Глава 25. Мила спит, свернувшись на моих коленях

Пакс

Мила спит, свернувшись на моих коленях. Мы проспали весь день, свернувшись калачиком на диване, и теперь уже вечер. Ее голова покоится на моей груди, и поэтому я с особой осторожностью беру свой телефон, стараясь не толкнуть ее и не разбудить.

Говоря тихо, я заказываю доставку огромного количества китайской еды. Глядя на Милу, я быстро добавляю десерт к нашему заказу. Она нуждается в еде. Она похудела. Изгибы, в которые раньше прекрасно вписывались мои руки, стали слишком тонкими.

Вешая трубку, я чувствую себя виноватым. У нее было много стресса из-за меня.

Глядя вниз, убираю волосы с ее лба, наблюдая, как ее губы выпячиваются с каждым вдохом. Эта ее черта такая адски милая. Она кажется такой невинной, как ребенок. Мила выбирает именно этот момент, чтобы открыть глаза. Они расширяются, когда она понимает, что я не сплю.

— Привет, — бормочет она, садясь. Мои руки продолжают обнимать ее.

— Привет, — говорю я ей с улыбкой. — Ты хорошо спала?

Она виновато кивает, как будто стыдится, что проспала весь день.

— Тебе нужен сон, — говорю я ей. — Ты совсем не заботишься о себе.

Она выглядит робкой.

— У меня были проблемы со сном, — оборонительно отвечает она.

— Я знаю, — говорю я ей тихо. — У меня тоже. Но теперь мы будем спать лучше, обещаю.

Она смотрит на меня.

— Твои кошмары прекратились?

— Это удивительно, но да, — отвечаю я. — По большей части. Они были пару раз после гипноза. Даже притом, что было больно все вспоминать, это действительно было освобождением. После того, как я начал говорить и обдумывать это, я смог заставить некоторые из моих проблем уйти.

— Ты, должно быть, талантлив, — говорит она мне, повторяя мои слова из прошлого. — Иногда проблемы не хотят уходить.

Я улыбаюсь.

— Ты права. Некоторые проблемы, вроде бессонницы, словно ад. Но мои методы пока работают. Будем надеяться, что так и будет продолжаться.

— Я уверена, что так и будет, — утвердительно отвечает Мила. — Потому что ты талантлив. Ты расставишь все на свои места.

Она прижимается к моей шее, и я притягиваю ее еще ​ ​ ближе.

— Не думаю, что когда-нибудь отпущу тебя со своих колен, — говорю я ей. — Надеюсь, тебе удобно.

Она хихикает.

— Это ты сейчас так говоришь, пока твои ноги не устали.

— И это ты хочешь, чтобы меня это волновало, — говорю я ей. — Ты весишь пять фунтов. И, кстати, к нам выехала еда. Ты съешь все.

Она снова хихикает.

— И это ты хочешь, чтобы меня это волновало.

Но после того как приезжает парень с едой, и я позволяю Миле слезть с моих колен, она, в конечном итоге, съедает все, что я положил ей на тарелку. Я пытаюсь заставить ее передохнуть секунду, но она отказывается. Я оставляю все, как есть. Отдал бы сейчас все на свете, чтобы накормить ее.

— У меня для тебя кое-что есть, — говорю я ей, когда мы ставим нашу посуду в посудомоечную машину. Она выпрямляется.

— Да? Но мне ничего не надо. У меня есть все, что нужно.

И она имеет в виду меня. Мое сердце разрывается.

— У меня тоже есть все, что нужно, — уверяю ее. — И ты теперь никуда не денешься, поэтому я хочу дать тебе это.

Она смотрит на меня с любопытством, и я веду ее на второй этаж, останавливая перед закрытой дверью.

— Ты даешь мне гостевую комнату? — Она поднимает бровь и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Ты больше не хочешь спать со мной?

— Просто открой дверь, Нахальные Трусики.

Она улыбается и поворачивает ручку, открывая дверь, а потом задыхается.

Я превратил комнату для гостей в студию для нее. Вся стена состоит из окон, открывая вид на озеро, наполняя комнату светом. Два мольберта; встроенные полки, заполненные всевозможными предметами искусства, которые ей могли бы понадобиться; зона отдыха. Я даже установил мансардные окна, что заняло много ночей, когда Луна висела над головой.

Мила застыла.

— Ты не собираешься ничего говорить? — спрашиваю я. — Язык проглотила?

Она улыбается медленно, озорно.

— Я думала, мы уже решили, что кот совершенно точно не откусывал мой ​ ​ язык.

Воспоминания о ночи на моем кухонном полу, создают дискомфорт в паху, и я быстро думаю о других вещах. Мертвые щенки, монахини, холодная рыба.

После того, как мой пах находится под контролем, я еще раз тяну ее за руку, ведя от полки к полке.

— Я хотел, чтобы у тебя было все необходимое, чтобы рисовать здесь, — говорю я ей. — Я ничего не забыл?

Она вращается вокруг, разглядывая все это.

— Это удивительно, — выдыхает она. — Ты не забыл ни одну вещь. Но ты, должно быть, работал над этим очень долго. А что, если бы... что, если бы мы не разобрались с нашими проблемами?

Я обнимаю ее сзади.

— Не было такого варианта, — отвечаю я. — Это никогда не было вариантом. Любовь никогда не слабеет, Мила. И я никогда больше не подведу тебя. Обещаю.

Я поворачиваю ее так, чтобы теперь она смотрела на меня своими великолепными зелеными глазами.

— Мила, тот день в твоём магазине чуть не раздавил меня. Когда ты сказала, что не вернешься ко мне, я не был уверен, смогу ли пережить это, но знал, что должен сделать. Я знал, что должен измениться, для себя и для тебя. И, думаю, у меня получилось. Я все еще работаю над этим... и буду продолжать. Я готов продолжать. Всегда, если это потребуется. Поэтому... я снова собираюсь попросить тебя, детка. Останься со мной. Останься со мной здесь, в моем доме. Это всего в пяти минутах езды от твоего магазина, когда он открыт. И ты можешь использовать эту студию для своего творчества. Я обещаю постараться не храпеть. И опускать сиденье от унитаза. Большую часть времени. Просто останься со мной. Пожалуйста. Я не хочу больше быть вдали от тебя.

Мила смотрит на меня, ее глаза блестят.

— С одним условием.

Я чувствую, как выдох останавливается на моих губах.

— Назови его.

— Я смогу рисовать тебя в стиле ню в любое время, когда захочу.

Смешок грохочет в моей груди, и я хватаю ее, прижимаясь своими губами к ее.

— В любое время, — бормочу я ей в губы. — На самом деле, ты можешь делать вообще все, чтобы связано со мной. Обнаженным или нет.

Она смеется, и я поднимаю ее. Ее ноги оборачиваются вокруг моей талии... место, которому они принадлежат и ее пальцы проходятся по моим волосам.

— Да, — говорит она мне, затаив дыхание. — Да. Я останусь с тобой.

Мы опускаемся на пол, держа друг друга, дыша друг в друга. Язык Милы скользит в мой рот. Ее дыхание сладкое и теплое. Ее руки хватаются за меня, тянут меня все ближе и ближе.

Ее ноги обернуты вокруг меня, и я стону, когда она гладит меня. Потом мои губы на ее шее, ключице, груди. Через несколько жарких минут, она тянет мое лицо обратно к себе.

Она прижимается своим лбом к моему и шепчет:

— Я люблю тебя.

Я улыбаюсь ей в губы.

— Я знаю.

Я быстро переворачиваюсь с ней на руках, и нависаю над ней, прежде чем скользнуть рукой между ее ног. Она задыхается в течение минуты и зовёт меня по имени в течение двух.

Я снова улыбаюсь и, когда она тянет меня к себе, я вхожу в нее медленно и сладко.

Я стону от чистого, искреннего удовольствия.

Количество любви в этой комнате невероятно; оно плотное и почти осязаемое. Это шокирует меня. Раньше я никогда не занимался любовью ни с одной женщиной. Это всегда было первобытным траханьем. Это никогда не было так... так болезненно сладко.

До сих пор.

С каждым толчком, который я делаю, тепло растёт в моей груди, пока я не чувствую, что больше не могу сдерживаться. Я мягко держу Милу, не желая отпускать ее даже на мгновение. И, наконец, кончив в нее, я обнимаю ее своими руками, и мы так и остаемся запутанными, липкими и мокрыми, кажется, навсегда.

— Это было прекрасно, — говорит она мне сонно, ее пальцы играют с моим.

— Ты прекрасна, — отвечаю я, закрыв глаза. Я даже не беспокоюсь о том, что это звучит, как слова киски. Это правда.

Мила прижимается к моему боку и кладет голову на мою грудь. В конце концов, ее дыхание становится размеренным, когда она засыпает, и через несколько мгновений я сам засыпаю.

Последнее, о чем я думаю, — Мила сделала то, что обещала. Она прогнала мои кошмары. Это из-за нее, даже только потому, что я пошел на прием к доктору Тайлеру. Если бы я этого не сделал, я бы никогда не вспомнил того, что случилось с моей матерью. А если бы я не вспомнил, то никогда бы не заполнил эту пустоту в своём сердце.

Я никогда бы не был целым.

Мила сделала это.

Я никогда не скажу ей этого, потому что она просто махнет рукой и скажет мне, что это я решил проблемы и работал над ними. Она никогда не принимает похвалу. Поэтому я буду просто любить ее каждый день своей жизни в качестве благодарности. Достаточно того, что я знаю правду.

И я никогда больше не буду скрываться от истины.

Она больше не может причинить мне боль.

Эпилог

Мила

Двенадцать месяцев спустя…

Письмо, которое я держу в руках, старое, пожелтевшее и драгоценное. Слезы размывают мое зрение, когда я читаю его. Я медленно их вытираю, стараясь не размазать макияж. Потом откладываю его в сторону и смотрю на сестру.

— Так много всего произошло в этом году, — мягко говорю я. Мэдди кивает в знак согласия.

— Да, — соглашается она со смехом. — Кто бы мог подумать, что я на самом деле полюблю Пакса?

Я закатываю глаза.

— Как можно не любить его? Он великолепен. Он сделал все, что обещал.

И он, правда, сделал. Не нарушая своего обещания, Пакс продолжал посещать доктора Тайлера. Он приложил так много сил ради изменений, поэтому я не могу не гордиться им, и наши отношения не могли бы быть более здоровыми или безупречными. Он великолепен, внутри и снаружи. Он полностью отказался от виски и наркотиков. Единственное, к чему он сейчас прикасается — это вино за обедом со мной.

— Не могу поверить, что он отказался от Джека Дэниелса, — с сарказмом говорит Мэдисон, покачивая головой. — Это поразило меня. Особенно, когда проходят все эти юридические дела об убийце его матери. Это было так напряжено. Но он даже глазом не моргнул. Он не сорвался ни разу. Должна сказать, я впечатлена им, сестренка. Правда.

Я рассеянно киваю, думая о том, как трудно было для Пакса иметь дело с этими «юридическими делами».

Лерой Эллисон — имя почтальона, изнасиловавшего Сусанну Тейт. Анализ ДНК доказал это с 99.90% точностью и Пакс опознал его среди всех подозреваемых, в дополнении к татуировке змеи на бедре Лероя.

Сейчас Лерой находится в тюрьме, в ожидании суда. Семейные адвокаты Тейт не думают, что суд продлится долго, так как доказательства весьма убедительны.

— И потом, его дедушка вернулся и попытался загладить свою вину... у Пакса было столько давления со всех сторон. Я была уверена, что он сорвется. Но он этого не сделал, — говорит Мэдисон, глядя на меня.

Должна признаться, я тоже немного нервничала. Когда Уильям Александер появился в доме Пакса у озера и хотел поговорить, я думала, что все виды дерьма собираются обрушиться на нас. Но он и Пакс прогулялись и поговорили обо всем.

И в прошлом году, когда голова Пакса стала яснее и менее омрачена его прошлой болью, он решил начать интересоваться семейной компанией. Когда-нибудь, когда его дед умрет, он примет управление на себя.

В то же время, он работает в домашнем офисе на берегу озера. Он учится бизнесу и встречался с дедом несколько раз.

В одну из этих встреч, его дед дал ему старую коробку писем, написанных матерью Паксу, начиная со дня его рождения.

Мэдди кивает на письма, сидя рядом со мной.

— В любом случае, что это за письмо?

— Судя по всему, — объясняю я, — когда Пол перевез Пакса в Чикаго, он оставил кучу вещей Сусанны в их старом доме. Он просто не мог заставить себя выбросить их. Дед Пакса, разбирался с ними за него, и делая это, он нашел коробку писем в шкафу Сусанны.

— Думаю, когда она была беременна, у нее играли эмоции и гормоны, и она решила начать писать Паксу письма для особых случаев в его жизни, в случае, если с ней что-то случится. Пол сказал, что дразнил ее из-за этого, но она все равно это сделала. Оказалось, ее предчувствие было хорошей идеей.

— О, мой бог, — выдыхает Мэдди. — Из-за этого у меня мурашки бегут по коже. Это удивительно.

Я киваю.

— Я знаю. Уильям хранил их для Пакса все эти годы.

— Почему Пакс захотел, чтобы я принесла одно из них тебе сегодня утром? — с любопытством спрашивает Мэдди.

Я переворачиваю его и держу так, чтобы она увидела. Она, очевидно, не смотрела, когда несла его мне.

Конверт помечен: