Вы познакомились с ним 19 страница

Ездра снова посмотрел на ящик. Не в силах поверить собственным глазам, он взял в руки горсть золотых монет и взвесил их на ладони.

Иосавеф, вся дрожа, встала. Уставившись на ящик, она схватила Ездру за рукав.

— Тут денег столько, чтобы мы сможем безбедно жить всю оставшуюся жизнь! Мы можем купить хороший дом. Мы можем иметь прислугу. Ты сможешь сидеть у городских ворот вместе со старейшинами. А твой брат, Амни, больше никогда не будет задирать свой нос перед тобой!

Тафата стояла молча и пристально смотрела на отца своими большими темными глазами.

— Нет, — сказал Ездра. — Бог предназначил эти деньги для другой цели.

— Для какой еще цели? Он благословил тебя за твою праведность. Он дал тебе богатства, которыми ты можешь наслаждаться.

Ездра покачал головой.

— Нет, — сказал он снова и бросил монеты обратно в ящик. — Это для Божьего труда.

— Да ты с ума сошел! Разве ты не слышал, что говорят фарисеи? Бог вознаграждает праведных.

— Нет праведных людей, мама. Ни одного, — тихо сказала Тафата. — Праведен только Сам Господь.

Ездра улыбнулся, глядя на дочь, и его сердце радостно забилось от ее слов. Он кивнул в знак согласия, и его глаза засветились радостью. Значит, когда он говорил дочери Благую Весть, она поняла ее и поверила в нее.

— Будем уповать на Господа.

— Да, отец. Будем уповать на Господа.

Ездра закрыл крышку и запер ящик.

Марк шел в северном направлении, вдоль реки Иордан. Он прошел через Архелай, Енон, Салим, а потом повернул на северо-запад, в сторону гор. В каждой долине он останавливался и спрашивал всех, кто соглашался с ним разговаривать, не помнят ли они девушку по имени Хадасса, которая однажды отправилась со своей семьей в Иерусалим и после уничтожения города не вернулась домой. Никто о ней даже не слышал.

Каждый раз, отправляясь дальше, Марк думал, правду ли сказали ему эти люди. Часто та вежливость и учтивость, с какой поначалу люди реагировали на его обращение к ним, сменялась настороженностью и просто открытой враждебностью, стоило ему с ними заговорить. Марка выдавал акцент. Марк видел, как смотрели на него эти люди, и понимал, что они о нем думают. Если римлянин переоделся иудеем, то не иначе, как для того, чтобы своими расспросами заманить их в какую-то ловушку.

После нескольких дней пути Марк пришел в небольшое селение Наин, в горах Галилеи. На рынке он купил хлеба и вина. Как и на всем пути, здесь его поначалу принимали за иудея, а потом узнавали по акценту. Однако на этот раз торговец оказался не таким настороженным и неразговорчивым, как все те, кто встречался Марку на пути.

— Что это ты нарядился как иудей? — спросил он, не скрывая своего удивления и любопытства.

Марк рассказал, как его ограбили на пути в Иерихон и как его спас Ездра Барьяхин.

— А это все от него в подарок. И я ношу эту одежду с гордостью.

Торговец кивнул, явно удовлетворенный ответом, но любопытства у него не убавилось:

— А что ты делаешь здесь, в галилейских горах?

— Ищу дом одной девушки, которую звали Хадасса.

— Хадасса?

— Ты слышал когда-нибудь это имя?

— Может, и слышал. А может, и нет. Среди иудеек имя достаточно частое.

Марка его ответ не удовлетворил. Он описал ее торговцу настолько подробно, насколько мог.

Торговец пожал плечами.

— Темные волосы, карие глаза, тонкая фигура... Таких девушек тут сколько угодно. Может быть, в ней было что-то особенное?

— Она сама была особенной. — Тут Марк обратил внимание на пожилую женщину, стоявшую в тени палатки. Он видел, что она прислушивается к его разговору с торговцем. Было в ее выражении лица что-то такое, что заставило Марка задать следующий вопрос именно ей. — А ты знаешь что-нибудь о девушке по имени Хадасса?

— Могу сказать тебе то же, что и Наассон, — ответила ему женщина. — Хадасса — очень распространенное здесь имя.

Огорченный, Марк уже хотел было идти дальше, как эта женщина вдруг спросила его:

— Ее отец был горшечник?

Марк нахмурился, пытаясь вспомнить, потом обернулся к ней.

— Может быть. Точно не знаю.

— Жил здесь один горшечник. Звали его Анания. Женился он, когда был уже в возрасте. Жену его звали Ревекка. Она родила ему троих детей — сына и двух дочек. Одну из них звали Хадасса. Другую — Лия. Сына звали Марк. Однажды они отправились в Иерусалим, да так и не вернулись.

Торговец нетерпеливо посмотрел на нее.

— Это, может быть, совсем не та Хадасса, которую он ищет.

— Хадасса рассказывала, что ее отца воскресил из мертвых Иисус из Назарета.

Торговец взглянул на него внимательнее.

— Что же ты сразу не сказал?

— Так вы знаете ее.

— Да, это она и есть, — сказала пожилая женщина. — Дом, в котором они жили, стоит закрытым с тех самых пор, как они ушли в Иерусалим на Пасху. Мы слышали, они все погибли.

— Хадасса тогда осталась жива.

Пожилая женщина удивленно покачала головой.

— Это Бог оставил ее в живых.

— Я ее помню совсем ребенком, — сказал торговец. — Выжить там мог бы только сильный человек. Никак не слабый.

Тяжело опершись на свою палку, пожилая женщина пристально посмотрела на Марка.

— А где Хадасса сейчас?

Марк отвернулся.

— Где она жила? — спросил он, не ответив на вопрос. Потом он снова посмотрел на пожилую женщину. — Мне нужно знать, — твердым голосом добавил он.

Женщина еще какое-то время внимательно смотрела на него, потом ее лицо смягчилось.

— К дому Анании пойдешь вниз, по этой улице, по восточной стороне, четвертый дом от конца.

Марк повернулся, чтобы идти.

— Римлянин, — тихо сказала женщина, — ты там никого не найдешь.

Марк увидел, что дом был совсем простым, и удивился тому, какой он маленький. Дверь оказалась незапертой. Когда он толкнул ее, она заскрипела. Войдя внутрь, он почувствовал на лице паутину. Он смахнул ее. Во всем помещении царил сухой запах пустоты и заброшенности.

Марк оглядел пустую комнату. В этом доме не было ступенек на крышу, была только дверь, ведущая на задний двор. К глиняной стене было пристроено возвышение для постели.

Марк прошел через комнату и поднял небольшую перегородку, закрывавшую оконный проем. В дом тут же влился солнечный свет, а вместе с ним и теплый воздух, поднявший вверх пыль, хорошо заметную в лучах солнца. Отступив назад, Марк обернулся и увидел, как солнце осветило гончарный круг. Он подошел к нему и привел в движение. Круг туго повернулся, словно пытаясь преодолеть долгие годы пребывания в бездействии.

Отойдя от него, Марк провел рукой по покрытому пылью, грубо сколоченному столу. Потом он сел на один из пяти стульев и еще раз медленно оглядел помещение. У передней двери находились ярмо и два сосуда для воды. Еще в доме было несколько глиняных кувшинов и чаш. Больше ничего. Ничего ценного или священного.

Закрыв глаза и положив руки на грубую поверхность стола, Марк тяжело вздохнул. В этом доме росла Хадасса. Она спала в этой комнате, ела за этим столом. Его пальцы ощупывали стол, и Марка не покидала мысль о том, что ее пальцы тоже прикасались ко всем этим предметам. Ему хотелось окунуться в атмосферу ее прошлой жизни, быть ближе к ней.

Но вместо этого он ощутил страх.

Он уже не помнил черт ее лица.

Он отчаянно цеплялся за последние обрывки воспоминаний о ней, но они как будто ускользали от него, в сознании возникала какая-то дымка. Марк закрыл лицо руками, снова пытаясь свести воедино все ее черты. Но теперь он видел перед собой только какую-то безликую девушку в саду виллы его отца, стоявшую на коленях и поднявшую руки к небу и к Богу.

— Нет, — простонал Марк, проведя пальцами по волосам и сжав голову руками. — Не забирай у меня то немногое, что осталось от нее. — Но как бы он ни умолял, как бы ни старался, он понимал, что Хадасса ускользает.

Опустошенный и подавленный, Марк еще раз огляделся. Он забрел в такие далекие края. И ради чего? Ради этого? Он закрыл глаза и опустил голову на руки.

Дидима вошла в покои и вышла на небольшой балкон, где Юлия сидела, приложив ко лбу холодную примочку.

— В чем дело? — спросила Юлия, раздраженная присутствием рабыни.

— Там тебя хочет видеть какой-то мужчина, моя госпожа.

У Юлии екнуло сердце. Неужели Марк? Наверное, к нему вернулся здравый смысл, и он понял, что кроме друг друга у них с Юлией никого нет. В глубине души Юлия понимала, что это маловероятно, что ей вряд ли стоит на это надеяться, но все же в ней проснулась слабая надежда. Она продолжала прижимать ко лбу холодную примочку, но пальцы дрожали, а в висках чувствовалось сильное биение. Ей не хотелось выдавать своего волнения под испытующим взглядом Дидимы. Этой рабыне, вне всякого сомнения, доставит огромное наслаждение видеть ее внутреннюю борьбу и, что еще важнее, ее боль.

— Кто это? — спросила Юлия с притворным равнодушием. К ней уже неделями никто не приходил. Интересно, кто же это изъявил желание видеть ее в таком состоянии, в котором она пребывала в настоящий момент?

— Его зовут Прометей, моя госпожа.

— Прометей? — озадаченно повторила Юлия и почувствовала сильное разочарование, окатившее ее, подобно ушату холодной воды. — Какой еще Прометей? — раздраженно спросила она. Имя показалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, кто же это.

— Он сказал, что был рабом в этом доме, моя госпожа. Поначалу он спросил о Приме. Но когда я сказала, что Прима больше нет в Ефесе, он сказал, что хочет видеть тебя, моя госпожа.

И тут Юлия вспомнила, кто это. Прометей, любовник Прима! Но что ему здесь нужно? Он убежал отсюда почти четыре года назад. Зачем же теперь он вернулся? Если бы Прим был здесь, он либо убил бы этого мальчишку на месте, либо, что еще вероятнее, снова стал страдать от своих мерзких чувств к нему. Но как теперь ей поступить с ним?

Она лихорадочно думала. Прим ушел, и Прометей наверняка знает, что вверяет свою жизнь именно ей, Юлии. Он вряд ли знает о тех двух женщинах, которых она отправила на арену в Риме, но когда она отправила Хадассу на съедение львам, он был здесь. Он также наверняка знает, что его положение в этом доме не вызывало у нее ничего, кроме отвращения. Она смеялась над чувствами Прима к нему, а на самого Прометея смотрела, как на дрессированную собаку.

Голова у Юлии разламывалась.

— Зачем он сюда пришел? — холодная примочка уже не спасала от боли.

— Не знаю, моя госпожа. Он мне не сказал.

— А я не тебя спрашиваю, дура!

— Прикажешь пригласить его сюда, моя госпожа? Или отказать ему в приеме?

— Дай подумать!

Юлия задумчиво уставилась в пространство, ничего не видя перед собой. Прометей очень любил Хадассу. Более того, именно восхищение Прометея Хадассой стало главной причиной яростной ненависти и ревности со стороны Прима. Еще Юлия вспомнила, что это обстоятельство стало для нее причиной многих бед. Иногда, поздно вечером, Прометей и Хадасса сидели в перистиле и разговаривали. Прим говорил тогда Юлии, что ее маленькая иудейка соблазняет этого мальчика, но Юлия-то знала, что никаких таких отношений между ними и быть не может. Юлия скривила губы. Хадасса была слишком чиста для подобных отношений. И все же, какими бы чистыми ни были отношения между Хадассой и Прометеем, без последствий в этом доме они пройти не могли.

Какую же глупость он совершил, что снова пришел сюда! Она ведь может сделать с ним все, что ей вздумается. Тех рабов, которые убегали от своих хозяев и которых потом ловили, часто отправляли на арену, на съедение голодным собакам. А Юлия могла бы придумать ему наказание пострашнее.

Львиный рев отдался эхом в ее памяти, и она сжала голову руками, тихо застонав:

— Что ему нужно?

— Он не сказал, моя госпожа.

— А ты спрашивала?

— Нет, я решила сразу доложить о нем тебе.

Юлия не хотела думать о прошлом. А Прометей неизбежно станет для нее именно таким напоминанием.

— Укажи ему на дверь.

— Хорошо, моя госпожа.

— Нет, постой! — сказала Юлия. — Все-таки мне интересно... — Что же заставило беглого раба вернуться к хозяину или хозяйке, которая наверняка прикажет предать его мучениям и смерти? Вне всякого сомнения, он знает, что она захочет с ним сделать. Узнав о том, что Прим здесь больше не живет, Прометей наверняка поступил мудро и уже покинул виллу, как только Дидима пошла докладывать ей о нем. — Если он до сих пор ждет внизу, пригласи его сюда, — сказала Юлия. — Мне интересно услышать, что он скажет в свое оправдание.

Юлия немало удивилась, когда спустя всего несколько минут Дидима привела Прометея в покои, вошла на балкон и доложила голосом, лишенным всяких эмоций:

— Прометей, моя госпожа.

— Оставь нас, — сказала Юлия, убрав со лба холодную примочку и нетерпеливо махнув в сторону служанки. Дидима поспешила выйти.

Глубоко вздохнув, Юлия отложила примочку в сторону и встала с дивана. Закутавшись в верхнюю одежду, она прошла с балкона в покои.

Прометей стоял посреди помещения. Юлия взглянула на него, ожидая, что он сейчас падет перед ней на колени и начнет в слезах умолять пощадить его. Но вместо этого юноша спокойно, молча стоял и ждал. Юлия в удивлении приподняла брови.

Было видно, что он сильно изменился не только в поведении, но и во внешности. Насколько она его помнила, он теперь стал выше, стройнее и гораздо красивее, чем несколько лет назад. Когда Прим купил его у работорговцев в подтрибунных помещениях арены, он был совсем мальчишкой. Теперь же это был вполне привлекательный юноша лет пятнадцати или шестнадцати, с коротко постриженными волосами и гладко выбритым лицом.

— Прометей, — произнесла Юлия, стараясь сделать свой тон как можно более угрожающим. — Я рада, что ты вернулся. — В его лице, как ни странно, она не увидела ни тени страха, и его спокойствие ее немало удивило.

— Я пришел для того, чтобы попросить у тебя прощения и спросить, не разрешишь ли ты мне служить тебе.

Удивившись еще больше, Юлия уставилась на него.

— Просить прощения и служить?..

— Да, моя госпожа. Я готов служить тебе так, как ты того пожелаешь, если только ты не против.

— Ты хочешь сказать, если я не решу предать тебя смерти?

Прометей помедлил с ответом, потом тихо сказал:

— Да, моя госпожа.

Юлия не переставала удивляться его поведению. Несомненно, беглый раб прекрасно понимал всю сложность своего положения, но, судя по всему, не боялся этого. А может быть, он просто был таким же искусным лицемером, как те, кто выступает в театре.

Юлия слегка улыбнулась.

— Служить так, как я того пожелаю? Интересное предложение, если учесть, кем ты раньше был в этом доме. — При этих словах она пристально вгляделась в него. Прометей покраснел и опустил голову. И это удивило ее больше всего. После того как этот юноша удовлетворял извращенную страсть Прима, от его благопристойности не должно было остаться и следа.

Губы Юлии скривились в насмешливой улыбке.

— Разве ты не понимаешь, что когда ты так жестоко бросил бедного Прима, ты разбил ему сердце? Ведь он так любил тебя.

Прометей ничего не сказал.

— Тебе должно быть стыдно от того, что ты так неблагодарно обошелся со своим хозяином, — иронично продолжала она, наслаждаясь его смущением. — Прощение за это следует просить на коленях.

Прометей не пошевелился.

Невероятно, но этот молодой человек был интересен Юлии. И впервые за очень долгое время она забыла о своей болезни.

— Ты когда-нибудь любил его? — Она заметила, как юноша конвульсивно сглотнул слюну, и знала, какие эмоции бурлили сейчас за внешним спокойствием этого молодого человека. — Смотри мне в глаза и отвечай честно. Ты когда-нибудь по-настоящему любил Прима, хотя бы немножко? Отвечай же!

— Нет, моя госпожа.

— А какие чувства ты к нему испытывал?

Прометей поднял голову и посмотрел ей в глаза:

— Никаких.

Юлия засмеялась, испытав явное удовлетворение.

— О, как я хотела услышать от тебя именно эти слова. — Она увидела, как юноша слегка нахмурился. Ее радость улетучилась. Как мог Прим считать ее жестокой после такого признания? А как же те страдания, которые Прим причинил ей? Разве сам Прим не заслужил страданий? Он должен страдать еще сильнее!

Она отвернулась и подошла к столу, на котором стоял кувшин с вином.

— Знаешь, Прометей, каким бы обаятельным и веселым Прим ни был на публике, я еще не встречала человека более злобного и мстительного, которого люди интересуют постольку, поскольку они могут быть ему полезны. Он высасывает из людей все соки, после чего выбрасывает, как ненужные тряпки. — Юлия почувствовала ком в горле. — Но ты, я думаю, сам об этом знаешь не хуже меня, не так ли? — добавила она дрогнувшим голосом.

Оставив кувшин нетронутым, она снова повернулась к Прометею. Ее губы скривились в горькой усмешке.

— Я была рада, когда ты убежал, Прометей. И знаешь, почему? Потому что от этого Приму стало больно. О, как ему было больно! Он горевал по тебе так, как муж горюет о любимой жене, внезапно ему изменившей. — Юлия сухо засмеялась. — Он, конечно, понимал, каково было мне, когда от меня ушел Атрет. — Она отвернулась, пожалев о том, что заговорила о своем возлюбленном. Одно его имя навевало на нее боль и ощущение одиночества. — Только Прим никогда не знал, что такое сочувствие.

Снова взяв себя в руки, она посмотрела на Прометея, высоко подняв голову.

— А хочешь ли ты знать еще кое-что, раб? Позднее ты стал моей маленькой защитой против бесчисленных издевательств Прима.

Прометей встревожено посмотрел на нее.

— Прости меня, моя госпожа.

Говорил он совершенно искренне.

— За кого? За него? — Юлия снова горько усмехнулась. — Не беспокойся о нем. Он всегда находил способ жестоко отомстить.

— За тебя, моя госпожа.

Юлию не переставала удивлять искренность этого юноши. Он говорил так, будто и в самом деле просил прощения.

— Простить? — переспросила она, глядя на него непонимающим взглядом. — За что? — Она с интересом взглянула на него. — О, я вижу, что ты действительно чувствуешь себя виноватым. — Наклонив слегка голову, она пристально смотрела на Прометея изучающим взглядом. — Ты просишь прощения, потому что знаешь, что я могу с тобой сделать.

— Да, моя госпожа. Я знаю.

В этих нескольких словах было столько покорности судьбе! Он совершенно не боялся умереть.

Точно так же как Хадасса не боялась умереть, когда вышла на арену.

Юлия тряхнула головой, как бы стараясь стряхнуть с себя воспоминания.

— Почему ты вернулся?

— Потому что я раб. Я не имел права уходить.

— Сейчас ты мог бы быть в тысячах миль от Ефеса. И кто бы тогда знал, раб ты или свободный?

— Это знал бы я, моя госпожа.

И этот ответ снова удивил ее, потому что он показался ей совершенно бессмысленным.

— Ты сделал глупость, вернувшись сюда. Ведь ты же прекрасно знаешь, что я тебя презираю.

Прометей опустил глаза.

— Да, я это знаю, моя госпожа. Но я правильно сделал, что вернулся сюда, невзирая ни на какие последствия.

Юлия покачала головой. Пройдя через комнату, она опустилась на край своей постели. Повернувшись, она снова внимательно всмотрелась в юношу.

— Ты сильно изменился, я помню тебя совсем другим.

— В моей жизни кое-что произошло...

— Да, я это вижу, — сказала Юлия насмешливо, — например, ты совершенно потерял рассудок.

Тут она снова удивилась, увидев, что Прометей улыбнулся.

— Да, в какой-то степени... — сказал он, и его глаза засверкали какой-то внутренней, нескрываемой радостью.

Юлия почувствовала, как ей стало немного радостнее на душе от того, что она смотрела на него. Ее охватил какой-то странный душевный голод. Стараясь подавить его, она осмотрела юношу с ног до головы. Ей понравилось то, что она увидела. Он был прекрасен, как произведение искусства.

Видя, как Юлия на него смотрит, Прометей перестал улыбаться. Его щеки покраснели.

— Ты смущен, — удивленно сказала она.

— Да, моя госпожа, — честно признался он.

Как он может быть таким восприимчивым после всего того, что у него было с Примом? Юлия была тронута.

— Прости меня за то, что я так на тебя смотрю, Прометей, но просто сразу видно, что боги оказались милостивы к тебе. Ты так красив, здоров. — Улыбка Юлии стала какой-то тоскливой. — Мне боги оказали милости куда меньше.

— И тебе ничем нельзя помочь, моя госпожа?

Его вопрос был свидетельством ее явного плачевного состояния. Она не знала, сердиться ли ей на юношу за такую бестактность, или же радоваться тому, что она и не пыталась делать хорошую мину при плохой игре. Она слегка качнула головой. Гнев отнимает силы, а их у нее и так уже не осталось.

— Я перепробовала все, что только можно, — ответила она, удивляясь собственной откровенности, — и, как видишь, толку от этого оказалось мало.

Прометей посмотрел на нее таким взглядом, от которого ей захотелось заплакать.

— А тебе хоть сказали, что это за болезнь?

— Один говорит, что это истощение организма, другой — что это проклятие Геры, а третий — что это тибрская лихорадка, которая со временем пройдет.

— Мне жаль, моя госпожа.

Ну вот опять. Ему жаль. Ее! Какой же жалкой она теперь выглядит, если даже самый последний раб испытывает к ней жалость! Почувствовав холод, Юлия встала и плотнее завернулась в свою верхнюю одежду.

Она прошла к балкону, стараясь при этом изо всех сил выглядеть благородно и достойно. Когда-то Марк говорил ей, что она ходит, как царица. Юлия остановилась возле дверного проема и повернулась к Прометею. Слегка приподняв подбородок, она выдавила из себя улыбку, прохладную улыбку, полную женственности.

— Ты очень красив, Прометей. Прекрасно сложен. Силен. Настоящий мужчина. Мне, наверное, было бы интересно пользоваться твоими услугами. — Ее слова специально были рассчитаны на то, чтобы ранить его, и она увидела, что попала в цель. Его раны, вероятно, еще не зажили, поэтому Юлия могла использовать в своих интересах и это обстоятельство. Или она так же мастерски научилась наносить другим раны, как это когда-то делали Калаба и Прим? От этой мысли Юлии стало не по себе. Ей так хотелось думать, что она держит ситуацию под контролем, а в действительности она не испытывала ничего, кроме стыда.

Она медленно вздохнула.

— Не пугайся, — мягко сказала она, — я только хотела посмотреть на твою реакцию, Прометей. Можешь не беспокоиться, мужчинами я давно не интересуюсь. И сейчас мне меньше всего хотелось бы заводить себе очередного любовника. — Ее лицо исказила кривая усмешка.

Прометей долго молчал, прежде чем решиться сказать:

— Я могу служить тебе иначе...

— Например? — перебила она его тоскливым голосом.

— Мог бы носить паланкин, моя госпожа.

— Если бы только он у меня был.

— Мог бы быть твоим посланником.

— Если бы у меня был хоть кто-нибудь, кому я могла бы писать письма. — Юлия покачала головой. — Нет, Прометей. Единственное, в чем я сейчас нуждаюсь, — это деньги. И единственная мысль, которая мне приходит в голову, когда я думаю, как с тобой поступить, — это отвести тебя на рынок рабов и выставить на продажу. В этом городе всегда найдутся такие, как Прим, которые щедро заплатили бы за молодого человека, прошедшего такую подготовку, которую прошел однажды ты.

Его молчание было подобно душераздирающему крику. Юлия чувствовала это. Она это видела. Его глаза повлажнели. Он не говорил ни слова, но она знала, что он мысленно умоляет ее о пощаде. И все же он молчал, держа себя в руках. О, как он сейчас, наверное, жалел о том, что вернулся сюда!

Но тут в Юлии проснулось что-то давно забытое. Это было сострадание. Она чувствовала страдание этого юноши, и на какое-то мгновение оно стало ей понятным. Ему хотелось сейчас снова убежать, и кто бы мог осудить его за это?

— Ты ведь не хочешь себе такой участи, правда? — очень тихо сказала она.

— Нет, моя госпожа, — ответил он дрожащим голосом.

— Было бы лучше, если бы я продала тебя распорядителю зрелищ? Из тебя бы получился хороший гладиатор.

Прометей выглядел совершенно уничтоженным.

— Я не буду сражаться.

— Будешь, куда ты денешься. Ты силен. Прежде чем выйти на арену, ты пройдешь хорошую подготовку. У тебя будет шанс остаться в живых.

— Я не сказал, что не умею сражаться. Я сказал, что не буду этого делать.

— Почему?

— Потому что это противоречит моим религиозным убеждениям.

Юлия вся напряглась, к ней снова вернулись воспоминания о Хадассе. Но почему сейчас? Она сцепила руки.

— Тебе придется сражаться, если от этого будет зависеть твоя жизнь.

— Нет, моя госпожа. Я этого делать не стану.

Юлия вновь пристально вгляделась в него, и ей многое стало понятно. Прометей стал удивительно похож на Хадассу.

— Боги послали тебя ко мне, чтобы мучить меня? — В висках у Юлии снова застучало. Она почти ослепла от боли. — О-о-о... — тихо застонала она, сдавив пальцами виски. — Зачем ты пришел ко мне сейчас? — Ей была невыносима сама мысль о прошлом. Почувствовав слабость и тошноту, Юлия снова прошла по комнате и опустилась на край своей постели. — Зачем ты пришел?

— Чтобы служить тебе.

— Как ты сможешь служить мне? — сказала она с горькой иронией.

— Я буду служить тебе так, как тебе это будет нужно, моя госпожа.

— Ты что, сможешь избавить меня от моей болезни? — закричала она с горечью в голосе.

— Нет, но в этом городе есть врач...

Юлия сцепила пальцы так, что они побелели.

— Я уже повидала здесь столько врачей, что мне от них плохо! Я обошла все храмы! Я кланялась и умоляла о милости десятки идолов. Какие я только жертвы ни приносила богам. И что мне это дало? Что хорошего, я тебя спрашиваю! Что хорошего?!

Прометей подошел к ней и тихо заговорил:

— У того врача, о котором я слышал, говорят, есть помощница, которая творит чудеса.

Юлия цинично засмеялась и посмотрела на него.

— Сколько сегодня стоит чудо? — Ее губы снова скривились в горькой усмешке. — Посмотри вокруг, Прометей. Осталось ли здесь что-нибудь ценное? — Юлия сама, устыдившись, оглядела опустевшую комнату. — Все, что здесь осталось, — это сама вилла, которая уже заложена за долги. — Говоря все это, Юлия думала, зачем она так унижается перед каким-то рабом.

— А какова для тебя цена твоей собственной жизни, моя госпожа?

Когда Юлия услышала такой вопрос, ее гнев мгновенно испарился, уступив место страху. Она снова посмотрела на юношу, и ее взгляд был полон отчаяния.

— Не знаю. Я не знаю, стоит ли вообще моя жизнь хоть что-то. Никому нет дела до того, что со мной происходит. И я даже не знаю, волнует ли это меня саму.

Прометей опустился перед Юлией на одно колено и взял ее холодную руку в свою.

— Это волнует меня, — сказал он совершенно спокойно.

Удивившись в очередной раз, Юлия уставилась на него. Ей так хотелось уцепиться за ту надежду, которую он ей давал, и ей на мгновение показалось, что луч этой надежды уже блеснул в ее жизни. Но в то же время ей было страшно полагаться на этого человека. В конце концов, зачем ему понадобилось о ней заботиться? Она к нему никогда не была добра. Более того, она всегда относилась к нему с отвращением и презрением. И то, что сейчас он проявлял к ней заботу, ничего не меняло. А что, если это какая-то коварная ловушка?.. Юлия снова почувствовала себя во власти страха.

А вслед за страхом пришел гнев.

Ну да, ей стало понятно, почему это Прометей стал вдруг таким заботливым! Она уже почти слышала, как голос Калабы подсказывал ей, что к чему. «Разумеется, он заботится о тебе, — говорил ей голос, — ему же нужно спасать свою шкуру». В ушах Юлии мрачным звоном отдавался смех Калабы.

Юлия отняла у Прометея свою руку. «Как это трогательно», — хрипло произнесла она, глядя на него сверху вниз. Потом она встала и, шатаясь, отошла от него, высоко подняв голову и чувствуя, как бьется ее сердце. Ее мыслями и поведением снова управлял гнев. Но у нее уже не было сил даже на поддержание этого гнева, поэтому гнев быстро уступил место отчаянию, а отчаяние — жалости к самой себе.

— Только не думай, что я тебе поверила. Нисколько, — сказала Юлия, стоя к Прометею спиной. — Никому до меня нет дела, — простонала она, и ее губы задрожали. — А ты такой же, как и все. Улыбаешься и делаешь вид, что любишь меня, а на самом деле ненавидишь меня и только ждешь, когда я умру. Каждый раз, когда Дидима входит сюда, я вижу, как она на меня смотрит. Я знаю, о чем она думает. Она будет танцевать на моей могиле. — Может, лучше ее убить, пока этот день не настал.

Обернувшись, Юлия увидела, что Прометей снова стоит. Его лицо было торжественным и серьезным, но страха в нем по-прежнему и не было. Юлия долго смотрела ему в глаза, и его спокойствие каким-то непостижимым образом отдавалось в ней утешением. Как давно она не испытывала ничего подобного!

— Можешь оставаться, — сказала она и снова удивилась, на этот раз своему решению. Что она будет делать с этим рабом? Какая от него будет польза?

На лице Прометея отразилось чувство облегчения.

— Спасибо, моя госпожа.

— Я еще подумаю о том, что ты будешь здесь делать. Только не сейчас. — Юлия задрожала, почувствовав неимоверную усталость. На лбу выступили капельки пота, ей стало плохо. Она протянула ему руку. — Помоги мне лечь.

Прометей проводил ее до постели и осторожно помог лечь.