Введение. По мере развития цивилизации изменяются условия жизни людей и увеличивается убойную мощь их оружия

По мере развития цивилизации изменяются условия жизни людей и увеличивается убойную мощь их оружия. Эти прогрессивные изменения осуществляются несравненно быстрее, чем эволюционирует информация, хранящаяся в генах человека и, в частности, та ее часть, которая ответственна за врожденные программы поведения — инстинкты. Особенно большие изменения в человеческое бытие внесла, как известно, научно-техническая революция. Она началась всего-то около двух с половиной веков тому назад, причем прогресс науки и техники идет в самоубыстряющемся темпе.

Казалось бы, этому прогрессу следует только радоваться. Однако прекраснодушным мечтам о поступательном развитии человечества от первобытного варварства к высоким технологиям и гуманизму положили конец ужасы двух мировых войн и тоталитарных режимов ХХ века, бездумная расточительность и духовное оскудение потребительского общества, надвигающаяся угроза глобального экологического кризиса, Чернобыль, все новые вооруженные конфликты и постоянный риск ядерного Апокалипсиса.

Почему же прогресс науки и техники сыграл с людьми такую злую шутку? В этом, прежде всего, виновата наша низкая мораль или, если сказать точнее, ее полное несоответствие нашим современным условиям жизни, знаниям и интеллекту. Беда в том, что даже самые просвещенные и умные люди, помимо своей воли, пожизненно обречены оставаться рабами «греховных помыслов»: эмоциональных порывов и вожделений, побуждающих к аморальным поступкам. Одни владеют собой лучше, другие - хуже, третьи вообще не способны или не считают нужным «рассудку страсти подчинять». Но это — только детали. Общее же состояние общества в наши дни позволяет придти к следующему пессимистическому выводу.

Назаретян делает следующий шаг. Если наша мораль низкая, а врожденные запреты слабы, то почему, не взирая на возросший и стремительно растущий боевой потенциал, мы себя еще не уничтожили? И вводит гипотезу о техно-гуманитарном балансе. Следующий шаг - анализ гуманитарной составляющей. И тут на арене появляются сети. И присущая им «сильная» мораль и безусловные запреты на применение насилия.

Нечего надеяться, что исправление общественных отношений, гуманное вероучение, хорошее воспитание и образование, высокий уровень жизни, бытовой комфорт, рано или поздно улучшат саму природу людей: сделают всех благородными, честными и добрыми, пусть даже заметных успехов в этом направлении все-таки удается добиться в обществе, основанном на более или менее разумных началах.

Трагическое фиаско социальных утопий прошлого века в значительной мере связано с тем, что тогда еще вообще не существовало эволюционно-генетического подхода к психологии. А потому многим даже величайшим мыслителям казалось, будто достаточно построить на развалинах старого «мира насилия» коммунистическое «Царство разума», и человеческие пороки сами собой исчезнут. На всей нашей планете воцарятся справедливость и искренность, взаимное доброжелательство, братская любовь. За такую светлую мечту о земном рае заплатили своей жизнью многие десятки миллионов наших дедов и отцов.

Между тем, коренным образом улучшить человеческую нравственность в исторически обозримый срок — в принципе невозможно потому, что она, к величайшему сожалению, имеет врожденную, заложенную в генах эмоциональную основу. Это в равной мере относится и вообще ко всем эмоциям человека. поскольку биологическая эволюция оперирует временами, несоизмеримыми с историческими периодами. Ее временные масштабы — не какие-нибудь там десятки или сотни - тысячи, а сотни тысяч и миллионы лет. В результате же, эмоциональные мотивы взаимоотношений людей, их общественного поведения, и ныне, в наш ядерно-компьютерный век, все еще остаются во многом такими же, каким были у австралопитеков — наших дочеловеческих двуногих предков, когда-то (2-3 миллиона лет тому назад) бродивших стадами по африканской саванне.

Ученые считают, что по своему образу жизни человекообразные обезьяны-австралопитеки мало чем отличались от остальных так же «спустившихся с дерева» стадных обезьян африканской саванны, например, от современных павианов.

Стадность наземным обезьянам необходима из-за того, что по одиночке или в малой семейной группе они не в силах защитить себя от леопардов и других крупных быстроногих хищников. В то же время взаимоотношения отдельных индивидов в обезьяньей стае строятся на жестком иерархическом принципе. Иерархический ранг устанавливается в конфликтах, стычках, подчас даже жестоких драках между самцами. Сильные старшие властвуют и часто измываются над слабыми и младшими отбирают у них пищу, самок. Вместе с тем, каждое стадо кормится на вполне определенной территории, которую коллективно защищает от других аналогичных стад.

Врожденная «обезьянья мораль» не особенно высока, поскольку эти родственные нам животные не вооружены от природы такими орудиями смертоубийства как, например, мощные клыки и когти стайных хищных зверей, куда бережливее чем люди относящихся к своим собратьям по виду. С эволюционной точки зрения эта разница вполне понятна. Ведь, скажем, волки, просто-напросто вымерли бы, истребив друг друга, если бы дрались между собой так же безоглядно и яростно как стадные обезьяны!

Тяжелое «обезьянье наследие» постоянно дает себя знать в таких неизлечимых пороках и бичах человеческого общества как взаимная агрессивность, завистливость и мстительность людей, их вечная борьба за власть и территорию — «место под Солнцем», социальное неравенство, лизоблюдство и обожествление тиранов, их черная неблагодарность, самодурство и мнительность, коллективная травля «белых ворон» и этническая либо идеологическая вражда, война, легковерие и беснования толп, разжигаемых демагогами, объединяющее действие общей мишени ненависти — «образа врага» и разрушительные революционные взрывы.

Эволюционно-психологический подход полезен и при рассмотрении столь, на первый взгляд, далеких от естествознания феноменов и проблем как альтруизм, совесть, личная и политическая свобода, механизм восприятия произведений искусства, происхождение собственности и государств разного типа.

Таким образом, несмотря на все необозримое богатство человеческого внутреннего мира, современной наукой бесспорно доказано, что в нашей психике много общего с животными: млекопитающими, птицами и т. д., в особенности же, с обезьянами — представителями отряда приматов, к которому мы сами принадлежим.

Всякий знает: в поведении высших животных проявляются отнюдь не только врожденные программы-инстинкты, но и последствия разного рода процессов обучения-накопления и обобщения, переработки индивидуального опыта. К тому же, хотя у животных отсутствует речь, у них имеются более или менее похожие на человеческие врожденные способы выражения эмоций, а также, несомненно, наличествует в его неречевой форме мышление, рассудочная деятельность. Не даром же, общаясь с обезьяной, с собакой или с кошкой, с попугаем и т. д., мы запросто понимаем друг друга в тех или иных пределах.

Можем даже дружить.

А как же все-таки появилась духовная пропасть между людьми и «бессловесными тварями», если многие врожденные программы поведения у нас с ними — сходные? Все знают, что решающую роль сыграл здесь беспрецедентный в животном царстве речевой способ общения и связанный с ним коллективный опыт, постоянно обогащающийся от поколения к поколению.

Сама наша способность выучивать и понимать язык — тоже, впрочем, врожденная. Ею всецело определяется наличие у людей несравненно более высокого, чем у любых животных, интеллекта-духовной жизни.

«В начале было слово…». Человек без информации, получаемой с детства посредством речи, - не человек. Как продукт общественного развития люди обрели уникальную способность мыслить и действовать, видя себя как бы со стороны и самокритически оценивая свои поступки. Эта самооценка постоянно удерживает цивилизованных людей от действий, диктуемых животными инстинктами, но не соответствующих нормам поведения, принятым в данной культурной среде.

Как известно, отдельные (во все века, увы, немногочисленные) волевые личности, руководствуясь своими жизненными принципами, способны действовать наперекор любым инстинктам, включая даже самые мощные из биологических мотиваций поведения: страх смерти и стремление избавиться от физических страданий. И у животных наблюдается альтруизм, но безотчетный. Рискуя жизнью при защите потомства и т. п., они не размышляют о возможно фатальных для них последствиях своих действий, продиктованных инстинктом. Поэтому такое человеческое поведение как жертвенное служение идее, героические подвиги, совершаемые на трезвую голову, вполне осознанно, а не в состоянии эффекта даже, если цель их совершенно неразумна, все-таки не имеют полного аналога в животном царстве.

То же можно сказать и о взлетах человеческого духа, творческих озарениях, даже, по всей вероятности, о сложносюжетных снах и о фантазии — этом мире словно второй («виртуальной») реальности, рождаемой в мозгу. Для таких высших проявлений свободы человеческого «Я» как добровольное восхождение на крест или на костер, зоологические параллели, попросту говоря, непристойны.

Одним словом, в практически любом человеке, наряду с животным началом, уживается еще и другое, духовное, неодинаково развитое у разных личностей. В результате, наш внутренний мир по самой своей сути трагически противоречив. Что именно представляет собой духовное, «надбиологическое» начало (чисто человеческий «разум», «сознание», «душа»), наука, несмотря на все ее успехи, толком ответить не может. Однако только в нем — источник последней надежды на выход человечества из того тупика, в который оно само себя загнало к концу ХХ века.

Вот таков вкратце перечень проблем, с которыми авторы этой книги хотели бы ознакомить читателей. Но, тем не менее, наша книга — вовсе не научный труд и не учебное пособие. Она даже — не научно-популярное произведение обычного типа. Дело в том, что в ней нарушены два следующих основных канона научно-популярного жанра.

Во-первых, авторы научно-популярных произведений обычно стремятся излагать доходчивым языком нечто, относящееся исключительно к какой-то одной более или менее узкой области науки и не вторгаются в другие области.

Во-вторых, считается дурным тоном совмещать в едином тексте проблемы естествознания с так называемой «гуманитарщиной», как-то: философия, история, экономика, политическая публицистика, цитаты из литературных произведений или применение в качестве примера литературных персонажей, собственные воспоминания сочинителей о виденном и пережитом.

Мы, авторы, убеждены, что при попытке внести научные представления в столь сложные и запутанные проблемы как взаимоотношения людей в коллективе, конфликты в нем, этика и нравственность, социально-психологическая подоплека политики, экономики и исторического процесса, требуется, по возможности, всесторонний охват. Не грех при этом черпать информацию из любой области знаний, если от того могут родиться хоть какие-то дельные мысли по подобного рода вопросам. Нет криминала и в мемуарных отступлениях либо же в цитатах из художественной литературы, будь только и таковые к месту.

В то же время из всех наук авторы книги по вполне, надеемся, понятной читателям причине больше всего опирались на этологию: эволюционную биологию поведения животных, его, преимущественно, врожденных форм — инстинктов. Этология вычленилась из зоопсихологии (изучающей поведение в целом) в тридцатые годы ХХ века и превратилась в совершенно самостоятельную научную дисциплину. Большая заслуга этологов: они на громадном фактическом материале доказали, что даже у высших животных и у человека, несмотря на его разум, все, приобретенное в личном, индивидуальном опыте, - не более, чем «надводная часть айсберга». Прочее же составляет гигантский «архив» врожденных программ поведения, полученный с генами от предков, причем наш мозг устроен так, что сами мы субъективно не ощущаем присутствие там этого древнего «архива».

Только благодаря этологам был сравнительно недавно окончательно похоронен миф, будто человек при рождении, словами английского философа ХVIII века Джона Локка, «чистая доска» — «tabula rasa». Все личностное, якобы, происходит от воспитания и превратностей судьбы.

Опровергнуты данными этологов и представления ортодоксальных приверженцев павловского учения об условных рефлексах как, будто бы, главном механизме поведения. Ассоциация («временная связь» по терминологии акад. И. П. Павлова) типа: звонок-пища-слюноотделение при одном только звонке, — не более, чем один из многих частных вариантов дрессировки. Подобного рода ассоциациями отнюдь не исчерпывается все, что хранится в индивидуальной памяти, вопреки тому, что еще недавно проповедовали некоторые из наших отечественных нейрофизиологов.

Как научное направление этология очень далека и от американской школы исследователей, так называемых бихевиористов (от «behavior» — поведение). Эти последние увлекаются приборными методами наблюдений за обучением животных в искусственных, лабораторных условиях и практически игнорируют эволюционные проблемы, совершенно не интересуются инстинктами.

Наконец, мало точек соприкосновения у этологов с психиатрами психоаналитической фрейдовской школы. Фрейдисты склонны строить свои умозаключения, основываясь на знании одной лишь человеческой психики, т. е., опять-таки в отрыве от биологической эволюции. Отсюда — разного рода субъективистские трактовки и много-много хитроумных терминов, из которых любому читателю, вероятно, известны знаменитые «либидо» и «Эдипов комплекс». Однако и фрейдисты признают большую роль подсознательного, согласно этологам, инстинктивного начала в поведении человека, в его мыслях, эмоциях, фантазии и снах.

Оба мы — авторы книги — московские биологи, доныне публиковавшие научные работы, исключительно, о водных животных — беспозвоночных и рыбах. Писать впервые о людях, причем для широкой аудитории, нас, откровенно говоря, побудило чувство страха. Поясним: это страх не за себя, хотя кому же сейчас на Руси спится спокойно, особенно, если есть семья, дети, а за все наше распавшееся и кровоточащее отечество, за вас, дорогие читатели. Пугает реальная угроза превращения нашей великой державы в нищую «банановую республику» с мощным ядерным оружием и АЭС, опасность гражданской войны в общероссийском масштабе и людоедской нацистской диктатуры. Хотелось, по мере сил, просветить соотечественников, особенно тех из них, кто делает «большую политику», растолковать им «что к чему», дабы не «баловались с огнем». Не исключаем, что наша книга может заинтересовать кое-кого и в зарубежье, хотя бы - как лишний случай заглянуть в «загадочную российскую душу», лучше понять, что творится ныне у нас в стране.

Глава первая. Этология, этологи и этот «безумный» мир.

1.1. В чем суть учения этологов?

Мы постараемся ответить на этот вопрос предельно популярно и кратко.

Этологи не видят особой разницы между морфологическими признаками — строением организма и врожденными формами его поведения. С какой стати, спрашивают они, эти формы поведения должны быть пластичнее тех нервных морфологических структур головного мозга, в которых заложены соответствующие программы? Возьмем для аналогии компьютер. В нем — набор программ. Что в вызываемых файлах, то и на дисплее. Почему бы это вдруг на дисплее будет разное, если в хранимой записи одно и то же?

Врожденные формы поведения, в конечном счете, определяет переданная по наследству морфология нервных связей и режимов работы отдельных нервных клеток.

В доказательство приводят многочисленные наблюдения за животными разных видов в естественных условиях обитания и в экспериментах.

Инстинкт слеп. Реакция запущена — она и пошла. Ей «нет дела» до того, что повод к ней отпал. Скажем, одиночная оса строит гнездо: сперва соты, над ними — крышу. Экспериментатор «украл» соты из под носа осы, а она, знай себе, строит крышу над пустым местом.

К тому же побуждение к инстинктивному акту постепенно нарастает под влиянием сигналов из внутренних органов организма или в зависимости от длительности своего неосуществления либо сезона, времени суток. В какой-то момент он может быть запущен слабыми или несоответствующими раздражителями, а в конце концов — даже вхолостую. Скажем, животное «сексуально озабочено». Самец ищет готовую к соитию самку, а ее, как назло, поблизости нет. Начинаются, так сказать, реакции «по ошибке» и все прочее, о чем в применении к человеку так любят писать те противные журналы и газетки, которыми у нас сейчас, к сожалению, так бойко торгуют в подземных переходах и метро.

То же самое с голодом. Если нечего есть из нормальной пищи, будут предприниматься попытки скушать нечто все менее и менее съедобное. Начнут нарушаться и инстинктивные запреты, например, на поедание детенышей своего же вида. Прекрасный пример появления «ошибочных» реакций по мере нарастания разных потребностей (мотиваций) обнаружен в поведении раков-отшельников, пресмешных морских существ, которые прячут свою мягкую как у гусеницы заднюю половину тела в пустую раковину улитки. Рак постоянно таскает с собой этот домик, а на него сажает с помощью клешней своего верного союзника: сидячее животное актинию, вооруженную стрекающими щупальцами. Замечено, что не в меру «сексуально озабоченный» рак пытается совокупиться с… актинией, слишком сильно проголодавшийся — пожирает ее, а лишившийся раковины-домика тщетно пытается запрятать задик в актинию.

Что лежит в основе таких явлений? Очень часто — накопление в мозгу и крови особых веществ — нейромедиаторов и гормонов — производимых специальными клетками желез внутренней секреции и самого же головного мозга. Поэтому некоторые из таких состояний можно простимулировать инъекцией соответствующих веществ, что многократно и делали ученые в экспериментах на животных. Сам процесс накопления таких веществ по мере нарастания той или иной потребности хорошо доказан. Когда соответствующая потребность удовлетворяется, концентрация побуждающего вещества в мозгу и крови резко падает. Кроме того, в зависимости от мотивации меняется электрическая активность некоторых вполне определенных центров мозга. Их можно раздражать электрическим током и тогда животное начинает, например, проявлять непомерную половую возбудимость, дикий аппетит или столь же неутолимую жажду.

Раз начавшись, инстинктивная реакция часто разыгрывается по принципу «все или ничего». Это — нечто вроде пистолетного выстрела. Нажал на спуск, а дальше уже все пошло «само собой»: от удара бойка взорвался пистон, от него, детонировал порох в гильзе. Пороховые газы вытолкнули пулю из ствола. Остановить этот процесс на полпути уже не просто.

Что завершает инстинктивную реакцию? Информация о том, что ее запрограммированная цель достигнута: произошло извержение спермы, пища или питье заполнили желудок, опорожнился мочевой пузырь.

В самом ходе инстинктивной реакции, характере ее осуществления у разных видов могут быть свои специфические вариации. Им посвящено громадное число работ. Для разных видов насекомых, рыб, птиц и млекопитающих подробнейшим образом описаны типичные особенности осуществления отдельных инстинктивных актов.

Например, описан процесс ухаживания за самкой и откладки икры у рыбки — трехиглой колюшки. Самец строит для икры специальное гнездо на водяных растениях, а затем своего рода «танцем» завлекает туда самку. Самка откладывает икру, а самец эту икру оплодотворяет, после чего прогоняет самку и принимается охранять, а также вентилировать гнездо, помахивая плавниками. Завидев другого самца, самец его атакует.

Вся эта последовательность стереотипна как мелодия на граммпластинке. Однако, весь процесс, как оказалось, вырубает конечная информация: вид икры в гнезде. Если экспериментатор подсовывает неоплодотворенную икру в еще пустое гнездо колюшки, самец тотчас прогоняет еще не отнерестовавшую самку и принимается бессмысленно охранять гнездо с неоплодотворенной икрой!

А как узнаются самка, самец, икра и так далее?

Как выяснилось, даже рыбки, выращенные в полной изоляции, все это распознают по внешнему виду, причем признаки для распознавания довольно грубы и приблизительны. Рыбку можно обдурить разными подделками, о чем мы расскажем несколько позже.

Врожденное узнавание, зрительное, по запаху, звукам и так далее, играет громадную роль в поведении самых разных живых существ и даже, как оказалось, человек не составляет в этом отношении исключения. Кое-что, правда немногое, о том, как выглядят человеческая физиономия, «мама», «мужчина», «женщина», «страшилище»-чужак; как отыскать мамину грудь и так далее мы знаем без всякого обучения уже от рождения. Даже улыбку или насупленное выражение лица младенец без обучения распознает на картинках типа: «точка, точка, запятая, минус — рожица кривая».

У птиц по части врожденного узнавания — чудеса. Некоторые без научения узнают даже вполне определенные созвездия на ночном небе или в планетарии, когда приходит пора лететь на юг и надо ночью определять направление полета.

Маленькие ракообразные животные бокоплавы с учетом фаз Луны умудряются по ее положению определять направление, в котором надо прыгать по влажному песку во время отлива, чтобы добраться до воды. Днем они точно также умеют ориентироваться по Солнцу.

«Хорошо яичко к пасхальному дню». Эта поговорка вполне применима к инстинктам. Птицы, ориентирующиеся по звездам во время осеннего перелета, вглядываются в звезды только осенью. Интерес к особям другого пола и стремление к соитию появляются лишь когда в крови и мозгу накапливаются половые гормоны, во вполне определенный сезон. При наличии мотивации животное начинает искать то, что нужно, чтобы от нее избавиться. Голод побуждает к поискам пищи. Половое влечение стимулирует активный поиск брачной пары.

Поисковое поведение очень сложно. Вот в нем как раз много нестереотипного, оригинального, громадную роль играет обучение, индивидуальный опыт. Все виды творческой деятельности происходят тоже от поискового поведения. Слышали стишок А. Заходера?

У червяка спросил чудак:

Чего ты ползаешь, дурак?

А я не просто ползаю,

А непременно с пользою.

Грустно, но факт: даже у наших самых возвышенных творческих порывов и поисков всегда есть прячущаяся где-то глубоко в подсознании мотивационная, то есть инстинктивная подоплека. Словами есенинского «Черного человека»:

Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую, -

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою…

Простите, дорогие читатели, за эту неаппетитную цитату из творения большого поэта. В ней, конечно, явный перебор, но доля истины, разумеется, есть. И не будем упускать из виду, что скрытым мотивом творчества, по-видимому, является не какой-то один инстинкт — например, половой, как утверждают некоторые слишком рьяные последователи З. Фрейда, — а сложный комплекс разных мотиваций. Об этом мы еще поговорим.

В процессе поиска его цель: раздражители, запускающие инстинктивную реакцию. Напомним еще раз: в отличие от поискового поведения, она стереотипна и более специфична для разных видов. Специфична и та информация, которая ее запускает: в мозгу работает как бы фильтр, отсеивающий все несущественное. Пусковая информация словно ключ, отпирающий определенный замок. Здесь к месту английский детский стишок:

— Где ты была сегодня, киска?

— У королевы, у английской.

— А что видала при дворе?

— Видала мышку на ковре.

Инстинктивное поведение как бы созревает в процессе индивидуального развития, но существенным образом не изменяется в результате обучения, в отличие от стратегий поиска.

К примеру, до достижения зрелости животное «не обременяет себя» проблемами секса и не проявляет к ним ни малейшего интереса. Однако, бывает, что соответствующие нервные механизмы уже созрели. Дело только за накоплением в мозгу соответствующих гормонов. Так, если только что вылупившемуся из яйца индюшонку инъецируют мужской половой гормон тестостерон, это покрытое пухом крохотное существо тут же начинает преследовать взрослых индюшек и пытаться с ними спариваться.

Очень большое внимание этологи уделяют сигналам социального характера, так называемым социальным релизерам. Дело в том, что эти сигналы произошли от разного рода движений, например, хватательных, связанных с бегством, полетом, но давным-давно утратили всякий смысл, кроме сигнального. Такова, в частности, вся наша мимика. Она выражает многие чувства, передает общающимся с нами обширную информацию.

У некоторых птиц, например, у разных видов уток, изучены многие десятки ритуализованных сигнальных движений и, что характерно, у каждого вида они свои. Другой вид утки может их не понять или понять совершенно превратно. То же самое — у разных рыб (например, очень хорошо исследованы разные виды аквариумных рыб-цихлид), ракообразных, насекомых и так далее, и так далее. Особенно тщательно изучены пчелы. У них есть набор жестовых сигналов о расстоянии, направлении и цели полета пчелы-разведчицы: так называемый «язык», за расшифровку которого, как мы уже говорили, Карл фон Фриш получил Нобелевскую премию.

Интересно, что очень многие ритуализованные сигналы произошли от так называемых перемещений активности: бессмысленных движений, возникающих при сшибке разных побуждений, например, к броску вперед на врага и к бегству. У нас из такого рода движений хорошо известны почесывание затылка в состоянии растерянности, поднятие вверх бровей, пожатие плечами.

Описаны длинные «диалоги», осуществляемые у разных животных при посредстве обмена различными ритуализованными выразительными движениями. Например, такой «диалог» между самцом и самкой предшествует всегда соитию у птиц и у рыб, причем у каждого вида он свой и прочим видам непонятен, полностью или частично. И у нас, если разобраться по существу, тоже не без такого диалога: тут и поцелуи, и улыбки, и многое другое. Не будем отбивать хлеб у сексологов. Этологи пишут при этом демонстративном характере многих движений и о том, что, несмотря на видовые различия, у близкородственных видов все-таки в подобного рода «диалогах» всегда есть много общего.

Что вообще характерно для ритуализованных демонстративных движений? Для их понимания без обучения существуют особые генетически закрепленные программы, своего рода врожденная предварительная «договоренность» между посылающим и принимающим сообщение, будь то движение, звук или определенный запаховый сигнал, как то часто бывает у насекомых.

И в обучении, о котором так много было известно уже до этологов, они обнаружили его особую разновидность: раннее запечатлевание, по-английски «импринтинг». Выяснилось, что кое-какая информация прочно запоминается животными вскоре после рождения, во вполне определенный период индивидуального развития, а потом уже необратимо «сидит в мозгу» и не поддается переделке.

Мы об этом еще расскажем весьма подробно.

Наконец, последнее о чем мы сейчас сообщим, рассказывая об этологах. Учеными этого направления убедительнейшим образом доказано, что агрессия — инстинктивное поведение со своей вполне определенной мотивацией. Это означает, что существует и особая потребность в отыскании предлогов для агрессии. Такие предлоги разные живые существа, включая и нас, ищут точно так же, как ищут еду, питье, особь другого пола. Роли агрессии в человеческом обществе посвящена значительная часть нашей книги.

1.2. Обезьяньи процессы

Казалось бы, какое дело политикам до науки о поведении животных? Этологией можно с равным успехом заниматься при любом государственном строе. Огорчительное заблуждение! Ограничимся несколькими примерами.

1. В начале этого века в Берлине на тихой улочке Грибенофштрассе что ни день толпились титулованные особы, иностранные туристы и ученые психологи. Всем хотелось хоть одним глазком взглянуть на широко разрекламированных в прессе «говорящих лошадей», явных предшественников Полиграфа Полиграфовича Шарикова из «Собачьего сердца». Лошадей дрессировал чудаковатый старец фон Остен, отставной кавалерийский офицер, который, надо отдать справедливость, четырнадцать лет скрывал от всех свои эксперименты и, судя по рассказам современников, вовсе не стремился к саморекламе.

С упорством маньяка он пытался доказать, что психическая пропасть между людьми и животными — фикция. При надлежащем педагогическом подходе и лошадь, и собаку можно обучить всему тому, что знает немецкий школьник в младших классах или, Бог весть, может, и того более? С такими-то идеями он взялся преподавать лошадям понимание устной речи и чтение, арифметику и другие школьные предметы. Обучение шло приблизительно так. При лошади произносили какую-либо одну букву алфавита, тут же показывая ее на грифельной доске, и одновременно обучали животное бить копытом по помосту определенное число раз. За правильный ответ кормили. Потом учили словам, числам и так далее.

В конце концов, Умный Ганс и другие воспитанники фон Остена, а после его смерти (1909) — продолжателя этого дела Карла Краля в Эльберфельде дошли до такой премудрости, что, будто бы, могли в уме возводить в степень большие числа и извлекать из них квадратный либо даже кубический и так далее корень, а также отвечали на многие другие вопросы восхищенных посетителей, стуча копытами.

— Ганс, что ты видел на лугу?

— Милую госпожу Краль, которая меня кормила.

Разгорелась научная дискуссия. Некоторые ученые, посетившие чудо - лошадей, в том числе студентка Московских высших женских курсов Надежда Николаевна Лодыгина-Котс (1889-1963), в будущем крупнейший советский специалист по поведению обезьян, писали о новой эре в психологии. Некий революционно мыслящий автор восклицал:

— Раньше реакционеры утверждали, что дети низших сословий органически неспособны получить образование… Теперь точно так же огульно в этой способности отказывают животным!

Немецкое министерство просвещения прислало комиссию: а вдруг для лошадей придется теперь открыть средние школы? В дискуссию ввязался даже германский кайзер Вильгельм II. Он заявил:

— Достоверность опытов фон Остена и Краля не вызывает сомнений, поскольку немецкий кавалерийский офицер не может лгать.

Тем не менее, подавляющее большинство тогдашних немецких и других ученых постепенно пришли к заключению, что прорыва в новые сферы психологической науки все-таки не произошло. Лошади просто-напросто начинают и перестают стучать копытом, реагируя на какие-то едва уловимые поощряющие или, напротив, неодобрительные движения дрессировщиков, предумышленные или даже, возможно, непроизвольные. Дело, таким образом, сводится к обыкновенной дрессировке.

Какой-то налет неразгаданной тайны на всей этой забавной истории так, однако, и сохранился по сей день… Она долго служила темой салонных разговоров, породила многочисленные газетные статьи и анекдоты, в частности, английские.

На улице к прохожему подошла лошадь.

— Сэр, я — говорящая лошадь герцога Беррийского. Не затруднит ли вас сказать, где здесь ближайший водопой?

Человек еще не успел ответить ей, как к нему обратился другой прохожий:

— Сэр, не верьте ей. Она лжет. Она вовсе не лошадь герцога Беррийского, а самая обыкновенная говорящая лошадь.

2. 1943 год. Кенигсбергский университет вступил в свое трехсотлетие. На кафедре философии, той самой, которую некогда возглавлял Иммануил Кант, новый профессор, уже нам знакомый зоопсихолог Конрад Лоренц, австриец, но, между прочим, с 1940 года кандидат в члены НСДАП — нацистской партии. (Вполне возможно, что авторы были кандидатами в члены или членами КПСС) Лекция о выразительных движениях обезьян, известной работе Дарвина об общности этих движений у животных и человека. В частности, профессор рассказывает о том, что разгневанные горные гориллы бьют себя в грудь своим здоровенным кулачищем так сильно, что гулкие удары слышны издалека, разносятся по всему лесу.

Лекция закончилась. Студенты высыпали в коридор и вдруг кто-то прячет улыбку или силится не улыбаться, а кто и хохочет в голос. На плакате фюрер бьет себя в грудь кулаком точь в точь как горная горилла!

Разумеется, последовал донос. Профессора арестовали. Допрос в Гестапо показал: этот чудак ничего плохого не имел в виду. Оставить такого не от мира сего болтуна на кафедре сочли, однако, невозможным. Не посчитавшись с возрастом, уже не призывным — сорок лет — и профессорским званием, Лоренца забрили в солдаты и послали на уже трещавший Восточный фронт. Там, по его словам, он сделал карьеру, достойную Наполеона: ротный санитар — солдат — полковой психиатр… А потом произвели уже несмотря на звание младшего лейтенанта в дивизионные психиатры, да толку было мало. Сумасшедших к тому времени стало так много, что лечение просто потеряло смысл.

Позже, Лоренц вспоминал те дни в Белоруссии как какой-то дурной сон. Бежали, драпали, вырывались из русских котлов. Шли на Запад. Не было сапог, но в кармане зато был компас. Двадцать восьмого июня 1944 года заночевали в моховом болоте под Витебском. Разбудили русские автоматчики. Назвался младшим лейтенантом второй санитарной роты двести шестой пехотной дивизии. В этом качестве этапировали в жуткий лагерь военнопленных под Кировом, а оттуда на достаточно долгий срок в Халтурин, где лечебной работы было хоть отбавляй. Несмотря на это, именно там была написана замечательная книга «За зеркалом». Сам факт ее написания в таких условиях и то, что после долгих перипетий она - таки дошла до читателей — поразительное подтверждение того, что рукописи не горят. Затем Лоренца после недолгой остановки в Баку, отправили в Армению, а из нее, учитывая его антифашистские взгляды и неожиданно для него самого, в привилегированный подмосковный лагерь в Красногорске.

О том, когда и как появились такие взгляды — чуть позже. А пока суд да дело, «пленный антифашист Конрад Лоренц» написал письмо из лагеря известному русскому коллеге академику Леону Абгаровичу Орбели в Ленинград, человеку в то время с генеральскими погонами. Каким-то чудом письмо дошло и Орбели отреагировал. По его ходатайству основатель науки этологии, будущий Нобелевский лауреат в конце 1947 года был освобожден досрочно.

В поезде Москва-Киев-Вена ехал оборванный репатриант, все имущество которого состояло из сплетенной из прутиков самодельной клетки с ручным скворцом. В таком-то виде Лоренц вскоре появился на квартире своего венского друга Карла фон Фриша, а оттуда направился в отчий дом в Альтенберге под Веной. Потом злые языки говорили, что в Кировском лагере Лоренц уцелел якобы потому, что, в отличие от прочих пленных, бесстрашно ел мух, тараканов и других кишевших там насекомых. Прочие пленные мерли от голода, но разделить его трапезу не решались. А больше всех повезло в этой истории Л. А. Орбели. Когда его громили на Павловской Сессии 1950 года, этот страшный грех — участие в судьбе основателя «лженауки этологии» К. Лоренца — никто ему за неведением не припомнил. Иначе бы, уж точно, не сносить ему головы.

3. В июле 1925 года в Дейтоне (США, Тенесси) гремел обезьяний процесс. Судили школьного учителя биологии Д. Скопса. «Преступление» его состояло в том, что он развращал умы американских школьников, излагая им «богохульное» учение Ч. Дарвина и, в частности, осмелился утверждать, будто люди произошли от обезьян, а не созданы вместе с другими божьими тварями, Землей, Солнцем, звездами и галактиками около семи с половиной тысяч лет назад на шестой день творения. Общественным обвинителем был один из лидеров демократической партии У. Брайан. Учителя приговорили к большому денежному штрафу, причем ученых, которых пригласила защита, не допустили на процесс.

Многие влиятельные люди в Америке тех лет были убеждены, что дарвинизм и большевизм — одно и то же. Советская пресса торжествовала: Вот она хваленая буржуазная демократия! Мракобесие! Царство тьмы! Поповщина!

У нас в стране в те годы выгоняли за рубеж или отстреливали как рябчиков нежелательных гуманитариев: вышвырнули большую группу философов-идеалистов, в том числе и Бердяева, расстреляли за участие в несуществующем заговоре поэта Н. Гумилева, но к знаменитым естественникам, натуралистам относились с явным почтением. (Оружие было нужно)

Двадцать пятого июня 1920 года Ленин писал в Смольный Зиновьеву:

Знаменитый физиолог Павлов просится за границу. Отпустить Павлова вряд ли рационально, так как он и раньше высказывался в том смысле, что, будучи правдивым человеком, не может в случае соответственных разговоров, не высказаться против советской власти и коммунизма в России. Ввиду этого желательно было бы, в виде исключения, предоставить ему сверхнормальный паек.

В одном, как видно, вожди революции ни на секунду не сомневались: за сверхнормальный паек любой буржуазный интеллигент, пусть он хоть тысячу раз будет великим ученым, конечно уж, согласится попридержать язык за зубами или даже поменять на сто восемьдесят градусов свои убеждения! Пожалуй, эту точку зрения отчасти подтвердил дальнейший путь развития нашей науки. То есть Ленин оказался прав в своем цинизме. Однако тогда времена еще были для естественников довольно идиллическими. Творили корифеи, а Т. Д. Лысенко, И. И. Презент и компания еще никому не были известны.

4. С начала тридцатых годов ситуация явно начала меняться к худшему. Везде и всюду требовались классовый подход и немедленные практические результаты. Все мало-мальски непонятное полуграмотным вождям объявляли идеализмом и антинаукой. Уже появилось «табу» на З. Фрейда, а также многих других западных психологов. Начались первые наскоки на генетику. Вот, например, какой уморительный диалог в лицах, воспроизводя интонацию, как-то пересказала Ю. А. Лабасу уже упомянутая профессор Н. Н. Ладыгина-Котс.

В 1939 году ее вызвали повесткой в НКВД и начали расспрашивать о ее коллеге профессоре Н. Ю. Войтонисе.

— Хороший специалист, — сказала она.

— А известно ли вам, — спросил следователь, — что этот ваш «специалист» написал злобный антисоветский пасквиль? — С этими словами он сунул прямо в лицо Надежде Николаевне недавно появившийся труд Войтониса «Господство и подчинение в стае павианов».

— Помилуйте, - удивилась Лодыгина-Котс, — это же научная работа.

— Какая уж научная, — прошипел следователь, — ведь у павианов нет классового общества, нет политической борьбы, а, значит, не может быть и нет господства и подчинения. Это все не о павианах, а о советских людях!

— Но ведь у нас социализм, а, следовательно, ликвидированы эксплуататорские классы, — не сдавалась она.

— Не валяйте дурочку, — заорал взбешенный следователь. — Разве вам не известно, что, как показал великий Сталин, озверелое сопротивление остатков эксплуататорских классов непрерывно усиливается по мере нашего перехода в светлое коммунистическое завтра? Или, может быть, вы считаете, что мы, чекисты, зря едим народный хлеб?

Тут уж профессор не на шутку испугалась.

— Что же вы посоветуете делать, — робко спросила она, — если о господстве и подчинении у павианов и других животных писали многие ученые, а не только Войтонис. Об этом явлении писали еще до революции и пишут сейчас за рубежом.

— Да, — покачал головой товарищ следователь, — еще Ильич правильно указывал, что ваша ученая братия ни черта не смыслит в марксистской философии. Чтобы не было неприятностей впредь, рекомендую не пользоваться применимыми только к людям понятиями «господство и подчинение». Когда пишете о животных, употребляйте вместо того, к примеру, «согосподство и соподчинение», чтобы не путалось с людьми.

Так с тех пор и пой сей день все советские зоопсихологи и этологи, знай себе, пишут согосподство и соподчинение, хотя о происхождении этих «научных» терминов и не подозревают, просто позаимствовали их у Ладыгиной-Котс.

Тогда еще худо-бедно обошлось, а после войны поведенческие науки у нас вообще запретили вместе с другими «лженауками, платными девками американского империализма» — генетикой и кибернетикой.

5. Четвертого июля 1950 года состоялась Научная сессия АН СССР и АМН СССР, посвященная проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова. На ней одни ученые выступали как доносчики-обличители. Другие униженно молили о пощаде, поливая грязью собственные научные труды, а заодно и своих учеников, якобы совративших учителя с пути истинного (были и такие!). «Идея», с позволения сказать форума, сводилась к одному: нету Бога, кроме величайшего гения всех времен и народов товарища Сталина, а пророк его во всех областях физиологии, психологии и медицинских наук — умерший в 1936 году академик И. П. Павлов (который, кстати, будь он жив, конечно, открестился бы от этакой чести, ибо, действительно, верил в Бога, не переваривал большевиков, о чем мы еще порасскажем, а, главное, не страдал недооценкой собственной личности, но все-таки был далек от самообожествления). Посему предали анафеме и запретили любые направления, кроме одного: изучения Павловских условных рефлексов. Вот что, к примеру, говорил на сессии тогдашний президент АН СССР академик С. Вавилов, родной брат загубленного Николая:

Павловская материалистическая прямолинейность оказалась не всегда и не всем по силам… Впору бить тревогу… Наш народ и все передовое человечество не простят нам, если мы не используем должным образом павловского наследия… Нет сомнения, что возвращение на верную павловскую дорогу сделает физиологию наиболее действенной, наиболее полезной для нашего народа, наиболее достойной сталинской эпохи строительства коммунизма.

Любой интерес к проблемам врожденного и приобретенного поведения животных и, тем более, человека сделался после павловской сессии почти таким же опасным занятием как антисоветская пропаганда. Само слово «этология» можно было произносить, разве что, в сочетании с несколькими бранными словами, а, того лучше, вообще забыть.

Полагаем, ни в каких комментариях не нуждается нижеследующий текст обращения участников Сессии к товарищу Сталину, цитируемый нами с небольшими сокращениями.

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Участники научной сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной проблемам физиологического учения И. П. Павлова, шлют вам, корифею науки, гениальному вождю и учителю героической партии большевиков, советского народа и всего прогрессивного человечества, знаменосцу мира, демократии и социализма, борцу за счастье трудящихся во всем мире, свой горячий привет. Настоящая научная сессия войдет в историю передовой науки как начало новой эпохи и развития физиологии и медицины, который призваны беречь и укреплять здоровье трудящихся, служить делу построения коммунизма в нашей стране. Мы все с глубокой радостью отмечаем, что сессия происходит в обстановке небывалого общего подъема науки в СССР, связанного с неуклонным ростом могущества нашей Родины, с дальнейшим улучшением жизни советских людей, с Вашей неутомимой титанической деятельностью.

Благодаря повседневным заботам большевистской партии, Советского правительства и лично Вашей, товарищ Сталин, наука в СССР переживает бурное развитие, обогащается все новыми открытиями и достижениями.

Вы, товарищ Сталин, продолжая великое дело Ленина, обеспечиваете науке большевистскую идейность, оказываете громадную поддержку всему передовому, прогрессивному в науке.

Великий Ленин и Вы, дорогой товарищ Сталин, оказали неоценимую помощь работам И. П. Павлова, создали все необходимые условия для творческого развития его физиологического учения.

Как корифей науки, Вы создаете труды, равных которым не знает история передовой науки. Ваша работа «Относительно марксизма в языкознании» — образец подлинного научного творчества, великий пример того, как нужно развивать и двигать вперед науку. Эта работа совершила переворот в языкознании, открыла новую эру для всей советской науки…

Вы, товарищ Сталин, поднимаете и творчески решаете самые насущные вопросы марксистко-ленинской теории, мощным светом своего гения озаряете путь к коммунизму.

Вместе со всем советским народом мы горды и бесконечно счастливы, что Вы, дорогой Иосиф Виссарионович, стоите во главе мирового прогресса, во главе передовой науки.

Вы, товарищ Сталин, постоянно учите нас не останавливаться на достигнутом. Следуя Вашему великому примеру и Вашим указаниям, мы отдаем себе полный отчет, что учение И. П. Павлова не застывшая догма, а научная основа для творческого развития физиологии, медицины и психологии, рационального питания, физической культуры и курортного дела, направленного на укрепление здоровья советского человека…

Мы обещаем вам, дорогой товарищ Сталин, приложить все усилия для быстрейшей ликвидации недостатков в развитии павловского учения и всемерно используем его в интересах строительства коммунизма в нашей стране.

Да здравствует наш любимый учитель и вождь, слава всего трудящегося человечества, гордость и знамя передовой науки — Великий Сталин!

Американский ученый Лорен Грехем в своей книге, посвященной истории естествознания в СССР пишет, что Павловская сессия (наряду с позорной Сессией ВАСХНИЛ 1948 года, той, на которой громили генетику) вписала в эту историю одну из самых мрачных страниц.

Как известно, гонения на кибернетику, а затем генетику постепенно ослабли у нас после XX-XXII съездов КПСС. Однако, этологии повезло меньше. Рецидивы налицо: этологи не имеют ни одной академической кафедры в университетах стран СНГ. Недоброжелательное отношение официального научного руководства, несомненно, сохраняется в нашем отечестве и по сей день. Удивительного в этом мало. Слишком уж очевидно, подчас, смешное сходство между поведением человека и других животных. Это сходство, если многие начнут чуть-чуть разбираться в этологии, может поставить сильных мира сего в пикантное положение «раздетого на сцене».

— Нет такой науки, — твердят и сегодня многие наши генералы от биологии, те, в чьих руках находятся реальные рычаги по исправлению этологической неграмотности, хотя бы среди студентов биологических факультетов.

Как-то в 1991 году в одном московском биологическом институте читал лекцию председатель американского «Общества креационистов» (от creation — творение) — ученых, верящих, что все живые существа не эволюционировали постепенно, а созданы из ничего за короткий срок в соответствии с буквально понятой библейской версией. Лекция началась с демонстрации слайдов. На первом была изображена комната со множеством мебели. Отец семейства, восседая за столом, спрашивал домочадцев:

— Как вы полагаете, эта мебель создана Творцом или возникла путем естественного отбора?

На втором слайде оказалась фотография отпечатка на сланце археоптерикса — вымершей птицы с рядом характерных признаков пресмыкающихся животных, жившей около ста пятидесяти миллионов лет назад в юрском периоде мезозойской эры. Лектор кричал:

— Дарвинисты — лжецы! Как этот допотопный урод мог быть предком современных птиц и переходной формой, если их окаменелые останки обнаружены в еще более древних слоях?!

Эдаким аргументом можно доказать, что и белые жители Америки там и зародились, а не являются потомками европейцев. Ведь в Европе до сих пор живут англичане, испанцы и португальцы!?

А тут уже (август 1993) и по «Радио России» зазвучали призывы отменить преподавание дарвинизма в средней школе, поскольку эволюция Вселенной, Земли и жизни на ней — не более чем сенсационная выдумка, опровергнутая, оказывается, всей современной мировой наукой. Так-то вот. Дожили.

Обезьяньим процессам несть конца. Как уж не вспомнить по этому поводу великого нашего баснописца И. А. Крылова: Мартышка в зеркале увидя образ свой…

1.3. Пророк в своем отечестве. О гражданской позиции академика И.П. Павлова.

У нас в стране за всю ее историю, начиная с появления Нобелевских премий, их удостоились только два биолога: Иван Петрович Павлов в 1904 году (премия по физиологии и медицине за новые методы изучения работы пищеварительной системы) и Илья Ильич Мечников (1845-1916) — в 1908 году (за открытие фагоцитоза). Ивану Петровичу довелось прожить довольно длительный срок при большевиках.

За этот срок ему удалось добиться громадных успехов в изучении высшей нервной деятельности животных. Была показана универсальность принципа условных рефлексов как одной из форм обучения. В те годы, когда их открыли, естественно, казалось, что это единственная форма удержания в мозгу информации, поскольку сами представления о его устройстве принципиально отличались от теперешних.

После того, как ученым стало ясно, что психические процессы протекают в головном мозгу, его в каждом веке уподобляли самым сложным техническим устройствам данного времени. Р. Декарт (1596-1650) усмотрел в нем аналогию с простейшим механическим или гидравлическим автоматом. Павлову, а также его современникам, английскому физиологу Ч. Шеррингтону (1856-1952) и испанскому нейрогистологу С. Рамону-и-Кахалю (1852-1934) виделась аналогия с автоматической телефонной станцией. В наши дни мозг уподобляют системе сложных компьютеров, в частности, новых их моделей с так называемой виртуальной действительностью, но и эта аналогия по ряду причин не проходит.

Ведь в компьютерах циркулирует и обрабатывается только информация, передаваемая электрическими импульсами. В мозгу же психические процессы сопряжены со сложными феноменами обмена веществ и энергии, как то подчеркивает современный биолог член корреспондент РАН Л. М. Чайлахян. Главное же, как нам кажется: исторический опыт свидетельствует о том, что все попытки проводить аналогию между мозгом и техническими устройствами со временем воспринимаются как очень наивные. Это одно позволяет опасаться, что и нынешние компьютерные модели скоро признают несостоятельными. По сформулированной уже после смерти Павлова так называемой теореме Геделя:

Ни одна система не может, как бы выскочив за собственные рамки, познать, объяснить, понять саму себя.

В связи с тем теперешние ученые в этом отношении далеко не так оптимистичны как Павлов и его современники. Не будем, конечно, за то осуждать ни тех, ни других.

Разумеется, Павлов не был этологом, да и не мог им быть: этология как особая наука только начала зарождаться в последние годы его жизни. Зоопсихологов же он, будучи очень строгим экспериментатором, но отнюдь не толкователем естественного поведения животных в природе, даже и за ученых-то не считал, о чем неоднократно и без всяких обиняков высказывался. Дескать, «описатели», «балаболки».

В то же время, что бы там ни говорилось, И. П. Павлов внес громадный вклад в развитие современной науки о поведении животных и человека. В том, что наши власти через четырнадцать лет после смерти Ивана Петровича попытались превратить его в идола, классика марксизма-ленинизма от биологии, личной вины великого физиолога, конечно, нет. Институты имени И. П. Павлова есть не только у нас, но и в западных странах.

При жизни Ивана Петровича советские власти, в общем, относились к нему с большим почтением. Революция застала его в должности заведующего кафедрой физиологии Петербургской Военно-хирургической академии и, одновременно, руководителя физиологической лаборатории Института экспериментальной медицины. В 1925 году он возглавил Ленинградский институт физиологии, при котором в 1926 году основал всемирно известную биологическую станцию в селе Колтуши.

Внешне, не в пример многим, жизнь Ивана Петровича, таким образом, складывалась при большевиках весьма благополучно. Чины и звания так и сыпались как из рога изобилия, эксперименты получали вполне по тем временам приличную финансовую поддержку государства. Были многочисленные ученики. Из-за рубежа наведывались коллеги и друзья. Казалось бы, чего уж жаловаться? Радуйся и благодари предержащую власть. Но вот тут одна беда. Не того сорта человеком был Павлов! Помните, выше цитировалось письмо Ленина Зиновьеву? Вождь революции отметил, что Павлов — правдивый человек, ссылаясь на высказывания самого же Ивана Петровича.

Да, это было именно так. Во всем, и в высказываниях, и в поведении Павлов не платил взаимностью советскому режиму. С первых же дней революции он упорствовал в своем неприятии новой действительности. Это проявлялось буквально во всем.

Часто вспоминают, что Павлов демонстративно крестился, проходя мимо церквей, чтил православные престольные праздники, вообще был верующим человеком, хотя, иной раз, мог поразить собеседника крайним материализмом своих воззрений на работу мозга. Что там было всерьез, а что — фрондой, своего рода игрой, — трудно сейчас сказать. Иван Петрович был нетерпим, вспыльчив, взрывался иногда по пустякам, но, в основном, был очень справедлив и умел извиняться, когда бывал не прав. Он органически не переваривал подхалимов и партаппаратчиков, внедренных в научную среду, соглядатаев, сплетников, стукачей и никогда этого не скрывал.

Однако, многие его письма и высказывания, в которых проявилось поразительно глубокое понимание нашей действительности тридцатых годов и будущего страны, стали известны только сейчас. Многие годы из официальных изданий все это тщательно устранялось. Поэтому позволим себе процитировать некоторые материалы из недавно изданного сборника «Своевременные мысли или пророки в своем отечестве» Лениздат 1989 г. После всего, нами рассказанного о Павловской сессии 1950 года, это все звучит особенно удивительно.

Шестого октября 1935 года, за год до смерти, Павлов направил позже расстрелянному Н. Бухарину письмо с личной просьбой. В Ростове на Дону жили две вдовы-старушки — сестры его жены — бывшая мелкая помещица и бывшая жена городского головы. Обе они были иждивенками, жили в страшной нужде, и их единственную кормилицу, дочь одной из них, арестовало ГПУ… Ручаюсь головой, пусть арестуют меня самого, если я оказался бы не прав — так кончается письмо, — за ничто. Это или низкий донос как какого-либо шкурника, или теперь применяемое государственное вымогательство ценностей, которых в данном случае нет и нет. Помогите, если можете. В отрицательном случае сообщите об этом. Я напишу в Совнарком. Боже мой, как тяжело теперь сколько-нибудь порядочному человеку жить в Вашем социалистическом Раю. Тут не родственные связи, а обязательность порядочности вмешаться, раз в этом случае знаешь все доподлинно; как оно есть — вопиющее попрание человеческого достоинства и издевательство над человеческой судьбой?

Бухарин добился освобождения женщины, помог.

А через три недели после убийства С. М. Кирова, двадцать первого декабря 1934 г. И. П. Павлов писал в Совет Народных Комиссаров СССР:

Революция застала меня почти в семьдесят лет. А в меня засело какое-то твердое убеждение, что срок дельной человеческой жизни именно семьдесят лет. И поэтому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: «Черт с ними! Пусть расстреляют. Все равно жизнь кончена, а я сделал то, что требовало от меня мое достоинство». На меня поэтому не действовало ни приглашение в старую Чеку, ни правда кончившиеся ничем, угрозы при Зиновьеве в здешней «Правде» по поводу одного моего публичного чтения: «Можно ведь и ушибить».

Теперь дело доказало, что я неверно судил о моей работоспособности. И сейчас, хотя раньше часто об выезде из отечества подумывал и даже иногда заявлял, я решительно не могу расстаться с родиной и прервать здешнюю работу, которую считаю очень важной, способной хорошо послужить не только репутации русской науки, но и толкнуть вперед человеческую мысль вообще. Но мне тяжело, по временам очень тяжело жить здесь — и это есть причина моего письма в Совет.

Вы напрасно верите в мировую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: «Да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой Октябрь!» Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством.

Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас, и, конечно, вовремя догадаются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы, — террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему?

Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: «Час настал, час пробил», а дело кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий Англо-саксонский отдел (Англию, наверное, Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг — труд как первую обязанность и главное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого — и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени приобретений культурного человечества.

Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезной опасностью моей родине.

Во-первых, то, что Вы делаете, есть, конечно, только эксперимент и путь даже грандиозный по отваге, как я уже сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом.

Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.

Мы жили и живем под неослабевающим контролем террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком без пропусков, со всеми ежедневными подробностями, — это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней выставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами, бесчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым существам участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно.

И, с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.

Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нее.

Не один же я так думаю и чувствую?

Пощадите же родину и нас.

Академик Палов.

Ленинград 21 декабря 1934 г.

За такое письмо любого человека, кроме академика Павлова, наверняка, поставили бы к стенке. Да и не одного. Убили бы всех родственников и близких друзей. Вот вам и «идол» с Павловской Сессии! Удивительны превратности судьбы человеческой в нашем «безумном, безумном мире»!

Письмо прочли. Холодно-корректным посланием ответил председатель Совнаркома В. М. Молотов. Не будем цитировать целиком…

Должен при этом выразить свое откровенное мнение о полной неубедительности и несостоятельности высказанных в Вашем письме политических положений…

Можно только удивляться тому, что Вы беретесь делать исторические выводы в отношении принципиально-политических вопросов, научная основа которых Вам, как видно, совершенно неизвестна. Могу лишь добавить, что политические руководители СССР ни в коем случае не позволили бы себе проявить подобную ретивость в отношении вопросов физиологии, где Ваш научный авторитет бесспорен…

Последние слова особенно «хорошо» звучали накануне тотального вмешательства советской власти в искусство и науку: постановлений о журналах «Звезда и Ленинград» в 1947 году, затем — сессий ВАСХНИЛ и Павловской, гонений на ряд направлений физиологии, генетику, кибернетику, «формалистическое» искусство, погромного вмешательства в языкознание.

История рассудила.

А Павлов, мужественный и неистовый человек, до самой смерти, не в пример многим, оставался верен своим взглядам. Однажды он прилюдно заявил, что строительство социалистического общества — эксперимент, на который он не пожертвовал бы… и одной лягушкой! На торжественном заседании, посвященном столетию со дня рождения Ивана Михайловича Сеченова 26 декабря 1929 г. Павлов говорил:

Мы живем под господством жестокого принципа: государство, власть — все. Личность обывателя — ничто. Жизнь, свобода, достоинство, убеждения, верования, привычки, возможность учиться, средства к жизни, пища, жилище, одежда, — все это в руках государства. А обывателю только беспрекословное повиновение. Естественно, господа, что все обывательство превращается в трепещущую массу, из которой — и то не часто — доносятся вопли: «Я потерял или я потеряла чувство собственного достоинства, мне стыдно за самого себя!»

На таком фундаменте, господа, не только нельзя построить культурное государство, на нем не могло бы держаться долго какое бы то ни было государство.

Без Иванов Михайловичей с их чувством собственного достоинства и долга, всякое государство обречено на гибель из внутри, несмотря ни на какие Днепрострои и Волховстрои. Потому что государство должно состоять не из машин, не из пчел и муравьев, а из представителей высшего животного царства…

Эти пророческие слова обращены к нам. Актуальны как никогда для нас, свидетелей предсказанной Павловым «гибели из внутри». Не одолели нас ни белогвардейцы, ни интервенты, ни гитлеровцы. Рухнули сами, и донельзя глупо в очередной раз искать виновников на стороне, чтобы оправдать свои безответственность, эгоизм и легковерие.

Наши нынешние мечты: жизненный уровень американцев или шведов, такое же вкусное и калорийное питание, такие же общедоступные цены на автомобили, «видаки» и шмотки, такие же шикарные квартиры… А Павлов из всех потерянных нами ценностей на первое место ставил человеческое достоинство. Там, где оно попрано и не имеет никакой цены, все прочее утрачивает смысл. Так думали и чувствовали лучшие люди России, в отличие от нынешних жалких демагогов, воображающих, что они «демократы» и (или?) «патриоты»!