Это же было чистое деловое предложение. А он уставился на меня, как будто хотел взглядом провертеть во мне дырку.

Для меня же все было вполне рабочим и логичным вариантом: «А что не так-то?»

Ли Чайлдерс: Концерт в «Унганос» для меня стал величайшим рок-н-рольным шоу всех времен и народов. Он был очень мощным и очень опасным: я имею в виду, только что Beatles и Dave Clark Five пели песни о любви, и тут на сцену выходит Игги в собачьем ошейнике и поет «Я хочу быть твоим псом».

Потрясающий фотограф, Дастин Питман, сидел рядом и снимал Игги, а Игги сел на него, как любовник, как раз в тот момент, когда Дастин фотографировал. Это было так сексуально, так скандально, так недозволенно! По мне, так именно к этому и должен стремиться рок-н-ролл: к недозволенному.

Рон Эштон: Каждый раз, как мы играли в Нью-Йорке, этот парень приходил и приносил нам маленькую бутылочку кокса, по собственной инициативе. В тот раз мы сидели с Майлзом Дэвисом, этот парень наконец-то появился и насыпал огромную кучу. У нас уже были наготове соломинки. Представь эту великую сцену: головы Майлза Дэвиса и всех Stooges рычат: «ПОНЕСЛАСЬ!»

Мы просто смели эту невъебенную кучу. Потом Майлз Дэвис говорил: «Stooges первородны, у них есть характер» или что-то в этом роде. Было здорово. Мы с Майлзом голова к голове.

Скотт Кемпнер: Выступление Stooges в «Унганос» привело меня в ужас. Я шел туда увидеть невероятную группу и, казалось, был готов ко всему. Реальность оказалась в десять раз хуже чем то, на что я рассчитывал.

Я был напуган, нервничал, но в то же время испытывал эйфорию и абсолютно погрузился в этот звук, и еще этот невероятный парень, Игги – жилистый малыш – который бил по тебе куда сильнее, чем все соседские ребята вместе взятые.

Другие били тебя по зубам, со временем все заживало, но Игги рвал твою психику, и раны оставались навсегда. Я не мог остаться прежним после первых двадцати секунд того вечера – и, надо сказать, не остался.

Мы пришли туда опять на следующий вечер, звучали те же песни, но абсолютно по-новому. Ничего общего с прошлым вечером, и дело не в репетициях и не в саунд-чеке, просто они были живые, рождались прямо на твоих глазах и приходили к своим ученикам прямо здесь, посреди вечера, прямо перед тобой…

И сколько я ни ходил на них, каждый раз это повторялось – не похоже на вчера, ТАК они еще никогда не играли и никогда играть не будут. Игги вкладывал жизнь и душу в каждое выступление. Мне каждый раз казалось, что из него сочится кровь. В каждом выступлении была, черт возьми, настоящая кровь.

С этого момента рок-н-ролл не мог значить для меня меньше. Что бы я ни делал – кровь была на бумаге, на струнах, потому что если отдал меньше – выходит хуйня, полная, блядь, потеря времени.

Алан Вега: Вышел Игги в рваных джинсах, вместо трусов бикини, из которого висели его яйца. Он попытался петь и заблевал все вокруг. Он бегал по залу и срал, а потом прыгнул на Джонни Винтера, который сидел за спиной Майлза Дэвиса. Джонни Винтер ненавидел их, а Майлз Дэвис любил. Это было лучшее шоу из тех, что я видел в жизни.

Джим Кэролл: Это Патти Смит в первый раз привела меня на Stooges. Игги снял рубашку и спустился к зрителям, он смотрел прямо на нас, и Патти сказала: «Думаю, он подойдет к нам».

Я сказал: «Если он меня толкнет, я ему так въебу…» Я думал, мол, что это за хуйня? Исполнительское искусство? Ха-ха-ха! Но Патти западала на все в таком духе. Ее опьяняла сырая энергия в любом виде.

Стив Харрис: Игги вынул хуй и положил на колонку. Колонка вибрировала, хуй, соответственно, тоже. Игги остался доволен.

Ли Чайлдерс: Выступление Игги вышло далеко за пределы простой сексуальности. Джери Миллер, суперзвезда Уорхола, сидела в кресле на том, что можно примерно описать как первый ряд. Игги подошел к ней, положил руку на ее лицо, довольно сильно ухватил, а потом начал таскать ее за лицо, а она пыталась удержаться за железное откидное кресло. То, что Игги вытворял с ней, было не сексуально, а скорее жестоко. Никто не знал, что и думать.

Игги – это было первое увиденное мной из того, что стало моим рок-н-роллом.

Игги Поп: Я перестал нормально соображать, когда выступал четыре дня подряд. Потом я понял, что зрителям именно этого от меня и надо. А я, со своей стороны, радовался любому их участию.

Например, в первом ряду сидел Чарльз Мэнсон, и я начинал: «Да, Чарли, рад видеть тебя, детка, перед собой, эй, у нас тут товарищ, из-за которого вся Америка стоит на ушах, давайте ему похлопаем».

Знаешь, на это не обращали внимания. Как говорил Гитлер: «Надо прийти к наименьшему общему знаменателю».

Для Stooges это было необходимо, потому что тут сидели единственные люди, кто любил нас. Когда мы только начали, наши фанаты были свалкой человеческих отбросов – совсем как ранние христиане. Подобрались самые страшные девки и тупые парни – люди с кожными болезнями, с сексуальными проблемами, с избыточным весом, с проблемами с работой, с психическими проблемами, то, что и называется человеческой свалкой.

Дэнни Филдс: Когда дело дошло до Игги, ко мне цеплялись, что я совершаю смену поколений – продвигаю Игги как Джима Моррисона следующего поколения. У меня и в мыслях ничего такого не было. Между Игги Попом и Джимом Моррисоном не было ничего общего. Игги был опасен.

В отличие от Джима Моррисона Игги мог выйти, поднять четырехсотфунтовую скамейку над головами ребят, сидящих в первом ряду, как будто собирается обрушить ее им на головы, и в момент замаха казалось, что он уже не сможет остановиться. Казалось, что ребят сейчас раздавит насмерть. А Игги останавливал скамейку в воздухе, как какая-нибудь Надя Команечи [20].

Позже я лучше познакомился с ним и знал, что во время выступления никого не должны убить, но каждый раз в голову закрадывались мысли: а вдруг именно сегодняшний вечер станет исключением?