ты слишком старая. Знаешь, если Ди Ди добьется хоть какого-то успеха, он тут же тебя бросит». Ха-ха-ха! Я говорил: «Тебе надо завязывать с наркотой, тогда у тебя останутся шансы. Может, тогда вы будете ближе друг к другу. Но даже так, он все равно может тебя бросить, знаешь, просто потому, что ты слишком старая».

Но Ди Ди у меня надолго не задержался, потому что они с Конни постоянно дрались. Однажды я пришел домой с концерта, Конни была под балдой, они дрались и кидались друг в друга моими банками с красками. Краска была повсюду, и они подожгли пол свечами, так что я сказал Ди Ди, чтобы он сваливал.

Ричард Хелл: Мы с Ди Ди тусовались вместе год или два, в основном вырубая дурь. Можно достать пакетик геры за три бакса. Это стандартная цена. Мы закупались на углу Двенадцатой стрит и Авеню А. Там торчало человек десять-двенадцать пуэрториканских детишек, лет по тринадцать, это были гонцы. Мы давали им три бакса, и они приносили пакетик.

Я чувствовал духовное родство с Ramones. Я любил их и не ставил при этом никаких условий. Они были просто теми, кто они есть. Лиза Робинсон наняла меня написать про них статью для Hit Parader – это первая статья про них, которую напечатали на всю страну. У них все песни были на две минуты, и я спросил у них названия песен. У них тогда было штук пять-шесть таких: «Я не хочу назад в подвал», «Я не хочу гулять с тобой», «Я не хочу, чтоб меня учили, не хочу, чтоб меня приручали» и «Я не хочу» еще что-то там.

И Ди Ди сказал: «До “Я хочу понюхать клея” у нас не было ни одной позитивной песни».

Они были совершенны, ты в курсе?

Но Ди Ди был единственным из Ramones, с кем я мог тусоваться. Мы так толком с ними не подружились, так что я мало знаю о них. Разве что Джонни серьезно собирал бейсбольные карточки, Джоуи тащился от английских певцов, а Томми был хорошим продюсером.

Было видно, что Ди Ди – глючный товарищ. Он был таким прикольным. В этой компании Ди Ди был главным дурачком. Но он дурачился настолько хитро, что фиг поймешь, где он и правда так смотрит на мир, а где притворяется. Он играл дурачка. Все его приколы были ему на пользу.

Айлин Полк: Меня тянуло к Ди Ди Рамону, потому что он играл в группе, а мне нравилось гулять с ребятами из групп. При этом он был красивый. Он был, можно сказать, восхитительный, но уверена, что какая-то часть меня просто хотела хаоса – то бишь украсть Ди Ди у Конни.

Это была хорошая драма, и у меня была идеальная отмазка. Потому что если бы Конни пришла и сказала: «Это мой парень», я бы от него отказалась.

Но она избила меня, и я считала, что у меня есть полное право разрушить ее жизнь. Она порвала мое платье прямо перед кучей людей. Так что когда мы в следующий раз нарвемся на Конни, я отметелю ее в говно.

Мы с Дорианом Зеро и Ди Ди квасили в баре на углу Одиннадцатой стрит и Шестой авеню. Дориан ушел. Мы сидели вдвоем с Ди Ди, и тут появилась Конни!

Я не знаю, как, блядь, она узнала, что мы там; у нее был свой радар, она всегда могла найти Ди Ди. Так что она приперлась в бар и заявила: «О, Ди Ди, я хотела тебе сказать, что счастлива, что вы вместе, и я до сих пор люблю тебя, но давай будем хотя бы друзьями…», все такое. Потом она ушла.

Я сказала: «Ди Ди, она ждет нас снаружи». А он сказал: «Нет, нет, ничего подобного».

Конечно, она ждала. Мы вышли из бара, Конни подбежала и стала вопить на Ди Ди. Он упился в сопли, а Конни его толкнула. Он долбанулся башкой о решетку радиатора большой старой машины, «кадиллака», а потом еще раз долбанулся, уже о тротуар. И вот он в отключке.

Я сразу поняла, что или выиграю эту драку, или мне будет очень больно. Так что я не сдерживалась – это в первую нашу драку я сдерживалась, потому что вокруг была куча народу и я думала, они мне помогут. Но в этот раз не было никого. Только Ди Ди без сознания на асфальте.

И я отпиздила Конни.

Я просто повалила ее на землю и начала пинать и бить ее. Я не давала ей подняться. Она лежала на земле, и я сделала все, чтобы она там и осталась. И позаботилась, чтобы она не дотянулась до моих волос. Повалив ее, я поняла, что мне надо просто продолжать пинать и бить ее, не дать ей встать, и все будет в порядке. Так что я ее избила, и была счастлива, что сделала это, – и мы с Ди Ди покинули поле боя.

Единственное, что Ди Ди сказал на следующий день: «Плохо, когда ты вот так вырубаешься пьяный. Может прекратиться доступ кислорода к мозгам». Я сказала: «Ага, Ди Ди, точно».

Ричард Хелл: Однажды Ди Ди позвонил мне и сказал: «Я написал песню, которую Ramones не хотят играть». Он сказал: «Она еще не закончена. Может, я приду к тебе, покажу, и если тебе понравится, мы ее доделаем?» И вроде бы он принес с собой акустическую гитару. А у меня был бас. В основном песня была готова, не хватало одного куплета. Я написал две строчки. Вот и все. Это в основном песня Ди Ди, хотя тот кусок, который написал я, удался хорошо.

Ди Ди Рамон: Я написал эту песню в пику Ричарду Хеллу, потому что он сказал, что хочет написать песню лучше, чем «Heroin» Лу Рида, а я пришел домой и написал «Chinese Rocks».

Я написал ее сам, дома у Дебби Харри, на Первой авеню и Первой стрит. Потом Ричард Хелл дописал к ней строчку, так что я написал его как соавтора.

Артуро Вега: Ramones поговорили о «Chinese Rocks» и решили ее не исполнять, потому что Томми Рамон сказал: «Никаких наркотиков. Ничего о наркотиках. Эта песня не для Ramones. Отнеси ее кому-нибудь еще».

Ричард Хелл: Споры вокруг этой песни начались потому, что мы стали играть ее с Heartbreakers. Я принес ее на очередную репетицию, как приносил все песни в последние годы. Я пел ее сам, ведь это я ее принес, и она стала популярной в Нью-Йорке.

Но когда я ушел из Heartbreakers, они продолжали ее петь и в конце концов даже записали. И поставили на ней свои имена, хотя в песне ничего не изменилось – они просто добавили свои имена. У Джонни Фандерса был великолепный песенный инстинкт. У него всегда были великолепные темы и самые яркие идеи, но он не имеет никакого отношения к «Chinese Rocks».

Джерри Нолан: Heartbreakers все еще пытались собраться с мыслями. Но тут Ричарду Хеллу стало с нами плохо. Сначала Ричард думал, что будет фронтменом. У него был своеобразный стиль, но он просто не мог бороться с Джонни. Ричард очень самоуверенно считал, что нам надо избавиться от Джонни. Но я, блядь, просто поржал. Я сказал: «Ричард, извини, друг, но ты что, правда думаешь, я поругаюсь с Джонни ради тебя? Скорее это тебе придется уйти».

Ричард Хелл: Меня начала доставать тупость песен Heartbreakers. Звучали они хорошо, но знаешь, тексты… «Гуляем с тобой, не могу смотреть на тебя – не могу не смотреть на тебя». Я просто не понимал, что они хотят сказать.

Роберта Бейли: Heartbreakers совсем не помогло то, что Ричард гулял с Сейбл, бывшей большой любовью Джонни Фандерса еще времен New York Dolls. Думаю, не случайно Джонни порвал с Сейбл, и она начала гулять с парнем из его группы. И Ричарду нравилась телега «Подруги рок-звезды».

Сейбл Старр: Мне было очень хуево из-за Джонни Фандерса. Я долго пыталась собраться с мыслями. Мы познакомились с Китом Ричардсом, и это было очень странно. Понадобился такой великий человек, как он, чтобы показать мне, насколько хороша я. Он прекрасный человек.

Мы с Китом поехали в Атланту, у меня были деньги и мне хотелось в Нью-Йорк, посмотреть, как там дела. Мне было интересно, как там Джонни – я не видела его почти год. Он позвонил мне в первый же вечер, как я приехала, и сказал: «Не хочешь сходить погулять со мной?»

Это было нелегко, но я все четко понимала. Я разобралась в себе – я была там с Китом Ричардсом, не с ним.

Так что я пошла гулять с Джонни, а он познакомил меня с Ричардом Хеллом – и я влюбилась в Ричарда и переехала к нему жить.

Айлин Полк: Мне не нравилось, что Ди Ди принимает наркоту, из-за Конни – я заметила, что это ее дверь в его жизнь. И я не собиралась запрещать ему что-то, но время от времени он сам решал завязать. И пару раз таки завязывал, но каждый раз опять начинал. Он обходился без дури пару недель, но Конни всегда ждала его с большим «колесом» в кармане. Так она его и держала.

Ди Ди Рамон: Конни вела себя странно: повернулась на ножах и розочках из бутылок, могла броситься на любого, кто попался под горячую руку. А однажды ночью она напала на меня.

Нэнси Спанджен жила на Двадцать третьей стрит. Однажды ночью я был у нее, заявилась Конни и увидела меня в постели с Нэнси. Так что Конни порезала меня за то, что я ебал Нэнси.

Но Конни по большому счету было это похуй, потому что она спиздила у Нэнси коллекцию серебряных долларов и продала ее, чтобы купить дури. Конни просто сказала: «Пойдем ширнемся».

Я сказал: «Хорошо».

Так что мы оставили Нэнси одну.

Дэнни Филдс: Я любил разборки между Конни и Ди Ди. Именно этим и должны заниматься мальчики и девочки: резать друг друга. Конечно, не стоит умирать, но быть на волосок от смерти – или от того, чтобы пропустить выступление – это наш метод.

Ди Ди Рамон: Конни не раз приводила меня на грань смерти, но в чем-то она помогала мне остаться в живых. Она, больше никто. На мне лежала ответственность – надо было каждый вечер играть – и всем было по барабану, есть ли у меня крыша над головой, доза на вечер и что-нибудь пожрать.

Конни было не все равно. Кроме нее, у меня никого не было.